***
Шоко протянула ему тест со словами, что в их условиях это единственное, что она может для него сделать. У нее нет здесь необходимой аппаратуры, она не может сделать анализы или взмахнуть пальцами с проклятой энергией, вынося вердикт. Поглядела на него, пока Кугисаки тактично стояла в стороне, разглядывая свой облупившийся маникюр. Она сидела на плоском камне, отковыривая с ногтей остатки лака и подняла на Итадори вопросительный взгляд, когда тот грузно упал рядом с ней на землю, сжимая в пальцах пластиковую полоску. Его всего трясло, руки подрагивали, взгляд был направлен в никуда — она перегнулась через его плечо, заглядывая в тест. В один момент ей так сильно захотелось обнять его, прижать к себе и сказать что-нибудь глупое, простое и поддерживающее, что: ты не один, мы справимся, все будет в порядке. Она сжала пальцы на его плече, пытаясь забрать всю его дрожь. — Юджи… Две полоски. Красные, четкие, без всякой ошибки. Он судорожно выдохнул, закрывая лицо руками. — Черт возьми… Она бы не смогла его понять, даже если бы сильно того захотела. Ей никогда не приходилось переживать о циклах, о том, что она может залететь и постоянно накручивать себя тем, чтобы не пропустить прием таблеток. Однажды, у них даже когда-то состоялся разговор на эту тему. Юджи тогда притащил откуда-то пачку противозачаточных, проигнорировал её глумливый взгляд и говорил о том, что иметь детей в семнадцать — дело неблагодарное. Это произошло спустя месяц после того, как они с Мегуми обо всем узнали: спит с учителем, бросает влюбленные взгляды и смущается как дурак, стоит Годжо пройти мимо их компашки. Никто из них и бровью не повел — это личное дело Итадори, их жизнь и если кого-нибудь из них однажды притянут за данный факт, то это будет исключительно на их совести. Мегуми говорил, что так даже лучше — Итадори не щемится и не кормит их идиотскими тайнами, пытаясь скрыть очевидное. Нобара отнеслась к этому философски — если Итадори в отношениях, значит она больше не будет выслушивать тупые предположения, что у них с этим придурком есть какие-то отношения; Юджи жрал при ней таблетки, пока Нобара ковыряла краешек упаковки и читала побочки с противопоказаниями. — Тяжело быть омегой, — изрекла она в тот момент, отщелкивая блистер с таблетками на край стола. — Я бы не вынесла. Юджи глотал воду из бутылки и смотрел на неё снисходительным взглядом. — Что тяжелого? — Циклы, боли, лишняя возможность залететь, — перечисляла она, неприязненно морщась. — А так, живешь жизнью альфы и не паришься ни о чем. — Это ты так себя рекламируешь? — Кугисаки прыснула, подпирая щеку рукой. — Ничего тяжелого, а вот быть омегой, у которого в башке сидит больной на голову альфа — вот это уже серьёзно. — В теории, он может сделать так, что ты залетишь? — Фу, Кугисаки. — Ну интересно же. Неужели ты никогда об этом не думал? — У меня уже есть альфа, о котором я думаю больше, чем нужно — второго мне не надо. — Ну да, ну да, — скучающе пропела она. — Я когда-то читала статью, в которой рассказывалось, как омега пытался сменить свой десигнат и стать альфой. Пил какие-то гормоны долгое время, вырезал матку и всё такое, — Юджи посмотрел на неё с опаской, нахмурив брови. — В итоге, когда через несколько лет у него развился рак на фоне постоянного приема гормонов, оказалось, что когда-то в детстве какой-то врач накосячил и всё это время он был гаммой, а не омегой. — И что с ним стало? Она пожала плечами. — Умер, наверное. Вообще не понимаю в чем смысл заниматься такой фигней. Вот ты, — Кугисаки ткнула пальцем в его сторону. — По тебе вот вообще не скажешь, что ты омега. Бета или альфа, но никак не омега. Может ты тоже гамма? — Может, — Юджи без всякого интереса прокатил закрытую бутылку по столу и та горлышком указала в сторону двери. — Но я свою медкарту наизусть знаю, так что, вряд ли я гамма или кто там еще есть? Дельта? Сигма? — Сигмы… — Нобара поморщилась, скривив выражение лица. — Я встречала однажды одну сигму. Больной человек, надеюсь, его убило арматурой и он где-нибудь в гробу гниет. Беты самые классные, — она удивилась сама себе, когда её губы вдруг растянула глупая улыбка. — Никаких тебе гормонов, циклов, шизоидных настроений… — Фушигуро же бета. — Да, — ответила она чересчур резко и тут же прокашлялась, набрасывая на себя безразличный вид. — Повезло ему, веселый крюк эволюции обошел его стороной. Обычный… человек. — Говоришь так, будто это плохо. — Да нет, почему. Он буквально не зависит от каких-то идиотских стереотипов и может жить так, как он хочет. «Этим он мне и нравится» — подумала Кугисаки, отводя взгляд. У него нет запаха, нет дурацких гормонов, от которых иногда сносит крышу, нет зависимости от таблеток и идиотского осуждения со стороны некоторых индивидуумов. В то время, как женщины-омеги и мужчины-альфы занимали в этом мире самую обыкновенную позицию обычной пары, такие люди как они с Итадори: мужчина-омега и женщина-альфа, раньше, могли бы считаться почти что изгоями; временами, она чувствовала запах Юджи, от которого свербило в носу: что-то травяное, чуть горьковатое и древесное — её постоянно тянуло чихнуть, закрыть нос и отмахиваться от чужого запаха. Она любила послаще, менее терпкое, а то и вовсе нейтральное. По словам Юджи — она пахла чем-то медовым и пряным, мягким мускусным запахом — он пожимал плечами и тоже тер свой нос, морщась от чиха. По её мнению, от собак приятней пахло, чем от них двоих. Фушигуро пах… ничем. И это было так хорошо, что сидя рядом с ним, пока Юджи рядом сидел и благоухал, ей хотелось уткнуться носом в его плечо и не чувствовать этих чужеродных ароматов. — А как пахнет Годжо? — задумчиво спросила она, переводя взгляд на Итадори. Юджи посмотрел на неё с любопытством, засовывая таблетки обратно в упаковку. — Ну, я же не могу почувствовать его запах. — Озоном? Наверное. Ну знаешь, такой, как после дождя. Свежий, прохладный запах. — Соответствует. — Знаешь, чем разит от Сукуны? — он вдруг наклонился поближе, вытаращил глаза и с заговорщицкой улыбкой произнес: — Ладаном. Она громко прыснула, прикрывая рот, а Юджи глупо заржал. — А то я думаю, почему от тебя вдруг вонять перестало, — она попыталась улыбнуться, поддержать, впиваясь пальцами в его плечо, но вышло не очень. — Хожу и понять не могу, почему вдруг пропало ощущение, будто я по лесу шляюсь… — Смешно, — без всякой эмоции протянул Юджи, смотря на свои дрожащие пальцы. Он покрутил полоску теста, ещё раз проверил — две полоски. И вдруг с такой ненавистью вскочил, бросая тест на пол. Она резко отстранилась, ошалевшим взглядом глядя на то, как Итадори бьет кроссовком по земле и кусочки пластика разлетаются в разные стороны. — Ты что творишь?! — А что ты мне предлагаешь делать, Кугисаки?! Прыгать от радости? Делать вид, что я счастлив? Отец этого ребенка находится хрен пойми где и я даже не могу себя убедить, что это не навсегда! — Успокойся! — она вскочила за ним следом. — Мы вернем его, в конце концов, это же Годжо! Ты думаешь, он так просто даст держать себя взаперти? — Я уже ничего не знаю! Весь мой мир рушится к чертовой матери! — Возьми себя в руки, — прошипела Нобара сквозь зубы, встряхивая его за плечи. — Ты жив, он — жив! Ты беременный, Юджи, это… — она запнулась, не в силах подобрать правильных слов. И едва ли в них был смысл. «Это» не было здорово, «это» не было радостно, это было именно что не вовремя и не к месту. — Послушай, мы разберемся. Я… Помогу чем смогу, ты же знаешь. Подумай о себе, подумай об этом ребенке. — Какой еще ребенок в семнадцать лет, Нобара?.. — Юджи с несчастным видом отстранился, закрыл лицо руками и опустился на камень. — Я сам еще, блять, ребенок и мозгов у меня не больше, чем у типичного подростка… Он заплакал. Нобара стояла напротив него и не могла пошевелиться. Она смяла костяшки пальцев на руках, заломила мизинец до хруста и шагнула ближе, опускаясь перед ним на корточки. Просто обнимая. Без слов, без каких-то глупых и ненужных речей. Просто обнимала его, пока гладила по спине, собирала пыль с его куртки и ощущала внутренне понимание. Она никогда не вникала в их отношения, даже не пыталась: Годжо вызывал у нее неоднозначные эмоции, Юджи — это просто Юджи, хороший добрый парень, который в один момент превращается в бесстрашную машину. А пока она отворачивалась и делала вид, что не замечает всей той химии, что между ними происходит, где-то там, за закрытыми дверьми, строилась новая жизнь, любовь, от которой её мутило всякий раз, но от которой бы она не отказалась, если бы тот самый человек предложил ей сходить хотя бы на одно чертово свидание. Перестал делать вид, будто его собаки важнее живых людей и просто посмотрел на неё, перестав видеть в ней стереотипную альфачку, которая скалит зубы на любой взгляд в свою сторону. Она могла понять Юджи, потому что где-то там, этот придурок, которого по голове будто шарахнула молния, носился с линиями на коже и рушил окружающий мир, сам того не желая. — Ну что? — со стороны раздался голос и они с Юджи обернулись, глядя на Шоко. Та, уставшим взглядом, с синяками под глазами, смотрела на них в ожидании ответа. Её взгляд прошелся по заплаканному лицу Итадори, по искаженной гримасе Нобары, которая качала головой. Она посмотрела на разбитый тест и присев рядом, достала сигарету из пачки. — Кто отец? Юджи отвел взгляд, оставляя вопрос без ответа. Она продолжила: — Если срок маленький, то еще можно сделать аборт. — Годжо, — ответила Нобара, ощущая, как вздрагивает Юджи под её рукой. Шоко непонимающе вскинула бровь. — Сатору Годжо отец. — Шутите? — Нет. Она задумалась, посмотрела на Юджи внимательным взглядом, а затем засунула сигарету обратно в пачку. Усмехнулась, качая головой. — Боже, — выдохнула она. — Мне стоило спросить еще в первый раз, когда ты пришел ко мне за теми таблетками. Итадори неуютно пожал плечами. — Я бы всё равно не сказал. Шоко была бетой. Самым обычным человеком, который никогда не задавался вопросом, как ему жить со всем этим набором десигнатов, которые портят жизнь сильнее ударов ножом. Она никогда не сталкивалась с травлей, никогда не чувствовала чужих запахов на другом человеке и как порой, за Годжо Сатору, плелся травянистый аромат, от которого у Нобары щипало в глазах. — Идём, — Шоко встала, потянув его за собой под локоть. — Попробую провести хоть какое-то сканирование. Нобара сидела рядом, смотрела на плоский живот с рельефами мышц и с опаской наблюдала за тем, как руки Шоко, объятые проклятой энергией, нависли над низом живота. Она стояла не шевелясь, прикрыв глаза. Юджи посмотрел на неё, судорожно сглатывая — Кугисаки ободряюще улыбнулась, хотя её саму потряхивало от нервов. — Ну, по ощущениям, срок не больше месяца. Недели три-четыре. Беременность маточная, — её тонкие брови сошлись над переносицей. — Плод очень маленький, поэтому тяжело что-то определить. Токсикоз есть? — Да, — Юджи криво улыбнулся, комкая в руках задранную толстовку. — Утром тошнит сильно. — При беременности это нормально. Я не гинеколог и уж тем более, с омегами не работаю, но даже мне ясно, что это… — она вдруг резко отдернула руку, неуклюже шагнув в сторону и ударяясь поясницей об стол. Они с Юджи подскочили, бросая на Шоко удивленный взгляд. — Всё в порядке, — она тряхнула ладонью, стискивая кисть за запястье: над большим пальцем красовалось широкое красное пятно, словно от ожога. — Подобное сканирование не совсем безопасно. У эмбриона, даже такого маленького, тоже есть своя проклятая энергия, которая защищает родителя от чужого воздействия. — Причуды магов? — кисло протянула Нобара. — Да. Энергия берется от обоих родителей, и чем сильнее их энергия, тем яростней плод защищается, так что, можно сказать, что это нормально реакция. Пока всё развивается стабильно, беременность маточная, безопасная, пока что переживать не о чем, но если ты хочешь сделать аборт, то лучше с этим не затягивать — ещё пару недель и одними таблетками здесь не обойдется. — А у вас есть эти таблетки? — Здесь — нет, но найти можно. — Ты серьезно? — Кугисаки дернула Юджи за рукав толстовки, обращая на себя внимание. — Ты хочешь сделать аборт? — Мне надо подумать, я… — О чем тут думать?! Ты с ума сошел, Итадори? Это твой ребенок! — На дворе война, Нобара! Я рад, что тебе не безразлично, но как ты себе это представляешь? Мы даже не знаем, сколько ещё это продлится, а ты предлагаешь мне носиться с животом? — Мы спрячем тебя, — уперто произнесла она. — Запрем где-нибудь в подвале и будешь сидеть там. — Очень смешно, — Юджи скривился и сел на потрепанной кушетке, опуская задранную толстовку. — Мне надо подумать, ладно? Не надо на меня наседать… — Как бы там ни было, — вмешалась в разговор Шоко, присаживаясь на край стола. — Тебе нужно меньше нервничать. Знаю, в нынешних обстоятельствах это сложно, но, постарайся свести к минимуму всевозможные переживания. Если не ради плода, то хотя бы ради себя. — Спасибо.***
Юджи молча опустился рядом, скрещивая руки на коленях. Сатору с лаской провел по его волосам, зачесывая короткие прядки за ухо и улыбнулся. — Ты так не рад моему возвращению или просто в себя прийти не можешь? — Я рад, — ответил он. Его руки покрылись мурашками, когда Сатору обхватил его за плечи, прижал к себе, так близко и крепко, что всё внутри тотчас перевернулось. Его запах окутал его со всех сторон, забился в ноздри — Юджи прикрыл глаза, представляя, что он стоит где-нибудь в поле, где мгновение назад ударила молния, вдыхает запах свежести, дождливого леса… Чувство покоя, безопасности и мнимой стабильности трещало под его ногами словно лед. — Шоко сказала, что ты в порядке… — Живее всех живых. Его губы прижались к виску. Коснулись щеки, линии подбородка — Юджи не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, так и продолжая сидеть, уставившись взглядом в пол. — Она тебе ничего не говорила? — О чем? — Да так… Он кивнул, чему-то своему, чему-то далекому и волнующему. Сатору внимательно смотрел на его профиль, стараясь перехватить карий взгляд, но Юджи как будто упорно игнорировал его, не желая создавать зрительный контакт. — В чем дело? — его пальцы коснулись его подбородка. Ласково, совсем нежно, заставляя посмотреть на него. Наверное, он поступает глупо, не может заставить себя поднять ответный взгляд, посмотреть в родные глаза и просто улыбнуться. Всё внутри как будто скукожилось, покрылось иглами и казалось, если вдохнуть, если дать легким раскрыться, эти острые шипы вопьются в его органы, причиняя ещё большую боль. — Что-то случилось? Молчание повисло между ними. Как это сказать? Не то чтобы он хоть когда-то задумывался о том, как будет признаваться в чем-то подобном? Не в семнадцать лет, не тогда, когда за пределами станции метро бушует война. Вечно у них не все как у людей. Невзаимность в начале, ссоры на пустом месте, а потом это. Шоко ничего ему не сказала, когда он пришел к ней во второй раз, понимающе кивнула и… это было сложно. Смотря на тюремное царство, ожидая, когда ангел распечатает его — у него колотилось сердце где-то в горле, а потом боль от разочарования растянула его губы в горькой улыбке. Сбежал. Конечно, где-то во всем остальном мире ходит человек куда более его волнующий, чем Юджи Итадори. Глупо было обижаться, поэтому Юджи и не обижался. Просто делал выводы и ковырял заживающие рубцы на лице. Обвинять его было бессмысленно. Сатору целует его. Сначала робко, едва касаясь, словно пробуя на вкус давно забытое чувство — затем чувственно, нежно касаясь щеки, подхватывая его губы своими. Почему он так поступает? Почему не может пошевелиться и просто ответить на чужой порыв? Рука сама замирает в миллиметре от его колена. — Прости меня. Молнией прошибает насквозь. Он пытается держать себя в руках, облизывает губы, судорожно сглатывая. Да, это именно то, что он хотел услышать. «Прости». «Прости, что я такой идиот». «Прости, что я такой эгоист и опять бросил тебя одного». Прости. Юджи морщит нос, стараясь сдержать идиотский всхлип. Не время плакать, не сейчас, не здесь — и всё равно позорно трет щеку, когда слезы безвольно срываются с кончиков ресниц. Наконец смотрит в голубые глаза — ни капли не изменились, разве что усталости в них было больше и чего-то еще, такого незнакомого, совершенно нового, но абсолютно родного. Это была боль. Его собственная, внутренняя, таившаяся всё это время где-то внутри. Каково ему там было всё это время? О чем он думал, чего хотел, как только выберется? — И каково снова быть на свободе?.. — Наконец-то можно встать в полный рост, — Юджи тихо усмехнулся, прижимаясь лбом к изгибу плеча. Руки Сатору обняли его, гладили по спине, разглаживая складки толстовки, поднимались выше, зарываясь в волосы. — Но лучше всего, конечно, вновь обнимать тебя… — Да, — он выдохнул, обхватывая его поперек спины. — Я уже забыл, как же это хорошо… Иногда по ночам мне снилось, как мы просто обнимаемся, знаешь, просто лежим, ничего не говорим — и обнимаемся. Он вдруг замирает, напрягаясь всем телом и шепчет: — Я беременен, — так тихо, едва слышно, что с трудом можно было бы расслышать. Но тишина вокруг них такая чистая, ясная, что каждый малейший шорох звучит как удар в колокол. Он не смотрит в его глаза, не может заставить себя даже оторвать голову от его плеча. Замирает, как в ожидании удара и прикрывает глаза, готовый ко всему на свете. Так проще, проще не видеть гнева или разочарования на чужом лице — это ведь они когда-то говорили о том, что им не нужны дети. Не сейчас, не в ближайшие пять лет. Юджи согласно кивал, глотал таблетки, когда презервативов под руками не оказывалось и разделял позицию Сатору всецело. Сначала нужно окончить академию, разобраться со всем тем кошмаром, что творится вокруг и только потом, когда под ногами появится твердая земля, когда тебя не будет шатать от малейшего дуновения проблем в твою сторону — они наконец задумаются об этом. Лет через пять, когда Юджи было бы двадцать два, а Сатору — тридцать три. Такие красивые числа. Не было бы этого кома в горле, если бы он тогда не бросил прием таблеток на неделю, если бы не забыл об этом, когда вернувшись, целовал родное лицо, стягивая с себя форму и шепча простые и глупые: «я скучал» — «я люблю тебя». Сатору отстраняет его. Блуждает взглядом по его лицу в поисках уточнений, подтверждения — то ли он сейчас услышал? — Что ты сказал? — Ты ведь слышал, — бесцветно повторяет Юджи, не поднимая взгляда. — Я беременен. Месяц назад… Я не принимал таблетки, забыл о них, а потом мы… — с каждым словом его голос становится всё тише, скатывается до шепота, а потом и вовсе до простых фраз, которые, словно дуновение ветра, срываются с его губ. — И всё. Он, в общем-то, многого ожидает в этот момент. Что Сатору уйдет, отпустит, что вся та хрупкая личная жизнь и отношения, за которые Юджи боролся как умалишенный, разрушатся в одно мгновение. Он готов к удару, что слова врежут ему позорную пощечину, которой награждают капризных омег, но никак не того, что Сатору просто обнимет его. Трепетно, прижимая к своей груди, так аккуратно и осторожно, словно Юджи мог быть какой-то хрупкой вещью, которая рассыпется от малейшего давления. Он слышит улыбку во вздохе, такую же дрожащую, как его губы, когда Юджи наконец выдыхает, когда с его плеч срывается такой тяжелый груз, что от облегчения хочется рассмеяться и плакать. — Я хотел сделать аборт, — его дрожащий шепот разрезал всхлип. Он вжался лбом в его грудь, содрогаясь от рыданий. — Хотел, а потом думал… Что ты сделаешь со мной, когда вернешься и узнаешь об этом?.. Что я сделаю с собой, если пойду на такое… Я ходил к Шоко, просил дать мне те таблетки, а потом просто… Сидел со стаканом и не мог даже слюну проглотить — всё поперек горла встало… — Какой еще к чертовой матери аборт, Юджи… — Сатору сжал его крепче, опаляя дыханием висок. — С ума сошел что ли… — Я не знал, что мне делать: ты запечатан, я один, на улице творится непонятно что — я не понимал, что мне со всем этим делать… Ещё и ты, — он без всякой силы ударил его кулаком в грудь. Простой жест бессилия, лишенный эмоций. — Со своим «никаких детей в ближайшие пять лет». — Я бы не заставлял тебя делать аборт, даже если бы ты забеременел на следующий день после этих слов. — А раньше нельзя было об этом сказать? — его пробрал нервный смех. Он крепче сжал ткань на чужой спине, вдохнул запах полной грудью и ничего в груди не царапало, не впивалось своими острыми иголками в сердце. — Черт возьми, Сатору, ты такой… Он словил смешок в свои волосы и мягко покачал головой. Низ живота до сих пор неприятно тянуло, в горле клубилось кислое чувство тошноты, отчего приходилось сглатывать, вдыхать чужой запах и не думать — не думать обо всех тех ужасах, которые он успел себе накрутить, обо всех тех страшных картинах, которые мешались с ночными кошмарами. Всё в порядке. Всё хорошо.***
Сатору отвел от его носа тарелку с едой, когда Юджи зажал рот ладонью, отворачиваясь. Нобара за другим концом стола весело прыснула, перебрасывая взгляды между ними. Она сделала глоток воды, пробубнив в стакан: — Поздравлять-то уже можно? Годжо посмотрел на неё вопросительным взглядом, затем на Юджи, который, по прежнему зажимая рот, только пожал плечами — она догадалась раньше меня, так что никаких претензий. Он качнул головой, улыбаясь, палочками перекладывая со своей тарелки в миску Юджи рис. — Рад, что с тобой всё в порядке. Она скептически ткнула в свою повязку. — Это — «в порядке»? — Да ладно, — бледно отозвался Юджи, сглатывая комок в горле. — Тебе же идет. — Я где-то читала, — произнесла она, глядя на побелевшее лицо Итадори. — Что апельсиновый сок полезен при беременности. Убирает тошноту. — Не знал, что ты так много этим интересуешься… — Любопытно же знать, что меня ждет однажды, — протянула Нобара, глядя на то, как Юджи обмахивается рукой, покрываясь мурашками. — Хотя, не уверена, что хочу переживать подобное. — Меня щас вырвет… — Только не за столом! И она с улыбкой наблюдает, когда вновь зажав рот, Итадори выскакивает изо стола и несется в направлении уборных. Следом вскакивает и учитель Годжо, запинаясь об стул и матерясь. Нет, у них с Мегуми будут приемные дети.