Себя за это ненавидишь,
Себя за это не простишь
Однако и от Юрки вестей не было уже очень давно, от всех этих переживаний Володя не находил себе места. Как же он желает сейчас быть с ним рядом, спрятать красные глаза в его плече, разделить с ним эту боль. Но, к сожалению, не мог. В день, когда назначался приезд родителей и соседей, когда Володе необходимо было рассказать всю правду и нанести эмоциональный удар другим людям, он увидел долгожданное письмо от Юрки. Конверт был подозрительно легок. «Я не люблю тебя. И никогда не любил. Ты — грязная тварь, и я жалею, что позволял тебе касаться меня. Воспоминания о том, что мы с тобой делали просто омерзительны. И я искренне надеюсь, что такое больное отродье, как ты, исчезнет. Не вздумай как-либо связаться со мной, иначе донесу на тебя в милицию» Володю будто ледяной водой окатили. Руки трясло, ноги подкашивались. Он перечитывал письмо снова и снова, и каждое в нем слово било в голову, будто судейский молоток. Виновен! Виновен! Виновен! Жалкая мразь! Как ты мог надеяться, что ты заслуживаешь чего-то хорошего? Конченый ублюдок! Володя не мог поверить, что это написал Юрка. Не хотел верить. Но в глубине души он ожидал этого, вот только не рассчитывал, что такой поворот событий окажется пронзительно больным моментом, чем он себе представлял. Он подразумевал, что с возрастом Юрка поймет что к чему, осознает всю неправильность Володи и по итогу разорвет с ним все контакты. И теперь Юрка правда осознал, убийственно прямолинейно вычеркнул того из своей жизни. А верно! Володя — тупое навязчивое животное, и, кроме как грубостью и жестокостью, с ним расстаться иначе невозможно. Так он однозначно поймет, что шанса для него нет. «Я ужасный человек», снова думал он и пытался избавиться от кома, как булыжника, в горле. Дышать практически не удавалось. Гнусная дрянь! Володя кишел жгучей ненавистью к себе и искренним раскаянием перед Юркой. Ведь это исключительная вина первого: он недостаточно себя контролировал, непозволительно вёл себя с ним и вконец просто совратил неиспорченного юношу. И перед мертвым котом раскаивался. Не доглядел! Володя уже не мог. Ему больше не надо мочь. Теперь не для кого. В голову будто выстрелили — мысль о бесповоротном решении, как маяк, заставила двигаться его среди мрака. Он сунул злосчастное письмо в задний карман брюк, оставил ванну набираться горячей водой и отправился на поиски фотографии, что была сделана перед отъездом Юрки. Вернувшись в ванную комнату, он выудил из недр отцовский запас бритвенных лезвий. Стало страшно. «Но это невыносимо», опровергал он возникший страх. Не сняв с себя одежду, он так и погрузился в ванную. Вода даже через ткань неумолимо обжигала кожу. Володя шипел, стискивал зубы, но не вылез обратно. Устроившись, он взглянул на фотографию и с печалью понял, что эти двое юношей больше не будут вместе:«Фотография девять на двенадцать,
С наивной подписью «на память».
Фотография, где мог ты улыбаться,
Хотя улыбкой вряд ли что исправишь»*
Не убирая из рук фото, он достал новенькое лезвие из пачки.А помнишь двух красивых в парке,
Цветущих прямо на глазах?
Забудь теперь красивых в парке,
Никто тебе не виноват
«Настолько всё плохо?», не верил он собственным глазам. Он знал, что настолько всё плохо. Стойко в этом уверен. Закатав рукав левой руки, что держала фотографию, правой он легонько надавил лезвием на кожу, будто пытался проверить ее эластичность. Руки тряслись, не хватало кислорода, голова кружилась, а вода уже не ощущалась такой горячей. Взяв волю в кулак, без промедления полоснул вдоль. Дороги назад нет. Володя заплакал так горько, что слезы показались кипятком. Он не хотел. Но он и не мог.Я знаю, не хотел ошибки,
Я знаю, не хотел терять.
Забудь теперь красивых в парке,
Никто тебе не виноват
Ванна окрашивалась неестественным для нее цветом. Его неистово затрясло. Как же он не хотел этого! Сходил с ума, сдерживал плач и всюду слышал свое имя. Володя. Володя! Володенька! — Володя! — почти кричал Юрка, пытаясь того разбудить. Он был не на шутку перепуган, видел, как блестели от лунного света слезы в уголках чужих глаз. Володе удалось наконец проснуться, но не избавиться от чувства кошмара. В первые секунды он даже не поверил, что все было сном, и думал, что умер. Его сжимали чьи-то руки, с щеки стирали мокрую дорожку. — Юра? — растеряно произнес Володя, но собственные губы не слушались. Окончательно убедившись, что больше не спит, а Юрка настоящий, он, как и в этом страшном сне, заплакал. Не стыдно. Юра обнимал, успокаивал. Володя просил прощения и не знал за что именно. — Ты ни в чем не виноват, это всё сон, — шептал над ухом Юрка, прижимался сильнее. И рыжий кот, живой и здоровый, спал у него в ногах.