***
Идзуми поднес журавлика к открытому окну на вытянутой руке и тот быстро замахал крылышками, отправляясь в путешествие в неведомом направлении. Чародей проследил, как крылатый посланец пронесся над площадью перед министерством и направился в сторону торговой улицы. Сегодня направление снова изменилось, впору карту перемещений рисовать. Только бы вернулся, только бы хоть один из них вернулся когда-нибудь. Сколько их сгинуло в неизвестности за эти несколько лет? Идзуми кончиками пальцев вытер пот со лба и поспешно отошел от окна. Не потому что боялся, что его заметят – все, кто хотел за ним проследить, уже знали, в какой день и час он отправляет свои письма. И самые дотошные наверняка знали, что в этих письмах. Хоть он и ставил на каждое защиту, без привязки к крови она была не абсолютной, так что прочесть их при некотором умении мог не только Милош. Да и пусть читают, это личная переписка, нет в ней ничего секретного. Просто у окна в этот час невыносимо жарко. Хлопнула, закрывая оконный проем, расписная бумажная штора. Идзуми некстати вспомнил, как пару дней назад, стоя у этого самого окна, увидел у подножия лестницы министерства знакомый силуэт. Как помчался вниз, по дороге в спешке всучив кому-то кипу документов, которую собирался отнести на подпись Оями, и, спотыкаясь о подол кимоно и не отвечая на приветствия встречных сотрудников, выбежал на улицу. А когда, запыхавшийся и раскрасневшийся, как мальчишка, оказался на лестнице, то увидел, что внизу никого нет. Этот мираж до сих пор терзал его сердце. И не столько стыдом от того, что он забыл о приличиях, сколько тем, что оказался все-таки миражом. Идзуми вздохнул, снял с пояса веер и принялся обмахиваться, чтобы унять разгорающееся под кожей пламя. Лето в Ланмине всегда казалось ему слишком жарким. В его родном Сенлине окружающие город озера дарят прохладу в теплые сезоны. В Ланмине же, хоть и есть целый океан, но он только усугубляет жару, так как за весну прибрежные воды прогреваются и становятся неприятно-теплыми. «Как ослиная моча», -говорит Кириэ. Хотелось бы знать, откуда у принца такие познания. Бумажная штора снова хлопнула, в этот раз еле слышно. Идзуми насторожился. Сейчас полдень и ветра нет, что же могло ее потревожить? Он вернулся к окну и приподнял бамбуковый отвес, удерживающий штору закрытой. В кабинет, бодро размахивая треугольными крылышками, влетел желтый бумажный журавлик. Закружил над головой хозяина. Как будто с облегчением приземлился на подставленную ладонь. «Передай Идзуми, что кто-то в Ланмине купил белые-белые лилии…» – услышал чародей в голове знакомый голос. – Лилии? – прошипел он, сминая журавлика в руке. – Лилии? За все это время ты не придумал ничего лучше, чем рассказать мне про какие-то лилии?.. Черт, где же он? Откуда ты прилетел? Идзуми смотрел на то, что осталось от магического посланника, и в голове его постепенно, очень медленно прояснялось. Он опустил руку, продолжая машинально комкать лист бумаги, который жалобно хрустел под его пальцами. «Милош не стал бы присылать такое странное письмо ради забавы. Если он решил, что я должен знать о лилиях, значит, это что-то очень важное. Черт… Что же, что же, что же, что? – Идзуми закрыл глаза и некоторое время стоял так, едва заметно шевеля побледневшими от напряжения губами. Открыл глаза и нервно засмеялся: – Праздник Середины Года! Конечно же! Вот я дубина. Милош, Милош, прости, с нашей встречей придется повременить. Нужно срочно доложить об этом Кириэ. И Оями. Да, придется начать с Оями…». Чародей убрал смятый лоскут бумаги во внутренний карман кимоно и быстрым шагом вышел из кабинета. Первые несколько недель Милош провел в постели. Сначала его мучал жар и лихорадка и он почти не приходил в сознание. Обожженная солнцем кожа на лице, шее и руках невыносимо зудела и сходила длинными белыми лоскутами, которые, попадая на постель, превращались в острые катышки и впивались в тело. Когда жар отступил, ему на смену пришла слабость – Милош едва мог двигаться. О том, чтобы вставать с постели не могло быть и речи. Что бы он о себе ни говорил, яды на него, конечно же, действовали, просто не так эффективно, как на обычных людей. Но и Лиам на яд не поскупился. У Милоша болела каждая мышца, каждая кость, а по венам как будто бежал раскаленный металл вместо крови. В одно из прояснений сознания Милош познакомился с местным лекарем. Высокий молодой мужчина с сухим загорелым лицом и собранными в пучок на затылке желтыми волосами сидел у его постели. Заметив, что пациент пришел в себя, он усмехнулся и тут же сильно ущипнул его за руку. Милош вздрогнул и нахмурился. – Тон, – строго сказал мужчина. Вторую руку он осторожно погладил. – Ву тон, – произнес мужчина, выжидательно посмотрев на Милоша. Тот прикрыл глаза, соображая, и вдруг улыбнулся: – Больно – не больно! – кивнул он. – Я понял. Мужчина пророкотал что-то одобрительное и принялся сильными сухими пальцами бесцеремонно тыкать в разные места на теле пациента, выясняя, где именно «тон», а где «ву тон». Милош терпел эту пытку, призвав все свое самообладание. Серебряного браслета у собеседника не оказалось, это был самый обычный деревенский лекарь, в арсенале которого только примитивные методы лечения, да травяные отвары. И все же архимаг был ему благодарен, потому что для этого человека не имело значения, темный перед ним или нет, и он взялся лечить его, как лечил бы, наверное, любого из своих соплеменников. Первое время Милош мог только пить воду, слабый рыбный бульон или травяные отвары, но любой намек на горечь во вкусе немедленно вызывал рвоту. Лекарь приходил очень редко – раз в несколько дней, и в основном за ним ухаживала какая-то женщина, или несколько разных женщин, – Милош не мог сказать наверняка. К тому же, где-то поблизости почти все время вертелся Сару, то ли от скуки привязавшийся к байсину, то ли получивший наказ от старейшины за ним приглядывать. Постепенно последствия отравления, перегрева и употребления любовного зелья сходили на нет, и Милош начал подниматься с постели, есть и даже выходить ненадолго на улицу. Хотя все, что он мог себе пока что позволить – это посидеть на деревянном настиле, окружающем приподнятый над землей дом, и погреться на солнышке. В одну из таких «прогулок» его и застал старейшина деревни. – Ты здоров? – строго спросил он на бейлю, после того как они вежливо раскланялись в приветствиях. Милош помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. С сожалением покачал головой: – Пока еще нет. Спросите у лекаря. – Лекарь ничего не понимает в байсинах, – отмахнулся старейшина. – и в сайно тоже. – Сайно? Старейшина со значением постучал по своему правому запястью. – А, в магах! – Догадался Милош. – Я не лгу. Еще несколько дней и я смогу работать. Вам не придется больше кормить меня бесплатно. Старейшина слегка нахмурился, как будто не все понял из его речи, и осторожно кивнул. Похоже самое главное он все же уловил и оно заключалось в «смогу работать» и «не придется кормить». Увидев, что старик выяснил все, что хотел, и вот-вот уйдет, Милош задал вопрос, который уже давно его волновал: – Когда приедет ваш дай-о? Я смогу с ним увидеться? Он надеялся, что хозяин деревни достаточно хорошо образован и говорит на эльфийском или бейлю. Тогда он мог бы объяснить, кто он, и попросить помощи. Идзуми наверняка озолотит того, кто приведет к нему Милоша. Если, конечно, у него самого хорошо идут дела… но старейшина разрушил этот план сухим ответом: – Дай-о уже был здесь. Он видел тебя. Когда узнал, что ты сайно, сказал, что должен хорошо подумать, что с тобой делать. Убить тебя нельзя. И отпустить тоже, пока он не придумает. – А если я захочу уйти? – Каждый человек в деревне придет тебе помешать. Это приказ дай-о – не отпускать. Тебе придется убить каждого, чтобы уйти. Если ты уйдешь, всех казнят. Ты хочешь этого? – Нет, – твердо сказал Милош. – Этого я не хочу. – Тогда жди решения дай-о. Через два дня выйдешь на работу.***
Идзуми ни за что не поверил бы в свою удачу, если бы лично не убедился в том, что «взятый в плен» доблестными рыбаками байсинский пират и в самом деле Милош. Непостижимым образом море принесло архимага к принадлежащей роду Катто рыбацкой деревне. Более того, к деревне, принадлежащей семье самого Идзуми. Получив сообщение о нем от старосты, чародей тайно отправился в деревню. Невозможно передать, что он почувствовал, увидев спящего архимага на полу в старом заброшенном доме. Он замер на пороге, не зная, уйти сразу и не испытывать судьбу в очередной раз, или попытаться разбудить Милоша. Стоящий у него за спиной староста сказал, что пленник почти не приходит в сознание. – Мы хотели казнить его, как полагается делать с пиратами, – добавил он. – Но у него Золотой браслет, он сайно. Я не знал, что с ним делать, поэтому решился побеспокоить дай-о. Идзуми почувствовал, как сердце его похолодело и сжалось. Собрав все свое самообладание, он подошел и взял архимага за руку, делая вид, что хочет рассмотреть его Золотой браслет. Если бы Милош в этот момент двинулся или открыл глаза, Идзуми, наверное, тут же забрал бы его в Ланмин, забыв обо всех опасностях, которые сулила такая поспешность. Но Милош не пошевелился. Окинув взглядом комнату, Идзуми увидел, как по углам клубится, вытягивая тонкие щупальца в сторону Милоша, Тьма. Взмахнул рукой, прогоняя ее. Повесить бы сюда несколько талисманов, да этим он точно выдаст себя. Идзуми наклонился почти к самому лицу Милоша и осторожно сжал его запястье чуть пониже Золотого браслета, считая пульс. – Этот человек слишком долго находился на солнце, – словно прочитав его мысли, проговорил староста. – Уже несколько дней у него лихорадка. Идзуми поднял руку, приказывая молчать, прикрыл глаза и снова сосредоточился на пульсе Темного. Сердце билось быстро, но тяжело, словно через силу. Как будто кровь загустела и с трудом могла двигаться по венам. Дурной знак. – Этот человек ослаб не только из-за солнца, – сказал он. – Я думаю, он отравлен. Где-нибудь поблизости есть хороший лекарь? – Целители есть только в городе… – начал было староста, но Идзуми резко оборвал его. – Целитель не нужен. Достаточно толкового лекаря или травника. Они лучше понимают в ядах. – Микару-о из деревни Корусу очень хорош, – задумчиво проговорил староста. – он знает о травах и растениях, умеет сращивать кости, лечить гнойные раны… – Вот его и пригласите, – сказал Идзуми. С трудом подавил в себе желание добавить: «Все расходы я оплачу». Нет уж. Пленник является его собственностью. А о сохранности собственности дай-о община должна позаботиться сама. Медленно поднимаясь с пола, он заставил себя выпустить горячую руку Темного, и постарался укротить дрожь в голосе, придав ему медлительность глубокой задумчивости. – Этот человек не похож на бейлинга. Он беллат или вельт, возможно, полукровка. Бейлинги не любят магов и обычно не берут их на свои корабли, а уж чужаков и подавно. Возможно, он не пират. А значит, можно попробовать потребовать выкуп за него у его семьи. Но сейчас у меня нет времени им заниматься, – сердце в груди протестующе сжалось, но Идзуми справился с собой, вновь изобразив глубокую задумчивость. – После фестиваля цветов я приеду и допрошу его. – Я понял, дай-о, – старик ответил на его слова глубоким поклоном. – Постарайтесь сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался. И не говорите ему моего имени. Он маг. Узнав имя, он сможет проклясть меня. Просто позаботьтесь, чтобы он не покинул деревню. Каждый в деревне своей головой отвечает за него. Как только закончится праздник Середины года, он увезет Темного в Ланмин и больше никогда и никому не позволит разлучить их. Идзуми улыбнулся своим мыслям и снова вдохнул чарующие цветочные ароматы, разливающиеся по площади Семи Лотосов. Сегодня же вечером он поедет за Милошем. Сегодня же… – Приятно видеть тебя таким радостным, – раздался совсем рядом знакомый голос. В теплой дружеской интонации едва различимая дружеская же насмешка. – Но готов поспорить, не фестиваль цветов причина этой радости! Идзуми открыл глаза и коротко посмотрел на собеседника, прежде чем склониться перед ним в глубоком церемониальном поклоне. Принц Кириэ, третий сын Императора, был одногодкой Идзуми, и их связывала давняя дружеская симпатия. Принц в этом году отвечал за проведение в столице праздника Середины года и очень ревностно относился к этой обязанности и к тому, как на результат его работы смотрели другие. Следовало признать, работа принца и в самом деле была безупречна. Прилегающие к дворцовому комплексу улицы были украшены в срок, площадь Семи Лотосов, отведенная в этом году под фестиваль цветов, оборудована удобными шатрами и павильонами, чтобы мастера составления букетов чувствовали себя комфортно. Не забыл принц организовать и дополнительный подвоз воды, чтобы участники фестиваля могли утолить жажду или получить воду для растений. Несмотря на усиленную в этом году из-за тревожного сообщения Идзуми охрану, все чувствовали себя спокойно, ведь часть стражников принц придумал нарядить в обычную одежду и выдать им неприметное оружие. Словом, Кириэ следовало похвалить за проделанную работу, чтобы он прочувствовал каждую минуту дня своего триумфа. Поэтому Идзуми скромно опустил глаза и проговорил: – Разве может что-то занимать мои мысли больше, чем сегодняшний великолепный праздник, которому радуются все подданные Императора? – Льстец! Кириэ в шутку замахнулся на него сложенным веером, но по тронувшему его щеки румянцу стало ясно, что он доволен ответом. Заложив руки за спину, он важной походкой двинулся по широкой дороге между рядами разноцветных шатров. Идзуми пошел за ним, соблюдая надлежащую дистанцию. За ними последовала охрана принца и немного в стороне – личный слуга Идзуми, Хадзи. Кириэ повернул к чародею красивое лицо и насмешливо прищурился: – И все же, я слишком хорошо знаю это выражение. Тебе меня не обмануть, Идзу. Ты думаешь вовсе не о сегодняшнем празднике. Так выглядит предвкушение. Моя дочь точно так же смотрит на коробку со сладостями. Рассказывай скорее, кто стал твоей коробкой со сладостями? Я хочу знать! Идзуми опустил голову и сдержанно улыбнулся, щеки его порозовели от смущения. Разумеется, принц знал о его письмах, Идзуми не сомневался, что тот даже в курсе их содержания. Но говорить открыто о Милоше он все же не спешил. Что-то во всем происходящем его настораживало и подсказывало, что торопиться не следует. – Возможно, в скором времени я привезу в Ланмин своего кои, – с легкой улыбкой ответил он. – Только и всего. – О! – принц засмеялся. – Вот в чем дело! Ох, Идзу-то, меня больше волнует, когда ты заведешь сына или дочь, а не кои. У нас тогда будет больше тем для бесед. – Увы мне! – сокрушенно проговорил Идзуми – Я ничем не могу развлечь моего принца, ведь его интересуют только разговоры о детях! К счастью, у меня вдоволь племянников! – Да, Оями-о старается за вас двоих. – Так, может быть, Ваше Высочество предпочтет его в качестве собеседника? – с едва заметной ехидцей в голосе спросил Идзуми. – Ни за что! Ни в коем случае! – Кириэ воскликнул это с таким искренним испугом, что Идзуми спиной почуял, как напряглись идущие позади него охранники. Чародей рассмеялся звонким серебристым смехом и слегка поклонился: – Я думаю, Вашему Высочеству будет приятно пройтись по центральной площади и полюбоваться фестивалем цветов, прежде чем начнутся состязания. Я с радостью составлю вам компанию. – Не пытайся меня обхитрить, Идзу-то! – Вновь взмахнул веером принц, – Я тебя знаю. Ты просто хочешь еще раз все перепроверить, но не можешь найти предлог оставить меня. Идзуми только склонился еще ниже. Манипулировать принцем, как ни странно, было намного легче, если позволять ему считать, что он видит манипуляцию. Умение прикинуться излишне прямолинейным дураком выручало его уже не раз. Когда чародей действительно хотел чего-то добиться, он умел действовать осторожно и скрытно. Но сейчас Кириэ только рад будет полюбоваться плодами своей работы. – Ладно, пойдем вместе. «Составишь мне компанию», – притворно вздохнул принц. – Не представляю, что еще может тебя беспокоить. Твоими стараниями на фестиваль цветов не допустили ни одной белой лилии. И не только лилии. Идзуми разогнулся и цепким взглядом окинул ряды разноцветных шатров и павильонов на площади Семи Лотосов. Он и в самом деле вроде бы все предусмотрел. Но, когда дело касается безопасности императорской семьи, бдительность не бывает излишней. Медленным шагом, вежливо улыбаясь и кланяясь в ответ на приветствия, они с принцем двигались вдоль рядов, сквозь расступающуюся в почтении толпу. Главное событие праздника Середины Года в Южной Империи – фестиваль цветов. В этот день придворные, чиновники и представители аристократии соревновались в искусстве составления букетов. Использовать разрешалось лишь цветы, выращенные в собственных владениях, поэтому участники ревниво следили друг за другом и строго запрещали своим подданным любую торговлю цветами до наступления праздника. Победителя выбирало строгое жюри из пяти признанных мастеров и самого Его Высочества наследного принца, который был известен утонченным вкусом и непревзойденным талантом в этом виде искусства. Букеты, получившие высшие оценки, удостаивались высочайшей чести украсить на время праздника личные покои принцев и самого Императора. В этом году Идзуми не принимал участие в фестивале. Охота за белыми лилиями отняла у него все время, отведенное на подготовку. Впрочем, его букеты никогда не получали высших оценок, хотя судьи обычно признавали их утонченными и оригинальными. Идзуми не стремился к победе, и всегда больше полагался на вдохновение и настроение, чем на глубокие знания канонов. Письмо Милоша пришло незадолго до фестиваля, и не на шутку встревожило его. К счастью, удалось убедить Оями, который, хотя и недолюбливал старшего брата, относился к безопасности императорской семьи не менее ревностно, аккуратно подключить к поискам лучших аналитиков гражданского ведомства. Когда же удалось найти упоминания о ядовитых священных лилиях, которые способны убивать одним лишь своим запахом, дело приняло нешуточный оборот и размах. Оями скрипнул зубами, но все же передал руководство операцией в руки Идзуми как раз из-за близости с принцем Кириэ, отвечающим за организацию праздника. Принц выслушал его, ознакомился с собранной информацией, и тоже не на шутку встревожился. В этом году ему впервые доверили такое важное мероприятие и теперь оно не просто оказалось под угрозой срыва, а могло стать причиной гибели кого-то из императорской семьи. В поисках решения, которое позволит не отменять праздник и не сеять панику, они перебрали множество вариантов и остановились на одном: запретить в этом году всем участникам фестиваля использовать белые цветы. Следует сказать, что лилии, хоть и не являлись ни символом императорской власти, ни гербовым цветком Ланмина, и вообще не имели отношения к императорской семье, все же были любимыми цветами Императора. Знали об этом многие, не было секретом и то, что почти каждый год по итогам фестиваля цветов императорские покои украшали композиции именно с лилиями. Запретить все лилии поэтому оказалось невозможным – такое решение вызвало бы подозрения. Да и Император бы вряд ли его одобрил. Запретить же белый цвет, символизирующий нежные воспоминания, светлую грусть и скоротечность времени, оказалось проще. На этом и остановились. Кириэ неприятно было играть роль непреклонного самодура, в первый же свой фестиваль вводящего нелепые запреты, но он считал риск оправданным. Заявив, что на таком радостном событии как праздник Середины Года не должно быть места грусти и напоминаниям о скоротечности времени, он запретил ввоз белых цветов на фестиваль. Разумеется, многие аристократы, которые годами лелеяли цветы специально для этого праздника, были очень возмущены таким решением, да еще и объявленным меньше чем за неделю до события. Слухи скоро дошли до Императора, и Кириэ получил бы за свое решение серьезную выволочку, если бы за него вдруг не вступился сам Его Высочество наследный принц. Он похвалил смелое решение брата и отметил, что за прошедшие несколько лет композиции с белыми цветами неизменно получали высокие оценки и побеждали в фестивале. Запрет на их использование подстегнет фантазию мастеров и заставит их придумать что-то по-настоящему оригинальное. – Пусть решение и в самом деле внезапное, но разве все в этой жизни предсказуемо? Давайте узнаем, кто из подданных лучше сумеет овладеть собой, принять перемены с достоинством и найти изящный выход? В будущем такие люди смогут сослужить Империи хорошую службу, – так завершил свою речь в защиту Кириэ наследный принц. Кириэ слушал все это, едва рот не раскрыв от восхищения. Ему и в голову не могло прийти такое объяснение, а ведь он эту самую голову ломал днем и ночью, силясь придумать что-то убедительное. А теперь его прямо-таки разрывает от гордости за самого себя. Вот что значит Истинный Наследник! Старший брат слушать его благодарностей не стал, лишь улыбнулся в ответ своей загадочной улыбкой и ушел. А Кириэ остался перед лицом отца полностью оправданным и с позволением продолжать работу. Помогая принцу, Идзуми в полной мере прочувствовал, насколько подготовка к участию в фестивале цветов проще, чем организация самого фестиваля. Он просиживал ночи над планами расположения участников, лично бегал по поручениям, договаривался с мастерами, поставщиками воды, строителями, организовывал закупку тканей для шатров и многое, многое другое. Нельзя сказать, что такая работа была ему непривычна, но объем ее превосходил человеческие возможности. Не раз и не два засыпал он, сидя за рабочим столом. А ведь еще пришлось придумывать, как аккуратно и деликатно объяснить участникам запрет на белые цветы и изъять эти самые цветы, чтобы никто не дерзнул использовать их в своих букетах. Он понимал, что злоумышленников может отпугнуть поднявшаяся вокруг цветов суета, и, если в итоге не будут найдены ядовитые лилии, это ляжет черным пятном на его репутацию. Но в то же время, кто знает, вдруг это пятно спасет императорскую семью? Идзуми готов был рискнуть. Он верил, что Милош не стал бы поднимать ложную тревогу. Разумеется, Идзуми никому не сказал, откуда узнал о лилиях. Что-то ему подсказывало, что не стоит раскрывать личность своего информатора. И только намного позже, когда дело завертелось в полную силу, он понял: если Милош знал о цветах, он мог сам быть замешан в этом изощренном покушении. В таком случае, ему неминуемо грозила смертная казнь. К тому же, как ни хотелось ему верить в обратное, Идзуми чем дальше, тем отчетливее, понимал: Милош приехал в Южную Империю вовсе не ради него. Все указывало на то, что архимаг оказался здесь случайно, по какому-то нелепому стечению обстоятельств. Едва ли за прошедшие несколько лет он выучился плавать, но даже если и выучился, то вряд ли настолько хорошо, чтобы суметь спастись из кораблекрушения. Никто в деревне не видел, как он оказался на берегу, принесло ли его море или он добрался на лодке, а, может быть и вовсе через какой-нибудь временный портал? И откуда он узнал про эти чертовы лилии? Слишком много странных совпадений, слишком подозрительным было такое внезапное появление архимага именно здесь и именно сейчас. Дело принимало все более и более плохой оборот, заставляя Идзуми все дальше оттягивать момент их встречи и давить в себе желание забрать Милоша в Ланмин и довериться судьбе и милости Императора. – Не боишься, что лилии так и не найдут? – тихо спросил Кириэ. Магическими способностями он не обладал, но жизнь при дворе и постоянное напряжение, с ней связанное, приучило его тонко чувствовать настроение собеседника. – Если их не найдут, это будет добрым знаком, – ответил Идзуми, наклонив голову. – Значит, нам удалось обеспечить безопасность семьи Вашего Высочества. – Да, это будет хорошим знаком, – принц слегка улыбнулся. На его лицо упала зеленая тень от шатра, придав ему печальное и немного зловещее выражение, – но это не сделает тебя героем. – Неужели Ваше Высочество думает, что я преследую столь простую и эгоистичную цель? – Оскорбился Идзуми. – Нисколько не сомневаюсь, что твоя цель эгоистична, – хмыкнул принц. – Но едва ли она проста. Мы сделали так много для сегодняшнего праздника. Право слово, я хотел бы насладиться результатом, а не выискивать злоумышленников. – Прошу прощения, Ваше Высочество, – смиренно проговорил Идзуми. – Пока фестиваль не закончен, я не могу быть полностью уверен в том, что все благополучно. Позвольте, я все же продолжу свои наблюдения. Он поклонился, собираясь уйти, но Кириэ остановил его, коснувшись сложенным веером предплечья. – Я вовсе не прогонял тебя, – прикрыв лицо веером, чтобы никто не видел его выражения, процедил он. – Если тебя не будет рядом, я не смогу праздно наблюдать за фестивалем, а сам сойду с ума от подозрений. Мне нужен кто-то, кто будет делать это вместо меня. Но неужели я не могу просто по-дружески тебе пожаловаться! – Конечно, Ваше Высочество, как пожелаете! – просиял Идзуми. Спокойным шагом они продолжили обход. Идзуми с удовольствием развлекал принца беседой, не забывая щедро пересыпать свои слова похвалами, и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг его внимание привлекло какое-то странное движение в дальнем шатре. Идзуми ускорил шаг. Кириэ, недоумевая, двинулся вслед за ним. Что-то белое мелькнуло в руках торговца. Продолговатые лепестки почти коснулись его лица. Цветок? Идзуми метнулся в сторону шатра, складывая пальцы в испепеляющий знак, но принц вытянул руку и преградил ему путь раскрытым веером. – Это платок, просто белый платок, – тихо сказал Кириэ. – Я тоже его заметил, Идзу. Идзу, угомонись. Он движением веера заставил чародея развернуться к нему. Поджал губы, пристально вглядываясь в бледное взволнованное лицо. – Ты хоть ел сегодня? Идзуми медленно покачал головой. – Я не помню. Я не помню, когда я в последний раз ел. И когда спал, тоже не помню, – он не собирался в этом признаваться, и по всем правилам этикета не должен был этого делать, но солгать принцу было немыслимо. – Сегодня такая жара, – мягко сказал принц, видя его состояние. – Я думаю, до начала состязания все равно не может случиться ничего ужасного. Не случится ничего ужасного, если мы с тобой прямо сейчас пойдем в чайную и немного подождем там, наслаждаясь праздником. – Благодарю за заботу, Ваше Высочество… – быстро начал Идзуми, собираясь отказаться, но принц коротко взмахнул веером, приказывая ему закрыть рот. – Кому ты нужен, заботиться о тебе, – проговорил он капризно. – Мне скучно здесь, и мне нужна компания. А ты всегда умел меня развлечь. Ну же, Идзу! Не заставляй тебя уговаривать! Идзуми оставалось лишь подчиниться. С глубоким поклоном он пропустил Кириэ вперед и поплелся следом, с каждым шагом чувствуя все большую усталость.