Небо и земля

      Сатору балдеет. Потому что когда Юджи прижимает его спиной к двери, не давая сдвинуться с места и кокетливо облизывает губы — что-то внутри переключается. Он тянет улыбку, укладывая ладони на чужую талию, наклоняет голову и наблюдает. В глазах Юджи, как и всегда — полно непробиваемой смелости, пламени, что щекочет языком нутро, заставляя сглатывать слюну в пересохшем горле. Он смотрит в его глаза: во мраке комнаты медово-карий кажется почти багровым, блещет золотыми искрами похоти и где-то там, за плотным и вязким зрачком, кроется ненасытная натура.       Возможно, он сегодня погорячился, возможно, не стоило распалять Юджи ради любопытства, когда вокруг вас лишь сплошные грязные переулки, въедающиеся под кожу лица и хвостом струится шлейф юношесеского пубертата; когда эмоции успевают сменить друг друга несколько раз за пару минут, когда смущение, секунду назад такое яркое и хрустящее на языке неловкими фразами, превращается в тяжелый и томный взгляд, в прикушенную губу и крепкую хватку на ладони.       Сатору просто интересно, что с Юджи будет через пару лет — когда по-юношески мягкие черты лица вытянутся, когда уйдет подростковая неловкость и острые углы его тела разгладятся… Как, возможно, он вытянется на пару сантиметров, станет выше, старше и некогда наивные глаза наполнятся пронизывающим взглядом. Как он вырастет, как его тело наполнится соком и былая неуклюжесть превратится в ловкость движений. Он не мечтает, но строит далекие планы на будущее — где его Юджи не будет проклятым сосудом, который нужно незамедлительно казнить, как он голыми руками вытащит Сукуну из его головы, если придется. Но пока что Юджи все еще семнадцать, а Сатору по-прежнему двадцать восемь.       Тело Юджи — мягкое и упругое, податливое, и они сочетаются настолько идеально, что его внутренний эстет готов залипать на их обнаженные тела перед зеркалом, ловить каждый дрожащий вздох губами и разглядывать Юджи под каждым бесстыдным углом, вбирая каждый изгиб его тела в свою память, запоминая вкус его кожи и насколько совместимы их тела — от пронзительной узости, до испепеляющего все вокруг жара.       Очки летят на тумбочку.       — Ты прям наслаждаешься этим, — Сатору ведет бровью, продолжая подпирать собой закрытую дверь. Юджи гладил его плечи под пиджаком, прижимался всем телом, выдыхая эти слова прямо в губы. — Раздеваешь и берешь меня одним взглядом…       О, если бы Юджи только знал, что это самое приличное описание для того, что происходит в его мыслях.       — А ты попробуй раздеться и я, может быть, буду делать это не одним только взглядом, — он обезоруживающе улыбается, наблюдая за тем, как на секунду щеки Юджи вспыхивают. Как темные пятна расползаются во мраке по его коже, а глаза блестят — блестят таким желанием, что Сатору впору бы оттянуть воротник рубашки, что вдруг кажется слишком узким. Потому что такой Юджи — сексуальный и очаровательный одновременно, горячий и огненный, которого хочется впитывать в себя всякий раз, вызывает в нем лишь одно желание, которое никак не попадало под целомудренные «брать» и «раздевать».       — Я все еще жду пояснений…       — Тебе так не дает покоя мой кошелек?       — Скорее, его содержимое.       — Обокрасть хочешь? — Юджи мягко смеется, прижимается губами к его шее и ведет ладонями ниже, описывая грудные мышцы под одеждой, пробираясь под складки пиджака. — Так и знал, что это все из-за денег…       На самом деле, пока Юджи выбирал себе что-то в киоске, хлопая себя по карманам в поисках денег, Сатору трепался с Нанами по телефону. Выслушивал занудные обвинения в некомпетентности, безответственности и еще добрую кучу эпитетов, в которые Сатору не вникал, слушая лишь краем уха, задавал наводящие вопросы, просто дожидаясь, пока Нанами проговнится, прежде чем перейти к сути. Юджи тогда виновато поглядел на него, жестом пытаясь объяснить, что он забыл свои деньги в академии и Сатору без лишних вопросов протянул ему свой кошелек, когда голос Нанами наконец из обвинительного тона сменился в обыкновенный деловой.       — Ну так им и скажи, что я не собираюсь вникать в их проблемы, пока они лично ко мне не придут.       Юджи развернул его кошелек, залез в кармашек с купюрами — Сатору лишь краем глаза видел, как его щеки покрылись румянцем и Юджи на секунду застыл, бросая на него косой взгляд из-под ресниц. Вытянул несколько тысяч, протянул женщине за прилавком и мило улыбнувшись, запустил руку в пакет с едой. Нанами надрывался.       — Ты мне предлагаешь прям сейчас всё бросить и ехать в Сибую, чтобы разобраться, почему старый маразматик отказывается утверждать моих учеников на это задание? Хотя знаешь что, Нанами, — он помолчал, а затем продолжил:       — Ты сейчас там? Отлично. Так вот, я хочу чтобы ты подошел к нему и вежливо послал его в жопу.       Юджи бросил на него насмешливый взгляд, пряча улыбку в бумажном пакете.       — Не наши проблемы, пусть жалуется куда хочет. Может хоть к Яге первым рейсом выехать и поливать меня говном прилюдно. Я это терпеть не собираюсь, не хочет сотрудничать — его проблемы.       Нанами на другом конце провода тяжело вздохнул и ничего не ответив, просто сбросил звонок.       — Кто тебя уже так разозлил?       — Да есть там один чудик, который себе на уме.       Он приобнял его за плечи, когда Юджи протянул ему обратно кошелек, многозначительно поднимая брови.       — У меня много вопросов.       — По поводу? — не понял Сатору. Он раскрыл бумажник, пробегаясь взглядом по картам, бонускам, заглянул в карман для купюр — ничего необычного. Разве что квадратный пакетик, который мелькал среди денег переливающейся фольгой. — О тебе же забочусь, — он усмехнулся, засовывая кошелек обратно во внутренний карман пиджака.       — Ага, — медленно протянул Юджи, кивая. — Мы ещё вернемся к этому разговору.       — И давно ты таскаешь у себя в кошельке презерватив?       — Никогда не знаешь, что может вдруг прийти в голову, — он легкомысленно пожимает плечами, напуская на себя безмятежный вид. — Так что, приходится. Сегодня в кровати — завтра где-нибудь в кустах или в машине. Или ты думаешь, что есть другие кандидаты на использование?       — Я думаю, — хмуро ответил Юджи. — Что мы не пользуемся ими, за исключением редких случаев.       — Как раз для таких редких случаев он там и лежит, — с губ срывается игривый смешок, когда Юджи дрожащими пальцами пытается вытянуть пуговицы из петель его рубашки, как тихонько ругается, когда они непослушно выскальзывают из его рук. — Может, лучше на кровать?       — Нет, хочу так — Юджи упрямо прижимается губами к ложбинке между ключиц и Сатору чувствует, как ещё чуть-чуть и затрещит ткань его рубашки. Поэтому он отнимает дрожащие пальцы, расстегивает несколько верхних пуговиц и просто стягивает её с себя через голову. Пиджак уже беспомощно валялся на полу, следом за ней валится и рубашка. — А раньше ты так сделать не мог? — Юджи шипит, когда Сатору опускает руки на его ягодицы, сминает властным жестом, массируя упругую кожу и притягивает ближе.       Он вьется в его руках, в исступлении постанывает, потираясь пахом об бедро.       — Тебя, кажется, волновал презерватив в моем кошельке?       — Что?.. — Юджи несчастно всхлипывает, когда ладонь Сатору накрывает его пах, сжимая член сквозь джинсы. — Да…       — Расскажешь? — он выдерживает на себе недовольный блестящий взгляд из-под стрелок ресниц. — Устроим тебе сеанс психотерапии, обсудим проблемы… Могу провести лекцию полового воспитания, объяснить, как важна контрацепция и другие существующие методы защиты.       — А ты можешь просто замолчать?..       Горячие ладони Юджи скользят по его груди, — и это так хорошо — Сатору с наслаждением прикрывает глаза, наконец целуя его. Губы Юджи влажные и сладкие после моти, полны вкуса карамели, которую он сцеловывает, проникая языком. Он впитывает его оголенной кожей, подмечает каждое прикосновение, которое Юджи ему дарит — к старым посветлевшим шрамам на плечах, к напряженным мышцам, рукам, что не дают Юджи выпутаться. Сатору сжимает пальцы, массируя его член сквозь плотную ткань джинс и целует шире, подхватывая нежные губы.       Тихий стон вязнет в поцелуе.       — Кто бы мне рассказывал про контрацепцию — ты самый первый от нее и отказался…       — Я ничем не болею, — он сдавленно посмеивается. — Да и ты, вроде как, забеременеть не можешь. Или я чего-то не знаю?       — Может, у меня сифилис или ещё что-нибудь.       — Ну, нос пока вроде на месте.       — «Пока».       Он вновь целует его. Сатору гладит все его тело, цепляет за края футболки, задирает, пробегается пальцами по крепкому животу, ведет выше, касаясь грудных мышц и задевая соски. Юджи не миниатюрная девочка, прикосновения к которой ощущаются как к чему-то хрупкому, у Юджи стройное и упругое тело, с вязью крепких мышц под кожей, красивые рельефы мускулов на животе, накаченные руки, подтянутые бедра, но запястья и пальцы выглядят тонкими, открытый пупок — очаровательно-аккуратный, выпирающие тазовые косточки — хочется с нажимом провести по ним ладонью, чувствуя, насколько же тонкая кожа в этом месте. Юджи весь состоит из таких моментов. Узкие ладони, гибкая талия, тесные бедра, глаза — в один миг пытливые и хищные, без капли дрожи перед опасностью, а в другой — лучистые и нежные, большие, с ореховой кромкой по краям; что-то, такое мощное и твердое, что не бьется грубой силой и не расколоть, сбросив с высоты — вдруг оказывается хрупким под легким нажатием, плавится под теплом рук и становится податливей пластилина. Такое происходит только в его руках, все эти химические процессы рождают только руки Сатору. Юджи спускается губами на его подбородок, трется щекой, прихватывает кожу на его шее, спускается на ключицы, торс, ведет ладонями по всему его телу, когда подхватывает затвердевший сосок губами, а рот Сатору растворяется в возбужденной ухмылке.       — И что ты делаешь?       — Хочу отсосать тебе, — Юджи загадочно улыбается, облизывая губы. Против такого не попрешь, против такого Сатору бессилен.       — В честь чего вдруг?       — Просто так? — он пожимает плечами, смело опускаясь на колени. — Хочу сделать приятно?       И это такие простые и в то же время искренние слова. Он разводит руками, широко улыбаясь. Хочет сказать что-нибудь ехидное, вкинуть в шутку какую-нибудь идиотскую фразу, но замолкает, не решаясь портить момент.       Щелкает пряжка ремня. Юджи царапается, стягивает брюки с трусами до середины бедер, тычется губами в низ живота, влажно целует под пупком. Ведет языком вниз и подхватывает головку вставшего члена губами.       Сатору глубоко выдыхает, чувствует дрожь, от резко накатившего возбуждения.       Юджи сёрбает, собирая слюну с его члена. Та тонкой ниточкой струится по его подбородку, опадает вязкими каплями на пол — он причмокивает, когда губы соскальзывают с головки. Сатору где-то в другом месте, Сатору не в этом мире, потому что подобное слишком даже для него. Как покрасневшие губы обхватывают его член, как Юджи насаживается, помогает себе пальцами, двигая у основания, как в один миг отстраняется, покрывает его ствол жаркими поцелуями, проводит языком и подхватывает яйца губами. Когда его тяжелый член ложится Юджи на лицо. Это, блять, картина маслом. Он тяжело дышит, ищет, за что зацепиться рукой, чтобы удержать себя на ногах — давит гортанный стон в легких, сжимает челюсти, когда волосы рассыпаются по лбу. Хочет запрокинуть голову, вытянуть шею, чтобы нормально вздохнуть, но оторвать взгляд от такого Юджи будет предательством, сраным кощунством.       Так тепло, мягко, влажно — он раскрывает рот в немом вздохе, зарываясь пальцами в розовую макушку.       Его сводит с ума один тот факт, насколько же Юджи стал умелым в этом деле. Раньше, смущаясь и неумело водя пальцами, он неловко задевал нежную кожу кончиками зубов, отчего Сатору прятал болезненный вздох, не желая расстраивать — Юджи давился, неуклюже водил языком, не имея ни малейшего понятия, как это делать. Сатору никогда его не заставлял, никогда не ставил на колени и не просил делать того, что Юджи самостоятельно взбредало в голову. Юджи сам опускался перед ним каждый раз, приспускал брюки вместе с бельем и все смотрел, облизывал сухие губы, поначалу делая все только руками, посасывая головку и не решаясь взять больше. Юджи старался сделать все правильно, старался понравиться, потом признаваясь, что ему пришлось пересмотреть не один порно-ролик, чтобы понять, как это делается. Со смущением рассказывал о каких-то видеороликах, туториалах и Сатору был очарован таким желанием научиться, иногда хотел с ехидством спросить, участвовали ли в тренировке бананы или ещё какая-нибудь чушь, а потом Юджи просто брал его член в рот и все слова пропадали. Будь Юджи наглее, пользуйся он своим положением — Сатору ставил бы ему высший балл по всем тестам, пока покрасневшие губы скользят по его члену под учительским столом; Юджи посасывает его яйца, втягивает губами, щекоча кончиком носа низ члена — это ужасно пошло, это что-то за гранью, от чего каменное возбуждение начинает болезненно пульсировать.       — Черт возьми… — он выдыхает эти слова, напрягая живот.       Юджи отстраняется, сплевывая слюну на головку и облизнувшись, медленно, ужасно медленно дрочит, задевая ногтем набухшую венку.       — Нравится?.. — и вопрос настолько глупый, настолько наивный, словно может быть иначе. Словно глядя на эти блестящие и припухшие от трения губы, чувствуя, как тепло окружает его со всех сторон, он может ответить что-то тупое и несогласное. — Или мне прекратить?..       Юджи щекочет дыханием головку, касается самым кончиком языка. Вместо ответа Сатору давит на его затылок, практически умоляя замолчать и продолжить.       Его так ведет от этого — потому что это Юджи. Потому что будь сейчас на месте Юджи кто-то другой, едва ли бы у него вообще член поднялся. Юджи чертовски красивый, Юджи заботливый, Юджи просто любимый. Его хочется просто сидеть и обнимать, таскать на руках, тискать, даже если вдруг придется стать евнухом — переживет.       Юджи бросает на него потемневший взгляд из-под ресниц и как-то умудряется улыбнуться, держа член во рту. Он послушно сосет сильнее, плотно обхватывает губами — Сатору упирается рукой в закрытую дверную ручку, потому что не находит другой опоры. Точно сломает, выломает вместе с замком, если Юджи продолжит всё это в таком же тягучем, медленном, абсолютно невыносимом темпе. Собственное дыхание кажется ему огненным, обжигает собственную кожу, когда он с неуместной в этот момент лаской отводит короткие прядки со лба Юджи, зачесывает их назад, чтобы ничего не мешало ловить этот карий взгляд. Видеть, как вытягивается челюсть, как проступают острые скулы на мягком лице, когда Юджи заглатывает глубже, водя пальцами у самого основания. Он теряет контроль. Тот уплывает от него, унося на волнах удовольствия куда-то прочь — ручка деформируется от силы под ладонью, гнется с тихим несчастным скрипом. Сатору не чувствует границы, когда давит ладонью на черный затылок, заставляя взять больше — смотрит на нахмуренные брови, как выступают слезы в уголках глаз — собственный член упирается в мягкую стенку горла и всё вокруг сжимается.       Юджи лезет ладонью в собственные штаны и Сатору загипнотизировано наблюдает, как движется рука под тканью джинс, как Юджи едва не хнычет, трогательно изгибая брови.       Юджи впивается ногтями в его бедро, утыкается носом в лобок и сдавленно стонет. От вибраций по коже всё тело покрывается мурашками — Сатору запрокидывает голову, тихо стонет, жмуря глаза от удовольствия, пока перед взором мелькают цветастые пятна. Он такой горячий внутри, такой влажный, раскрытый — хочется отстраниться, толкнуться в теплую пелену рта, сжимая розовые волосы в кулаке, доставая до горла, но держит себя в руках из последних сил.       Он выпускает Юджи, когда тот упирается ладонями в его живот, когда отстранившись с влажным звуком, шумно сглатывает, прочищая горло.       Сатору чувствует, что вот-вот кончит, глядя на всё это.       Он гладит Юджи по волосам, а свободной рукой подхватывает член. Юджи высовывает язык, приоткрывает рот, пока он тесно водит головкой по раскрытым влажным губам. Тот облизывается, лениво смотрит в его глаза, лаская себя под тканью джинс. Ладонь дрожит от нарастающего с каждым движением возбуждения.       Юджи вздрагивает, когда первые капли опадают на язык — вновь втягивает головку в рот и дожидается, нежно всасывая, пока Сатору кончает с низким стоном. Глотает сперму, пока ресницы подрагивают — он не дает Юджи кончить следом, на что получает несчастный взгляд, поднимая его с колен и вытягивая руку из штанов.       — Что ты делаешь?.. — его голос осипший, чуть хриплый, когда Сатору на ватных ногах ведет его за собой к постели. — Сатору, пожалуйста…       — Садись, — он стягивает с себя приспущенные брюки, откидывая их куда-то вместе с бельем и сажает Юджи на кровать.       — Я не хочу, я просто хочу кончить…       Он тихонько вскрикивает, когда Сатору одним рывком спускает с него джинсы. Стоящий и сочащийся смазкой член Юджи подрагивает на его глазах.       Юджи в непонимании вскидывает на него глаза: его не хватит на прелюдии, не хватит, чтобы дождаться, пока у Сатору снова встанет член и поэтому Годжо чувствует себя победителем, когда Юджи густо краснеет, как пытается отстраниться, когда Сатору присаживается перед ним на колени, между разведенных ног.       — Ты… Что ты делаешь?..       — Хочу сделать приятно, — он озорно улыбается, накрывая ладонью член Юджи. Тот шумно втягивает носом воздух, хватаясь за смятое позади одеяло.       Он проводит по всей длине, обхватывая узкую плоть, раскатывает большим пальцем капельки смазки по головке. И бросив лукавый взгляд, опускает голову, обхватывая Юджи губами.       Его первый раз.       Юджи упирается ему в плечи, что-то лепечет, пытаясь вразумить, сказать, что это необязательно и вообще: «ты не должен». Сатору, честно говоря, плевать, что он там должен-не-должен. Действует так же неумело, как и Юджи когда-то — посасывает нежную головку, прокатывает яички руками, чувствуя на себе пристальный, неверящий взгляд. Терпко, неудобно, в нёбо давит с непривычки, но такое абсурдное чувство обожания переполняет его в этот момент. Кожа мягкая и нежная — он боится сделать больно, сдавить чуть сильнее, чем нужно, задеть зубами, а Юджи стонет, зарывается пальцами в его волосы и откидывается назад, разводя ноги чуть шире.       — Боже…       Он смотрит, как напрягаются мышцы живота, как Юджи очень хочет спрятаться от смущения, но не может отвести от его лица взгляда. Его губы сжимаются чуть плотнее, скользят по тоненьким ниточкам вен, собирая весь вкус — Юджи стонет, мечется под его языком, комкая простыни в пальцах и неосознанно толкается, когда Сатору дрочит ему о основания. Юджи меньше, сильно меньше и тем не менее, весь его рот заполняется его членом. Он не чувствует себя мерзко или отвратно, не чувствует, что творит какую-то херню, которую, как говорит Юджи, он «не должен» делать. Наоборот, он чувствует себя чертовски правильно — лаская его, срывая стоны с покрасневших губ и просто желая довести до края, сделать так же хорошо, чтобы перед глазами всё рябило от удовольствия. И понимает, что всё делает правильно, когда влюбленный карий взгляд ложится на его душу, когда подрагивающие тонкие пальцы зачесывают его челку за ухо, чтобы волосы не мешались.       Поэтому он так сильно любит его в этот момент. Когда подтягивает ближе под бедра и опускается ртом до основания, прикрывая глаза.       — Я сейчас… — Юджи пытается его отстранить, но дрожащие руки непослушные, путаются в волосах и в прикосновениях, когда Сатору накрывает его ладонь своей, переплетая пальцы. — Боже… Сатору…       Юджи кончает с громким вздохом, вздрагивает и изливается ему в горло, впиваясь в свою задранную футболку. Он щурится от непривычных ощущений, сглатывает терпкую влагу и шально улыбается, когда отстранившись, чужая сперма тягучими каплями брызжет на его губы и подбородок.       — Прости, — Юджи суматошно пытается дотянуться, стереть с его лица собственную сперму, но Сатору бьет его в самое сердце, подхватывая капли большим пальцем и с довольным видом облизываясь. — Что ты…       — Вкуснее, чем я представлял.       — Ты...       Юджи прячет свое лицо за руками, когда Сатору валится рядом поперек постели. Он с нежностью проводит по его лицу, отводя ладони от пылающей кожи и притягивает ближе, целует в кончик носа, расслабленно улыбаясь.       — Я люблю тебя…       И Юджи вздрагивает от этих слов так, словно Сатору сказал что-то порочное. Что-то жестокое и ужасное.       — Я… — Юджи сглатывает, смотрит на его губы и краснеет еще сильнее, стирая краешком пальца белесую каплю. — Я тебя тоже, но… что это вообще было?..       — Я не мастер в минетах.       — Да я бы удивился, если бы было наоборот… — руки Сатору тянут его на себя, заставляют перекатиться, лечь на грудь. Он смотрит в карие глаза с неподдельной нежностью, когда припухшие губы растягиваются в улыбке. — Но мне понравилось. Это было... очень необычно, но безумно хорошо. Как... ощущения? У меня в первый раз чуть челюсть на заклинило.       Сатору прокатывает челюсть, напрягая желваки.       — Уверен, что мне повезло больше.       Юджи мягко усмехается, зарываясь ладонью в его волосы.       — Вернемся к кошельку.       — Так?       — Значит, для редких случаев.       Сатору усмехается.       — Для всех, в которых не предполагается наличие душа. Вдруг, тебе когда-нибудь взбредет в голову затащить меня в кусты?       — Мне? — Юджи пораженно усмехается, ложась на живот и скрещивая ноги за спиной. — Когда я в последний раз вообще тебя куда-то за пределы комнаты или гостиницы тянул?       — А кто тебя знает? Я в пубертате и не такой херней маялся.       — Ты в пубертате, — улыбается Юджи, тыкая в его грудь пальцем. — Был невыносимым засранцем, я помню это с твоих слов. Я такой херней как ты не страдаю.       — А что насчет Роппонги?       По лицу Юджи вдруг пробегает тень осознания. Роппонги, ночной клуб и тесная кабинка туалета. Он продолжает:       — Если бы не мой кошелек, мы бы из того клуба без пятен не вышли.       Юджи театрально закатил глаза.       — Вот бы магия работала, как в тех фильмах про волшебников. Взмахнул палочкой — и никак тебе пятен, мятой одежды и запаха. И жить стало бы сразу легче.       — И никакой романтики.       Юджи смотрит на собственные пальцы, прокатывает поток магии от запястья до кончиков и вдруг весело улыбается, обнимая его лицо ладони. Ничего не говорит, просто смотрит в глаза, блуждает взглядом, поглаживая щеки большими пальцами. А затем целует. Лучисто, тепло, с любовью.