Scater Boy

Они переходят от поцелуев и тисканий к чему-то более активному под Рождество, оставшись одни дома, пока у родителей Джебома традиционное свидание. Вообще, Марк приходит позаниматься — у обоих хвосты по учёбе. Правда, приходит с ночевой, потому что надо где-то пересидеть: на него пожаловались из школы за очередную драку, и отец который день проводит воспитательные беседы. Джебом охеревает, как не особо разговорчивый Марк умудряется с завидным постоянством находить приключения на задницу. Его и самого, конечно, беспроблемным не назвать — родители только глаза бы закатили, особенно в последние пару лет. Но по сравнению с Марком его залёты сосут. Хотя, хрен знает, что было бы, если бы его сдёрнули от привычного ко всему новому, включая язык. Язык, который Марку не особо-то даётся: за год в Корее тот всё ещё путает слова и буквы, а уровни вежливости для него просто нахуя, а главное зачем. Хотя, из-за них и происходит большинство конфликтов: где речевые обороты, там и социальные нормы. Джебом тяжело вздыхает, выделяя очередную околесицу в эссе Марка, которое проверяет, и поднимает на того глаза, выныривая из нагромождения слов. Судя по зачёркиваниям, его собственные тесты по математике тоже не огонь. Они сидят на полу друг напротив друга, и лавовая лампа с тумбочки подсвечивает половину лица Марка зелёным. Из рваной дыры на джинсах торчит худая коленка с корочкой на месте свежестёсанной кожи, вокруг неё разливается нехилый кровоподтёк — ровно под смайлом, набитым месяц назад, за который от отца тоже прилетело. Джебом смотрит на эту красоту и думает, что разучивание новых трюков всем даётся потом и кровью. Спустя несколько секунд он, как загипнотизированный, тянется к чужой ноге рукой, обхватывает под коленкой и давит на синяк большим пальцем. Марк дёргается и втягивает воздух сквозь зубы, но не спешит освободиться — позволяет продолжить научные изыскания. Джебом, в конце концов, нажимает прямо на корочку, которая тут же отходит по краю, выпуская пару бусин крови. — Не приёбывайся, — шипит Марк и бьёт по руке, отбрасывая её. Кожа от удара немного саднит. Не столько из-за силы, сколько из-за ощущения, будто по ней проехались наждачкой. На кистях Марка живого места не найти — обветренные, костяшки перманентно ссажены, — они физически не успевают зажить между драками. — Не начинал даже, — огрызается Джебом, потирая место удара, и возвращается к черновику его эссе. — Чтоб ты так нормальный язык запоминал, как матершину. — Жру, что дают, — отбривает Марк, и на мгновение между пухлыми губами показывается кончик языка. Джебом решает промолчать, а то их обмен любезностями может затянуться. А вышедший из себя Марк может послать нахрен с математикой или запустить чем тяжёлым — не знаешь, что хуже. Хотя сейчас он скорее дразнится. Джебом бросает короткий взгляд, но верхняя половина его лица занавешена вытравленной до белизны в преддверии каникул чёлкой — лампа тонирует пряди в зелёный, — на виду только узкий подбородок да нос с горбинкой, не помогающие в чтении чужого настроения. — Мальчики, вы не хотите поесть? Сколько тут уже сидите. Джебом оборачивается на стук и последующий вопрос — в дверном проёме появляется мама, мило улыбаясь и поправляя рукой очки. Он потерялся в чужих каракулях, сбитых коленках и своих мыслях, поэтому не следил, сколько времени они занимаются. Сейчас же, когда видит её, одетую в красивое платье и готовую на выход, понимает — они явно убили несколько часов на учёбу. Сквозь приоткрытую дверь в комнату долетают ароматы супа, мяса и специй — желудок скручивает голодным спазмом, а рот неконтролируемо наполняется слюной. Джебом смотрит на страницы, исполосованные неоново-зелёным текстовыделетелем, потом на свои исчёрканные тесты на коленях Марка и, наконец, на него самого. — Почти закончили, — стонет тот, пытаясь не идти на поводу просящего взгляда. — Поедим и продолжим, — канючит Джебом, строя щенячьи глазки ради перерыва. — You know, we won’t. — Давайте-давайте, пока всё горячее, — включается мама и машет на них рукой. — Мы с отцом уже уходим и должны убедиться, что вы не голодаете. Марк всё-таки сдаётся под двойным натиском, и они ползут на кухню, где пахнет просто одуряюще: кимчичиге, тансуюк, гречишный чай и сосновые ветки. Последние расставлены в вазах по квартире, наполняя её смолистым ароматом, потому что мама не любит искусственные ёлки. Она целует Джебома в макушку, когда парни сидят за столом, и почти сразу уходит с отцом, прошуршав праздничным венком на двери. — Your mom’s jjigae is fucking insane! — восторженно скулит Марк, сделав несколько глотков огненного бульона прямо из тарелки. Он обожает острое и жить не может без супов — кимчичиге мама приготовила явно не случайно. — А теперь на корейском и без fuck. Перед носом Джебома возникает средний палец. Они больше не разговаривают, сосредоточившись на еде. На соседнем стуле мурлычет и клубочится Нора, из динамиков включённого в гостиной телевизора играет какой-то рождественский ост, на стене мигает гирлянда-штора — идеальная обстановка, как по сценариям дорам. Когда Джебом моет за ними посуду, Марк обнимает его со спины, запуская холодные ладони под одежду и устраивая их на животе. Они долго не хотят согреваться, и мышцы непроизвольно сокращаются, чтобы избежать прикосновения. Марк сильно мёрзнет в свою первую сеульскую зиму, привыкнув к калифорнийскому климату, а на кухне гораздо прохладнее, чем в комнате Джебома. — Сколько у нас времени? — Родители вернутся часа через три. — Hurry up, housewife. Я ж говорил, нихера домашку не доделаем. — Так ты не ради учёбы торопишь? — с невинным вопросом оборачивается Джебом и коротко лижет Марка в нос. — Disgusting shit, — фыркает тот и отшатывается, быстро утираясь рукавом. Он шлёпает Джебома ладонью по спине и тут же отхватывает хлёсткий удар полотенцем, отвечая на него подсрачником. Не дожидаясь следующего хода, Марк срывается из кухни в комнату. Выключив воду, Джебом бежит за ним и, настигая, валит на кровать. После недолгой борьбы, с щекоткой, смехом и тычками под рёбра, Марк седлает его бёдра и нависает сверху, упираясь в плечи. Глаза хитро прищурены, а лицо так близко, что дыхание с кисловатым запахом кимчи оседает на коже. — Как обычно или home run? — Чо? — отупело переспрашивает Джебом, хотя Марк объяснял ему эти термины. — Потрахаемся мы уже или нет? Под ложечкой сладко сосёт, а кровь приливает к члену от одной только мысли. Джебом кладёт руки на задницу Марка и машинально сжимает, вызывая у того шумный выдох. Он не знает, всё ещё ни в чём не уверен, поэтому тянет время и тянется за поцелуем. Губы горят от перца, чужие зубы ощущаются менее гладкими, но скользить по ним языком всё ещё охуенно, как и лезть руками под толстовку, касаясь голой кожи. В отличие от ладоней, во рту и под одеждой Марка горячо — Джебом стонет от удовольствия и тут же шипит, стоит тому поёрзать и усесться прямо на ширинку. — What’s up? — Бля, я как-то не готовился, — сдаётся Джебом. — Ожиданно. Я всё принёс. Марк целует снова, коротко и рвано, а потом слезает с него, чтобы добраться до рюкзака. Джебом, приподнявшись на локтях, наблюдает, как тот достаёт какой-то флакончик и ленту фольгированных квадратиков, кидая всё ему на кровать, после чего стягивает толстовку вместе с футболкой. Его кожа смуглая, зацелованная солнцем, с проступающим рельефом мышц, и синяками справа на рёбрах. Интересно, Марк действительно настолько красивый, или это возбуждение делает его таким? Джебом спускает ноги на пол, усаживаясь на кровати, и берёт в руки флакончик — фольга его интересует меньше, и дураку понятно, что в ней. На зелёной этикетке изображены листья алоэ с каплями и струйками вязкого сока, правда текст говорит, что это не очередной бьюти-продукт, а смазка для анального секса. Джебом чувствует, как лицо и шею заливает жаром. — Откуда ты, блять, вечно всё достаёшь? — севшим голосом интересуется он. — У меня две пожилые сестры — порылся по ящикам. — И нашёл это рядом со вставными челюстями, ага, — нервно смеётся Джебом и сгибается от короткого удара под дых. — Харэ пиздеть, раздевайся. Подошедший Марк целует его склонённый затылок и тянет свитер, собирая на спине в гармошку, а потом стаскивает через голову, роняя тут же на пол. Футболку Джебом снимает сам, моментально чувствуя, что в комнате не жарко. Он подтягивает начавшего расстёгивать джинсы Марка к себе за шлевки и припадает открытым ртом к его животу — видел такое в фильме. По ощущениям, как целовать шею, только кожа более гладкая и мышцы под ней сокращаются от прикосновения. — Hey, stop thinking. Do whatever you want, — хрипло раздаётся сверху, когда Джебом замирает, не зная, что дальше. Он поднимает голову, и Марк гладит его по волосам и щеке, а затем наклоняется и целует: влажно, покусывая нижнюю губу и посасывая язык. Джебом вспоминает, что хотя бы у одного из них есть в этом какой-то опыт, и немного расслабляется, отдавая контроль за происходящим. Он послушно укладывается на спину, когда его пихают в плечо, приподнимает свои бёдра, когда стаскивают джинсы и бельё, гладит чужие, когда его снова седлают, и замирает, ощущая тяжесть второго члена на животе. Марк выцеловывает его шею и грудь, беря напряжённые ладони и перекладывая их на свою задницу — только тут Джебом отмирает, приподнимаясь на локтях и разглядывая. Он соврет, если скажет, что это первый виденный им член — все хотя бы раз мылись в общей душевой после тренировок или бассейна, — но определённо это самый близкий визуальный контакт. У Марка он темнее остальной кожи, и головка такая яркая, а ещё он явно отличается от его собственного. — Это ты типа обрезан? — Да, чувак, как и почти все в Штатах. — Больно было? — В душе не ебу, мне было несколько минут от роду. Будем медицину обсуждать? Так-то Джебом согласен, что не вовремя со своими вопросами, но как перестать смотреть? Как оказалось, легко, стоит Марку взять в руку его член. Он запрокидывает голову и зажмуривается до звёздочек под веками — ощущения вообще другие, когда не сам себе надрачиваешь. И, наконец, расслабляется окончательно, отключая голову и позволяя гормонам взять верх. Они снова целуются, с хлюпающими звуками и стонами. Джебом садится, прижимая Марка к себе, и мнёт его бока и ягодицы, вылизывая шею. Тот гладит его спину и плечи, а между их телами подёргиваются послушно зачастившему пульсу оставленные без внимания члены. Временно оставленные. Когда Марк, заняв коленно-локтевую, показывает, как надо его растягивать, Джебом смотрит округлившимися глазами. Определённо, стоило за время их обжиманий хоть одно гей-порно посмотреть, ну или хотя бы задуматься, а как оно происходит вообще. Но когда его собственные пальцы погружаются в чужую задницу, он охуевает в полный рост и с трудом удерживается от восторженного «вааа». Наверное, Марк не оценит и потом будет его подъёбывать. Он бы и сам себя подъёбывал за такое. Джебом добавляет смазки и входит в него всё в той же позе, придерживая одной рукой чужое бедро, а второй направляя собственный член. Правда, Марк в процессе проникновения совсем распластывается грудью по кровати, болезненно морщится и задерживает дыхание. Джебом уверен, что где-то накосячил, но тот посылает его нахуй с предложением остановиться, и он начинает двигаться. Ощущение, когда вокруг члена сжимается не собственная ладонь, а чужое узкое и горячее тело, странное. Странное, но приятное. Ритмичные толчки словно сгоняют всю кровь вниз живота, и презерватив ни разу не снижает ощущения — Джебом весь сейчас как оголённый нерв. Ожидаемо, ему не требуется много времени, чтобы кончить. Марк просит не выходить из него, пока додрачивает себе рукой, и он целует и лижет его шею, чтобы хоть как-то помочь. Когда того скручивает оргазменная судорога, он сжимается вокруг члена Джебома так, что становится почти больно, но почему-то это тоже странно-приятно. Хочется не шевелиться и лежать, обнимаясь и вдыхая аромат тела и дезодоранта Марка, вечно. Он сильнее стискивает объятия и зарывается носом в изгиб шеи. — Не вздумай, блять, уснуть. Твои родители нас обреют, если найдут так, — сипит Марк, пытаясь освободиться. Джебом непонимающе хмурится, а потом до него доходит, что тут предполагалось «взгреют». Он начинает истерически ржать, выскальзывая из Марка и перекатываясь на спину. — Сука, я тебя обожаю! — Go to hell! — вяло огрызается Марк, стаскивая с себя презерватив и шлёпая его завязанный в узел Джебому на грудь. Они успевают привести в порядок себя, проветрить комнату, домыть посуду и даже сгонять в соседний сквер покурить до прихода родителей. Когда мама заглядывает к Джебому, чтобы предупредить об их с отцом возвращении, они с Марком снова сидят друг напротив друга на полу с домашкой на коленях. Выглядят, как два прилежных ученика. Ага, конечно.