***
Он грустно улыбнулся, соскальзывая взглядом на тонкие губы и представляя, как если бы сейчас он сидел в другом месте и напротив него был не семнадцати, а почти тридцатилетний Сатору. Он бы даже мог злиться на него, мог бы проклинать всеми существующими и обидными фразами, только бы это было реальностью — той, которую он помнит и знает. Конечно, можно убеждать себя бесконечно долго, что этот и «его» Сатору — один и тот же человек, и это будет правдой. Но это не то, к чему он привык, это… просто другое. Не хуже и не лучше — это другое, — это человек, которого он не знает, которого видит второй или третий раз в жизни, встречая до этого лишь на старых фотографиях с выпуска. Это какое-то противоречивое чувство: это и нежность — потому что молодой Сатору очарователен и уже сейчас имеет зачатки того характера, к которому Юджи привык, все те же черты лица, только чуть более острые, те же тонкие губы, белые волосы, прямой нос, но глаза — абсолютно другие. Другие и по цвету, другие по выражению — в них нет столько холодного одиночества, нет стального рассудка, нет и любви. Только ребячество, озорство и высокомерие, пусть больше и показательное, чем натуральное; это и опасение — это незнакомый человек, не тот, которого он знает и он достаточно наслышан о том, что в прошлом — десять лет назад — Сатору был самым настоящим придурком, которого еще стоило поискать. Ему не пришло в голову ничего лучше, кроме как поспешно отшутиться и сбежать. Придумал какую-то глупую причину и быстро ретировался, оставляя недоумевающих Сугуру и Годжо в том коридоре. Не знал, что ему делать, кого искать и кого просить о помощи — директора? Юджи обыскал каждый кабинет, расспрашивал у незнакомых людей, боясь произнести лишнее слово, пока ему не ответили, безразлично пожав плечами — ты имеешь в виду учителя? Он уехал, в академии его нет, будет через неделю. Судорожно представлял, что уже смог изменить всей этой стычкой: что, если того будущего, которое он помнил — уже нет? Уныние накатило на него тяжелой волной, когда окончательно выбившись из сил, растерянный и ничего не понимающий — Юджи осел в пустом классе в самом углу и просто надеялся проторчать тут вдали от чужих глаз. Есть ли в этом времени хоть кто-то, кто смог бы ему помочь? Все учителя, которых он знает, пока еще были подростками, угроза, которая преследовала его в реальном мире — еще даже не существовала. Была раскидана по Японии, облеплена полоской печати и присутствовала лишь в памяти некоторых людей. И он уже был морально убит, когда в коридоре мелькнули белые волосы, за застекленными стенами класса. Юджи просто надеялся, что сможет избежать этого — никаких контактов, быть тише, туше, незаметней и не привлекать лишнего внимания. И поэтому ему хочется провалиться сквозь землю, когда заметив его, Сатору шелудиво улыбается, отодвигая дверь. — Впервые вижу, чтобы первокурсники так рвались учиться во время каникул. И Юджи игнорирует его, делает вид, что не замечает, отворачиваясь к окну и неловко пряча рожу за распухшей ладонью: он смыл кровь и теперь кисть украшали фиолетовые пятна, тянущиеся до самого запястье. И конечно же, молодой Сатору Годжо, вместо того чтобы оставить его в покое, тащит с соседней парты стул, присаживаясь напротив и нахально улыбаясь. — Ну и? — Что?.. — непонимающе отозвался Юджи. Ему было почти больно смотреть на него, потому что десять лет — это много. Ему самому в это время было всего семь или… восемь? Его уже воспитывал дедушка, уже не забирал после школы, позволяя целый час после уроков провозиться с одноклассниками, играя на школьном поле. Он еще был жив. Они жили в Сендае, в потрепанном старостью доме и всё было хорошо. Юджи сглатывает тоскливое и горькое чувство, опускает на стол дрожащие руки, сцепляя их вместе. Сатору сопровождает его действия вскинутой бровью. — Ты меня реально боишься что ли? — С чего ты это взял? Он косится на его дрожащие ладони и Юджи улыбается, пытаясь унять дрожь. — Нервы шалят. Всё таки первый курс, — добавляет он, выстраивая шаткую и лживую историю в чужой голове. — Непривычно это всё… И снова этот взгляд. Юджи неловко отводит глаза, стараясь не зацикливаться в очередной раз на цвете радужке и лице — таком родном, и таком чужом одновременно — давится повисшим молчанием, ждет, когда Сатору это просто надоест и он уйдет, оставляя его в покое. Чувствует, как синие глаза цепляются взглядом за его волосы, лицо, соскальзывают на подрагивающие руки и он почти готов проводить параллели — насколько же иначе это ощущается, с какой грубостью его взгляд пытаются перехватить, чтобы обратить внимание. — Ладно, мне не в падлу, — звонкий голос рассеялся вокруг него с нахальной интонацией. — Я — Годжо Сатору. Юджи безучастно кивнул. — Рад познакомиться. — Ага, — и вновь молчание, и он слышит, как Сатору отбивает пальцами ритм по парте. Пытается заглянуть ему в лицо и в конце концов раздраженно вздыхает, когда Юджи предпочитает отмалчиваться. — Слушай, я не кусаюсь, если что. Сугуру часто утрирует, не стоит воспринимать каждое его слово всерьез. И он понимает, что Сатору всего лишь хочет узнать его имя. — Юджи, — говорит он, ничего не добавляя. — Просто Юджи. Сатору кисло улыбается, наверняка прочитывая в его словах несуществующее высокомерие — только имя, конечно. — Выглядишь как дерьмо, «Просто-Юджи», — он лыбится, ничуть не переживая о сказанном. — Не то чтобы мне есть дело, конечно — старик любит тащить в это место потерянных со всего света и тому подобное, поэтому уже не удивляюсь, но ты выглядишь как тот самый школьник, которого за углом избивают одноклассники. Сыграл на чужой жалости? И эта сладкая улыбка, словно Сатору ему сейчас признался в какой-то любви, а не унизил. — Ты же сказал, что тебе нет дела до этого. — Интерес сильнее, — он легкомысленно пожал плечами. — Впервые вижу, чтобы первокурсники были такими испуганными. Да и не часто они ко мне на руки падают. Юджи горько усмехается, сжимая ладони друг в друге. Знал бы Сатору, что в будущем «упасть ему на руки» будет почти что самым целомудренным из всего, что эти руки будут делать; он окидывает Сатору коротким взглядом — тот развалился по стулу, закинув одну руку за спинку и вытянув другую вдоль парты, совершенно нагло проникая в его личное пространство. И улыбался, наклонив голову набок. — Вероятно, я просто не очень вписываюсь во все это… И он замирает, представляет, что вместо острых черт видит перед собой родные, что глаза — яркие и такие светлые, излучающие спокойствие и любовь, что тонкие губы — рождают нежную улыбку. Что Сатору перед ним — выше, шире в плечах и тянет руку через стол, чтобы просто успокоить, сбавляя давление бесконечной границы. Что это не форма академии, а привычная черная куртка, это не круглые очки, а мягкая черная повязка. Осталось ли хоть что-то из этого в будущем? — Господи, только не ной, — Сатору морщится, искажая лицо в раздраженном выражении и Юджи поспешно опускает глаза. — Терпеть не могу, когда первокурсники жалуются на какую-то бессмысленную херню. И будь это на десять лет позже, его бы непременно задели эти слова — он бы возмутился, спросил: за что такое отношение и всё такое, но сейчас он лишь изумленно усмехается, качая головой. — Господи… Ты правда такой же придурок, как и говорил. — Чё? — Сатору изогнул бровь, с еще большим усердием хватаясь за черты его лица. — Я тебя впервые в жизни вижу. — Я просто… Прости, — невпопад отвечает он, морщась от накатившей головной боли. — Ты прав, у меня проблемы. — Да собственно, как и у всех в этом месте. Психически здоровые сюда не попадают, здесь каждый второй какой-нибудь несчастный со своей психотравмой. — Кроме тебя, разумеется? — Мне повезло больше, чем остальным, — он самодовольно улыбнулся, щелкнув лицом. — Красивый, умный, сильный. — И скромный, — добавил Юджи. — А главное — очень тактичный. — Кому нужна эта скромность, если можно говорить честно и без ужимок. — Вежливость всё еще существует? Хотя после слов «выглядишь как дерьмо», я уже не так в этом уверен. И Сатору смеется, почесывая кончик носа. Мягко и в то же время громко, отчего Юджи не сдерживает идиотской улыбки. Он знает этот смех. — Не обижайся, я просто говорю то, что вижу. — В твоем духе, — и он рад, что Сатору пропускает очередную компрометирующую фразу мимо ушей, отвлекаясь на зазвонивший мобильный. Тот самый, в желтом корпусе, который Юджи однажды будет держать в своих руках, разглядывая каждое фото. — Что, утолил любопытство и уже уходишь? — Прости, — отвечает он с наигранной вежливостью, поднимаясь со стула. — Нарисовались дела поинтереснее несчастных первокурсников. Но я еще доебусь, так что не расслабляйся. — И за что мне такое внимание? Только потому что я свалился тебе на руки? Не волнуйся, тебе не обязательно носиться вокруг меня, — это звучит почти как флирт. И он откровенно теряется, когда Сатору тянется за его спину, опирается на стул и наклоняется так близко, что чужое дыхание касается его переносицы. Он видит, как мерцают светлым пламенем глаза за темными линзами и это не тот легкомысленный взгляд, что был мгновение назад — серьезный и предостерегающий. — Я просто хочу знать, какого черта значит: «в твоем духе», — эти слова рассыпаются по его виску и Юджи молится, чтобы его покрасневшие щеки Сатору воспринял за стыд, а не за глупое смущение. Он отстраняется, расплывается в лукавой улыбке и разгладив форму, скрывается за дверьми класса. Пиздец. Юджи едва не задыхается, с трудом вспоминая, как вообще дышать. Паника и такое сильное смущение, что он ощущает жар с собственных щек — он прячет лицо за руками, потому что будь он проклят, но это был его Сатору. На одну жалкую секунду, с огнем в глазах и вкрадчивым тоном.***
Он лежал, прижавшись спиной к его груди, млел под прикосновениями, в его руках, что обнимали поперек живота, пока Юджи листал старые фотки на его древнем мобильном. Внезапная фиксация на потенциальных фотографиях молодого Сатору заставила его выдрать из рук Нанами старую зарядку, сбивчиво отблагодарить и зарядить дохлый аккумулятор на несчастные пару процентов. Это был предел его древнего мобильного. Развалившись на диване в общий выходной, чувствуя, как Сатору умиротворенно дышит в его волосы, обнимая со всех сторон — он листал все, до чего мог дотянуться: старые переписки, контакты, папки с видео и фотографиями, цеплялся взглядом за знакомые лица. На большинстве из них: молодые Нанами и Шоко, Такума, Мэй Мэй и учитель Иори из киотской академии. Среди всех этих лиц, мелькало еще одно, которое Юджи не мог вспомнить. — А это… — он ткнул пальцем в мобильный, коротко оглядываясь. — Сугуру. — Отлично, мне это ничего не дает. Сатору вздохнул, прижимаясь губами за его ухом. — Друг мой из академии. Учились вместе. Юджи кивнул. Сугуру был почти на каждой фотке: улыбался, показывал средний палец в камеру, задирал голову закатив глаза и перекинув руку через плечо Сатору. Выглядел больше серьезно, чем нахально — это лицо Сатору было искажено практически на каждой фотке в какой-то уродливой комичной гримасе, Сугуру же как нацепил на себя выражение глубокой безмятежности и похуизма с самых первых фоток, таким и оставался на последних, разве что, в глазах стало больше апатии. — И где он сейчас? Я его ни разу не видел. Сатору за спиной грузно выдохнул в его волосы, сжал крепче и ничего не ответил. Юджи и так все понял, сочувственно касаясь руки на своем животе — он отлично знает эту реакцию, когда речь заходит о ком-то, кого уже нет в живых. Кто умер, оставив после себя только болезненные воспоминания на старом мобильном. — Прости… Он?.. — и тут же прикусывает язык, понимая, что, возможно, это жестокий и неприятный вопрос. Некоторые вещи должны затеряться в памяти и не всплывать на поверхность, и судя по реакции, Сатору именно этого и хотел. Но он отвечает, проводя носом вдоль его затылка и отлично понимая, что Юджи хотел спросить: — Придурком он был. — Еще большим, чем ты? — он неловко улыбается, просто надеясь разрядить тяжелый разговор нелепым вопросом. — Выглядит так, будто он пинал детей после уроков. И Сатору тихо смеется, обнимая его крепче. — Это было моей прерогативой. Его делом было думать, моим — делать. — Дуэт, значит. Тот самый лучший друг, да? — Лучший, — соглашается он. — И единственный. — Заебал уже чвякать-хуякать. — Юджи поспешно обернулся на раздраженный голос. — Весь день эту херню жуешь, блять, уже бесит. Выплюнь. И чавкающий звук жвачки раздался в унисон с обреченным вздохом. Гето и Сатору распластались по скамейке в тени дерева: расстегнутые куртки, запрокинутые на спинку головы и разговор настолько вялый, что он с трудом различал во всем этом невнятном бубнеже смысл. Он тут же затерялся, умыкнул за деревянный столб коридора, что вел на улицу, не желая становиться объектом чужого внимания — после того случая в классе, он не был готов в очередной раз сталкиваться с Сатору. Он чувствовал себя настолько неловко, что хотелось просто вырвать себе язык и выдавить смущение из-под кожи — наверное, он полчаса просидел только в попытках унять собственное волнение, из раза в раз прокручивая произошедшее. Как не синие, а голубые глаза впиваются в его лицо; не нахальный и звонкий, а тяжелый и серьезный голос прокатывается дыханием по его щеке. Он винил во всем собственную реакцию, не мог реагировать иначе, даже если это был такой — наглый и дерзкий Сатору. Сатору, который еще даже не представляет, как круто изменится его жизнь и что однажды таким голосом он будет шептать ему далеко не угрозы. Юджи вжал голову в плечи и надеялся, что так остался незаметной тенью едва мелькнувшей под палящим солнцем. — Ну так не бесись. — А может ты просто не будешь чавкать как тварь? — Жарко, — протянул Сатору и всё равно чавкнул, нарочно громко, отчего раздражение Гето вылилось в очередной вздох. Юджи не видел, но слышал шелест ткани и как что-то проехалось по каменной дорожке. — Ещё пацан этот, новенький который. — Пацан? — и он слышал, как раздражение сменилось снисходительной интонацией. — Что ты ему уже наговорил? — Ничего. Сказал, чтобы за языком следил и всё-такое. Он аж покраснел. Громкий ржач Сугуру раздался следом за неуверенной интонацией Сатору. Юджи различил во всем этом недовольный голос и возню, словно Гето рисковал вот-вот оказался скинутым со скамейки. — Чё ты угараешь? — Ты кошмаришь какого-то мальчика, Сатору, которому нравишься — тебе не стыдно? — Ну так мне же на него наплевать, — Юджи недовольно поджал губы, вслушиваясь в этот легкомысленный ответ. Очередное «если бы Сатору знал» пронеслось в его голове беспомощным напоминанием. — О-о, сколько раз я это «наплевать» уже слышал. Девственности ты тоже лишился через «наплевать», если судить по рассказам. Я так и не понял, она была проституткой или всё-таки из стриптизершей? — Блять, Сугуру, как же ты достал… — Сколько ей лет было? Постоянно забываю… — Ты задрачиваешь меня этим вопросом уже целый год! По несколько раз в месяц — запомнить не можешь? — Просто когда я представляю тебя с тридцатилетней женщиной, у меня моментально отшибает память, — Гето гыкнул, ехидно посмеиваясь. — Даже будь я женщиной, Сатору, я бы тебе ни за что в жизни не дал, а тут — старая стриптизерша. — У нее были клевые сиськи. — Девственность на сиськи не меняют. А если бы она тебе букет оставила и у тебя бы отвалился член? — Я ни о чем не жалею. — А вот чужие нежные уши — наверняка. Долго еще будешь подслушивать, Юджи? Он дергается, когда слышит свое имя. Почти что с грохотом падает, тут же подбирается, неловко ударясь о торчащую раму локтем и вываливаясь из своего укрытия. Видит, как Сугуру хитро улыбается и с какой скукой на него смотрит Сатору, поверх темных очков. Понимает, что они с самого начала знали о его присутствии и устроили всё это идиотское шоу ради его реакции — к их сожалению, Юджи уже был наслышан о любовных похождениях Сатору Годжо и что спеси на чужих словах было больше, чем правды. Юджи сходит со ступеней с показательным безразличием, словно и не слышал всего, что здесь было только что озвучено. — А я тебе говорил, — Гето, широко зевнув, закинул руки за голову. — Ты первокурсников как магнитом манишь. — Что поделать, не каждый день есть возможность получить мой автограф. Сугуру закатил глаза, а Юджи скрестил руки на груди — такая беспомощная попытка защититься, не влезая во всю эту срачку. Эти двое, конечно, стоили друг друга — придурок и придурок побольше. Он не знал Гето Сугуру при жизни, знал лишь через призму каких-то упоминаний вскользь: тяжелая ситуация, что произойдёт в будущем, предательство, разрыв дружбы, но если опускать это все, Сатору отзывался о нем со светлой тоской, как о воспоминании о чем-то хорошем, но таком далеком, что приятные образы почти размылись в его памяти. Единственный лучший друг и близкий человек, которого Сатору считал равным себе. Слушает, как Сатору щелкает жвачкой во рту и поспешно хватается за первое, что приходит в голову, чувствуя на себе ехидный взгляд синих глаз. — Я мимо проходил. — Видишь, — Гето толкнул Годжо локтем, даже не глядя на него. — Он уже оправдывается. — Тебе помочь чем-то, Просто-Юджи? — Попроще, Сатору, попроще. — Чем обязаны такой честью, таинственный первокурсник? — и он издевательски посмеивается, когда Юджи хмурится, искривляя губы. — Достаточно вежливо или мне еще и поклониться надо? — Он в ужасе. — Ты в ужасе, Юджи? Он, определено, был в ужасе. Даже Тодо со своей настойчивой дружбой не ковырял его с таким усердием, как эти двое. Даже Сатору — его Сатору, — когда ловил какую-то крайнюю степень озорства и веселья, не выносил его своим напором за долю секунды. То было дружелюбно, весело и заразительно, а это — просто издевательство. Издевательство в принципе над ним, со всей этой идиотской ситуацией, прошлым, молодыми Сатору и Гето, от которых просто не скроешься. Ему почти поплохело — он представил, как если бы действительно был их одногруппником, если бы слушал это каждый день на протяжении трех лет и это хуже вечно злой Нобары и апатичного Фушигуры. Юджи невесело улыбнулся, обращая язвительный взгляд к Сатору. — Исполняешь обещанное? Гето заинтересованно приоткрыл один глаз, поглядывая на них. — Что ты ему уже наобещал? — Что буду доебываться, конечно, — и улыбнулся так довольно и дерзко, стреляя в сторону глазами поверх очков. — Каждый приходящий первокурсник должен через это пройти. — Дразнить людей не хорошо, Сатору. — А кто мне запретит? — Он такой противный, потому что Масамичи нет в академии, — поясняет ему Гето, вновь любезно улыбаясь. — Обычно он так себя не ведет, так что, не напрягайся, Юджи. Не укусит. — Да не то чтобы я… — А че у тебя за полоски на лице, кстати? — Сатору перебивает его, сгибается, упираясь локтями в колени и глумливо улыбается. — Для устрашения и уверенности? Если бы этот Сатору знал, что это за полоски, ему не было бы так весело. И Юджи успокаивает поднявшееся раздражение — пониманием, что ему не за что злиться. Просто это молодой Сатору. Это как диагноз. — Вторая пара глаз, — он миролюбиво улыбается, подмечая на их лицах иронию. — Почти как шесть, но только четыре. Сугуру присвистнул, однако Сатору выглядел напряженным. Наверняка отлично отделял шутку от правды и теперь его заботило само упоминание. — Языкастый, — в конце концов, он пожимает плечами, возвращая себе безмятежный вид. — Далеко пойдет. — Мы же закрыли прием в наш «Клуб Ублюдков». — Он не ублюдок, — протянул Сатору, качнув ногой. — Слишком нежный для ублюдка, но потенциал есть. — Уже прицениваешься? Юджи вскинул бровь. — Слушайте, — они перевели на него общий любопытный взгляд, широко улыбаясь. — Всё это очень интересно, конечно… Я не собирался подслушивать, я просто шел мимо, ладно? Не моя проблема, что вы обитаете в каждом углу. — А ты нас избегаешь? Или просто боишься? — Я никого не боюсь. — У-у, — пропел Гето, сочувствующе покачав головой. — Зря ты это сказал, Юджи. С этого всё и начинается. — В смысле?***
Это почти очаровательно. Он наблюдает, как Сатору, подавившись своим нахальным тоном, вдруг замолкает, широко распахнув синие глаза. Как он, секунду назад такой самоуверенный и довольный его смущением — теряется сам, отводя взгляд. Сатору, который отводит взгляд. Если это не его личная победа во всем этом бреду и его сейчас не выплюнет обратно на десять лет вперед, то Юджи плохо старается. Или же просто отчаялся — не искал лишних слов, не утаивал, горько листая фотографии на собственном мобильном. Сидя однажды с Сатору он просматривал фотографии прошлого, сидя в прошлом — он листал фотографии из будущего. Настолько фантастично, думает он, что если бы к нему попал диск с таким фильмом, это было бы всяко интереснее, чем все части «Назад в будущее». — Чушь, — он чешет затылок, пряча глаза за очками и Юджи не пытается сдержать улыбку. — Ну то есть… Да. — Что «да»? Я ничего не говорил. Сатору цокает языком и просто отмахивается, но Юджи видит. Видит его собственное смущение и как покрываются слабым румянцем бледные щеки. Если бы он так просто мог смутить Сатору из будущего, он бы прибегал к этому неловкому флирту чаще, чем обычно. Он — манерный, в край наглый, бесцеремонный, настолько самоуверенный, что по нему можно писать статьи по повышению самооценки. Считается ли вообще за измену то, что он сидит и выводит молодого Годжо на смущение, просто мягко улыбаясь? Просто потому что прибывать в этом состоянии глубоко уныния становится почти физически больно — он дождется, когда приедет директор-пока-учитель, выпалит все залпом и они вместе что-нибудь придумают, просто что потому что Сатору сейчас — еще не настолько силен, чтобы помочь разобраться с его проблемой. — Откуда ты вообще взялся? — Сатору, явно не желая уступать в своем смущении, поддается ближе, опирается острыми локтями на стол между ними и наклоняет голову — и вновь эти рассыпавшиеся волосы, темный взгляд через линзы и лукавая улыбка. — Пока что, кроме Просто-Юджи, мне нихера о тебе неизвестно. — А тебе так нужно что-то знать обо мне? Или это продолжение того самого любопытства? — Оно самое, — любезно соглашается он. — Мы находим какого-то малолетнего испуганного пацана посреди коридора в крови, тот сбегает, потом выдает какие-то приколы, словно знает, кто мы такие — звучит подозрительно. — «Малолетний», — Юджи весело фыркает, подпирая подбородок ладонью. — Да я не намного-то и младше тебя. — Тебе на вид лет пятнадцать. — Мне семнадцать. И он видит, как за темными линзами мерцает интерес. — Всего на год младше. Что насчет остального? — Я из Сендая. Мне семнадцать и меня зовут Юджи. — Слышал. А фамилия? — Тебе она все равно ничего не даст, Сатору, — он пробует его имя на вкус, словно в первый раз. Сатору — который на десять лет младше и дерзит за глаза. И Юджи ловит себя на том, что ведет себя мило больше по привычке, не до конца разделяя образы из двух времен в своей голове. Потому что если перед ним сидит Сатору — он уже смотрит на него влюбленным взглядом, даже если это был такой наглый… «учитель Годжо». Называть фамилию не хотелось лишь из-за какого-то остаточного чувства риска всё разрушить. — И нет смысла вносить меня в несуществующий список подозреваемых. Я не собираюсь ничего вытворять. — Первый признак того, что человек затеял херню — он говорит, что не затеял херню. И Юджи весело смеется, прикрывая глаза ладонью, когда Сатору пытается звучать почти угрожающе. Это не было тем привычным ледяным тоном или тяжелым взглядом из-под белых ресниц — это была максимум неуклюжая попытка смутить, вскинув брови и расплывшись в косой ироничной улыбке. — Выглядит так, будто ты заигрываешь со мной. — Я не пидор. — Да, я это уже слышал. И он недоуменно разводит руками, глядя на Юджи уже раздраженным, нежели любопытным взглядом. — Попробуй проверить голову на досуге, а то выглядит так, будто у тебя какие-то голоса в голове и ты рандомно вбрасываешь какой-то бред. «Уже слышал», «как ты и говорил», «в твоем духе» — я точно уверен, что вижу тебя впервые в жизни. Я бы… запомнил. «Я бы запомнил» звучит так показательно, что Юджи чувствует собственное смущение на щеках. — Я просто… — Юджи изображает неясный жест, пытаясь вычленить правильные слова из всего того потока мыслей в его голове. — Много о тебе слышал, скажем так. — Не знал, что я уже стал звездой в Сендае. — Ты пока многого о себе не знаешь, — и вот уже сложно остановиться. Понимает, что его веселье воспринимается Сатору скорее за попытку агрессии и еще большую подозрительность, пытается успокоиться, взять себя в руки, чтобы не разгонять. Просто перспектива, что ему придется драться с ним — не выглядит такой уж безоблачной. Сатору не просто так мнит себя и Гето сильнейшими, как он уже слышал — Сатору констатирует факты и от него не убудет, переломать ему руки, едва драка начнется. — Ты прав, — дергано соглашается он, пряча улыбку. — Это всего лишь голоса в голове, схожу с ума понемногу. И он видит, как эти тонкие губы расплываются в веселой улыбке. — Семнадцатилетний, из Сендая и с шизой в голове. — Звучит… загадочно? — По-моему, это ты со мной заигрываешь, — и ему хотелось бы ответить, что, нет, заигрывал он год назад, а сейчас уже все серьезно. Да только не хотелось выглядеть еще более глупо во всей этой ситуации. Потому и пожимает плечами, ничего не отвечая. — Понравился? — Нет, — «нет», а голос звучит мягко. — Не понравился. Наглый, напыщенный и высокомерный. — Это только часть моих лучших качеств. — Я тогда боюсь спросить, что входит в список «худших». — О таком только после первого свидания рассказывают. — Так ты же «не пидор». — Так я и не говорю, что у тебя есть шансы узнать. — Какая жалость. И он понимает, что уже откровенно флиртует. Находит себя на согнутых локтях, подпирая подбородок, Сатору — в такой же позе напротив, и одергивает себя, тут же сбивчиво выдыхая, и отстраняясь. На секунду ему показалось, что за окном не две тысячи восьмой, что глаза напротив — ярко-голубые и что там даже есть любовь. Сатору разочарованно вскидывает брови. — Ну, в общем-то… Не воспринимай всерьез все мои доебы. — И не собирался, — Юджи отводит взгляд, складывая руки на своих коленях. — Ты всегда был таким, оно и понятно. — «Всегда»? Юджи прикусил губу, переводя взгляд обратно на окно. Это было странно. День за казался бесконечным, словно солнце стояло в зените уже больше суток. Он не чувствовал голода, не чувствовал усталости и его не клонило в сон — лишь жуткий зной пробирался под куртку, облизывая кожу языками пота. Куда бы он не пошел — повсюду были эти двое. Люди с незнакомыми лицами не обращали на него внимания, сколько бы он не пытался найти Шоко — она отсутствовала, по словам некоторых — «до вечера», но это «до вечера» длилось уже больше десяти часов на таймере мобильного. Пытался найти Нанами — его тоже нет и тоже до вечера. И он надеялся, что это просто чья-то техника, что его засосало в какой-то день сурка и вот-вот это всё закончится, прошлое растворится, юное лицо вытянется, глаза посветлеют и предвзятый взгляд сменится на родной нахальный. Сатору был просто повсюду. Один или в компании Гето, бессмысленно слоняющийся или весело ржущий в чужой компании. Сидящим в общей комнате и в тот же момент — идущий по коридору, с перекинутой через плечо сумкой. Словно это всё было какой-то созданной иллюзией, в которую прописали гипертрофированное существование одного единственного человека. Он даже пытался договориться до Сукуны, раздраконить собственную голову, чтобы убедиться, но не было привычного шума и галдежа в мыслях. Словно его черепная коробка была девственно пуста; синяки на руке болели, голова периодически взрывалась жуткой головной болью, когда он пытался докопаться до происходящего. Пространство академии словно искажалось под его воздействием, он шел комнаты — выходил во двор, шел со двора — выходил прямиком в столовую, не попадая в коридор. И это не было прошлым по настоящему, как будто проекция, выдранные из чужой памяти воспоминания, в которые его закинуло после того удара. Он сменил время на телефоне, глядя на часы в классе. И когда собственный мобильный уже показывал полночь — солнце все еще стояло в зените, выжигая землю. Пытался разрушить технику или то, чем это являлось, но пространство отвергало любое его воздействие — стены не рушились, незнакомые люди, которых он пытался хотя бы толкнуть — не обращали на это никакого внимания. И Юджи чувствовал, что такими темпами просто сойдет с ума. Поэтому, когда в очередной раз наткнулся на Сатору — не стал сбегать, усаживаясь за один стол и мило улыбаясь. — Всегда.***
— Охуеть. Юджи нервно улыбается, когда Сатору едва не утыкается носом в его мобильный, листая всю его галерею. Назвал его мажором, глядя на сенсорный телефон — такие сейчас стоили настолько дорого, что даже если продашь жопу, то все равно не хватит, а теперь — просто залипал в его экран. Юджи просто надеялся, что давно почистил то ничтожное количество непристойных фото и он не станет причиной чужого и внезапного спермотоксикоза. Фотографии с его Сатору, где они вместе, вчетвером с Нобарой и Мегуми, где Сатору — взрослый, высокий, с повязкой на глазах, весело улыбался, прижимаясь щекой к виску Юджи. Он ловит неясное дежавю от всего происходящего, вспоминает, как сам так сидел однажды, ковыряясь в старом мобильном Сатору. Знал о каждой непристойной переписке и что тот втихую пускает слюни по брюнеткам с прямой челкой и большой грудью. — Это что ли… Юджи только пожимает плечами, когда в него впивается ошарашенный взгляд Годжо. Тот натянул очки на макушку, от чего челка зачесалась со лба, смотрел в яркий экран и лишь слегка болезненно щурился, когда контрастная картинка ударяла по глазам. Синие, не ясно-голубые. — Ладно, допустим, — Сатору пихает ему обратно в руки мобильный, морщится, словно пытался собрать все свои мысли воедино, но почувствовав поражение, испускает глубокий страдальческий стон, накрывая голову руками. — Сука, нет, не допустим… Что вообще должно произойти в моей жизни, чтобы я начал трахаться с парнем? Юджи хочется ответить: половое созревание, но удерживает себя от столь идиотского замечания. — Я ниче не понимаю. Если это, — он ткнул пальцем в его телефон. — «Будущее» и ты — тоже из «будущего». Тогда за каким хреном ты оказался здесь и показываешь мне это все? Ты же буквально рушишь всё: вся эта Теория Хаоса и так далее. — Я не знаю… Я не… — он смотрит на свой мобильный. Он вообще не помнит, чтобы доставал его, чтобы ему в голову принципе приходила мысль, поделиться с Сатору фотографиями. Он не собирался этого делать. И это чувство, словно он на мгновение полностью утратил контроль, пробивает его крупной дрожью. Смотрит на свои запястья под рукавами — и там нет черных полос. Это как будто какой-то абсурдный сон. Ужасно реальный и осязаемый. — Ты в порядке? Он тяжело дышит, смотрит в синие глаза, блуждая взглядом по лицу и сжимает свой телефон в ладони. — По-моему я реально схожу с ума… И головная боль такая сильная, словно ему пробило висок камнем. Сатору неловко отводит глаза, когда видит его слезы. Юджи беспомощно шмыгает носом, утирает сопли кулаком, склоняя голову. Просто хотелось, чтобы все это наконец закончилось, чтобы все прекратилось, чтобы его выплюнуло обратно в его время, чтобы не было этого гнетущего ощущения жуткого одиночества. Здесь нет никого, кого он знает, с кем был бы близок и мог просто поговорить — да, здесь были люди, с которыми он познакомится в будущем, которые станут взрослее и опытнее, которые не будут зацикливаться на своих подростковых проблемах, но сейчас — все они всего лишь незнакомцы, которые понятия не имеют о его существовании. Даже Сатору — как бы он не пытался убедить себя в том, что это он, это было бессмысленно. Потому что между ними не было связи, не было дружбы и тех самых отношений учитель-ученик. Одно лишь непонимание и раздражение в чужом голосе. Не любовь, а наглое любопытство. Отсутствие всего, что было так ему дорого. Мегуми… Сатору пока даже не в курсе, кто такой Мегуми, Тоджи Фушигуро и что произойдет дальше, наверное, через пару недель или месяцев. — Да ладно, че ты… И его смешит одна попытка успокоить. Сатору неуклюже закидывает руку ему за плечо, тянет за шею, притягивая ближе. Это даже не объятия, это словно какое-то одолжение. — Придумаем че-нибудь, не реви. — Ого, — он горько усмехается, размазывая слезы по лицу рукавом куртки. — Ты кажется говорил, что тебе нет дела. — Сейчас будет очень тупо сказать, — после этих фоток — что мне нет дела. Конечно, Сатору не повелся бы если б он просто показал ему какие-то идиотские фотки. Фотошоп уже существовал и все такое, а сравнивать его с человеком в повязке, даже с такими белыми волосами, и глазами — яркими, яркими, не достаточный аргумент. Он просто заранее выпалил все, что успел изучить в Сатору за эти два года отношений. Всё, что он знает или о чем мог догадываться, умолчал лишь о некотором, но после слов о той технике, которую он втихую ото всех развивал, сарказм в чужом взгляде сменился на изумление. Сатору попросил больше доказательств и тогда Юджи дал ему телефон — вот как он оказался в его руках — листал галерею, сообщения, какие-то короткие видео, что были сняты в каком-то веселом и радостном порыве. Там, его Сатору, так же озорно улыбался, смотрел голубыми глазами в камеру и на секунду скрывался за картинкой — слышался звук поцелуя и как их общий теплый смех растворяется по пустой столовой. Сатору смотрел на все это с видом глубинного ужаса, тер переносицу, задевая очки и листал дальше. Это уже не был тот издевательский тон. Он, словно бы, пытался осознать все запечатленное на камере — сам факт, а не бредовую идею про прошлое-будущее. Юджи изначально переживал о том, как вообще все это путешествие во времени будет объяснять, но, оказывается, в мире магов это никогда не было чем-то удивительно парадоксальным. — И мы типа прям вместе будем? — Типа прям, — повторяет Юджи, грустно улыбаясь. — И ты будешь не таким уж и придурком, как сейчас. — Удивительно. Он видит, как Сатору сплевывает эту чертову жвачку за их спины, прокатывая челюсть. Тот продолжает, скосив на него неуверенный взгляд: — И это будет через десять лет? — Юджи только кивает. — И что еще произойдет за эти десять лет? Помимо того, что я начну встречаться с подростком. Юджи смеется, закрывая лицо руками. Не потому что это смущало или еще что-то — просто Сатору выдергивал из памяти моменты, к которым он хотел вернуться прямо сейчас, забывая обо всем этом. — Много, Сатору, очень много. — А Гето? — Не знаю, — врёт он. — Никогда не спрашивал о нём. Сатору молчит. Вновь пытается перехватить его взгляд, глядя в лицо и Юджи чувствует, как его ладонь накрывают чужие пальцы. И это не та нежность, к которой он привык, это слишком аккуратное прикосновение, слишком целомудренное, почти невинное. Такое подростковое, думает он — наверняка, Сатору так же ощущал все его прикосновения в будущем. Неуклюжие, неловкие, но полные безграничной ласки, которую Юджи вкладывал в каждый жест. Он сжимает ладонь Сатору в своей, цепляясь за это ощущение. — Наверное, я даже могу понять самого себя из будущего. — Зато отзываешься о нынешнем себе весьма красноречиво, — он усмехается, вспоминая родной веселый голос. — «Я был малолетним идиотом». — Значит я малолетний идиот, — признает Сатору, снисходительно улыбаясь и стаскивает очки с переносицы. — Даже поцеловать тебя хочется, чтобы проверить. — Не надо меня целовать. Это не одно и то же. — Я буквально тот, кого ты будешь любить в будущем. — Ты просто хочешь убедиться, что кто-то сходит по тебе с ума дольше пары дней, — Юджи сам отстраняется, выпутывая пальцы из тонкой руки. — Упиваешься самолюбием, короче. — Черт, — Сатору изумленно смеется, не отрывая от него взгляда. — Ты и правда отлично меня знаешь. — Изучил за полтора года.***
Сатору сжимает его ладонь в своей, прикасаясь губами к мягкой коже. Тяжело вздыхает, морщится, потому что после двух бессонных ночей голова отказывалась соображать — он провел больше суток в больнице, мечась между разными палатами, со справками и документами, что несет ответственность за всех троих и едва сдерживаясь, чтобы не изойти жуткой вонью на всех этих идиотов врачей с их бюрократией. Знал, что раздражает их ничуть не меньше и тем не менее все равно наседал, требуя постоянного контроля, чтоб они, мать их, спали в этих палатах, наблюдая за состоянием каждого. Мегуми и Нобара быстро пришли в себя — их слегка потрепало, слабые растяжения, небольшие ушибы, но в целом они хорошо держались. Отмахивались на вопросы о самочувствии, просили что-то принести и только взволнованно поджимали губы, когда речь заходила о Юджи. Сильное сотрясение, удар об стену и трещина в кости правой руки. Последнее было не так страшно — заживет, куда денется — починят кость, вытянут смещение магией, будто ничего и не было, но когда следом о словах о сотрясении прозвучало «кома», тошнотворный холод занял всё место в груди. Проклятый совет с их заданиями, ублюдки-маразматики которые только и делали, как искали новый способов всковырнуть Юджи. Идиоты просто не понимают, что он устроит, если Юджи погибнет. Думают, что они мирно разойдутся и обо всем забудут, они даже не пытаются прикинуть своим опухшим мозгом, что от их Совета ни черта после этого не останется. И будет прав, потому что нет мерзотней человека, готового убить подростка даже после того, как его казнь была отсрочена на неопределенное время. Но что самое отвратительное — он ведь одобрил это задание. Едва взглянул на отчет о возможном проклятии — сильно спешил, нужно было ехать в другой город и оставить свой детский сад на чужое попечение на пару дней — подписал, не найдя в тексте ни единого упоминания о чем-то, что могло бы представлять угрозу и сел на поезд до Киото. Просто чтобы ночью подорваться от внезапного звонка мобильного, едва уронив голову на подушку, выслушать Нанами, который не исходил на говно, как бывало обычно, а начал с какой-то светской херни, спрашивая про: спишь-ешь-дрочишь? И если даже Нанами, обычно не страдающий всей этой историей про «начало издалека», на минуту замолчал, пытаясь подобрать слова… Сатору уже через час был в Токио, еще через пару минут — вышагивал быстрым шагом по коридору больницы, пытаясь отвязаться от идиотки-медсестры, приставшей к нему со своим халатом. — Ты здесь собираешься торчать, пока он не очнется? — Сатору оторвал гудящую голову от постели Юджи. Он сидел, согнувшись в три погибели и согревая холодные пальцы своим дыханием — с нежностью гладил покрытое синяками запястье, сбитые костяшки под слоем бинта. Просто чтобы Юджи чувствовал, что не один — он здесь, он рядом и защитит его, если кому-то придет в голову довести начатое до конца; Нанами стоял в дверях в больничном халате и с каким-то набитым пластиковым пакетом. — Хотя, можешь не отвечать. Остальным уже получше, я разговаривал с Кугисаки — рвется на свободу. Сатору кивнул. Нанами должен был присмотреть за ними в его отсутствие, и как бы он не хотел, просто не мог в чем-то его винить. Сатору бы и сам, если бы никуда не ехал, позволил им с этим разобраться без его помощи — ничего сложного, простое изгнание. Возможно, им пришлось бы где-то поднапрячься, но это не был особый или хотя бы первый класс. По описанию речь шла максимум о третьем. С натяжкой исключительно для красоты. Он зацепился усталым взглядом за его цветастый галстук, поморщился, когда Нанами на кой-то черт отдернул занавески и яркий свет ударил по неприкрытым тканью глазам. От дикой усталости и сухости хотелось уже просто выколоть себе глазницы, чтоб все погрузилось во мрак, чтобы его мозг хотя бы на секунду отключился, не цепляясь за мрачные образы в голове и это чертово слово. Кома, чертова кома. — Ты бы хоть съездил и душ принял, — Сатору хочет ответить что-нибудь гадкое, послать Нанами далекой на хуй, но тот прерывает его, бросая в руки пакет. — Но я понял, что тебя отсюда в ближайшие дни не вытащить, и притащил тебе хоть какие-то вещи. Смотрит на свои тряпки и кривится, когда оттягивает воротник рубашки и вдыхает. Расстегивает верхние пуговицы ватными пальцами, медленно моргает, вперившись взглядом в ладонь Юджи. Нанами присаживается на диван у окна, закидывает руки на спинку и тяжело выдыхает: — Я виноват, Годжо. Я должен был приглядеть за ними, а в итоге притащил их в больницу. — Ты умеешь устраивать сюрпризы, — отвечает он, стягивая пропахшую потом рубашку и надевая на себя обычную футболку. Раздраженно вздыхает, чувствуя, как трещит узкая в плечах ткань. Смотрит на Нанами, но тот только пожимает плечами. — У вас бардак в шкафу, взял первое, что попалось. В конце концов, натягивает на себя свою, чистую и не вонючую одежду, заталкивая пакет под кровать. Трет зудящие глаза, чувствуя себя так, словно заталкивает куски стекла под веки, понимает, что этой идиотской рефлексии все равно не избежать. — Я просто убью их. И ему не нужно уточнять, Нанами кивает. — Остынь, может, это просто какая-то ошибка. — Они хотели, чтобы это случилось, — он говорит, указывая пальцем в сторону Юджи, в сторону двери палаты, где дальше по коридору, в других комнатах лежали Нобара с Мегуми, покрытые синяками и царапинами с ног до головы. — Потому что никак не могут удержать свое шило в жопе. — У тебя паранойя, Сатору. Никому нет нужды убивать Кугисаки или Фушигуро, как минимум. Юджи просто попал под сильный удар, на его месте мог быть кто угодно из них. — И какое удивительное совпадение, что под удар попал именно он. — Ты… — Нанами одергивает себя, сбавляя резкий тон до понимающего. — В тебе сейчас говорят чувства, а не рассудок, Годжо. Успокойся, мы разберемся, как так вышло. Я разберусь. — Разберешься. Конечно, Нанами — разберись. И скажи мне потом, что я был не прав. Нанами напряженно отмалчивается, прокатывает подушечки пальцев друг по другу, глядя даже не на него, а на Юджи. На его бледное и покрытое синяками лицо, на прозрачные трубки что тянутся от его рук, на тонкие провода из-под больничной рубашки. На монитор, который впервые не раздражал своим писком — пульс в шестьдесят ударов в минуту. Сколько он таких видел, сколько раз вглядывался во все эти мониторы и измерения раньше. По сравнению с тем, что он видел — с Юджи все хорошо. Он дышит, у него нормально бьется сердце, только руки практически ледяные и кончики пальцев подрагивают. Зайдя сюда впервые после услышанного, уже разобравшись с Мегуми и Нобарой, отвязавшись от врачей, ему казалось, что это какая-то абсурдная картина из ночного кошмара. Он уезжал и целовал мягкие губы, ехидно улыбался в поцелуй, когда Юджи пытался затянуть его обратно в комнату, поправляя задравшуюся футболку. Смотрел так сурово и смущенно, словно Сатору совершил что-то развратное, расцеловав и просто сбежав из постели. — Кто вообще так поступает? — возмущался Юджи, изо всех сил пытаясь затянуть его обратно. Сатору стоял не шевелясь и широко улыбаясь на все эти попытки. — Разложил, расцеловал — и теперь уходишь. Совесть есть? Он мягко улыбался, заглядывая в карие глаза и пытался игнорировать абсурдное волнение внутри, скидывая все на волю разыгравшегося возбуждения. А потом стоял в дверях этой чертовой палаты, слушая писк аппаратуры. Губы, которые он целовал меньше суток назад — были сбиты и покрыты засохшей кровью, на любимом и нежном лице расплывался черный синяк, руки, что тянули его назад в комнату — покрытые ссадинами и темными пятнами. — Я уверен, что с ним все будет нормально, — слышать от Нанами поддержку почти удивительно, и будь Сатору в относительно нормальном состоянии, то непременно бы оценил этот щедрый жест. — Удар был не настолько сильный, чтобы ты сейчас сидел здесь и… И он надеется, что договорить Нанами не дает исключительно чувство такта или еще какая-нибудь херня, а не потому что проглоченные слова могут заиметь свой вес. Он не задумываясь берет ладонь Юджи в свою — Нанами давно был в курсе, был слишком насмотренным, чтобы не замечать всего того конфетно-букетного, что между ними происходит. Выслушал в свое время целую речь по обвинению в педофилии, растлении и еще какой-то чуши, потом он успокоился, сказал, это в принципе не его дело и красноречиво добавил, чтобы «не обижал мальчика». Он согревает пальцами его ладонь, растирает бледную кожу, переводя уставший взгляд на золотую осень за окном. — Я просто взял и подписал это чертово задание. Почувствовал на себе кислый взгляд и так же улыбнулся, косо растягивая губы. — Ты не мог знать, Годжо. Ты параноик, а не всевидящий. — Справедливо, — поморщился он, протирая зудящие глаза. — Главное, что никто не умер. Понимает, что пытается убедить себя в этом. Чувствует, как пальцы в его ладони сжимают руку. Бросает косой взгляд на Юджи, не ожидая увидеть там в принципе чего-то и ощущает такой силы облегчение, что просто не сдерживает глубокого вздоха. Как весь тот тревожный холод, свернувшийся внутри, наконец рассеивается, расплываясь теплом по груди. Больно видеть синяки на родном лице, больно видеть его покрасневшие глаза, но так хорошо — в принципе видеть их открытыми. — Ты уже так повзрослел?.. Сатору не понимает к чему это должно быть сказано и может лишь улыбнуться, сжимая его слабую руку. — У меня точно прибавилось седых волос. И Юджи слабо смеется, болезненно, но счастливо.