Паланкин остановился у высоких ворот. Окрашенное красной краской дерево не имело ни резьбы, ни украшений, но ворота выглядели надежными. Как и окружавшие дом каменные стены. Небольшой мощеный прямоугольной брусчаткой дворик, окруженный со всех сторон жилыми и хозяйственными постройками, вел к большому одноэтажному зданию с остроугольной крышей. Ступая друг за другом, они преодолели три ступени и прошли по деревянному настилу к раздвижной двери. Идзуми повернулся к Милошу и сказал серьезно:
— У нас не принято запирать двери дома, только внешние ворота. Пойдем, я все тебе покажу.
Милош ничего не сказал. Он был так обескуражен всем происходящим, что, кажется, потерял способность удивляться. Послушно последовал за Идзуми в дом, вместе с ним разулся, босыми ногами зашлепал по деревянному полу. Пол оказался неожиданно теплым.
— В старой части Ланмина большинство домов имеет выход к горячим источникам. Зимой с их помощью отапливают комнаты — под полом проложены трубы. Когда привыкнешь, сам поймешь, где. Летом они перекрываются, поэтому в доме не будет жарко. Зато в любое время в купальне есть горячая вода.
По узкому коридору они прошли к единственной в доме каменной стене и остановились перед дверью. Самой обычной, не раздвижной, не тонкой седзи, а довольно простой деревянной, безо всяких украшений дверью.
— Вход в купальню, — кивнул Идзуми.
— Звучит как приглашение, — Милош испытующе посмотрел на чародея.
— Осень в этом году на редкость холодная, а путь сюда был долгим.
Темный заложил руки за спину и окинул Идзуми ироническим взглядом. На самом деле ему нестерпимо хотелось помыться. Осень действительно выдалась очень холодная для Южных земель, а купальня в доме, в котором он жил в деревне, не соединялась с горячими источниками и вообще представляла собой деревянную шайку и ведро с водой, которые он ставил возле очага, чтобы было не так холодно. К счастью, нагреть воду он мог сам и довольно быстро, но все равно едва ли можно назвать такие условия для мытья комфортными.
Теперь же от одного упоминания о купальне и горячей воде у него зазудела кожа. Вероятно, он выглядел сейчас не лучшим образом, но Идзуми, конечно, не позволил бы себе намекнуть на это.
— Я надеюсь, ты не собираешься составить мне компанию? — строго спросил Милош.
— Нет-нет, конечно, нет, — на лице чародея не дрогнул ни один мускул, но поспешность, с которой он это сказал, выдавала его намерения с головой. — Разве что показать тебе, как там все устроено.
— Спасибо, в устройстве купальни я как-нибудь разберусь, — усмехнулся Милош.
— Тогда располагайся, — тепло улыбнулся Идзуми. — Я подожду тебя.
В купальне оказалось в буквальном смысле все необходимое и даже больше: Темный провел не меньше получаса, принюхиваясь к ароматам разного мыла, притирок и отваров для волос. Здесь было все, что только можно себе вообразить: несколько видов щеток и мочалок для каждой части тела, мази и масла для смягчения кожи, полотенца, бритвы, ножницы, скребки и прочие мелкие приспособления самого разного назначения. Одних только гребней разных форм и материалов он насчитал семь штук. Жемчужиной комнаты была, конечно же, купель. Круглая, вырезанная прямо в полу из гладкого, но не скользкого серого камня и полная прозрачной горячей воды. Осмотрев ее со всех сторон, Милош нашел затворы для слива и наполнения. Использованная вода, похоже, тоже шла на обогрев дома.
Когда, натеревшись вдоволь жесткой мочалкой и отмыв волосы в семи водах и пяти отварах, Милош наконец-то погрузился в горячую купель целиком, он едва не потерял сознание от удовольствия. Долго наслаждаться купанием, однако, не стал — побоялся заснуть. Он вытерся большим полотенцем и переоделся в чистое нижнее кимоно, которое нашел на той же полке, что и полотенце. Сверху накинул кимоно, в котором приехал, слегка освежив его магией. Будь у него больше времени, он бы его постирал. Или сжег.
Выйдя из купальни, Милош едва не столкнулся с Хадзи.
— Милош-о, Первый молодой господин Катто ждет вас. Я провожу, — сказал тот с вежливым поклоном.
«В самом деле, шустрый парнишка», — не без удивления подумал Милош. Как только умудрился так быстро выполнить поручение хозяина и добраться из деревни в Ланмин? Архимаг послушно последовал за Хадзи, и тот привел его к одной из раздвижных дверей. Сел на колени и постучал.
— Господин, я привел Милоша-о, как вы просили, — громко сказал он.
За дверью раздались торопливые шаги, и она отъехала в сторону. На пороге стоял Идзуми, его лицо выражало такое радостное возбуждение, что Милош невольно улыбнулся в ответ на его улыбку.
— Здесь как раз все готово, — довольным голосом сказал чародей. — Проходи.
— Прости, что заставил ждать, — проговорил Милош, переступая порог.
— Глупости. Я ждал тебя столько лет, что пара часов уже не имеет значения.
В небольшой комнате стоял низкий накрытый плотным покрывалом столик, на котором громоздилось неимоверное количество мисок, тарелок и тарелочек, полных самой разнообразной снеди. Вареная и тушеная рыба, моллюски, жареные куриные ножки, кусочки мяса в блестящем коричневом соусе, маринованные овощи, рисовые колобки и паровые булочки, грибы, семечки и просто какие-то пасты красного, желтого, зеленого и черного цветов. Все это неуловимо напоминало Милошу пиршественный стол во дворце Осоро в Идалоре. В сторонке на отдельном столике покоился на специальной подставке глиняный чайник, под которым горела небольшая свеча — очевидно, чтобы содержимое не остывало. Идзуми на мгновение заколебался, подойдя к столику, затем все же сел первым, приподняв край покрывала и просунув под него ноги. Жестом пригласил Милоша присоединиться. Тот последовал его примеру, смущаясь и не понимая, как они смогут разместить ноги под этим крошечным столом, не соприкасаясь ими. Но когда он приподнял покрывало, то увидел, что под ним находится довольно глубокая яма. Он сел, свесив ноги и почувствовал, что в яме жарко, словно в печке. Это было очень кстати, так как, несмотря на теплый пол, в коридорах дома гулял прохладный ветер, и добираясь в комнату из купальни, он успел замерзнуть.
— Тоже горячие источники? — спросил он Идзуми, кивая на прикрывающий яму столик.
— Нет, просто горячие угли, — улыбнулся чародей. — От горячей воды поднимается пар, одеяло намокает, и еда портится. В холодное время, когда тепла от жаровни недостаточно, мы греемся так. Яма внизу глубокая, ноги не обожжешь. За таким столом можно есть и работать, и даже спать, хотя с непривычки это немного неудобно. Погоди, я сначала хочу отдать тебе кое-что.
Милош улыбнулся. Он знал, что именно собирается вернуть ему Идзуми. И не ошибся. Чародей вытянул из-под покрывала длинный завернутый в белую ткань предмет, перевязанный шелковым шнуром. Осторожно, двумя руками держа за шнур, протянул Милошу.
— Прости, что не могу передать его как полагается, — проговорил Идзуми. — Воспоминания свежи, как будто это было вчера.
Милош принял сверток обеими руками, нетерпеливо развязал шнур. Из складок белоснежной ткани сперва выпал кривой нож с костяной ручкой, а следом сверкнули черным лаком скромные ножны и простая оплетенная кожей рукоять. Милош взялся за нее и вынул из ножен черненый меч. Идзуми сказал извиняющимся тоном:
— Прости, я не мог позволить своим людям вернуть его тебе, пока ты был в деревне. Иначе…
— Иначе я мог забрать его и уйти, — перебил его Милош.
Вышло грубее, чем он хотел, но Идзуми лишь поджал губы и ответил все с той же сдержанной вежливостью в голосе:
— Это выглядело бы слишком подозрительно. И для жителей деревни, и для тех, кто мог наткнуться на тебя случайно или специально во время расследования. Если бы тебя нашли, я бы не смог ничем помочь.
— Я вижу, ты хорошо позаботился о моей безопасности, — ответил Милош, надеясь, что в его голосе не было такого яда, как в мыслях.
Идзуми слегка наклонил голову, пряча выражение лица, и по своему обыкновению, перевел разговор на другую тему, избегая конфликта.
— Я не знаю, насколько тебе нравится южная кухня, поэтому собрал всего понемногу. Надеюсь, хоть что-то на этом скромном столе придется тебе по вкусу, — он обвел рукой стоящие перед ними многочисленные кушания.
— Я все ем, — быстро ответил Милош, и в самом деле успокаиваясь от этого неожиданного перехода. — Хотя, должен признаться, рыба за эти месяцы мне порядком надоела.
Он хохотнул, и Идзуми тоже с облегчением рассмеялся. Быстро убрал со стола в сторону несколько мисок с рыбными блюдами и придвинул поближе к Милошу другие, хотя тот по виду предложенных блюд все равно не мог разобрать, из чего они приготовлены.
После этого беседа потекла сама собой. Заметив, что Милош не слишком хочет рассказывать, где провел эти годы, Идзуми старался не затрагивать эту тему. Больше рассказывал о себе, меньше задавал вопросов, шутил сам и отвечал на шутки. Все же оба были искренне рады друг другу, и взаимная привязанность, такая сильная в прошлом, давала о себе знать и сейчас.
Милош с удовольствием поддерживал разговор и потихоньку наблюдал за чародеем. Идзуми изменился. Исчезла легкость и непосредственность, которая оставалась в нем после Девятого Магистрата. Если поначалу его вежливые манеры еще можно было принять за маску, то теперь стало очевидно: за прошедшие годы маска приросла, стала частью личности. Милош чувствовал, что прошло очень много времени, и он упустил что-то важное, чего больше никогда не наверстает.
— Я не очень осведомлен о южных обычаях, так что прости, если сейчас скажу что-то неуместное, — начал он, принимая от Идзуми очередную пиалу горячего чая, — но мне хотелось бы увидеться с твоей супругой. Почему ее нет сейчас здесь? Она на службе?
— Нет, сейчас она дома, — легкомысленно улыбнулся Идзуми, делая глоток ароматного напитка. — Просто я подумал, что ты захочешь отдохнуть, прежде чем наносить визиты. Вы с ней знакомы, так что ты можешь приходить в любое время, даже если меня нет. Аса примет тебя с радостью. Мой дом открыт для тебя всегда.
Милош, услышав это, поменялся в лице. Прикрыл глаза, чтобы справиться с внезапно охватившими его чувствами:
— То есть ты не… — он замолк, сгорая от мучительного стыда. На что он надеялся? Как он мог?
Милош резко поднялся. Миски на столе жалобно звякнули. Архимаг отвернулся, пряча лицо, чувствуя, как глубоко внутри закипает не то обида, не то злость. Сжал кулаки в широких рукавах. «Какой стыд, — думал он, шагая почему-то к двери, — какой стыд».
Себе-то он мог признаться, что в глубине души надеялся жить в одном доме с Идзуми, есть за одним столом, проводить дни и ночи вместе. Но как же он так… неужели он всерьез мог думать, что его введут в местное общество в качестве… кого? Кои одного из младших чиновников Катто Идзуми? Разве это не было бы унизительно для них обоих? Он стыдился этих желаний и чувствовал вину перед Идзуми, но не мог ничего поделать с разочарованием. Больше всего ему хотелось уйти и никогда не возвращаться, не докучать чародею своим присутствием.
Идзуми в первое мгновение замер, не зная, что делать, но увидев, что Темный как будто собрался уходить, тут же вскочил, догнал его, протянул руку, но коснуться так и не решился.
— Милош, — тихо сказал он. — Что случилось? Я чем-то тебя обидел? Поверь, я не хотел. Тебе не нравится дом? Я что-то не то сказал? Не уходи, не надо. Прости меня. Я все сделаю, как ты захочешь. Все что угодно.
Милош замер. Он стоял, слушая прерывистое дыхание за спиной. Идзуми, должно быть, действительно стоило немалых усилий отвести от него подозрения, найти для него этот дом, привезти его сюда. Он столько всего сделал ради него, а Милош все равно чувствовал себя разочарованным. Архимаг хотел повернуться к нему, но едва он двинулся, Идзуми обхватил его сзади, укутав плечи широкими шелковыми рукавами.
— Не уходи, пожалуйста, — прошептал он. — Если ты снова уйдешь, я не знаю, что я буду делать. Я не могу так больше. Так больше нельзя.
Милош скрипнул зубами, но все же усилием воли заставил себя разжать кулаки, расслабить плечи, медленно поднял голову, чтобы случайно не ударить почти зарывшегося лицом в его волосы Идзуми, и мягко сказал:
— Я просто хотел попросить твоего слугу принести немного вина. У нас ведь новоселье, правда? Что ж один чай пить…
Руки, сдавившие грудь Темного, разжались, и тот смог повернуться к Идзуми.
— И я не понимаю, почему, если хозяин дома я, ты меня угощаешь, — мягко проговорил Милош, стараясь не смотреть на покрасневшие глаза чародея. — Мне немного неловко из-за этого, вот и все.
— Это же новоселье, — голос Идзуми дрогнул, но он все же сумел справиться с собой и улыбнулся. — Обычно так и бывает. Друзья и соседи приходят знакомиться, приносят угощения. Тому, кто только переехал, обычно не до этого.
Милош медленно поклонился, будто благодаря за урок.
— Тогда в следующий раз угощаю я, — улыбнулся он. — Правильно?
— Правильно, — Идзуми кивнул, незаметно вытирая глаза кончиком рукава. — Ничего, правила этикета быстро усваиваются. И я всегда буду рядом, чтобы подсказать.
Милош вернулся за стол, налил чай в пиалу Идзуми и жестом пригласил его присоединиться. Тот сел напротив, с поклоном принял угощение из рук хозяина дома. В молчании они выпили чай. Милош понимал, что ему следовало бы еще что-то сказать, завести беседу, но произошедшее только что так смутило его, что в голове не осталось ни одной мысли. Он знал, что Идзуми тоже нужно время, чтобы прийти в себя, и не торопил его. Чародей встрепенулся, услышав вежливый шорох за стеной, громко окликнул:
— Хадзи!
Двери раздвинулись, и показался сидящий на коленях слуга.
— Хадзи, я сегодня слишком много выпил, и Милош-о любезно пригласил меня остаться в его доме на ночь. Предупреди Асу-о и возвращайся утром, проводишь меня на службу.
Слуга низко поклонился и закрыл дверь. Милош покосился на Идзуми и усмехнулся:
— Мы ведь сегодня только чай пили. Отчего ты пьян?
— Я ведь не сказал, что пьян. Только, что много выпил, — ответил Идзуми, пряча улыбку за чашкой чая.
— И я не приглашал тебя остаться на ночь.
— Но… я еще не все комнаты тебе показал.
— Начнем со спальни? — Милош опустил голову так, что волосы прикрыли лицо, и усмехнулся, услышав, как Идзуми вдруг закашлялся, как будто захлебнулся чаем.
— Почему бы и нет? — сдавленно ответил чародей, все еще осторожно откашливаясь. — Я думаю, тебе понравится.
Спальня в самом деле впечатляла. Довольно большая, но при этом почти пустая комната. Несколько жаровен с горячими углями, плетеные циновки на полу, раздвижная дверь на одной из стен — то ли проход в соседнюю комнату, то ли большой шкаф, столик с курильницей для благовоний. Идзуми раздвинул седзи, открывая взору крошечный внутренний дворик с фруктовыми деревьями и небольшим ручейком, журчащим в бамбуковом желобе. Из сада тянуло прохладой и ароматом прелой листвы. Спелые плоды хурмы висели на голых ветвях, как круглые фонарики. Идзуми обернулся к Милошу с улыбкой, но тот не смотрел в его сторону.
Кровать стояла ровно посередине комнаты. Широкая и низкая, квадратной формы, она как будто парила над полом. Со всех сторон ее окружали высокие ширмы, расписанные изображениями цветов и животных. Можно полностью отгородиться от остального мира. Толстый матрац, простыни, теплое одеяло — все идеально белое и чистое. И даже подушка, хотя в Южной Империи обычно обходились без них. Идзуми тихо подошел к Милошу, взял за руку, положил голову на плечо.
— Нравится?
Милош повернулся к нему, посмотрел в ясные голубые глаза и с любопытством спросил:
— А где ты будешь спать? Здесь есть комната для гостей?
Идзуми вздрогнул. Нахлынувший после этих слов стыд не позволил ему даже взглядом намекнуть, что он собирался провести ночь в этой же кровати. Он чувствовал, как напряжены плечи и спина Милоша, как он весь напружинился в ожидании ответа. Обиделся? Испытывает? Шутит? Или в самом деле не готов к близости спустя такое долгое время?
Идзуми отпустил неподвижную руку, отступил на шаг, подальше от напряженных плеч, подальше от терпко пахнущего шлейфа волос и от насмешливых глаз. Милош изменился. Столько лет прошло, одни боги ведают, через что он прошел за это время, а боги никогда не были к Темному милостивы. Перед ним сейчас, должно быть, совсем другой человек. Идзуми беззаботно улыбнулся, хотя улыбка далась нелегко.
— Конечно, есть. Восточный павильон предназначен для младших членов семьи, но пока он свободен, его можно использовать как гостевые комнаты. В западном павильоне находится кухня и, традиционно, женские покои располагаются там же. Но, пока у тебя нет супруги или наложницы, в них тоже можно размещать гостей.
— Я, как хозяин дома, хотел бы убедиться, что ты хорошо устроился и ни в чем не нуждаешься этой ночью, — проговорил Милош. Взгляд его был чертовски, пугающе серьезен, а улыбка доброжелательна. — Ты ведь видел все эти покои, какие из них самые удобные?
— Западные, — ни секунды не колеблясь ответил Идзуми. — В Восточном павильоне только уборку сделали, и, признаться честно, весь хлам туда сложили. А Западный привели в порядок полностью, так как там кухня и комната для прислуги.
— У меня будет прислуга? — нахмурился Милош.
— Садовник и кухарка, — развел руками Идзуми. — Иначе нельзя. Не волнуйся, никто из них жить здесь не будет, если только тебе не захочется. Садовник будет приходить два раза в неделю, кухарка каждый день. На ней же уборка и стирка. Ты аккуратный и, как только тебя примут в ведомство, большую часть времени будешь проводить на службе. Но если понадобится, можно будет пригласить еще помощницу или помощника по хозяйству.
Милош задумался.
— А для тебя не будет оскорбительно, — осторожно начал он, — спать на женской половине? Да еще и рядом с комнатой для прислуги?
Вот оно! Приглашение. Идзуми мельком посмотрел на Милоша из-под опущенных якобы в задумчивости ресниц. Нет, лицо серьезное, на нем искреннее замешательство и ни следа флирта. Он коротко вздохнул:
— Вообще-то будет, — еще один быстрый взгляд из-под ресниц. — Даже не знаю, что делать…
— А комнаты тут поблизости подходящей нет? А гостиная или как правильно? Вон та, в которой мы ужинали, не подойдет? Она теплая и довольно большая… — проговорил Милош, все еще убийственно серьезный.
Идзуми сдался.
— Да, конечно. Она вполне подойдет.
Они достали из хитро открывающегося стенного шкафа свернутый в рулон тонкий матрац и теплое одеяло. В трапезной и в самом деле было тепло, Милош даже посетовал, что не ему в ней спать сегодня. А Идзуми все не мог взять в толк, шутит тот или серьезен.
Темный помог убрать со стола миски с остатками снеди и отнести их на кухню через связывающую основное здание и Западный павильон галерею, затем вдвоем они разложили постель, накрыв столик одеялом, чтобы можно было влезть под него и греться от ямы с углями, после чего Милош подозрительно поспешно попрощался и ушел.
Идзуми, не представляя, что делать дальше, снял верхнее кимоно, аккуратно сложил его, сел на постель и так и сидел какое-то время, раздумывая. Чем он мог так обидеть Милоша, что тот сначала сам захотел уйти, а после выпроводил его из спальни, отказавшись от недвусмысленного предложения? О, Идзуми сейчас мог составить целый список, чем именно, но все же он не был готов к такому повороту. Или, может быть, Милош ждет, что Идзуми снова сделает первый шаг?
— Что ж, сейчас проверим, — хитро усмехнулся чародей, поднимаясь с постели.
В одном тонком дзюбане в темном коридоре оказалось прохладно. Идзуми поспешил, не зажигая свет и стараясь не шуметь, знакомым путем к двери в спальню. Сквозь тонкие седзи слегка просвечивали полные красных углей жаровни, но не пробивалось больше ни пятнышка света — Милош уже погасил светильники. Идзуми прислушался, надеясь уловить дыхание или движение, но слышал только гулкие удары собственного сердца. Стучать не решился. Осторожно коснулся раздвижной двери и тут же отпрянул, в испуге отдернув руку.
На белом полотне седзи отчетливо блеснула золотом защитная печать. Большая, как полная луна, расположенная на самом видном месте, она яснее любых слов говорила о том, что Темный не желает, чтобы его покой тревожили. Идзуми замер, прижав костяшки унизанных перстнями пальцев к губам, больше всего боясь, что Милош заметит вспышку магии. Но из-за двери не донеслось ни шороха.
С трудом переставляя непослушные ноги и опираясь руками о стены, Идзуми добрался до комнаты. Укрылся одеялом и долго смотрел в потолок, глотая слезы и поочередно давясь то смехом, то рыданиями. Чего он ждал? На что надеялся? Что Милош набросится на него в порыве горячей страсти? Ох, по правде сказать, именно на это он и рассчитывал, именно это и не давало ему покоя теперь, когда все пошло не так, как он планировал, и ныло в груди, раскраивая внутренности, не находящее выхода чувство. Его «коробка со сладостями» доверху набита золой и ядовитыми плодами, горькой полынью и колотым льдом. Сколько ему понадобится времени, чтобы взрастить на выжженой почве новое, живое чувство? До этого момента он не думал о Милоше по-настоящему, не пытался понять, что ему нужно, через что он прошел, и как изменился за это время. Он видел только свои желания. А Милош так просто и так мягко поставил его на место, заставил с собой считаться. Идзуми понимал это, головой понимал, но душевная боль рвалась с губ тонким воем, сочилась из глаз горечью слез, и не было у него сейчас даже подходящего зелья, чтобы справиться с этой болью и провалиться в сон.
***
Милош застал его утром во дворе. Идзуми в легком коротком кимоно и хакама сосредоточенно отрабатывал сложную серию ударов и, казалось, ничего вокруг не замечал. После бессонной ночи тело слушалось неохотно, он ошибался, злился, начинал заново, красивое лицо раскраснелось, веки припухли, а старательно собранные волосы растрепались. Где-то в недрах Западного павильона готовились накрывать на стол кухарка и вездесущий Хадзи. Негромко перестукивались тарелки, в прохладном воздухе витал аромат жареного теста, кофе и специй. Полосы света, пробивающиеся сквозь ветви растущего у Восточного павильона дерева, отражались от лезвия катаны яркими бликами. Идзуми скользил по блестящей от росы брусчатке, выгоняя скопившееся за ночь напряжение, все еще легкий и гибкий, словно лоза, почти такой же, каким Милош его запомнил. Вот он замер, восстанавливая дыхание, держа катану перед собой на вытянутых руках, наконец-то довольный результатом. Вернул клинок в ножны и повернулся к Милошу. Вежливо поклонился ему и улыбнулся на ответный поклон.
— Дай мне одну минуту, я переоденусь, — сказал он, исчезая за дверью Восточного павильона.
Хадзи, хорошо зная привычки хозяина, благоразумно принес не только смену одежды, но и все необходимое для утренней тренировки. Идзуми вернулся, облаченный в длинное кимоно, в котором обычно ходил на службу в министерство. До начала рабочего дня почти час, он еще успеет позавтракать и поговорить с Милошем.
Но разговор не клеился. Они сидели друг напротив друга, ели и пили без удовольствия, перекидывались взглядами и ничего не значащими фразами. Не так Идзуми представлял себе прибытие Темного в Ланмин, но что уж теперь поделать. Вспомнив кое-что важное, достал небольшую шкатулку, поставил на стол.
— Подарок? — приподнял бровь Милош.
— Нет, — Идзуми смущенно улыбнулся. Открыл шкатулку сам, придвинул поближе к Темному. — Хадзи нашел вчера. Решил, что это слишком ценное, чтобы отдавать деревенским.
Милош равнодушно заглянул в шкатулку. На дне лежали аккуратно уложенные на белом шелке в два ряда крупные серебряные бусины с чернеными рисунками. Он протянул руку, вынул одну наугад и поднес к глазам. Изображенная на ней женщина с распахнутыми птичьими крыльями смотрела прямо на него.
— Это ведь твои украшения, верно? Я не знаю, сколько их было, но Хадзи уверяет, что принес все, — торопливо заговорил Идзуми, надеясь, что Темный не рассердится и не расстроится. — Я подумал, что ты захочешь получить их обратно, только вот вчера про них не вспомнил, и…
— Первый молодой господин Катто, — Милош смотрел в сторону, рассеянно вертя в пальцах бусину. — Я могу тебя попросить оставить меня на время?
Идзуми с трудом сглотнул острый комок в горле. Он чувствовал, что возвращать эти украшения Милошу не следовало, но не мог же он их оставить себе. Стараясь не думать о заблестевших в уголках глаз Темного слезах, он быстро поднялся, звякнув посудой на крошечном столике, молча поклонился и вышел, окликая на ходу Хадзи.
Милош не пошевелился, даже не посмотрел ему вслед. Глаза его затуманились, в сгустившейся в комнате тишине были слышны только сухие щелчки, с которыми открывалась и защелкивалась серебряная бусина в его руке.
***
На следующее утро Хадзи принес объемный сверток, перевязанный тонкой веревкой. С вежливым поклоном отдал его в руки Милошу:
— Катто-о просил передать.
Пока тот думал, как ответить, и не стоит ли отказаться от нежданного подарка, слуга ушел.
Милош в задумчивости отнес сверток в спальню и положил на кровать. Долго смотрел на него, думая, что делать. «Что бы это ни было, верну и скажу, что не понравилось, — решил он. — Только все равно лучше сделать вид, что я посмотрел». Развязал веревку, отогнул край грубой коричневой ткани. Глаза ослепило сияние белоснежного шелка. Не спеша Милош раскрыл сверток. Под грубой оберткой лежали несколько свернутых кольцом свежих ивовых лоз с серебристыми вытянутыми листьями (откуда только взялись зимой-то?), а поверх них — примятый журавлик из желтоватой бумаги. Милош коснулся его, и услышал в своей голове тихий голос Идзуми: «В Южной Империи в знак траура надевают белые одежды, а дом украшают ветками ивы».
Милош отложил журавлика и убрал ивовые ветви, под которыми скрывалось аккуратно сложенное кимоно. Осторожно, кончиками пальцев взявшись за ткань, развернул подарок, и так и задохнулся от восхищения. Длинное, в пол, кимоно из плотного белого шелка. От левого плеча к подолу серебром вышиты ивовые листья. По краю рукавов серебряная окантовка с узором из переплетенных лоз. Широкий пояс, абсолютно белый и гладкий, без узора и шитья. Невозможно поверить, что все это для него. Милош снял свою одежду, медленно облачился в кимоно, привычными движениями завязал пояс.
Ощущение было странное, словно он снова оказался в Девятом Магистрате. В голове стоял туман. Немного подумав, Милош заплел тонкую косу на виске, достал из-под кровати шкатулку, вынул одну серебряную бусину и скрепил ее. Затем подобрал журавлика, вышел с ним в малый дворик, прилегавший к спальне, поднес птичку к губам и прошептал: «Как долго принято носить траур?». Стоило поднять руку, как журавлик затрепетал заостренными крылышками и упорхнул.
За спиной послышался звук раздвигающихся седзи. Милош поспешно вернулся в комнату и увидел женщину, которая сидела на коленях перед дверью и только собиралась подняться, чтобы войти. Его она заметила не сразу, а заметив, тут же замерла в очень глубоком приветственном поклоне, простирая вперед руки и едва не касаясь лбом пола. Милош так опешил, что даже не сразу ответил на поклон.
На вид женщине было около пятидесяти, хотя за время жизни в деревне он уже убедился, что ему не всегда удается точно угадывать возраст южанок. Но в светлых, собранных в тугой пучок, волосах явно поблескивала седина, а кожа протянутых в его сторону рук была смуглой и дряблой. Одета женщина была в кимоно из грубой ткани в широкую синюю полоску. «Должно быть, это и есть та самая кухарка, о которой говорил Идзуми», — подумал Милош, и только теперь догадался поклониться в ответ. Стараясь говорить медленно и четко, спросил:
— Как мне можно к вам обращаться? — эту фразу он выучил у деревенского старосты, когда тот добросовестно готовил его к беседе с «дай-о».
Женщина разогнулась и уставилась на него озадаченно, как будто не ожидала от невежественного байсина такой сложной фразы, да еще и по отношению к себе. Милош нахмурился. Он сказал что-то не то? Не так? Непонятно или чересчур вежливо? Решил спросить нейтральнее:
— Как вас зовут?
Женщина опустила глаза:
— Мэй.
«Но «мэй» это же вроде как «тетушка» или что-то такое?», — пробормотал Милош сам себе удивленно. И на всякий случай уточнил:
— А имя? Мэй…
— Таби, — ответила она. И тут же повторила: — Мэй Таби, господин. Зовите меня так.
И вновь опустила глаза. «Ага, не хватало байсину настоящее имя говорить, — подумала она, — да еще и колдуну. А ну как наведет на меня порчу или превратит во что-нибудь отвратительное, в жабу или в змею. Вон, страшный какой. Волосы черные, как смола. Говорят, у байсинов волосы черные, потому что душа черная. Всем ведь известно, что душа в голове находится. А раз в душе черно, с чего бы волосам светлыми быть?».
Говор у байсина был странный, слишком мягкий, но при этом смутно знакомый. Вместо «си» он говорил «ши», а вместо «цы» — «ти». Таби слегка нахмурилась, припоминая, а потом вдруг поняла: так говорили рыбаки в восточных деревнях, которые торговали в Ланмине рыбой. Только как же байсин выучился рыбацкой речи? Он ведь должен быть из образованных.
Тот, тем временем, решил продолжить беседу. Коснувшись края своей одежды, спросил:
— Как долго это носят?
Таби задумчиво посмотрела на него. Вот как понять, что он имеет ввиду? Кимоно носят весь день, а на ночь снимают. Да только ответь ему так, примет ведь за издевку. И вообще, одежда вроде как траурная, кто ж просто так ее носит? Не пойдет же он в ней в город или на службу? Подшутили над ним, что ли?
— Сколько дней? Или… сколько недель… грустят? — пояснил Милош, не знающий слова «траур».
Ох, да неужто и правда у него горе такое?
— Все по-разному носят, — осторожно ответила она. — Иногда не снимают, пока ткань не запачкается и не почернеет.
— Что еще делают?
Таби замялась, не зная, как сказать, чтобы байсин понял.
— Постятся, — непонимающий взгляд. Пояснила, как могла: — не едят вкусное, жирное, мясо. Не пьют вино и кофе. Только чай можно, травы.
Байсин кивнул.
— Не веселятся, дома сидят, никуда не ходят. Музыку не играют и не слушают, — продолжила она, ободренная его пониманием.
— Как это правильно называется? — перебил он. Неопределенно повел рукой: — все это, что нужно делать?
—
Мо, — ответила Таби. — Траур.
— Мэй Таби, — очень серьезно сказал он, — у меня сейчас мо. Не готовьте лишнего, не делайте лишнего. И мне не позволяйте. Хорошо?
— Да, господин.
Милош коротко поклонился ей и снова вышел в сад. Бумажный журавлик уже прилетел обратно. Он покружил немного над головой архимага и опустился на плечо. Милош взял его в руку и тут же услышал тихий голос: «Траур носят, пока сердце не успокоится».
— Пока сердце не успокоится, — повторил Милош одними губами.
Сердце его переполняла боль и благодарность.
