***
— Это твой младший брат? — Гето дружелюбно улыбается, опустив взгляд и приветливо машет рукой. — Привет! — Привет… — Юджи, стесняясь, сжал его руку крепче, неловко глядя на Сугуру. — Сколько ему лет? — Семь. Где этот придурок? — Сатору? — Гето пожал плечами, выпрямляясь. — Не знаю, свалил куда-то со словами, что скоро вернется. А зачем он тебе? Братом похвастаться хочешь? — Наоборот, — он глянул на Юджи, который смущенно стоял поближе, разглядывая тротуар под своими ногами. — Мне надо, чтобы он тихо посидел где-нибудь пару часов, пока я не закончу с Масамичи. Опять меня на ковер вызывал, наверное, будет читать нудную лекцию о поведении вне академии. — Да, я слышал, что ты там устроил, — кивнул Сугуру, оседая на лавочку. — А зачем ты его сюда привел? Оставил бы дома. — Одного? Он себе приключения находит быстрее, чем идут секунды, — он улыбнулся, когда Юджи в ответ на его реплику недовольно надул щеки. — Нет, мне надо, чтобы за ним кто-нибудь приглядел. — Ну, я могу посидеть с ним. Вернется Сатору — будет вдвойне весело. — Без обид, Сугуру, — кисло протянул Рёмен. — Но я вашей парочке не особо доверяю. Мне нужна Шоко или хотя бы Утахиме. — А их нет, укатили в центр. — Черт… — Итадори! Ты расплодился? — Рёмен тихо сматерился, когда со спины раздался нахальный смешок. Годжо заговорщицки улыбнулся, заглядывая ему в лицо. — Пестики-тычинки или почкование? — Прекрати, Сатору, — Гето растянулся по лавочке, подставляя лицо теплым лучам солнца. — Это его младший брат, имей уважение. — Младшенький, значит? Как зовут? — Рёмен напряженно следил за тем, как Годжо присаживается напротив Юджи, наклоняя голову так, что очки съехали с переносицы. — А, пацан? — Юджи! — ответил он, завороженно глядя на белые волосы. — Рёмен смотри, — брат подергал его за руку, кивая в сторону Сатору. — Как будто снег! Гето на фоне громко прыснул со смеху, взрываясь оглушительным гоготом. Сатору только улыбнулся, наклоняя голову ближе. — Хочешь потрогать? — А можно?.. Годжо кивнул и Юджи, восхищенно улыбаясь, запустил тонкие пальцы в светлые пряди. Гладил со всей своей детской непосредственностью и осторожностью, словно Сатору был каким-то дворовым котом, который прежде никого к себе не подпускал. Он с раскрытым ртом гладил белые пряди, радостно посмеиваясь. — Круто! А очки тоже какие-то особенные? — Давай проверим, — и не говоря ни слова, стянул с переносицы свои идиотские окуляры, надевая дужки за кончики ушей. Те спадали, скатываясь на кончик носа, но Юджи всё равно взбудоражено оглядывался по сторонам. — Ну как? — Темно, — кивнул Юджи и задрал на Рёмена голову, широко улыбаясь. — Я похож на тебя? — Не приставай к нему, Годжо. Иначе я тебе ногой в рожу дам. — Тю, — фыркнул Сатору, оскорбленно прижимая руку с груди. — Я из самых чистых побуждений. — Твои чистые побуждения зачастую хуже корыстных. Он подхватил Юджи под колени, прижимая к себе — тот со счастливым видом обхватил его за шею и со всей вежливостью протянул круглые очки обратно. — Спасибо! — Удивительно, как у такого засранца как ты, может быть такой милый младший брат. Точно одна кровь? — Внешне они очень похожи, — Сугуру описал круг вокруг своей рожи, по-лисьи улыбаясь. — Значит ли это, что в детстве Рёмен был таким же милым ребенком?***
— Я убью тебя, — произносит он и выдыхает сигаретный дым в ночное небо. — Но сначала оторву твой член, засуну тебе в пасть и только потом убью. Сатору усмехается. — Мило, фотку сделаешь напоследок? — Ты, кусок дерьма, — Рёмен ткнул в его сторону тлеющей сигаретой, скаля зубы. — Как ты только посмел? Это такой способ мне отомстить? Через моего младшего брата? Сатору морщится. — Итадори, хоть об стенку убейся, но ты меня волнуешь в последнюю очередь. Я люблю Юджи, — он пожимает плечами, говорит это так просто, легко, словно не прятал за этим какой-то тайный замысел. — Правда люблю. Если бы я хотел тебе отомстить, я бы нашел менее изощренный способ. — Ему семнадцать. Тебе двадцать восемь. Ровесницы больше не дают? Послушай сюда, Годжо — если ты его обидишь, если он прибежит ко мне в слезах хотя бы раз из-за тебя, если ты его хотя бы пальцем тронешь… Я сломаю тебе жизнь. Я не просто убью тебя — я убью всех тех, кто еще остался тебе дорог, а потом зарою тебя где-нибудь в канаве, нассав на твой труп предварительно. Сатору приподнимает край повязки, глядя на него без всякого удивления или злобы. — Какая честь. — Мудила. — Слышал уже, — Годжо отмахивается от его слов, засовывая руки в карманы. — Десять лет прошло, а ты не меняешься. — О тебе можно сказать то же самое. Что тогда выглядел как придурок, что сейчас — придурок, да еще и с повязкой, — Рёмен ткнул тлеющий бычок в стену. — Любишь, да? Можешь эту хуйню кому-нибудь другому втирать, но я в жизни не поверю в этот бред. — Я тебе ничего доказывать не собираюсь. Я обещал ему рассказать — я рассказал. Меня не волнует, что ты там думаешь на этот счет. — Это мой брат. Твою мать, ты понимаешь, о чем я говорю, Годжо? Он мой брат. Мы буквально с ним похожи — или ты втихаря дрочил на мою рожу в академии и теперь закрываешь гештальт? Он ожидает, что Сатору, как это бывало лет десять назад, взорвется и начнет исходить на говно от его речей. Но тот слушает его доебы без всякого интереса, опираясь плечом на стену здания. — Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Ты его брат — чудесно, память мне пока не отшибло, но справедливости ради, Итадори, вы совершенно разные. У него большие глаза, у тебя — хрен пойми что. У него милая улыбка — ты похож на гиену когда лыбишься, — Рёмен изумился, качнув головой. — Он добрый и честный, ты — тварь, какую еще поискать надо. Чисто для справки. — Да мне насрать. Ты прав — Юджи добрый, он очень добрый, поэтому я и не хочу, чтобы такой мудак как ты, разбил ему сердце. А ты разобьешь — я в этом уверен. Поэтому, если ты его реально любишь — держись от него подальше ради его же блага.***
Он скривился, когда перед его глазами предстала эта идиотская картина: Годжо целует его брата в висок, обнимает со спины, непривычно тепло улыбаясь — он понятия не имел до сегодняшнего дня, что Сатору вообще может так улыбаться, а не кривить рожу в жутких конвульсиях. — Ах, какая пара, — с издевкой произносит от, подходя ближе. Юджи вскидывает на него удивленный взгляд, Сатору — не отстраняется, глядя на Рёмена поверх розовой макушки. — Это такие способы обучения магии или как? — Как тебя барьер пропустил? Обычно проклятья испепеляет мгновенно. — Значит есть во мне еще что-то хорошее. — Ага, — и вот эта обычная нахальная улыбка. Сатору со всей наглостью продолжает обнимать Юджи, никак не двигаясь с места. — Это вторжение или просто дружеский визит? — Зависит от ситуации. — Так, — Юджи вскинул руки, прекращая их бессмысленный спор. — Давайте без этого, у меня слишком хорошее настроение, чтобы выслушивать ваши обмены любезностями.***
Первым из жизни ушел отец. Рёмен не плакал, ему было десять, мама была беременна и не хотелось, чтобы она переживала ещё больше, что ей пришлось успокаивать ещё и его. Следом умерла мама. Рожая Юджи долгие пятнадцать часов, из-за того что его младший брат вдруг решил родиться на свет вперед ногами, она умерла от потери крови из-за ошибки врачей. Он держал на руках брата, смотрел на дедушку и не плакал. Плакать, как будто, было запрещено. Как будто, если он сейчас разноется, то кого-то предаст: Юджи, деда, себя — в десять лет он отчетливо понимал, что слезы ничем и никому не помогут. Нужно быть сильнее, нужно быть достаточно сильным, чтобы защитить тех, кто ему дорог. Например, младшего брата — он смотрел на него маленькими карими глазами, такими же как у него, легкий розовый пушок на макушке, вечно открытый слюнявый рот, что растягивается в беззубой улыбке каждый раз, когда Рёмен попадает в его поле зрения. Он любил Юджи с самого его появления — не на свет, а когда он еще был крохотной клеткой в животе матери. Она говорила: у тебя будет брат или сестричка; она улыбалась, прижимала его ухом к своему животу и Рёмен уже тогда слышал его голос. Неразборчивый, чуть писклявый, но уже ставший родным. Дед заботился о них как мог — делал всё, что было в его силах, оберегал, учил жизни и что они с Юджи единственные, кто всегда будут рядом друг с другом. Он должен защищать его, должен оберегать как зеницу ока и подарить всю возможную любовь, на которую только способен. Юджи спал в оранжевой полосатой пижаме, тянул к нему свои крохотные ручки каждый раз, когда Рёмен наклонялся над его кроваткой — Юджи как луч солнца, непосредственный, влюбленный в мир вокруг себя, с интересом изучает всё вокруг, тянет руки к прохожим и звонко смеется, цепляясь за свои ноги, покачиваясь из стороны в сторону; Юджи громко плачет, когда начинается сезон дождей и раскаты грома накрывают город. Он уверяет деда, что разберется, чтобы тот спал дальше, а сам сидит в комнате брата, просовывая пальцы через перила кроватки; Юджи ловко ползает, берет в рот все, что попадает под руки, учится ходить, постоянно спотыкаясь, говорит первое слово — и Рёмен любит его всем сердцем, слыша это счастливое, детское и непосредственное: “брат”. Рёмену пятнадцать — он ввязывается в свою первую драку, прибивая одноклассника рожей к земле, пинает его в живот со всей силы, когда брызги крови заливают его лицо и ломает ему руку в двух местах. Потому что он не “сиротка”, потому что жалеть этот ублюдок может только свою мамашу, когда та сдохнет от рака. Он не стесняется в выражениях, запугивает других старшеклассников и бьет необычайно сильно, порой оставляя трещины на стенах. Его оттаскивают, отводят к директору, вызывают деда в школу — он сидит со скучающим видом, кривит губы, когда кто-то пытается читать ему идиотские морали. Дед дает ему хорошего леща, причитает и говорит: не помню, чтобы растил тебя таким засранцем. Рёмен лишь пожимает плечами, стирая капли чужой крови с лица. Он отвечает: не помню, чтобы ты вообще воспитывал меня. Юджи пять лет. Юджи несется к нему со всех ног, когда он приходит после школы, весело щебечет обо всем подряд, просит поиграть с ним, посмотреть мультфильм, виснет на шее, показывая какую-то несуразную поделку из детского сада. Рёмен не приносит домой неприятности, лыбится во все зубы, катая Юджи на спине, прячет под своим одеялом, когда Юджи снится очередной ночной кошмар и защищает от той невидимой угрозы, что постоянно дышит в спину. От немого взгляда, который он ощущает на себе, когда выходит на улицу среди ночи. Он чувствует странную силу в своих руках, замечает, как пространство реагирует на его присутствие, как жуткие твари лезут в окно по ночам, скребутся, вьются возле входной двери — Рёмен пинает воздух всякий раз, отправляет мерзкие субстанции в полет, подозревая, что он сходит с ума. На вопрос деда реагирует тупым — у меня шизофрения, радуйся. На недовольный морщинистый взгляд — скалит зубы и не вникает, когда старик пытается ему о чем-то рассказать. Это не шизофрения, это нечто особенное, ты когда-нибудь поймешь. Он понимает, когда стремный высокий мужик в черных очках и с ирокезом, преграждает ему путь после школы. Рёмен стирает чужую кровь со своих кулаков, вытирая прямо об рубашку, без всякого интереса смотрит на то, что на костяшках нет ни царапины, хотя он долгие десять минут выбивал из засранца всё дерьмо, периодически промахиваясь по стене. Тот говорит ему: Рёмен Итадори? Рёмен окидывает его оценивающим взглядом и встает в позу, подозревая, что школьники всё же нашли на него управу. Рассчитывает, с какой силой придется бить, чтобы не размозжить мужику череп — тот представляется “Масамичи Ягой”, треплет какую-то чушь про магический колледж и спрашивает, замечал ли он за собой что-нибудь странное, видит ли он всех этих тварей за своим окном. Рёмен скидывает рюкзак на землю, хрустит костяшками, видя в незнакомце угрозу, говорит: самое странное, что происходит в моей жизни, так это то, что какой-то стремный мужик таскается за мной повсюду. Он сплевывает собственную кровь на землю, утирает пот со лба и разрывает плюшевую игрушку стертыми пальцами. Масамичи протягивает ему платок и уверяет, что им нужно поговорить. Что он особенный, что он не обычный подросток, предназначение которого запугивать школьников. Через месяц он оказывается в магической академии. Дед, к его удивлению, не реагирует на подобное как-то необычно, говорил, мол, наконец-то, может хоть там тебе смогут вставить мозги на место; он знакомится с челкастым пацаном, который жрет проклятия, встречает любопытный взгляд девчонки и чешет кулаки, когда придурок, по имени Годжо Сатору, окидывает его безразличным взглядом, закинув ноги на парту в классе. Его не восхищают ни белые волосы, ни голубые глаза — он знает таких ублюдков, те самые, что дрочат на свое отражение в зеркале и сосут собственный член. — Новенький, — с удовольствием тянет тот, стянув очки с переносицы. — Свежее мясо, налетай. — Ты Рёмен Итадори, да? — челкастый дружелюбно лыбится, махая ему рукой с дальней парты. — я Гето Сугуру. Это, — он указывает в сторону девчонки, что поднимает два пальца в знак приветствия. — Иэйри Шоко, а вон тот, — он качает в головой на белобрысого, что кусает кончик своего ногтя, окидывая его оценивающим взглядом. — Сатору Годжо. Приятно познакомиться. — Допустим, — отвечает он вместо любезностей, отодвигая стул от парты. Годжо кладет руку поверх стола, наклоняясь ближе. — Че? — Через плечо, — лыбится тот. — Просто ради интереса: ты людей отпугиваешь своей страшной рожей или тем, что начинаешь рыдать, пока тебя бьют? Челкастый за их спинами испускает страдальческий вздох. Раздается звук начала записи видео. Рёмен кривит рожу, хватая Годжо за воротник его формы. Вернее, пытается, но рука безвольно замирает в сантиметрах от его одежды. — Ой, — несчастным тоном отзывается Годжо, прикладывая руку к щеке. — Не получилось, да? Какая досада. — Тебе больше всех надо? Хочешь выйти? — А тебе есть что показать? Сатору Годжо становится его личной проблемой номер один. Он ненавидит его, такой чистой и искренней ненавистью, что когда между ними завязывается драка, Рёмен на полном серьезе хочет его убить. Он рассчитывал, что этот придурок окажется таким же как те, кого он дубасил в школе, но всё закачивается тем, что они оба шкерятся по углам как побитые собаки, зализывая собственные раны. Годжо оставляет ему огромный синяк на животе и сломанный нос, Рёмен — награждает его фингалом под глазом и разбитым коленом. Годжо называет себя особенным, кичится тем, что он сильнее и всё равно сидит с пакетом льда у своей рожи, когда Масамичи вызывает их к себе на ковер. Рёмен шмыгает сломанным носом, пропускает мимо ушей все эти наставнические речи, не желая даже задумываться о том, что с таким ублюдком, как Годжо Сатору, нужно вести себя иначе. Юджи исполняется семь лет. Рёмен на последнем курсе магической академии и они с Годжо приходят к выводу, что во время заданий всё личное остается за пределами завесы. Рёмен первый использует расширение территории, Сатору — развивает свои собственные техники, Рёмен приводит брата в академию, когда дед попадает в больницу из-за проблем с печенью, Сатору — мило улыбается Юджи, никак не проецируя на него их личные проблемы. Кто-то говорит, что их так колбасит от того, что они очень похожи — одинаково смотрят на мир, терпеть не могут все эти высокопарные речи о чести, любви и долге, и, в конце концов, сходятся в том, что два года назад они были просто тупыми подростками, у которых давило шило в жопе. Они не жмут руки, не обмениваются извинениями или еще какой-то примирительной чушью. Рёмена бесит Сатору — бесит, потому что постоянное соперничество приводит к тому, что вы в итоге оказываетесь на равных, что ни он, ни Годжо не сильнее друг друга, они могут коллапсировать и сравнять с землей весь окружающий мир, но сами не подохнут, как бы не пытались стереть ту нахальную улыбку с лиц друг друга. Рёмен знает, что раздражает Годжо тем, что много пиздит — о том, как все вокруг его раздражают, что все окружающие неспособные бездари и тратят свое время на какую-то хрень. Что мир должен быть чище, проще и яснее — мир должен стоять на коленях перед магами, что нет мотивации сильнее страха. Однажды он вбрасывает подобную идею Гето. А потом получает по лицу от Годжо, со всей дури, так, что у него едва не ломается челюсть от удара — тот смотрит на него с ненавистью, хочет убить, обвиняя его в решении Сугуру. Шоко стирает кровь с его лица, говорит, что Сатору просто расстроен, что Гето был его лучшим другом и ему тяжело это принять, он чувствует себя преданным. — Может вы и цапаетесь постоянно, терпеть друг друга не можете и всё такое, — говорит она, прикладывая влажную тряпку к его щеке. — Может, я и не такая уж и подруга для вас всех, но одно я знаю точно — да, Сатору упертый, он в жизни не признается, что был в чем-то не прав, но… У тебя есть брат, которого ты любишь. У меня — семья в другом городе, я не одинока. У Гето и Сатору нет никого, они были единственными близкими друг другу людьми. А теперь… Сатору один. Мы должны его поддержать, понимаешь? — Меня это должно разжалобить? Не моя вина, что Сугуру оказался таким идиотом и воспринял мои слова настолько всерьез. — Я не говорю о жалости. Я говорю о том, что вам двоим уже не по пятнадцать лет и иногда нужно забыть о старых обидах. — Ты как будто чужими словами говоришь. Когда тебя начали волновать чужие чувства, а? — Когда решила, что хочу стать доктором. Он целует её. Не вслушивается в весь этот треп о том, что ему нужно пойти и пожалеть Годжо — раз мнит себя сильнейшим, пусть сам со всем этим и разбирается. Шоко замирает, смотрит на него удивленным взглядом, когда он отстраняется. Она тяжело вздыхает, достает сигарету из пачки и привалившись к его плечу, безмятежно улыбается. — Я тебя не люблю, — говорит она легко и просто, сжимая его ладонь на своем колене. — Так что, зря стараешься. — Я тебя тоже не люблю. — Ага, — она важно кивает, выпуская сигаретный дым. — И часто ты целуешь тех, кого не любишь? — Время от времени, — Рёмен лыбится, сжимает её хрупкое колено, обтянутое колготками и вдыхает сигаретный дым. — Всё равно скоро выпускной, так что, надо успеть всё попробовать. После выпуска он мечтает забыть о существовании Годжо. Спустя десять лет, пересекаясь в случайных местах, они видятся лишь пару раз и Рёмен недоумевает, глядя на Годжо. Тот напялил себе на глаза повязку, заделался учителем в академии и стал мрачнее, серьезнее — они каждый раз игнорируют друг друга, делают вид, что не замечают — Рёмен видел жирный отпечаток на его лице, как что-то внутри Годжо переломилось. Рёмен курил вишневые крепкие, разводил собственный магический детский сад и периодически выслушивал, что нового натворил Сугуру. Юджи семнадцать. Дедушка умирает, а он поддерживает его под локоть, обнимает за плечи, когда тот старается не заплакать, говорит, что нужно быть сильным, что деду это бы не понравилось — и он горд и напуган тем, что слышит собственные слова в звонком голосе; Юджи попадает в магическую академию. А спустя год он узнает, что этот белобрысый ублюдок спит с его младшим братом. Он считает это местью за Сугуру, ненавидит всем сердцем, желая убить, но Юджи — влюбленный и искренний, такой радостный, что становится практически больно. — Он сломает тебе жизнь, — орет он в один из дней, ударяя рукой по дверному проему. — Мстит мне, за то что я угробил его дружка. Он не любит тебя. Никогда не любил и не полюбит! И больно становится вдвойне, когда Юджи смотрит на него стеклянными глазами, шепча простое: — Я тебя ненавижу…