***
— Дай руку сюда, живо. — Сынмин подлетел к напугавшемуся Хенджину. Долго думать ему не нужно. Хенджин спокойно протянул руку, которую охотник начал внимательно осматривать. — Твою мать, ты только не паникуй, хорошо? — Сынмин сам бы сейчас очень хотел на паниковать, но от ползущих по рукам Хенджина, сквозь вены, черным струям, захотелось просто убежать и застрелиться. — У тебя есть еще цепи? Скажи что есть, пожалуйста. — Сынмин заглянул в напуганные глаза Хенджина, который закивал, как дурачок. — В амбаре, еще есть цепи… Что происходит? — правда вертелась на языке, но он стойко не хотел в это верить. — Я скажу тебе потом, пожалуйста, пойдем. У нас совсем мало времени, прошу. — Сынмин мягко убеждал Хенджина, пытаясь не пугать его так сильно, толкая к выходу из дома. Хенджин заторможено побежал следом, запинаясь и путаясь в ногах. Ему было просто не плохо, а страшно, словно он в вакууме мыслей. Он не мог осмыслить, даже просто принять, понять что происходит. Он в каком-то дурмане добежал с охотником до амбара, заходя внутрь. — Вон они, у лотков. — указывает Хенджин, наконец понимая, что это все не сон, и сейчас, похоже, нужно брать себя в руки. Сынмин подтащил его к лежащим цепям, прикованным к огромному каменному столбу, опорному для крыши амбара. Он толкнул его вниз, усадив и начал приковывать ржавыми серебристыми цепями. Резко, у Хенджина забулькала кожа, шипя от ржавого серебра, которым его приковывали. — Почему так быстро? Нет, нет, пожалуйста, только не сейчас. — причитал Сынмин, видя кровавые подтеки на запястьях. Хенджин начал мычать от ожогов и ерзать на сене, через силу помогая Сынмину пристегивать себя к кандалам. — Почему так болит? — Хенджин еле выдавливал из себя фразы, пока Сынмин заканчивал с цепями, разрывая на нем легкую белую рубашку. Охотник как можно внимательней осмотрел глубокую рану на груди от когтей ликана, когда увидел на краю пореза торчащий, вырванный с корнем коготь волчицы, и как маленькие струи сукровицы стекают в рану Хенджина. Тот начинает трястись сильнее, пока черные потоки гнилой крови идут по ногам, поднимаясь вверх. Вся оголенная грудь сечется взбухшими ртутными венами. Сынмину кажется, что паника не может захватить его полностью, но она может. Может именно в тот момент, когда Хенджин поднимает на него не свой взгляд. Глаза. Глаза ужасно светятся желтой желчью, словно вместо них подставили горящий фитиль. Тело дрожит, судорожно трясется под худыми руками Сынмина, когда тот смотрит Хенджину в глаза. Кандалы начинают звенеть громче. Обращающийся дергает их с силой, от чего они трещат и скрипят. Сынмин отчетливо слышит быстрые шаги сзади, когда обернувшись, видит напуганную заспанную сестру, которая несется к нему с такими же большими кандалами и цепями. Они их носили с собой в каждом походе. Хорошо, она все-таки взяла. Охотники начинают приматывать Хенджина цепями вокруг. Тот дергается в болях и судорогах, и крики его боли становятся все глубже и громче, как у одичавшего животного. — Сынмин, живо отойди. — говорит Рури, когда припадки Хенджина становятся настолько сильными, что трясут столб из стороны в сторону. Сынмин отскакивает ближе к сестре, хватаясь за лук, прикрепленный сзади. Рычание, громкое судорожное утробное рычание вырывается изо рта Хенджина, когда острые черные когти выдвигаются из под кожи, разрезая плоть на пальцах. Сынмину больно смотреть на эту картину, он хочет как-то помочь, но не в состоянии, он не знает что делать, ведь сделать уже ничего нельзя. Рури держит его за своей спиной, внимательно следя, чтобы цепи крепко держали обращающегося. Хенджин мечется все сильнее, огромный амбар ходит ходуном, ветки на потолке трещат, как горящее полено. Его зубы сыплются градом изо рта, под ужасные крики и стенания, а кровь хлещет из десен, когда прорезаются огромные, ужасно огромные клыки, доходящие до подбородка. Глаза Сынмина застилает пелена крови. Кровь от цепей, от обращения и громкое рычание. Последний этап превращения рвет ржавые старые цепи на Хенджине. Загорелое тело покрывается густым волосяным покровом, а тело разрывается в разные стороны, становясь больше. Сынмин даже не знает, во сколько раз увеличилось тело Хенджина. Из шелковых темных волос вырываются острые длинные уши, лицо деформируется и вытягивается. Вид его все меньше и меньше напоминает красивого высокого молодого человека. —Темный…— в страхе шепчет охотник, видя черную густую шерсть на мышцах и теле оборотня, его ужасные размеры отбрасывают огромную тень, а когти на лапах продолжают удлиняться. Цепи скрипят все сильнее, ломаясь к чертям собачим. — Мы долго не продержимся.— кричит Рури, беря в руки длинное ружье, прицеливаясь. —Он нас просто разорвет, если не получится его задеть. — Сынмин натягивает тетиву, направляя наконечник на огромного лохматого ликана. Острые желтые глаза тут же ловят движение, и морда искажается в утробном рычание. Конечно, не нравится, когда на тебя наставляют стрелы и пули, но что еще им делать? Оборотень начинает дергаться сильнее, напрягая огромные мышцы. Сынмин, как в замедленной съемке видит, как прутья один за другим расходятся и рвутся, уступая силе Темного оборотня, обратившегося мгновение назад. Они осыпаются трухой на пол, и волк встает во весь рост. Огромная сгорбленная спина не мешает ему быть выше на метр. Рури даже не успевает издать писка, когда оборотень подлетает к ней, снося ее тело лапой. Тонкая спина охотницы ударяется о стену амбара, и она скользит вниз, падая на пол. Доли секунд, чтобы Сынмин натянул тетиву и спустил стрелу, которая вонзается в бедро надвигающегося на него волка. Животное громко рычит, замедляя темп. Серебро шипит в коже, и ликан вырывает стрелу с корнем из плоти, откидывая в сторону. Еще одна стрела летит следом, но пролетает мимо, жестко застревая в дереве. — Хенджин, стой!? — Сынмин не знает, что еще делать, когда в метре от тебя огромное дикое животное, которое раньше было человеком, но было же? Волк не останавливается, перебирая кривыми лапами, двигается на охотника. Он смотрит в его глаза, жутко, зубодробительно, облизывая торчащие красные десна и белые клыки. — Хенджин, остановись, прекрати. — животное будто не слышит, лишь смотрит. Внимательно, словно пытается разобраться, видел ли он где-то его? Может за обедом, или во время завтрака? Сынмин медленно щелкает барабаном револьвера, тут же направляя дуло на ликана, но тот надвигается, не отводит взгляда. Неожиданно, сбоку, слышится щелканье затвора ружья Рури, и серебряная пуля звонко врезается в тело волка, попадая в живот, дробя ребра. Они все равно срастутся, не скоро, но быстрее, чем у человека. От этой пули сейчас зависит все. Не ожидавший такого нападение волк, скулит от ранения и наваливается набок, пробивая стену хлипкого амбара, вываливаясь под темное небо. Охотники выбегают следом, но видят лишь примятую траву и свежие следы больших лап, ведущие прямиком в лес. Они его упустили.***
Сынмин сидел на иголках добрые сутки. Как не пытался собрать все в кучу, не получалось. Хенджин оборотень, а его пушистая задница убежала в лес, пропав на целые чертовы сутки. Сынмин в буквальном смысле готов рвать на голове волосы. Цикл обращения мог не закончится, а в таком случае пушистый сейчас виляет хвостом, глотая орущих человечков. Почему именно на его долю выпал новообращенный ликан, который обратился, оказался Темным волком, и ускакал в лес на крыльях полнолуния? Вдруг с ним что-то случится, другие охотники, отщепенцы, и прочие сумасшедшие с серебром в дуле пистолета? Уж тем более, если что-то случится с невинными людьми, лесниками или еще кем. Как можно так беспечно молчать?! Нет, конечно, Сынмин понимает все. И что он молчал о матери, и дай бог, что убежал, но неужели нельзя нагуляться и вернуться в будку? Читать молитвы на то, чтобы волк не набрел на людей, бесполезно, но все же. Сидеть, сложа руки, Сынмин не мог, физически хотелось вскочить и под руку с сестрой, отправиться по следу, конечно, логично, всего-то лишь трехметрового волка, наделенного ужасной силой и развивающего скорость до сумасшедшей. Легче легкого, да раз и плюнул. В подтверждение его несбыточным мыслям, за окном прозвенел гром. Льет как из ведра, весь день, всю ночь. Крыша милого домика уже начинает сыреть от влаги. Мисс Хван на следующий день пришла в себя, более - менее успокоившись. Ей это уже не в новинку, и это было славно. Двоих одичавших, насколько это возможно, оборотней, они бы не потянули. Только соврать ей пришлось, но хорошо, что она спокойно и доверчиво отлеживалась. О, Сынмин придумал целую байку, мол, Хенджин чего-то хворал, заболел, простыл, дождь же идет. А женщина в бреду и не вспомнила, как оставила сыну подарок в виде хвоста, буквально. Вот и жили они в одном доме. Оборотень, охотники из северного клана и высший Темный волк, отлучившийся на побегать в лесу. Сынмин был весь острый, колючий, язвительный. Его ровная натура терпеть не могла, когда что-то даже мизерное, выходило из планов. А тут из планов вышло не мизерное и не что-то, а ликантроп, размером с мельницу. На улице становилось все темнее, и грузность вечеру придавали тучи, но Сынмин решил одеться теплее, и выйти прогуляться, может он хотя бы увидит Хенджина…ну или, лохматое чудовище, как его теперь называть, он не знал. Накинув на плечи теплую толстую шаль, и выйдя под моросящий дождь, Сынмин вдохнул полные легкие влаги и побрел в сторону амбара и стрельбища. В огромном промокшем дереве до сих пор зияла поломанная дыра от габаритов оборотня. — Немыслимо, — проворчал Сынмин, осматривая последствия катастрофы. — Вот пусть возвращается, и чинит это безобразие. После обвинительной тирады, охотник продолжил свой путь, доходя до стрельбища. На самом деле, он даже не понимал, как все события так резко перевернулись с ног на голову. Темные волки, страшнее всех, за кем можно вести охоту, вот так, так просто разрывающие на себе цепи, но сейчас Сынмин надеется, что с одним таким зверем ничего не случилось. В него всадили две стрелы, серебряную пулю с аконитом. Славно, что не в сердце. Милый Хенджин, с дружелюбной и улыбкой и его добрая мать, с очаровательными глазами, и оба они покрываются волосами, скребут когтями и жаждут крови. Как дикие звери, могут бегать в мокром лесу, ловить и потрошить зайцев и белок, давясь костями. Куда делась статистика? Где все те преступники, ворующие куриц и пьющие по субботам. Что за нарушение в стабильности? Мозговой штурм продолжал выводить Сынмина из себя, хотя он и вышел прогуляться и привести мысли в порядок. Хорошая привычка Сынмина, из-за которой он стремился к порядку, не только физическому, но и в своих мыслях, делась куда-то, стоило симпатичному мальчишке получить царапину, еще и с отгнивающим ногтем с кровью его собственной матери. Ну, даже логически, это маловероятно настолько, что можно не думать. Почему именно эта вероятность так подводит охотника сейчас? Да, Сынмин хотел изучить Темных подробнее, их зависимость и жажду, то, как меняется их тело. Что происходит с ними в полнолуние и прочие нюансы. Сейчас, когда у него на руках сошедший с рельсов огромный ликан, учить теорию хочется в самую последнюю очередь. Еще и Рури со своими любовными стебами, которые не к месту совершенно, будто Сынмину станет легче, если он примет тот факт, что симпатичность Хенджина как-то влияет на его рассудительную натуру. Того самого Хенджина, который голышом бегает по холодному туманному лесу. Боже, невыносимо уже. Достало все, каждый скрип, каждый вздох и слово. Каждая чертова стрела, чертового лука на этой чокнутой проклятой земле. Зачем вообще взялись за дело? Решили переиграть старейших, заработать статус? Конечно, сейчас им светит все это, пока на участке под их ответственность бегает зверюга, которая может снести скалу. Все хорошо, они идут на верном пути, чтоб их. Упираясь взглядом в маячащие мишени на коре деревьев, продолжая гневить весь свет, Сынмин проводит по ним взгляд, когда замечет буквально в пяти метрах от мишеней, на заросшем мхом пне полностью голое тело. Сначала не вериться, неужели опять, снова он должен отдуваться. Понятно, что это Хенджин. Его темные скомканные от грязи волосы закрывают лицо, жалко, что не все тело сразу. Обреченно выдыхая, Сынмин бросается в лес, подбегая к горячему от лихорадки телу. Хенджин в бессознательности, трясется от холода и перегрева собственной температурой. Его бок весь в крови, а на бедре огромный розовый заживший рубец от стрелы. На груди и шрама не осталось, но кровь все еще, грязная и засохшая, липнет к мокрому от пота телу. — Где твои лапы черт носил? — Сынмин очень хочет его застрелить, а лучше всадить серебряный кол в одно место, но не сейчас, а потом, когда тот придет в себя, чтобы все прочувствовал. Накинув на него теплую шаль, охотник закидывает его длинные руки себе на плечи и, взяв за торс, упорно тащит в сторону дома. Учитывая обращение, масса стала больше, и охотник еле перебирает ноги, пытаясь унести, не уронив раненого. — Ты там всю живность что ли съел? — ворчанию нет предела. Дождь продолжает капать. Сынмин добредает до дома семьи Хван, отталкивает тяжелую тушу на лестницу, приземляясь за ней следом. Больно шлепнувшись, он снова встает, зовя свою сестру, надеясь, что она недалеко. — Держи его, сможешь? — и он тут же мечется за чемоданом с бинтами, мазями и прочими медицинскими принадлежностями. Девушка кивает, толкая мокрое тело в комнату. Приходиться прилагать немыслимые усилия. Рури кидает Хенджина на его небольшую кровать, в которую он просто перестал помещаться. Почему он стал таким здоровым? Как вообще Сынмин смог его дотащить? Он поздоровел на добрых тридцать, а то и сорок фунтов. Поэтому на собственной кровати, он как в люльке. Но ничего не поделаешь, класть его некуда. Удобно уложив Хенджина, Сынмин начинает разматывать марлю, макает в спирт и прижигает все, но когда дело доходит до пулевого ранения, он замечает на взбухшей коже осколки серебра, которые продолжают травмировать, едко разъедая . Сынмин промачивает чистый сухой бинт в окисленную воду, аккуратно вытирая рану снаружи, и тут же прижигает ее спиртом. Хенджин, находящийся во сне или где еще, подскакивает на кровати, кричит в болезненной агонии, изворачиваясь всем телом, дергаясь. Его руки автоматически поднимаются, а когти тут же возвращаются на свое место, пытаясь защититься и зацепиться за того, кто причиняет ему боль. Сынмин спешит остановиться, накладывая повязку, пока Рури всеми силами пытается держать двигающиеся руки. Спустя время, дыхание Хенджина снова успокаивается, приходя в норму. Он опускается, вырубаясь. Сынмин кидает марлю на пол, присаживаясь рядом. — Это закончится когда-нибудь? — и это скорее не вопрос, а просто попытка убедить самого себя. — Не думаю. — шепчет Рури, тоже садясь на пол около кровати.***
Сынмин пристально смотрит на вспотевшее загорелое тело. На то, как кожа переливается от влаги, как ходят напряженные мышцы и пульсирует кровь. Охотник скользит взглядом по мускулистому телу, слизывая с губ влагу, пожирая в ответ пухлые губы. Зубы царапают его язык, когда он проникает им в рот Хенджина. Изо рта обоих вылетает протяжный вздох, который растворяется, нагревая воздух вокруг. Тонкая ладонь Сынмина ползет ниже, собирая пот с лобка, проникает руками под свободные брюки, окольцовывая набухшую горячую эрекцию, начиная массировать ее вверх вниз. Хенджин царапает ногтями мягкую кожу живота Сынмина, оставляя покраснения. Он держит его крепко, прямо на своих коленях, вонзаясь в мягкие бедра, прижимая их ближе. От сладости удовольствия, Сынмин двигает тазом, надрачивая Хенджину, ловя каждую его эмоцию. Вспотевшие волосы налипают на лоб, а черные большие глаза начинают отсвечивать желтизной. Сынмин ускоряет руку, наклоняясь к груди Хенджина, цепляя зубами вставший багровый сосок, зализывая укусы. Смазка выделяется все сильнее, вытекая из головки, пока Сынмин целует все, что может встать перед его губами. Хенджин притягивает его к себе, снова вторгаясь в рот своим языком, покусывая губы охотника, с силой сдвигая его бедра вперед, прижимая к своему стоящему члену. Сынмин убирает руку из брюк, с усилием начинает двигаться на оборотне, сталкивая их возбуждения. Первый громкий стон вырывается из него, когда Хенджин особо сильно надавливает на таз, руками сжимая выступающие кости. Сынмин, не в состоянии держаться, хватается за руки Хенджина, но бедрами двигаться не прекращает. Акт удовольствия становится все грубее и быстрее, когда Сынмин уже неприкрыто гонится за оргазмом, отчаянно врезаясь в чужие бедра, скуля от неги, разливающейся по телу. Они оба чувствуют приближающийся пик, и напрягаются, ускоряясь насколько это возможно. Крепкая рука Хенджина, оторвавшись от бедра, ползет вверх, окольцовывая худую шею Сынмина, медленно сжимая ее, чтобы перекрыть какой-либо воздух. В этот момент Сынмин, кажется, взрывается от удовольствия, почти что, подлетая на грань оргазма, совсем чуть-чуть остается, для того, чтобы упасть за пределы, когда горячее наваждение спадает пеленой с глаз Сынмина и он подскакивает на собственно кровати, видя только темноту и ничего больше. — Это….что…? — Сынмину даже не хватает слов, чтобы понять и объяснить свой только что приснившийся сон. Он в ступоре сидит на кровати в темной комнате, пытаясь переварить все, что увидел. Колени под одеялом предательски дрожат, и он прекрасно знает это чувство сильного возбуждения, которое волнами бьет по всем конечностям. Он заглядывает под одеяло, смотря на член, натягивающий пижамные брюки. В голове все смешивается в однородную субстанцию, которая прилипает, как паразит, на подсознание. Разум Сынмина разрывается на два огромных комка, и каждый нашептывает свою идеальную мысль. Казалось бы, обычное физическое желание, как остановиться? Но как двинуться? Нарушить собственную мораль, ведь для Сынмина этот вопрос стоял именно так, ребром, и никак иначе. Глупо отдаться сиюминутному желанию, которое ничего не значит? Или остаться в моральном балансе с самим собой и не испытывать детский стыд, который будет булькать в голове и стучат каждую минуту, как отбивной молоток? Нет, Сынмин очень этого не хочет, поэтому снова укрывается, и прикрывает глаза, пытаясь вернуть последние куски сна, но ничего не выходит. Он ерзает на кровати, еще сильнее отгоняя сонливость. Возбуждение не дает даже попытаться как-то успокоиться. Тяжело вздохнув, он все-таки поднимается с кровати, решая принять душ и начать новый день, хоть сейчас и рановато. Сменит Рури, которая ведет стрем за оборотнем. Тот спит уже вторые сутки, не подавая признаки жизни. Это даже никак не пугает Сынмина, чем позже очнется, тем проще будет успокоить. Самое главное, чтобы его состояние не ухудшалось, хотя раны почти все зажили, не оставляя рубцов на ровной коже. Помывшись, Сынмин прошелся в комнату Хенджина, в которой горел теплый свет лампады. За стулом, рядом с кроватью сидела Рури, а на кровати все так же лежал Хенджин, который на удивление Сынмина, как ни странно, не спал, а преспокойно читал какую-то книжку. Он был одет в свой привычный образ, и влажные черные волосы мочили ткань белой рубашки. Он внимательно вчитывался в текст, пока не услышал, как Сынмин ступил на скрипучий пол и в этот момент его взгляд врезался в охотника, который смотрел на него в недоумении и в удивление. Прежние коричневые глаза Хенджина были светлее и ярче, отливали в янтарь. Не так, как когда он был оборотнем, а тусклее, но не заметить было нельзя. — Необычно, правда? — Хенджин видел удивление Сынмина, поэтом решил как-то нарушить тишину, давящую на него. — Это точно… — Сынмин даже не мог ответить нормально. Он знал, что проявление ликантропии может отражаться в разных факторах, например, как он думал, что Хенджин стал больше, но…глаза? Это казалось странным, но Хенджину шло. Его взгляд будто стал острее и понятливее. Сынмин не знал, какое впечатление это на него производит, пока в голову не врезались воспоминания о сне. Конечно, его глупое мнение о том, что если не притрагиваться к себе, не будешь стыдиться и краснеет, но оказалось напротив. Ему очень стыдно даже установить зрительный контакт с оборотнем. Рури же спокойно спала на стуле, не меняя позы, и Сынмин только сейчас обратил на нее внимание, пытаясь отогнать навязчивый образ обнаженного Хенджина. — Я сказал ей идти спать, но она не решилась оставлять меня. Заснула так, — неловкость искрила между ними, словно таился какой-то страшный секрет, который ни при каких обстоятельствах они не раскроют. У Сынмина он был, а вот Хенджин просто рассматривал собеседника, но скажите об этом охотнику. У Сынмина в голове бегающие мысли о том, что он что-то заподозрил, и это не дает покоя. — Я отправлю ее наверх, — Сынмин разбудил сонную сестру, пытаясь убежать от неловкости на время. После ухода Рури, напряжение стало еще тяжелее. Пристроившись на стуле, Сынмин начал незатейливо интересоваться разным у Хенджина, ведь сейчас он полностью перешел обращение и считался полноправным Темным волком. — Как себя чувствуешь? — с чего-то же нужно начать? — На удивление, неплохо. Раньше у меня постоянно болела рука, я ее ушиб, и боли не прекращались, а теперь все спокойно, — Хенджин отложил книгу, сев удобнее. — Помнишь что-нибудь из дня, когда обратился? — Обрывочно. Помню тебя и Рури, лес, больше ничего такого. Помню, как бегал и что было очень неприятно. Думаю, это от пули, что в меня пустили, — Хенджин поежился, будто вспомнил, как оно. — Хорошо. Смотри, попробуй сосредоточиться. Скорее всего, все твои показатели, которыми обладает ликантроп, улучшились. Ты можешь четче слышать, лучше и дальше видеть и быстрее двигаться. Попробуй прислушаться к тому, что происходит в доме. Сынмину хотелось выяснить, какие еще сюрпризы, кроме глаз и телосложения дала Хенджину ликантропия. Оборотень прикрыл глаза, напрягая уши, и услышал копошение и мышиный писк, который исходил под полом. Слышал, как бьется сердце мамы и остальных. Малейшие детали до того, как дышит Рури во сне, на втором этаже. — Я слышу все, что в пределах дома, даже до паразитов под полом, — он раскрыл глаза, цепляясь за озадаченным охотником. — Теперь посмотри в окно, до какого расстояния ты видишь четко и ясно? — До леса, даже чуть дальше, я прямо вижу каждую росинку травы. Что за черт? ― Хенджин придвинулся к окну, внимательно изучая своими желтоватыми глазами все, что попадется. — Если ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь, мы можем выйти, и ты можешь пробежаться, — Сынмину было интересно, сильно ли его человеческая форма отстает от обличия оборотня. В день обращения Хенджину хватило буквально десяти секунд , чтобы скрыться в лесу. Хенджин сразу же кивнул охотнику и подскочил с кровати, устремляясь на выход из дома. За окном вечерело, лишних глаз можно не бояться. Сынмин знал, что отпускать бегать новообращенного это глупейшее, что он может сделать, но любопытность превозмогла здравость. — Как только я скажу вперед, ты начинаешь бежать, как только можешь до леса, дальше не убегай, хорошо? — Хенджин был на удивление покладистым, кивая. — Вперед! — выкрикнул Сынмин, в уме считая секунды, за которые Хенджин добежит до леса и немного удивился, когда полминуты спустя уже видел Хенджина, машущего на расстоянии трехсот футов от него. Скорость была удивительной, даже слишком. Лес был не так далеко на вид, но Хенджин преодолел это расстояние в два раза быстрее, чем, если бы бежал натренированный Сынмин. Спустя то же мгновение он вернулся, сияя от новых возможностей, словно это какой-то приз или подарок, что Сынмину не понравилось сразу же. — Не ликуй. Мы все-таки охотники, не просто так убиваем ликанов, — Сынмин поумерил пыл Хенджина, чтобы тот не надумал себе радужные способности и умения. Хенджин скис после слов охотника. У него даже нет ничего дурного в мыслях, а ему угрожают расправой! Замечательно складывается. В комнате они сидели молча, каждый занятый своими делами. Сынмин долго думал, что сделать с глазами Хенджина, ведь ни он, ни сам оборотень не хотят, чтобы мать знала о том, что сотворила с сыном. Хенджин объяснил Сынмину все подробности того, как она обратилась, что ее укусил отец и после этого Хенджин, совсем молодой на тот момент, не справился с управлением ружья и выстрелил ему рядом с сердцем. Смерть была болезненной и страшной для всей семьи и после первого полнолуния, Хенджин увидел, что мать ведет себя странно и внимательно следил за ней, пока та не обратилась. В тот момент все мечты Хенджина уехать из глуши тут же сломались, как стеклянная искусная ваза. Он заботился о ней, каждый раз, вместе переживая полнолуние, но в этот раз что-то пошло не так. Хенджин уверял, что его мама самый добрейший человек, существующий в этом мире, и что она никогда никого не калечила, кроме Хенджина, но это только из-за его неосторожности. Сынмин знал это и сам. То, как мама Хенджина заботилась о нем, пока он «болел», она была озабочена его состоянием больше, чем тем, что сама хворает. Хенджин объяснил, что такое всегда происходит после полнолуния. Словно ликантропия забирает у нее все силы. В итоге, Сынмин придумал что-то за гранью, но это было лишь растягивание времени. Он предложил Хенджину сыграть больного с глазами, мол, занес заразу и теперь глаза больные, раз уж ничего не приходило в голову. Идея была рисковая. Мать лекарь сразу же будет вызываться промывать и осматривать глаза Хенджина, но тот сказал, что возьмет это на себя. Не так сложно просто поиграть в недотрогу. На этом и решили. — Тебе будет очень неудобно, — как факт говорил Сынмин, заматывая толстую марлю на янтарные глаза Хенджина. — Надеюсь, слух поможет, — оборотень был готов пойти на все риски, лишь бы спасти мать от ужасной правды.