Любовь рождается сверху и снизу

— Если бы ты был червем, я бы все равно любил тебя сильнее всех на свете, — с выражением зачитал Захаров и, отбросив в сторону густо исчерченный пометками лист бумаги, тяжело вздохнул. — Черт, Дима, ну и угораздило же тебя создать из приличного человека очередной полимерный «шедевр», который теперь в беспамятстве пишет эти строчки. Сеченов не стал ничего отвечать на сарказм — знал, что это глупо и бессмысленно. Одарив Захарова полным неодобрения взглядом, он молча наклонился и поднял упавший на пол лист. Приложение семнадцать дробь пять к отчету по делу П0921. Кодовое имя Плутоний. Итерация эксперимента номер три. Реальное состояние дел (не для протокола): полный пиздец. — Мальчик просто выражает чувства, — с мягкой укоризной в голосе произнес Сеченов. — Твой мальчик мастурбирует в среднем два раза в день и пытается засунуть в себя уже четыре пальца. Я устал стирать с серверов эти порнографические записи. — Захаров кашлянул, скрывая собственную неловкость, и сменил сидячую позу, немного сдвинувшись вбок и закинув ногу на ногу. — Давай признаем: ты перестарался, пока чинил его. Сделал ему отличное гибкое тело, но сломал голову. — Ты сам всегда говоришь, что бойцам мозг не нужен. — Сеченов хмыкнул и слабо улыбнулся, как будто вспомнил что-то действительно смешное. — Пока они способны выполнять приказы, это полностью боеспособная единица. — Способен ли твой боец выполнять приказы, пока его рука не может отлипнуть от промежности? — Я недооценил влияние женских гормонов на мужской организм, ладно. Здесь я был неправ. — Сеченов поджал губы, глядя на старого друга. Казалось, он хотел сказать что-то еще, что-то очень важное, но вместо этого добавил, завершая неприятную тему: — Я уже назначил ему терапию. Захаров в сердцах выругался, но не стал больше спорить. Терапия так терапия. А мы еще посмотрим, когда чертова итерация три плавно перейдет в итерацию четыре. *** То, что терапией, выбранной для Нечаева добрым доктором Сеченовым, в лучших традициях советских гинекологов оказался совет «родишь — и всё пройдет», Захаров, честно говоря, сперва пропустил мимо ушей. Наверное, был занят чем-то важным. Эксперимент, или научная работа, или квартальный отчет — какая, собственно, разница. Результат всё равно был один: в итоге Захаров оказался перед обнаженным Нечаевым и смотрел прямо на его идеально вылепленную из полимера вагину, розовую и сочащуюся смазкой. Разумеется, между ними было толстое непроницаемое стекло, замаскированное под стену, и Нечаев не знал, что за ним, так удобно расположившимся на широкой кровати, наблюдает минимум два человека, но Захаров чувствовал себя неуютно. — Могут ли быть мужчины-нимфоманы? — задал он вслух риторический вопрос. Да, для мужчин существовал отдельный термин, описывавший половую распущенность, однако, по мнению Захарова, касался он только тех, кто имел возможность сношать остальных членом. Если же мужчина становился счастливым обладателем вагины и никак не мог утолить сексуальный голод, то кем он был, кроме как нимфоманом? Разве что ошибкой природы или нелепым плодом генной инженерии и продвинутой хирургии. — Всё в этом мире может быть воплощено в реальность, если мы захотим, — немного рассеянно произнес Сеченов, внимательно отслеживая действия подопечного. Нечаев с виртуозностью бывалой куртизанки подготавливал себя для проникновения изящного белого члена, выданного ему в качестве секс-игрушки за хорошее, видимо, поведение. — Я дал ему размером немного больше, чем мой собственный. Чтобы мальчик привыкал, — прокомментировал Сеченов, как будто знал, куда направлен взгляд друга. — Он справится. — По нему видно, — хмыкнул Захаров и прикрыл глаза, чтобы не видеть, как плавно искусственный белый член входит внутрь такого же искусственного влагалища. Или искусного — тут уже как посмотреть. Но пошлые звуки, усиленные многочисленными датчиками, спрятанными в комнате, всё равно достигли его ушей. Влажное хлюпанье, частые вздохи, тихий протяжный стон и голос, бессвязно прошептавший чье-то имя. Захаров молился, чтобы имя было не его. Потому что иначе он не выдержит. Возьмет и придушит Сеченова собственными руками за то, что они вместе сотворили подобное чудо(вище) и старательно прятали его от мира. Захаров не знал, чего он хотел больше: ударить друга или старательно трахнуть такого вот Нечаева — красивого и как будто беззащитного. — Vagina dentata, — произнес по-латински Захаров, раскрыв все-таки глаза и с трудом отведя взгляд от того, как самозабвенно удовлетворял себя Нечаев, не зная о чужом пристальном внимании. — Миф про влагалище с зубами, я помню, — сказал Сеченов. — Но причем тут это? — Укусит тебя твое сокровище, — ответил Захаров, чувствуя, как начинает твердеть от частых похабных стонов член. — Лишит тебя и покоя, и сна, и даже достоинства. Сеченов улыбнулся. — Разве я говорил, что собираюсь пользоваться сокровищем в одиночку? — его улыбка казалась мягкой, но взгляд был наполнен сталью. Как будто он не мог допустить даже мысли, что Захаров откажется от такого восхитительного подарка — влажного и хлюпающего, гладкого и розового снаружи, горячего и узкого внутри. Теперь он точно не выпустит из своих цепких рук ни Нечаева, ни Захарова. — Ты серьезно? — Захаров посмотрел Сеченову в глаза. В его голове роилось множество самых разных мыслей, но на передний план чаще всего выходило только две. Кажется, он совсем перестал понимать друга. Кажется, они с Димой похожи намного больше, чем хотелось бы. — А ты не хочешь? — Сеченов спрашивал не просто так. Это было четкое и ясное приглашение к действию. Скажи «да» — и мальчик будет твой. Скажи «нет»… И я растерзаю тебя на части. Разумеется, Сеченов не собирался никого терзать, это уж точно, однако впечатление у Захарова сложилось именно такое. Но откажется ли он от приглашения? Что за дурацкий вопрос. — Хочу. — Захарову даже не нужно было смотреть вниз, на прикрытый лабораторным халатом пах, чтобы знать, как крепко у него стоит член. Передаваемые датчиками стоны звучали всё реже, но становились только насыщеннее по эмоциям и глубже. Похоже, Нечаев практически закончил. Теперь кончить хотел и Захаров, но он не мог позволить себе такой распущенности. Не сейчас, по крайней мере. — Я рад, что ты не стал отказываться, — мягко сказал Сеченов. Наверное, Захаров был единственным человеком в мире, с которым Сеченов искренне желал поделиться своим шедевром, и отказ сильно ударил бы по его самолюбию. Ну или не ударил — трудно понять, что происходит в голове у Сеченова, когда он такой. — Я тоже буду рад, если ты перестанешь меня мучить и дашь сходить в душ, — язвительно ответил Захаров, но всё же не сдвинулся с места. Нечаев задрожал всем телом, кончая, и из его горла вырвался то ли всхлип, то ли мольба о большем. Захаров облизнул пересохшие губы. Сеченов посмотрел на друга и кивнул сам себе, наконец приходя к какому-то решению. — Тоша, ты хотел бы завести ребенка?