Небо и земля

      Что находится внутри трупа? Что будет, если залезть в его желудок и зашить себя внутри черными нитями? Рёмен блюет, упираясь руками в грязный сортир и думает, что ощущения будут примерно такими же.       — Сука…       — Все таки, есть в этом мире какая-то справедливость.       Годжо по ту сторону туалетной кабинки злорадствует, даже не скрывая этого. О, Рёмен был бы куда более рад, если бы вместо унитаза перед его лицом была рожа Годжо, да только, полоскать бы его стало ещё сильнее. Была в этом мире одна такая вещь, которая рушила привычный порядок его мироздания: они с Годжо как малолетки блевали с любого спиртного, Годжо уносило с крепкого, отчего тот потом мог в невменозе засыпать где-нибудь на пороге комнаты (по рассказам и соответствующим фоткам от Юджи), засунув ботинок под голову вместо подушки, а Итадори начинал чувствовать себя синяком уже после банки пива, но был и минус — так сложилось, что блюет их дуэт дальше чем видит уже через пару часов.       Они, в кои-то веки, решили встретиться на нейтральной территории и провести дипломатические переговоры.       — Ты спишь и встречаешься с моим братом, — говорил Рёмен, впитывая в себя алкоголь. Просто потому что вывозить этот диалог на трезвую голову и на серьезных щах было бы слишком сложно. — А я искренне считаю, что ты ему не пара. И что ему бы девочку его возраста, ну или пацана, хрен с ним, с этой молодежью и её толерантностью. Не об этом, — он поморщился, чувствуя, как заплетается язык. — Я это к тому, что раз уж у вас, судя по всему, все серьезно — нам с этим дерьмом надо что-то делать, Годжо.       — Удивительно, что ты пришел к этому выводу.       — Видимо, не такая уж я и мразь, какой мне хочется быть. Ладно бы, повстречались полгода и разбежались, но когда вот это ваше сметаносмешение длится уже два года — надо быть тупым, чтобы не понять, что расходиться вы не собираетесь.       — «Сметаносмешение»? — Сатору усмехнулся, откидываясь на спинку дивана с бокалом крепкого. — Какие слова ты, оказывается, знаешь.       — Блядь, заткнись. Я серьезно. Это, — он изобразил руками какой-то невнятный жест. Признавать собственное поражение перед Годжо в этом квесте «разлучи своего младшего брата с его ебырем» — было позором, поэтому он убеждал себя, что проводит простой профилактический разговор. — Нам по тридцать.       — Так?       — И мы сремся будто нам опять по семнадцать. Мы два взрослых мужика, а меримся хуями как малолетки какие-то.       — Привыкли, — Годжо пожимает плечами, косо улыбаясь. — Спортивный интерес, кто обосрет друг друга сильнее и всё такое. Хотя, должен признать, мне это начинает надоедать, как будто…       — Уже не то, да?       — Да, становится неинтересно.       — Предлагаю пойти на компромисс, — он делает это ради брата, напоминает себе Рёмен. — Ты клянешься мне, что не бросишь его, а я в ответ перестаю портить вам жизнь. А если ты проебываешься, то я прихожу и отрезаю тебе член. Если нет — живите, женитесь, ебитесь и так далее.       — У тебя какая-то крайняя степень фиксации на моем члене, Итадори, я начинаю беспокоиться.       — Ебало завали и давай клятву, пока я не передумал.       Они почти пожимают руки, когда к горлу подкатывает тошнота. Он опрокинул в себя три бутылки светлого, закусывая всё это дерьмо лаймом, а потом в глазах помутнело.       И теперь он был здесь, рыгал в сортир и слушал насмешливый треп Годжо за дверцей.       — Я думаю, это вселенная тебя проклинает.       — Пошёл на хуй… — отвечает Рёмен и заходится в новом приступе, едва не ныряя рожей в унитаз.       — Заметь, каждый раз, когда ты пытаешься сделать что-то по-нормальному и не вести себя как ублюдок, ты оказываешься здесь. Мир не выдерживает твоей доброты, Итадори, пощади нас. Мы не готовы ко второму пришествию.       — Сука, зачем я вообще сюда пришел… — он кашляет, подавляя рвотный рефлекс на мгновение. — Надо было послать тебя на хуй сразу и не идти на поводу у Юджи…       — Юджи умеет убеждать.       И он почти закатывает глаза, когда дерьмово становится настолько, что уже похуй — упирается лбом в стульчак и глотает кислый воздух. Что-то сзади тянет его назад, он поднимает на Годжо раздраженный взгляд, точно плюнет ему в рожу кислотой, если не отвалит, но Сатору проявляет милосердие — протягивая ему бутылку воды.       — Ты её из жопы достал?       — Не раскрывай мои секреты так нагло. Пей, — Сатору морщится, нажимая на кнопку смыва. — На твою рожу смотреть страшно, я вызову такси.       — Никакого такси, — он полощет рот, сплевывая остатки желчи в унитаз. — Не хочу потом башлять бабки за порчу имущества…       — И что, предлагаешь тащить тебя на себе?       — Ещё я у тебя помощи не просил, — он кривится, скидывая со своего плеча чужую руку. — Сам дойду.              

***

             Юджи смотрит на него ошалелым взглядом, когда дверь перед ними распахивается, а он мутной тушей виснет на одном плече у Годжо. Пометил, блять, каждый метр, пока они перлись до сюда, почти с завистью косится на Сатору — тот с завидным упорством не блевал, хотя шаг его был уже не таким твердым, пока они тащились от бара до дома. Прикурил свои вишневые, сожрал несколько таблеток активированного угля из первой аптеки и ещё несколько минут блевал в какой-то подворотне, пока Годжо трепался по телефону — его голос раздражал и от этого тошнило ещё сильнее. А потом они чуть не подрались. В какой-то момент общее раздражение начало вытекать из слов: Рёмен попытался схватить Годжо за воротник рубашки, забывая пьяной головой о том, что это бесполезно, Сатору — опустил очки, глядя своими страшными глазищами и смотрел ядовито. Хотелось сложить пальцы в жесте и распилить эту наглую рожу — вероятность того, что они снесут половину улицы, если всё-таки устроят потасовку, была высока. В конце концов, отошли друг от друга на безопасное расстояние, если сраться — так хотя бы на трезвую голову и с большими масштабами.       — Что случилось? — Юджи ведет носом, внюхиваясь и закатывает глаза. — Вы, двое, где вообще были?       — Потом, солнышко, потом все вопросы, — он, шатаясь, проходит мимо Юджи, даже не скидывая обувь и просто валится на диван. — Сука, я проклят…       — Как и подобает проклятию.       И сил на то, чтобы выпнуть Годжо из собственного дома не остается. Тот усаживается в кресло, закидывая ногу на ногу, а Юджи на мгновение исчезает, возвращаясь с кухни со стаканом воды. И он готов стебаться над тем, когда видит, что Годжо тоже дерьмово — как тот морщится, упираясь локтем в кресло и пряча лицо за ладонью.       — У меня к вам много вопросов, — голос Юджи сквозит ледяным недовольством и это так на него не похоже. Рёмен глотает воду, осушая стакан почти залпом и испытывает какую-то высшую степень мазохизма, когда Юджи усаживается рядом с ним на край дивана, гладя его по голове. Прикрывает глаза — забота только этого человека была ему приятна. — Вы опять поссорились?       — Наоборот, пытались помириться.       — Напившись?       — Кто ж виноват, что твоего брата так легко выносит с пива.       — Нет, Годжо, меня просто от твоей компании тошнит.       — Прекратите уже, — Юджи несчастно стонет, запрокидывая голову. — Цапаетесь, даже когда ничего не происходит, вам самим ещё не надоело? По отдельности вы нормальные люди, но когда собираетесь — вас терпеть невозможно. Вы в прошлом девушку не поделили? Какой смысл постоянно сраться?       — Справедливости ради — мы пытались, — начинает Рёмен, но его речь обрывается недовольным взглядом Юджи. Он вполне мог бы поставить их обоих на колени и заставить извиняться и Рёмен не уверен, что не стал бы.       — Так-то твой брат предложил забыть все обиды…       — Мой брат придурок, — с укоризной отвечает Юджи и всё равно гладит по волосам не без нежности. Он встает и прикосновение исчезает, Рёмен без зависти смотрит на то, как Юджи подходит к Сатору, прикладывая ладонь к его щеке. — И ты тоже придурок, как бы я тебя не любил.       — Только не соситесь при мне, — Рёмен пытается отвернуться, перевернуться на другой бок, но замирает, когда тошнота вновь подкрадывается к горлу. — Иначе я прям тут рыгать начну.       Его брат закатывает глаза.       — Спать вместе будете, — оглашает Юджи и они вдвоем смотрят на него с возмущением. — Я вас в таком виде ни на одну кровать не пущу. Уж уместитесь как-нибудь на диване вдвоем.       — Издеваешься, — Рёмен силится поднять гудящую голову с дивана — всё тут же взрывается и он, ненавидя это дерьмо, ложится обратно. — Я уж лучше где-нибудь на улице валяться буду, обоссаный, чем спать с ним.       — Согласен, — мрачно отзывается Годжо, отрывая ладонь от лица. — Поеду обратно в академию.       И накал страстей тухнет под гневным взглядом Юджи. Ладно, они два сильных и серьезных мага, которые вполне могли бы уничтожить этот мир вдвоем, было бы желание, но становятся беспомощными подростками, когда близкий им обоим человек корит их за проступки.              …              — Итадори, ты можешь отвернуть свою рожу в другую сторону? И так тошнит, так ещё ты со своим жутким рылом.       — Спи и любуйся, Сатору, может я тебе даже приснюсь этой ночью.       Годжо кашляет. Диван, так-то, достаточно просторный для двоих, он разложил здесь не одну девочку когда-то, так что, спать можно было и по разным углам, но не тогда, когда вы две рамы и в итоге упираетесь друг в друга плечом. Спорить с Юджи было бесполезно — они и не решались, какая-то тупая любовь мешала сказать резкое слово, обрывая чужую речь. Ладно, не девочки, как-нибудь переживут. Даже если вы два закоренелых идиота, которые с семнадцати лет пытаются натянуть друг другу глаз на жопу.       Юджи напичкал их каким-то гелем, залил по литру воды внутрь и оставил тазик возле дивана и скрылся на втором этаже. Его пьяный мозг генерирует идеи, ворошит давние воспоминания и он вдруг говорит:       — Я считаю это новая стадия отношений: ты, я — этот диван, — он зубоскалит и почти разочаровывается, не встречая никакой ответной реакции. — А когда ты вообще пидором умудрился стать? Я был уверен, что ты втихую дрочишь на Утахиме.       — Пиздец ты выбрал тему для разговора.       — Семейный интерес — я же должен знать все причины, по которым мой младший брат так тебя обожает.       — У него и спроси.       — Он говорит, цитирую, — Рёмен прочистил горло, имитируя интонацию Юджи. — «Он честный, добрый и очень заботливый»! И каждый раз когда я это слышу, мне хочется подавиться чем-нибудь. В каком месте он увидел тебя «честным, добрым и заботливым»? Ты же гандон.       — Ты тоже гандон, — беззлобно отозвался Годжо, махая рукой. — Но он почему-то считает тебя «любящим и искренним».       Он горько усмехается, проводя ладонью по вспотевшему лбу. Воняло потом, рыготней и перегаром.       — Юджи золото, — говорит Рёмен, не подбирая слова. Позволяет пьяному потоку речи просто литься изо рта. — Единственный человек, которого я реально люблю и за которого я готов убить вообще всех.       — Поэтому и ведешь себя как мразь, — его воротит от понимающего тона, но ничего не говорит. — Очевидно, боишься.       — Посмотрел бы на тебя, если б у тебя был младший брат, с которым бы я начал встречаться.       — Я бы тебя убил.       И хоть в чем-то они наконец-то сходятся.       — Женишься на нем?       — Когда повзрослеет — почему нет?       — Действительно, почему, — Рёмен морщится. — До сих пор не верю во всю эту «любовь», честное слово. Какой-то бред.       — Как же ты меня уже заебал с этим, — он гыкает. Годжо редко матерился, и от того слышать подобное заявление было ещё более уморительно. — Люблю я его, Итадори. Хочешь клятву? Хоть на крови проси — только отвали уже со своей паранойей.       Он поглядел в белый затылок и закряхтев, повернулся к нему спиной, подсовывая руку под подушку. — Ладно, совет да любовь, Годжо.