Небо и земля

      Юджи завороженно улыбался, глядя на него.       — И куда ты такой красивый собрался?..       «Красивый» это слабо сказано. Сонный, растрепанный, в помятой футболке и пижамных штанах, шаркающий босыми пятками по полу — Сатору выглядел как образ из уютного сна. Красивый в своей непосредственности, такой домашний, родной, каким он видел его непростительно редко и каждый раз — сердце замирало в груди от осознания того, что всё это принадлежит его взгляду.       Сатору непонимающе посмотрел на него, сонно щурясь и потирая голубые глаза. Такой нежный!.. Юджи понимал, откуда берутся все эти гипертрофированые реакции умиления — посмотрите на него: такой нежный, милый, родной и любимый. В мягком утреннем свете летнего солнца, в теплых лучах из окна чужой квартиры, в которой они жили уже два месяца, со дня летних каникул. Жили, спали, ели и с чистой совестью ленились, иногда не выходя отсюда целыми днями. После сезона дождей началась невыносимая жара и если в Сендае июль был мягким и ветреным, то в Токио это было подобие включенной духовки, в которую засунули целый город. Спасались под кондиционером или вентилятором, пили холодный чай и с жалостью наблюдали за людьми, снующими по улице в поисках тенька. Даже с включенным кондиционером спать под одеялом было невыносимо жарко — то и дело хотелось просто раздеться догола и не ощущать себя в подобии железной коробки, которую поставили на огонь. И по большему счету, это было только его проблемой — Сатору куда с большим энтузиазмом кутался в миллион слоев одежды, теплое одеяло и умиротворенно засыпал, ничуть не страдающий от всей этой жары. Поэтому, глядя на него — в футболке и мягких штанах, Юджи становится почти что жарко и так тепло-тепло от нежности внутри.       — Просто ты мило выглядишь, — наконец признался он, любовно щурясь. — Такой домашний…       — Я каждое утро так выгляжу, — и этот хриплый ото сна голос, который прокатывается в груди влюбленным вздохом. — Нет?..       — Не всегда…       Сатору шаркает пятками до кухонной столешницы, наливает стакан воды и даже движения его чуть заторможенные, легкие и расслабленные. Он просто представил, как однажды будет видеть подобное каждое утро, а не пару раз в год во время летних каникул — когда-нибудь они переберутся сюда насовсем, не будут по глупому прятаться в учительском крыле академии и их отношения перерастут во что-то более… серьезное? Хотя едва ли то, что между ними происходит, можно назвать чем-то несерьезным — Юджи не с чем сравнивать, но он уверен, что когда вы начинаете жить вместе и делить быт, то это как минимум говорит о том, что всё на подходе к тому, чтобы стать серьезным; он глотает прохладный чай из кружки, наблюдая за Сатору — как он отставляет пустой стакан, тянет руки, потягиваясь и довольно выдыхая. И Юджи не сдерживается — тянет свои руки в ответ, когда он проходит мимо, почесывая затылок, наверняка выглядит глупо и сентиментально, с мягким смехом затягивая его в свои объятия под кондиционер.       — Давно ты встал? — мягкий голос вибрирует на его шее, когда Сатору ложится поверх, обвивая его руками. Слишком большой — его ноги свисают с подлокотника дивана и Юджи находит эту деталь невыносимо прекрасной, приглаживая растрепанные белые пряди.       — Часа два назад… Проснулся от этой жары и сбежал от тебя под кондиционер. Ты как печка под этим одеялом, об тебя обжечься можно.       Сатору тепло усмехается, проводя носом вдоль его шеи.       — Зато представь как тепло со мной спать зимой.       Юджи и не нужно представлять. В отличии от того же снежного и пушистого Сендая, зима в Токио была мокрой и слякотной, неприятной, если говорить совсем уж честно. Но — да, пока за окном всё стынет от холода, у него под одеялом был персональный обогреватель с двумя режимами — согревать руками и согревать поцелуями. И первое время это было удивительно, потому что смотря на Сатору, можно подумать, что у него всегда холодные руки, поцелуи сухие и освежающие, а волосы наверняка должны хотя бы чуть-чуть холодить кончики пальцев… но в итоге это Юджи чаще будил Сатору своими холодными пятками, прижимаясь ступней к горячей икре. Он знал, что это как-то связано с его техникой — Сатору однажды объяснял ему, но настолько в своем стиле, что из всего потока умных объяснений, Юджи понял лишь: «я горячий, потому что в моем мозгу постоянно циркулирует магия». И он как-то не решался попросить остановить это на секунду, выключить фары, которые иногда пугают среди ночи, если Сатору не спит — потому что это такой способ контроля, что-то из последствий пережитого, от которых не избавиться одной просьбой.       И на самом деле, это было одной из причин, почему на это лето они перебрались из академии сюда. Опять ночные кошмары, пробуждения среди ночи, когда их обоих подбрасывало на постели — Сатору резко просыпался, тяжело дышал в кулак, глядя в пространство перед собой и обливаясь ледяным потом. Юджи подскакивал следом от испуга, не понимая, что произошло — прижимал его к себе, целовал в лоб, в щеки, не пытаясь залезть в детали всех этих ночных кошмаров. Успокаивал какими-то глупыми ласковыми фразами, говорил всё, что придет в голову, чтобы Сатору мог зацепиться за его голос, чтобы не прокручивал из раза в раз приснившееся — там было что-то про неизвестную ему девочку по имени Рико, что-то про Сугуру Гето и про невыносимую боль от одиночества; Фушигуро уехал с Кугисаки в её деревню на каникулы и Юджи даже не пытался скрыть своего восторга, глядя на них, да и они больше не играли в клуб тайн: держались за руки, обнимались где-то вдвоем на лавочках, ходили на свидания и он был искренне рад, видя, как его друзья счастливы. Они же перебрались сюда — в пустую квартиру Сатору, которая была покрыта вековым слоем пыли.       И оказавшись здесь впервые, Юджи подумал, что назвать это место домом можно лишь с натяжкой: пусто, пыльно, мебель, которая выглядит слишком новой, хотя ей явно не один год, пара несчастных кружек в шкафу, тарелки, палочки-ложки-вилки, которые как будто никогда не брали в руки. Пустые горшки, в которых никогда не было растений, зашторенные окна с видом на центральную улицу Токио, шкаф всего с несколькими вещами и здесь не было даже зубной щетки или шампуня, хоть чего-то, что делает это место «жилым». Он тогда провел пальцем по обувной полке, собирая миллиметровый слой пыли. Прокатил между эту грязную подушечку и отщелкнул на пол. Сатору предупреждал, что здесь будет пустовато, но он не думал, что дела обстоят настолько плохо — здесь не то что бывали редко, здесь явно бывали раз в год, только чтобы удостовериться, что пыль на полках еще не обрела разум и не превратилась в проклятие.       И пытаясь хоть как-то избавиться от этой тоски в родных глазах, он затеял здесь самый настоящий бум из уюта. Несколько часов драил каждый угол, все эти полки, шкафы — они выкинули горшки, в которых уже завелась жизнь, повесили новые занавески, купили посуду, две зубные щетки. Юджи даже притащил сюда неприхотливое растение, которое нужно поливать всего пару раз в месяц. И пока Сатору периодически уезжал по делам, возвращаясь поздним вечером, вспоминал все, чему успел научиться за время жизни с престарелым человеком. В конце концов, порой людям не так уж много и нужно для того, чтобы не чувствовать себя одинокими — просто чтобы рядом был кто-то, кто всегда выслушает, вкусно накормит и развеселит своей безмятежностью; он купил несколько коробок с фильмами, заприметив под телевизором дисковод, мягко и ненавязчиво раскачивал чужую апатию, которая длилась весь дождливый июнь. Понимающе молчал, когда Сатору требовалось просто побыть наедине с собой и не вникать во всё это веселье, и с нежностью отзывался на теплую улыбку, лез ближе, когда к нему тянули горячие руки, безмолвно прося об утешении и объятиях. И пока за окном бушевали дожди, сверкала молния и раскаты грома прокатывались по всему городу, он штопал чужое обострившееся одиночество красными нитями, без конца напоминал, что: ты не один, я здесь и всегда буду рядом. Потому что Юджи любит его. Потому что невыносимо смотреть, как любимый человек страдает от пожирающих его мыслей, как иногда не спит целыми ночами, а потом бездумно смотрит перед собой, погружаясь в тяжелые воспоминания.       И только когда наконец наступил июль и сезон дождей закончился — всё вернулось на свои места. И именно поэтому, видеть его таким расслабленным и сонным было особенно драгоценно.       — Может, куда-нибудь сходим?       — Нет, — несчастно протянул Юджи, представляя, как будет запекаться под огненным солнцем. — В такую погоду, можем максимум от кондиционера до вентилятора прогуляться.       — А если на свидание позову?       — Я соглашусь, только если это свидание будет на кухне.       Сатору цокнул языком, прижимаясь горячими губами к его коже.       — Мы не будем два месяца просто лежать под кондиционером, Юджи.       — Ну, можешь попробовать меня отсюда вытащить, — он мягко выдохнул, когда Сатору улегся щекой на его грудь, упираясь макушкой в подбородок. Пальцы сами зарылись в белые пряди, аккуратно накручивая и создавая ещё больший беспорядок.— Но вряд ли у тебя получится…       — Тогда кому-то из нас нужно будет сходить в магазин.       — И это будешь ты, — с ласковой улыбкой отозвался Юджи, оставляя благословенный поцелуй в волосах. — Удачи не зажариться, милый мой.       Сатору в ответ на его реплику что-то невнятно пробубнил, довольно покачиваясь с ним на диване. Сам до безумия разнеженный, влюбленный — его тяжело смутить или засмущать. Юджи пробовал не один раз и пришел к выводу, что у Сатору есть иммунитет к подобному, но если вот так открыто проявлять свои чувства и любовь, то из взрослого и целеустремленного мужчины, он превращался в маленького мальчика, который тает от каждого слова. И может это немного самонадеянно, но он верит, что единственный, кому доступен вот такой Сатору. Не нахальный и дерзкий, когда каждое слово сквозит каким-то потаенным унижением, а такой — мягкий, нежный и доверчивый, когда Сатору перестает контролировать всё вокруг и расслабляется в его руках.       — Я когда-нибудь на тебе женюсь, — с удовольствием выдохнул Сатору, когда его пальцы зарылись глубже, оглаживая кожу головы, спускаясь на затылок, мягко массируя твердые мышцы. — Выйдешь за меня?       — Прямо сейчас?       — В принципе. Лет через пять?       — Ну вот и спроси через пять лет.       — Ну я же должен знать, на что мне стоит рассчитывать. А то вдруг у тебя есть причины для отказа и я останусь с разбитым сердцем.       — Да, Сатору, — усмехнулся он, сжимая коленями чужие бока. — У меня масса причин для отказа.       — Например?       — Например, ты хочешь вытащить меня на свидание в такую жару. А ещё в Японии запрещены однополые браки.       — Никто не мешает пожениться там, где это разрешено.       Юджи закатил глаза — без раздражения, просто понимая, что в голове Сатору уже давно выстроен план на эти ближайшие пять лет.       — Я так понимаю, роду Годжо было суждено прерваться на тебе.       И тяжело вздыхает, когда горячие руки забираются под его футболку, забирая себе весь тот приятный холодок, который он успел в себя впитать.       — Я размножаюсь почкованием.       — Не уверен, хочу ли я знать детали…       — В конце концов, гипотетически, — выделил он, наконец вскидывая голову и глядя на Юджи веселым взглядом. И это в корне отличалось от всего, что было в июне, это не тот же уставший и разбитый взгляд, это не поникшее выражение лица. — Мы можем иметь детей.       — Ага. Известный факт, что я могу родить.       — Ты даже представить себе не можешь, Юджи, на что способна магия, — и Юджи едва не согнулся от тяжести, когда Сатору перевернулся, укладываясь на него спиной и с довольным видом обвивая его руки вокруг себя. Секунду назад он не казался ему таким тяжелым… — Если объединить поток проклятой энергии и направить его в определенную часть тела…       Юджи несчастно застонал, пряча лицо в белой макушке.       — У меня каникулы, Сатору, я не хочу слушать лекции. Лучше свидание в пекло, чем лекции… Я не на это рассчитывал, когда начал встречаться с учителем, — и всё равно с нежностью вслушивается в громкий смех, когда Сатору целует его ладонь. — Почкование, дети, магия… Сейчас всего девять утра.       — Твоя вина, что у меня хорошее настроение, — Юджи ловит неясные изменения в его голосе, как веселый и проказливый тон сменяется на серьезный, чувственный и полный… чего-то такого, что он не может распознать сразу. — Спасибо тебе.       И ему не нужно уточнять за что именно он его благодарит. Вновь целует в темечко, прижимаясь к нему всем телом.       — Я всегда здесь, чтобы найти тебя, когда ты теряешься, — очень сентиментально и глупо, но других слов у него просто не находится. — Не благодари меня за такое…       — Не могу, — Сатору запрокидывает голову на его плечо, смотрит снизу-вверх взглядом полным любви. — Раньше… все это длилось кошмарно долго, а с тобой — все изменилось, Юджи. Не помню, когда в последний раз меня так быстро отпускало.       — Месяц — это «быстро»?       — Раньше это могло длиться годами.       И ему становится больно от одного этого знания. Просто представить, что Сатору, который никого не пускает в свою голову и тем более в душу, сходит с ума от всех этих сожалений и боли, которой наполнено его прошлое. Просыпается каждый раз один, пытается успокоить самого себя, пережить момент страдания, который в итоге затягивается на целый год… В такие моменты Юджи отчетливо понимал, что Сатору имел в виду, говоря об одиночестве. Все эти упоминания вскользь, когда он не зацикливался на деталях и просто пожимал плечами, говоря, что иногда бывает сложно. Раз сильнейший, то обязательно и бесстрашный, никто не должен знать, что где-то там, Сатору Годжо медленно сходит с ума, цепляясь за образы в кошмарах и будучи бессильным исправить случившееся. Говорят же, что с большой силой приходит и большая ответственность и это не только про «защитить всех и каждого» это и не давать другим усомниться, что в тебе есть какая-то брешь, которую ты прячешь либо под тканью черной повязки, либо под курткой, скрывая все эти незаживающие шрамы. Все видят его как нечто непоколебимое, бесчувственное, наделяя одним лишь качеством — «он сильный». Но Юджи знает, что за всей этой силой скрывается такой же простой человек, как и все они. С такими же простыми желаниями и приземленными предпочтениями: Сатору не любит шоколад, ему нравятся домашние, а не покупные онигири с лососем, любит какой-то артхаус в кино, предпочитает жару и ненавидит холод, ему нравятся стильные вещи, но большая часть шкафа забита какими-то старыми и потрёпанными футболками со штанами, которые он таскает по дому или в комнате академии. Он любит сладкий химозный кофе в баночках и чёрный чай. Его быстро уносит с одной пиалы саке, он может искренне веселиться с каких-то глупых вещей и быть до того очаровательным, таким милым в эти моменты, что собственное сердце щемит от нежности и заразительного веселья. В один момент это собранный и сосредоточенный человек, а в другой — непосредственный большой ребенок, безмятежный и озорной, который без конца может говорит обо всем на свете, с которым никогда не будет скучно и он вечно найдет для них какую-нибудь авантюру, из которой потом не выберешься без последствий. И ему снятся кошмары. И его иногда пробирает дрожь от волнения и Юджи не единожды чувствовал, как бешено колотится его сердце от нахлынувшей тревоги. Внешне спокоен, а внутри — сгорает от волнения, слабо сжимая ладонь Юджи в своей по ночам.       Юджи искренне хотелось окружить его своей заботой в такие моменты, окутать всей любовью, впадая в крайности и ведя себя до ужаса глупо и романтично. Потому что… из этого и строятся отношения? Когда вы не отворачиваетесь друг от друга, вечно поддерживаете, даже когда натыкаетесь на чужой холод, ищете в себе понимание и необходимые слова или же просто молчите.       И Сатору делал для него то же самое. В те самые моменты, когда будущее казалось слишком беспросветным, мысли о собственной казни, пусть и отсроченной, начинали причинять реальную боль и в такие моменты его воротило от всего вокруг, тошнило от слов и событий, хотелось просто спрятаться, закрыться ото всех и чтобы никто не трогал — Сатору пробыл с ним в каждый из таких разов. Поддерживал, веселил, уверял, что этого никогда не произойдет, прижимал к себе под одеялом крепко-крепко и целовал в лоб, согревал охладевшее от волнения нутро своей улыбкой. Отвлекал всем подряд, тянул подальше из академии на все эти редкие свидания, когда они просто ходили по Токио, а Сатору показывал ему все больше новых мест: красивых закуточков, которые можно найти лишь случайно, тихие и уединенные места, где можно сидеть сцепив руки и прижавшись друг к другу плечом, где вид красивый и загрязненное светом звездное небо кажется темнее обычного; иногда он рыдал от бессилия, от бесконечного трепа в своей голове и что это демоническое радио вечно шепчет о чем-то ужасном, отчего всякий раз хотелось просто исчезнуть на мгновение — и Сатору обнимал его, целовал влажные щеки, отнимал ладони от лица и шептал своим горячим голосом в висок о том, что все хорошо. Это не навсегда, они разберутся с этим, он обязательно что-нибудь придумает и все это закончится. И он никогда не сбегал от проблем, никогда не бросал его разбираться с этим в одиночку. Всегда был рядом, в жесте, в немом присутствии или в слове на экране мобильного.       Так и дополняли друг друга, Сатору цепляется за прошлое, Юджи — трясется перед будущим.       — Ты делаешь мою жизнь счастливой, — нежная улыбка в его голосе заставляет Юджи смущенно фыркнуть. — И я хочу, чтобы ты тоже был счастлив.       — Я счастлив, — он застенчиво улыбается, ощущая косой поцелуй на своих губах. — Просто не тащи меня в жару на улицу и я точно выйду за тебя замуж…       — Ну ради такого можно и пожертвовать одним свиданием.