Полагаю, в голове Мито достаточно четко разделяет своих родителей, не используя при этом имен или других форм слова «папа». Можно было бы, конечно, писать по именам, но мне хотелось передать её восприятие именно таким, каким оно является в её голове. Поэтому здесь масса тавтологий и тому подобных, учитывая формат. Поэтому, для большего удобства, вот шпаргалка.
Папа — Сатору (болд)
Папа — Юджи (курсив)
12 сентября 2020 г.
— Это твой папа, —
он смотрит куда-то поверх, затем камера переключается, и ласковая улыбка контрастирует с голубыми глазами.
Папа весело машет рукой в камеру, улыбается так лучисто, в растянутой футболке и закручивая болты в конструкцию кроватки. — Ты пока совсем маленькая, — и вновь
его нежное лицо. Родные карие глаза, что с любовью смотрят прямо в объектив. Будто бы он знал, что однажды она будет смотреть это видео и так сильно нуждаться в его голосе. — Тебе, наверное… сейчас было бы месяца три или четыре, если бы ты была в моем животе. Но, — он отдаляет камеру, показывает свой плоский живот, проводя поверх футболки, и снова его улыбающееся лицо. — Ты в буквальном смысле в моем сердце. Мы долго думали, как бы тебя назвать и… мне нравится имя Юки, потому что мне кажется, что ты родишься с такими же белыми волосами, но твоему отцу нравится имя «Мито». «Сердце» и «разум» — то есть, гармония, да? —
папа на фоне что-то согласно ответил. — И мы решили, что раз уж ты родишься необычной девочкой — то «Мито» лучшее имя, которое мы можем тебе дать. На самом деле ты уже такая бойкая, — он нежно посмеивается, выходит из комнаты и на секунду его лицо вязнет во мраке коридора, а затем яркие солнечные лучи расплываются по его теплой коже. — Иногда меня прямо бросает в панику, такую сильную, что дышать нечем… И знаешь, это пугало только первое время, когда я узнал, что ты таким образом, как бы растешь внутри моей души. Это такое необъяснимое чувство, которое заставляет тебя чувствовать себя целым. Наш ребенок реагирует на нашу магию и это… удивительно, Мито. Ты еще даже не родилась, мы даже не знаем, как ты будешь выглядеть, но ты уже такая удивительная… Мы так сильно тебя любим…
Он оказался на кухне, задумчиво посмотрел куда-то поверх камеры, легко улыбаясь. Словно представлял ее, пока не рожденную, перед собой. Представлял, как она, маленькая, будет бегать по их дому, озорно смеяться и называть их родителями. Будет держать их за руку, смотреть родными глазами и станет продолжением их жизни однажды. Она, их маленькая дочь, станет самой важной частью их мироздания.
Он такой же, каким она его помнила с тех самых фотографий: совсем молодой, с юным, но счастливым взглядом и эти аккуратные полосочки под его глазами, которых теперь не было. Растрепанные розовые волосы и кожа, наверняка, такая же теплая — сейчас папа был лишь отражением этих воспоминаний. Высокий, с аккуратно зачесанной челкой и как будто черты его лица стали чуть острее. Ему здесь, наверное, лет двадцать. Сейчас ему было почти тридцать два.
— На самом деле, — продолжал он, почёсывая затылок и оглядываясь в поисках чего-то. — Я немного переживаю, как это все будет. Да, пока еще слишком рано что-то говорить и все убеждают меня в том, что переживать не о чем — это будет гораздо легче, чем проходят обычные роды у женщин. Но иногда я правда чувствую себя по настоящему беременным. Твой отец даже запрещает мне есть суши, — сказал он шепотом, глядя в объектив и весело хмурясь. — Но я не уверен, что сырая рыба может как-то повлиять на мою и твою душу. Да, мне иногда не по себе, но я не хожу с животом, чтобы сдувать с меня пылинки и все такое… Я просто хотел записать это, чтобы… ну знаешь, когда ты подрастешь однажды, то наверняка захочешь увидеть, как это все происходило и какими мы были. И что мы были готовы к тебе. Честно, я перечитал массу форумов и… мне не хочется, чтобы ты однажды подумала, будто мы тебя не любим. Возможно, когда ты повзрослеешь и тебе будет чуть меньше, чем мне сейчас, то наверняка будешь думать, будто бы мы никогда не хотели, чтобы ты родилась или… что ты и вовсе нам не нужна, но это не так. Ты нужна нам, даже пока тебя еще нет, Мито. Мы любим тебя и твой папа, — он вдруг весело фыркнул, проводя ладонью по своему лицу. — Это так странно говорить о нем таким образом. Я еще привыкаю к этому, но… я на верном пути! В общем, твой папа так радуется каждому дню, когда ты показываешь себя. Твоя проклятая энергия немного просачивается, и мы оба чувствуем тебя таким образом… Видела бы ты как он улыбается каждый раз, мне кажется, будто я никогда не видел его настолько счастливым. Да… Ну, пока что это все? Мы тебя любим! И если ты слышишь это, то вспоминай об этом каждый раз, если мы будем однажды несправедливыми или грубыми, уже сейчас мы хотим защитить тебя от всего на свете и поверь мне: я и твой папа сделаем все возможное, чтобы ты никогда ни о чем не переживала.
Он вдруг судорожно выдохнул, улыбаясь и поджимая губы. Оперся локтями на стол, отвел взгляд, и она видела, как блестели его карие глаза — от счастья, от неописуемой нежности к своему ребенку, к ней — родной и любимой дочери. Папа, глаза которого горят от счастья и любви, когда он смотрит на неё. Папа, который защитит от всего на свете, который может быть мягким, а в другой момент — с яростью защищать её от нападок учителей и одноклассников, не давая даже и слова сказать в её сторону. Папа, который всегда держал её на руках, даже когда она стала слишком взрослой до этого — дарил её рисунки, когда она рисовала кого-то из семьи Фушигуро, щекотал, целовал в волосы и любил — любит — так сильно, что в этом просто невозможно усомниться. Он настолько прекрасный, что позаботился о её чувствах еще до того, как она появилась на свет.
7 декабря 2020 г.
— Привет, мышонок.
Его нежная улыбка показалась на картинке, выплывая из мрака. Голубые глаза смотрели устало и с любовью поверх камеры. Она никогда не спрашивала, почему вдруг «мышонок». Как будто это обращение было приковано к ней с рождения — такая только для него, маленькая и верткая, пряталась где угодно, за шторами или больших ящиках, когда они играли в прятки. Умудрялась залезть в такие места, о которых они даже не догадывались — папа всегда находил её, а вот она его — почти никогда. И сильно расстраивалась каждый раз, подозревая его в жульничестве. Только потом это прозвище как-то забылось и стало лишь теплым воспоминанием из детства.
— Вы сейчас спите, — нежно и шепотом произнес он, закрывая за собой дверь, ведущую в спальню. — Поэтому, чтобы вас не будить своим внезапным порывом… Твой папа очень устаёт в последнее время. Ты уже не такая маленькая, как была прежде, ты уже… чуть-чуть побольше, поэтому выматываешь его немного сильнее, чем обычно. Но ты не подумай, родная, мы не злимся.
Показалась ее детская, слабый приглушенный свет, оранжевое свечение от ламп и как красиво мандариновые пятна скользят по его лицу, отражаются бликами в голубых глазах и рассыпаются по белым прядям. Он выглядел немного уставшим, но больше всего — счастливым и ласковым. Он уселся в кресло возле ее окна, осмотрел комнату, пробегаясь взглядом по стенам и тепло улыбнулся.
— Я не уверен, что Юджи решит, что тебе можно это показывать, потому что вряд ли дети хотят слышать что-то подобное своих пьяных родителей, но… — он безмятежно усмехнулся, пожимая плечами. — Когда ты станешь старше, возможно, это видео всё-таки попадет в твои руки. Когда тебе будет лет двадцать или чуть побольше… Я никогда не хотел детей, не очень-то и любил их в принципе: много криков, возни, да и вся эта семейная жизнь казалось чужой для меня. Но знаешь, с появлением твоего отца в моей жизни столько всего изменилось, Мито. Я никогда бы и не подумал, что в тридцать лет буду сидеть в детской своей дочери и считать дни до её рождения. Я уже представляю, как нам будет весело со всеми этими документами и опекунством…
Он повернул голову в сторону, зацепился за что-то взглядом, замолчав на пару секунд. Это была та самая детская, которую она почти не помнила — как сильно они оба старались над ней, пытались воссоздать подобие детской мечты, расклеивая звезды на потолке, подбирая ей милые пижамки, — её любимая была та, что с зайчиками — все эти вязаные игрушки, которые были кем-то подарены, забавные ночники, несуразные животные-наклейки возле её колыбельной.
— Я так сильно жду тебя. Просто представляю, как буду держать тебя маленькую на руках, как ты будешь учиться говорить, есть, ходить и мне так сильно хочется стать для тебя самым лучшим… папой. Мои родители никогда мне ни в чем не отказывали, я всегда получал все по щелчку пальцев и, скорее всего, у тебя будет то же самое. Не факт, что твой папа разрешит мне тебя разбаловать до золотых соплей, но мы ему не скажем, ладно? — он тепло и глухо засмеялся, зачесывая белую челку назад. — Я так сильно тебя люблю, мышонок. Когда я чувствую тебя, это… что-то невероятное. Я чувствую часть самого себя в тебе и это доводит до слез, само понимание, что ты — наша любовь по факту. Не просто ребенок ради продолжения рода или чтобы построить какую-то шаблонную ячейку общества. Ты была рождена из любви, Мито. Такое чувство, когда ты любишь человека настолько сильно, что твой любви просто необходимо физическое воплощение. И я никогда не испытывал чего-то подобного с кем-то, кроме твоего папы. Он просто уникальный человек, столько заботы и понимания, и при этом неисчерпаемый запас воли. Если бы не он, кто знает, где бы я сейчас был, мышонок, — он грустно посмотрел в объектив, но это такая светлая тоска, которая возникает при мыслях о чем-то невозможном. — Я жду тебя так сильно, что готов уже отсчитывать дни до твоего появления. У тебя будет все, что ты только попросишь. Даже эти видео — мы не собирались их записывать изначально, но в какой-то момент решили, что это будет необходимо. Все же, мы создаём тебе массу проблем своим решением — у нас не самая обычная семья и наверняка у тебя будут проблемы в школе из-за этого, но ты должна знать, родная, мы всегда будем рядом. С первого твоего дня в этом мире и до самого конца. Ты никогда не будешь чувствовать себя одинокой. Я обещаю тебе.
— Ты чего тут?.. — раздался сонный голос со стороны, и он вскинул глаза, расплываясь в улыбке.
— Разговариваю со своей дочерью.
— Ты можешь поговорить со своей дочерью и в теплой постели, а не здесь.
— А ты…
11 февраля 2021 г.
Родители громко рассмеялись на всю улицу, щуря свои голубо-карие глаза и глядя в объектив. Они весело улыбались, шагая и периодически вскидывая взгляд куда-то поверх. За их спинами огнями переливался ночной Токио и крохотные снежники кружились в ночном небе, усыпанном бликами окон.
— Привет, — пропели они в унисон и вновь засмеялись, поглядывая друг на друга.
Папа, уже чуть выше чужого плеча, влюбленно посмотрел на
него, нежно щурясь. — Я просто хочу задокументировать это: твой папа не дал мне съесть тарелку сашими. И я весь ужин наблюдал как их есть он, а не я. Это преступление, Мито, он считает, что сырая рыба мне навредит.
— Я не считаю, что тебе навредит сырая рыба, — он закатил голубые глаза, улыбаясь. Складки черного пальто свисали с его плеч. — Тебе лучше есть что-то более усваиваемое, учитывая твои панические атаки.
— Это буквально одно и то же, Сатору.
— И что?
— Ничего, — ласково ответил
он. — Мы купили тебе такие милые пижамки, Мито. Никогда бы не подумал, что детские вещи могут доводить до слез — ты будешь такая маленькая!..
И она видит, как блестят его глаза, как бледная ладонь ласково накрывает его щеку и секундный поцелуй мерцает вместе со сбившимся контрастом, когда яркие огни становятся ярче их силуэтов и папа, смущаясь, прячет лицо в меховой воротник.
— Так, нет, это не пойдет в семейный архив ни за что на свете…
3 марта 2021 г.
— Кто это тут у нас? — ласковый голос раздался из-за камеры.
Папа нежно улыбался, хоть этого и не было видно. Его бледная рука коснулась ее — она, маленькая, лежала в родных руках, и две пары карих глаз посмотрели в объектив. — Это наша Мито, — сладко пропел
он. — Это наша маленькая девочка. А это твой папа, — камера поднялась чуть выше.
Папа, смотрел на нее усталыми глазами, но не прекращал тепло улыбаться. Весь растрепанный, в помятой футболке, под тонким одеялом — он всё еще тяжело дышал, прижимал её к себе так аккуратно и трепетно, робко поглаживая кончиками пальцев её пухлую бледную щеку.
Картинка переключилась, и теперь пара блестящих голубых глаз смотрела на в объектив вместе с радостной улыбкой.
— И это тоже твой папа.
Он был таким трогательным и ласковым, просто невозможно, чтобы люди могли быть настолько счастливыми; она мирно покоилась в родных руках, сжав пальчиками белую футболку возле своего лица и раскрыв рот. Белые короткие волосы шапкой накрыли ее макушку.
— Мы тут пытаемся понять, на кого ты больше похожа. Пришли к выводу, что ты моя копия, но глаза у тебя папины, — он приблизил чуть ближе, так, что было видно крохотные крапинки в карей радужке. — Ты такая красивая, просто невыносимо…
— Мы тут уже порыдали, да? — ласково произнес
папа, переводя взгляд с объектива на нее, мягко подталкивая к себе и потираясь кончиком носа об её. — Такая красивая девочка, — и ее рот растянулся в слабой непонимающий улыбке, она захлопала глазами, вытягивая губы. — Наше маленькое солнышко. Да? — она издала слабый звук, и
папа поджал губы, слабо заплакав, прижимая ее к себе.
Из-за камеры послышался прерывистый вздох.
Она отлично помнила это видео, знала его наизусть от начала до конца. В этот же день была сделана её первая в жизни фотография, та самая, где родители держали её на руках, широко улыбаясь и едва не плача. Даже для них это было слишком — выдержать такой сильный трепет. Когда боишься взять её как-то не так, что-то сломать или, не дай бог, сдавить. Она, Мито Годжо, была рождена третьего марта, когда выпал последний весенний снег. И знает по рассказам, как родители не могли отлипнуть от нее ни на секунду, она почти не плакала, была слишком спокойной и не привлекала себе внимание своим плачем — они проводили возле нее каждую секунду, никак не могли налюбоваться и на протяжении целого года не могли говорить ни о чем, кроме нее.
5 декабря 2021 г.
— Па-па, — произнес
он по слогам, лежа с ней на груди. Они лежали в постели, накрытые мягким и большим одеялом в полумраке. Откуда-то со стороны раздавался гомон телевизора и цветастые пятна от сменяющихся картинок скакали по его лицу. Карие глаза смотрели на нее с заботой и любовью, наполняя нежный голос сладкими интонациями. — Скажи «па-па».
Он обернулся к камере, перевел ее внимание и ткнул пальцем в сторону.
— Папа, — и перевел жест на себя. — Па-па.
Она уверенно и стойко молчала, не издавая ни звука и только вертела головой, смотря на них. Засмущалась, обхватила
его маленькими короткими руками, вжимаясь лицом в плечо и ничего не отвечая. Широкая ладонь протянулась из-за края картинки, переливаясь с серебряным кольцом на безымянном пальце и поглаживая ее по спине.
— Мышонок, ну скажи — «папа».
— Слишком много внимания, — протянул
он, целуя ее в макушку. — Стеснительная, на камеру не скажет.
— Я даже знаю, чьи это гены, — беззлобно, с невыносимой нежностью в голосе.
— Мои, — гордо кивнул
папа, улыбаясь. — Претензии будут?
13 января 2022 г.
— Иди к папе, мое солнышко.
Она, неуклюже пошатываясь, выставила перед собой руки. Милая белая пижама с зайчиками, папа, с растрепанными белыми волосами и очками, что удерживали его челку. Он сидел на полу напротив нее, протянув к ней руки и наблюдая, придерживая, когда она опасно накренилась набок, рискуя упасть. Шаг за шагом, аккуратно и в то же время неуклюже, она неровно пошатывалась, делая крохотный шаг к нему навстречу и улыбалась.
— Сатору, ей еще рано ходить, — мягко раздалось из-за камеры. — Она слишком маленькая…
И тем не менее, она стояла — очень неловко, сильно покачиваясь, но стояла, делая неуклюжие шаги навстречу родным рукам.
— Вот так, иди ко мне.
Можно услышать, как они оба задержали дыхание, когда она едва не упала, но тут же вернула равновесие, выпрямляясь и делая широкий шаг, попадая прямо в широкие объятия. Они оба радостно засмеялись, а она непонимающе и испуганно оглянулась по сторонам, не понимая, чем вызвана их реакция.
Папа поднял ее на руки и завалился вместе с ней на спину, трепетно прижимая ее к себе.
— Па-па!..
И все пространство взорвалось радостным возгласом, и картинка размылась от резкого движения.
26 июня 2023 г.
— У меня к тебе много вопросов, Сатору, — сурово прозвучало из-за картинки. Она, маленькая, сидела в пышном желтом платье, с двумя короткими хвостиками и с головы до ног измазанная чем-то красным. Рисунки с маслянистыми красными линиями, испачканное одеяло, руки, лицо и вся одежда. Она весело улыбалась, смотря щенячьим взглядом поверх объектива. Теплая смуглая ладонь аккуратно провела по ее щеке, смазывая красную полосу — она радостно засмеялась, обхватывая его руку маленькими пальчиками, в которых была зажата сломанная красная помада. — Милая, где ты это взяла?
— У папы в ящике, — пробубнила Мито. — Оно красиво пишет, смотри, — и желая доказать, провела маслянистым кончиком по его ладони, оставляя размазанную полосу. — Это как мелочек.
— Давай договоримся, что ты больше не будешь лазить в папин ящик, хорошо?
Послышался шорох, и картинка погасла. Она помнит, что папа в этот момент вытирал её лицо мягкой влажной тряпкой и недовольно смотрел на несмываемые красные пятна, полные едкого пигмента. Это был подарок для госпожи Фушигуро, как она могла вспомнить. Что-то вроде платы за «женские советы» и всё такое — они долго терроризировали её, Шоко и других своих знакомых, выпрашивая знания, которыми они не обладали. Нобара в этом списке была как первая жертва, пострадавшая от постоянных расспросов — и эта дорогая помада была попыткой сгладить острые углы. На самом деле, в папином ящике всегда была настоящая сокровищница — много красивых очков, часы и кольца. Ей нравилось натягивать на себя всё и сразу, тогда ей казалось, что каждая вещь в доме — это новая игрушка или магический предмет, который хранит в себе древнюю силу. Такая… детская непосредственность, а не желание чему-то навредить. Папа отдал ей одну пару своих старых очков — с круглыми черными линзами, за которыми ничего не видно, и ей нравилось так бродить по своей комнате в кромешной тьме, натыкаться на предметы и ощущать это странное и чарующее ощущение потери в пространстве.
И она помнит, как следующим утром,
папа стоял на кухне с едва заметными красными следами на щеке и шее, обижено думая, что ночью он тоже играл с помадой.
12 августа 2023 г.
— Я похожа на папу?
Он мягко рассмеялся, когда Мито повертелась вокруг своей оси. Короткие волосы до плеч были слегка растрепаны, черные круглые очки, спадающие с переносицы и тяжелая куртка академии, полностью скрывала её ноги и топорщилась на полу. Его ладонь с нежностью пригладила её волосы. Она подняла руки — длинные рукава свисали почти до самого пола. Она как маленькое черное приведение, с белой макушкой и большими темными глазами. Практически
его копия, если бы не этот вздернутый кончик носа и карие глаза с черными стрелками ресниц — отличительные черты
папы.
— Ну конечно ты похожа. Посмотри на меня, — она вскинула голову, и от резкого движения очки съехали на кончик носа, являя объективу ореховую кромку глаз. Папа поправил её очки, чуть потуже затянул воротник, чтобы куртка не спадала и закатал длинные рукава, так, что они немного свисали с плеч ворохом темной ткани. Он прильнул к ней, и они вдвоем показались в мерцающей картинке посреди гостиной. Папа прижимался горячей щекой к её лбу и нежно улыбался. Его отросшая розовая челка лишь слегка прикрывала лоб. — Я же просил тебя не лазать по шкафам, Мито?
— Ну я хотела, чтобы ты порадовался, — непринужденно произнесла она, прижимаясь и обнимая его за шею. — Ты грустишь, а теперь улыбаешься…
***
— Это её ОТЕЦ?
Сатору довольно улыбнулся, вышагивая по школьному коридору. Мито только закатила глаза, не отрываясь от своего телефона — окинула его лишь секундным взглядом, когда они прошли мимо сбившейся толпы одноклассниц. Идиоток, которые бесконечно доставали её своими тупыми тычками и… из-за которых его и вызывали в школу. На её лице красовались яркие красные царапины от чужих ногтей, широкий пластырь на лбу и судя по сбивчивому тону, с которым ему позвонила её преподаватель, с другой стороны побои были ничуть не хуже.
— Тебе придется выслушать много чего… — она неловко вжала голову в плечи, когда он посмотрел на неё поверх очков. Вопреки всему — не строго. — Начиная от моих отношений с некоторыми одноклассницами и заканчивая тем, что меня исключили из школьного клуба…
Он весело вскинул брови.
— Понятно. Подробности драки будут?
— Спрашиваешь, — фыркнула она и описала круг своего лица. — Это — не самое страшное, пап. У неё мать ненормальная, так что готовься, сегодня ты узнаешь о нашей семье очень много нового. Как тяжело быть приемной, — иронично и с жалостью проскулила Мито, утирая несуществующие слезы. — Если бы она только знала…
— Если бы она только знала, — кивнул Сатору. Мимо них промыкнула девочка, она, едва взглянув на него, тут же залилась краской, смущенно опуская голову и ускоряя шаг. Мито раздраженно закатила глаза.
— Папу считают моим братом, тебя — моим дядей, потому что ты выглядишь слишком молодо. Это… так бесит.
— Ты из-за этого подралась?
— Да, — Мито пожала плечами, словно не видела в этом какой-то проблемы. — Я не собираюсь сидеть и молча терпеть всю ту чушь, которую они про нас говорят. Как бы да, правды им не скажешь, но не тяжело же догадаться, что я вам родная. Я же… я буквально выгляжу как вы, а они считают, что моя «родная мать» бросила меня и теперь моим воспитанием занимаются какие-то непонятные люди, и что…
Они остановились у двери класса, когда позади раздался визгливый голос.
— Годжо! — они вдвоем оглянулись — девочка, с таким же исцарапанным лицом и фингалом под глазом, направлялась к ним жестким шагом и замерла лишь тогда, когда подняла на него взгляд. Остановилась в паре шагов, хмурясь и не решаясь подойти еще ближе. С черными волосами до плеч и с заляпанной кровью рубашкой, неуютно терла свое запястье. — Дядю своего притащила, да? Лучше бы брата позвала, так у тебя были бы хоть какие-то шансы остаться в школе.
— Это мой отец, идиотка.
За её спиной уже сбилась кучка школьниц, что встречались им по пути, поглядывали на него опасливо и в то же время смущенно, фотографируя исподтишка и издавая восхищенный писк, когда он посмотрел в их сторону. И общий разочарованный вздох раздался следом, когда он зачесал челку со лба, являя им обручальное кольцо на пальце.
— Мне всё равно, — ответила она, так и продолжая стоять на расстоянии пяти метров. — Хоть прадед, я просто надеюсь, что ему в красках расскажут какая ты на самом деле. Тебя же теперь не в один школьный клуб не возьмут — значит, выгонят из школы.
И победно улыбнулась самой себе, вскидывая на него торжествующий взгляд.
— Выгонят обеих, — Сатору мило и безмятежно улыбнулся, рывком открывая дверь в класс так, что от резкого движения задрожали стекла. — Заходи, Мито.
Она заправила белую прядку за свое ухо, довольно улыбнулась и отсалютовала однокласснице, заходя в кабинет.
…
— Её исключили.
— Что?! — Юджи аж выронил телефон на ковер, впиваясь в Сатору и Мито непонимающим взглядом. — Что значит «её исключили», Сатору? И что с твоим лицом? — он подошел ближе, мягко подцепил её за подбородок, оглядывая со всех сторон: ссадины, красные полосы, которые уже были едва заметны и покрытые пылью волосы. — Ты же говорил, что там обычная школьная неурядица! Что ты им наговорил?
— Что её одноклассница и её мать — две идиотки, что судят за глаза.
— Боже мой, — Юджи закатил глаза, хлопая себя по лбу. — Ну зачем?
— Зачем ей учиться в школе с такими одноклассницами? — ответил он вопросом на вопрос, стягивая с себя черные туфли. Мито незаметно умыкнула между ними на кухню, небрежно бросая свою обувь на пороге и скидывая сумку на диван. — Найдем ей другую школу и всё.
— Ты понимаешь, как будет сложно найти школу в середине учебного года?
— Пусть не ходит в школу, — и веселился Сатору по одной ему известной причине, впитывая в себя его возмущенный тон. — Пусть в академии учится, там ей гораздо лучше будет.
— В академии, да? В
магической? Мито! — окрикнул Юджи, заметив, как она попыталась скрыться на втором этаже с тарелкой еды. — Сюда иди!
— Не подойду! Это папа устроил, я не просила меня исключать! И вообще — её тоже исключили! Претензии будут?
— Кого «её»?
— Её одноклассницу, с которой она подралась, — Сатору обнял его за плечи, утягивая от входной двери и растянул губы в такой счастливой улыбке, что весь гнев внутри содрогнулся, рискуя тут же рассеяться. — Видел бы ты рожу её матери, Юджи…
— Я вижу твою довольную «рожу», Сатору, и меня это не радует.
— Пап, да всё хорошо!
Он тяжело вздохнул, массируя гудящие виски. Попытался успокоиться, принять это как факт — если Сатору устроил какой-то пиздец в школе, то уже было бессмысленно пытаться что-то исправить. Сатору обнял его за плечи, целуя в щеку и каким-то чудесным образом — это помогает. После всех этих родительских собраний, где их бесконечно пытались упрекнуть в её воспитании, периодических вызовов в школу, проблем с учителями, исключение звучит как благословение свыше… Это он пытался как можно сильнее сгладить все возможные острые углы, договориться с учителями и не бросаться в пекло на родительских собраниях, Сатору же сыпал остроумными оскорблениями и не собирался молча выслушивать, когда им дают свои идиотские и вшивые советы. И, собственно, Юджи тоже начинал грызться со всеми, когда их дочь вскользь называли проблемным ребенком.
— Иди сюда, Мито, — проговорил он уже спокойней, подзывая к себе. Она, запихивая в рот палочками приготовленный ужин, спрыгнула со ступенек и подошла ближе. Он в очередной раз оглядел её лицо, обнял бледные щеки руками и покачал головой. Обнял её, потому что знал, как она ждала этого момента. — Вас просто опасно отправлять в школу вдвоем.
— Опасно было, когда окна вылетели из класса, а это — так, пустяки.
— Окна сделали
что?
И тяжело посмотрел на Сатору, который только отвел взгляд, легкомысленно улыбаясь и почесывая затылок.
***
Он слышал, как внизу хлопнула дверь, затем быстрый звук шагов по лестнице, и вот она уже здесь. Упала рядом, весело хихикая и отплевываясь от своих волос, что белоснежной копной опали на её лицо. Юджи посмотрел на неё снисходительным взглядом, помогая зачесать растрепавшуюся челку. Уже так выросла — совсем не маленькая, а высокая и длинная, в свои семнадцать, она уже была с ним одного роста. То есть, ещё выше, чем он был в
свои семнадцать.
— И короче, я не договорила…
Юджи неловко пожал плечами, пропуская вопрос мимо ушей и не отрывая взгляда от её лица. Это удивительно даже спустя семнадцать лет — подмечать собственные черты лица, как она растет и становится всё больше похожей на них. Когда она была маленькой, то трудно было увидеть такое сильное сходство. Да, белые волосы и карие глаза — куда более говорящие, чем все остальные детали, но теперь, когда она стала чуть постарше и её лицо оформилось в более взрослые черты — он видел собственное лицо и поэтому, немудрено, что в её школе некоторые воспринимали его за старшего брата, а вот Сатору — за отца (или дядю). Почему-то, цвет волос для многих был более говорящим, чем черты лица или глаза. Или же дело было в характере и подростковой манере подвергать сомнению всё вокруг — в этом они с Сатору были ужасно похожи, потому что даже посещая все эти родительские собрания, они не редко выслушивали, что Мито может говорить слишком громко и нахально, пререкаться с учителями и вести себя чересчур вызывающе. Кто-то говорил им, что они её слишком разбаловали и что из-за этого она теперь не видит границ:
вы должны быть строже с ней и не позволять ей так грубо высказывать свою точку зрения. Они же с Сатору считали, что сами разберутся, как им воспитывать своего ребенка и без чужих непрошеных советов. В конце концов… какие родители — такие и дети? Так ведь говорят?
— Вот как ты понял, что любишь папу?
Юджи моргнул, понимая, что абсолютно упустил нить её монолога, погрузившись в свои мысли.
— А к чему этот вопрос?
— Ну, — она неопределенно пожала плечами, поджимая коленки и сильнее закутываясь в широкое одеяло. — Интересно…
И ему знаком этот слабый румянец на щеках. В собственном отражении он видел его столько раз, что ни с чем не спутает. И он мягко усмехается, переворачивается на спину, утопая в мягкой подушке.
— Не знаю?
— Ну пап, серьезно.
— Это… внезапно происходит. Ты не осознаешь, когда начинаешь влюбляться в человека. И поэтому, понимаешь, когда уже поздно что-то с этим сделать. Мурашки идут от его голоса, сердце стучит, в горле пересыхает и всё такое.
— Ну слава богу, — он непонимающе посмотрел на неё, когда она облегченно вздохнула. — Раз симптомов аритмии нет, то и переживать не о чем.
И Юджи громко рассмеялся.
— Ты поймешь, когда влюбишься, Мито.
— Надеюсь, этого никогда не произойдет.
Он закатил глаза — о, конечно, этот подростковый максимализм. Никогда не влюблюсь, никаких детей, никакой семьи. Конечно, это могло бы быть весомым, если бы на то были причины, но Мито, как и любой другой ребенок, просто стеснялась своих чувств, считая их странными. Как и он когда-то. Как и Сатору. Это, без сомнения, была их дочь. Она же подлезла ближе, прижалась плечом к его плечу, раскинула волосы и белые кончики защекотали его шею и у него от трепета замирает сердце — все эти моменты единения со своим ребенком, когда она тянется к нему, смотрит так боготворяще и любяще, как виснет у него на шее в моменты радости, как плачет ему в плечо, если чем-то сильно расстроена и как просто беспрекословно доверяет, словно она всё та же маленькая девочка, которую они впервые взяли на руки третьего марта. Частичка их души и сердца.
— Когда папа уже вернется?
— На выходных. Скучаешь?
Она согласно кивнула и закатала рукава своей голубой пижамы, разглядывая тонкие запястья.
— Я бы тоже хотела куда-нибудь съездить в другой город. Куда-нибудь в деревню, побродить по всем этим жутким и мистическим лесам, где водится всякая нечисть.
Она была в курсе кто они, чем занимаются и что такое магия. Сама она ею не обладала — такой уж побочный эффект магического зачатия. И тем не менее, всё равно завороженно наблюдала за ними каждый раз — видела проклятья, видела выбросы проклятой энергии и будучи маленькой, постоянно просила показать что-нибудь удивительное. Больше всего ей нравились прятки с Сатору или как Юджи мог поднять её, уже большую, одной рукой, не прилагая каких-то усилий. И Сатору без зазрений совести говорил, что они самые крутые родители, хвастаясь на школьных собраниях тем, что у их дочери есть всё, о чем она может пожелать, пока другие в состоянии лишь трепаться за её спиной. И Юджи никогда бы не подумал, что его дочь будет участвовать в каких-то драках, но, если она возвращалась с пластырем на щеке и с гордым видом вышагивала мимо, сдержать улыбку было сложно. Такая же бойкая, какой и была внутри души еще до рождения.
Конечно, не всё так идеально, как хотелось бы — иногда они ссорятся, иногда доводят её до слез, из-за чего потом чувствуют себя просто отвратительно, пытаясь как угодно загладить свою вину за несправедливые обвинения. Иногда Мито слишком упертая и Юджи прекрасно понимает, что это их воспитание, и всё равно тяжело удержать себя от громкого тона порой. И она могла кусаться одними словами, огрызаться, закатывать глаза на какие-то поучительные реплики, обреченно вздыхать и закрываться в своей комнате на целые сутки, чтобы от нее все отстали. Она могла спорить с Сатору из-за какой мелочи целый час, а потом целый день ходила и обижалась, из-за того, что не смогла выиграть дискуссию. Но никогда не возникало вопроса, что они стали любить её меньше или, что лучше бы на её месте был другой ребенок. Ребенок изменил их жизнь во всех аспектах.
И конечно, иногда приходится чем-то жертвовать, но взамен ты получаешь гораздо больше. В каком-то смысле, они чувствовали, что готовы умереть, если что-то случится, так как их жизнь уже продолжается в их дочери. Может, это и звучит слишком депрессивно, но иначе это ощущение просто не обозначить.
Её желание так и остается без ответа, поэтому Мито пихает его в бок, весело щурясь — совсем в его манере.
— Мне, кстати, недавно сказали, мол, почему ты совсем не похожа на своих родителей и…
— Кто тебе такое сказал? — Юджи нахмурился, глядя на неё, наклонив голову.
— Не важно. Знаешь, что я ответила? Посмотри на мои волосы и глаза, придурок — я их копия, — изобразила грациозный и напыщенный жест, тепло рассмеявшись. — Больше вопросов не возникало.
— Действительно, придурок.
Он обнял её, завел руку за её узкие плечи и поцеловал в белоснежную макушку, прижимаясь к ней щекой.
— И я знаю, что ты пытаешься уломать меня, чтобы не идти в школу.
И судя по тому, как она тяжело вздохнула — оказался полностью прав.
***
Юджи млеет, когда Сатору прижимается к нему губами, опуская ладони чуть ниже поясницы. Судорожно выдыхает, неосознанно прижимаясь бедрами ближе и пытаясь усилить прикосновение — подхватывает губы, давится широким поцелуем и тихонько стонет, когда сильные руки сжимают его бедра.
— Сатору, что ты…
— Тише, — звучит ему в ответ и Юджи кажется, будто оно находится в печке. Так горячо и жарко от его прикосновений, дыхание учащается, и тоска по всем этим жадным прикосновениям отражается на его щеках слабым румянцем. — Пока Мито спит…
И тяжело даже устоять на ногах, когда его ладонь пробирается за резинку пижамных штанов с трусами, прикасается к обнаженной коже — Юджи утыкается губами в его плечо, чтобы не звучать слишком громко. Вообще-то, он встал пораньше чтобы приготовить завтрак, а в итоге, они находятся в шаговой опасности от того, чтобы устроить непристойное зрелище прямо на кухне. Обычно, Мито встает ближе к обеду в выходные, когда после ночного бодрствования засыпает ближе к утру и… Боже, как же ему хорошо. Он ведет дрожащей ладонью вдоль крепкой груди, собирая складки футболки, лезет под пояс штанов, обхватывая его мягкий член, ловит десятки поцелуев в щеку и висок, и невнятно мычит, когда Сатору проводит пальцами между ягодиц.
— Подожди… — он пытается отстраниться, упирается ладонями в его плечи, но сил, чтобы оттолкнуться нету. Просто давит без сил, прижимаясь щекой к его подбородку и жмурится от каждого ощущения, уже забыв, когда в последний раз они вообще оказывались в интимной обстановке. Дом — академия — дом. Выходные — чтобы отдохнуть, будни — чтобы работать, в последние две недели, на это всё просто не было времени. — Сатору, подожди… Не здесь же.
И это весомое предостережение, потому что здесь не запереть дверь и не накрыться одеялом, если уж так случится. И всё равно не в состоянии вынуть его руки из штанов, вытащить свою собственную, прекращая ласкать его и собирать тяжелые вздохи в волосы. Неосознанно поддается ближе к рукам, проклинает Сатору с сотню раз за такой внезапный порыв — и что ему делать? Оттолкнуть или притянуть ближе? Поддаться желанию или послушать голос разума? Упускает момент, когда штаны соскальзывают на бедра, а футболка оказывается задранной до лопаток. Мычит в пытливый поцелуй, слабо сжимает пальцы вокруг возбужденного члена в ладони, оттягивает нежную кожу, давит на головку большим пальцем, раскатывая капельки смазки. В голове одно, а тело хочет и делает совершенно другое. Без смазки и две недели без близости… это даже звучит как аттракцион для острых ощущений и в этот раз он вкладывает силу в свой жест, упирается ладонью в широкой плечо, пытаясь отстраниться.
— Ты думаешь, я садист?.. — этот возбужденный тон прокатывается по его шее, вместе с тем, как позади раздается знакомый щелчок, и липкая влага холодит кожу между ягодиц.
— Всё предусмотрел, да?..
— Разумеется.
И он привстает на носочки, когда пальцы давят внутрь, чувствует дрожь в коленках и целует — целует его в губы, зарываясь свободной ладонью в белые волосы на затылке. Сатору глотает его тихие стоны, проникает языком, вызывая дрожь по всему телу — заполнен со всех краев, не знает куда поддаться лучше, чтобы усилить все эти ощущения и от дрожи в ногах хочется просто повалиться на пол. Как же это неудобно — сходить с ума в его руках с дрожащими коленями, когда пальцы аккуратно растягивают вход в его тело, оглаживают внутри и он не сдерживает дрожащего стона, стоит ему коснуться глубже — давится, шумит, цепляясь ладонью за его плечи.
— Тише, — вновь повторяет Сатору, с нежностью проводя носом над его бровью. — Иначе мы её точно разбудим…
— И это будет целиком и полностью твоя вина, — парирует Юджи и благодарно выдыхает, когда Сатору разворачивает его спиной, позволяя облокотиться на кухонную столешницу. Ловит задетые куриные яйца, не давая им скатиться в раковину, выгибается в спине и всё же тянется назад — за очередным поцелуем, за каждым нежным и жадным прикосновением, от которых можно задохнуться. — Так что, можешь начинать придумать оправдания. Ей уже не пять лет, чтобы верить в мои «ночные кошмары»…
Вместо губ, Сатору целует его в шею, обнимает, налегая и придерживая за поясницу.
— Обожаю твой строгий тон, — горячо шепчет он, подхватывая губами мягкую после душа кожу.
— Это еще даже не строгий тон, — Юджи ведет бедрами, трется о его член между ягодиц и смотрит с пылающим лицом за свое плечо. — Строгий он будет, если она нас застукает.
И ему тяжело удержаться даже на согнутых локтях, когда он проникает внутрь только головкой. Сбивчиво дышит, прижимается лбом к поверхности, зажимая себе рот одной ладонью и вздрагивает — не от толчка, а от того, что наверху хлопает дверь.
…
— Вы чего?.. — она непонимающе и сонно хмурится, глядя на них через растрепанную белую челку. Юджи, откопав в себе все возможное непринуждение, пожимает плечами, накрывая горячую сковородку с омлетом крышкой. — Вы поссорились?
— Нет, — с мягкой хрипотцой ответил Сатору, сидя за столом и закинув ногу на ногу. И Юджи искренне завидовал его безмятежной улыбке, хоть и сидел весь сжавшись, подперев подбородок ладонью. — Просто… готовим завтрак.
— Вы просто какие-то…
И Юджи принципиально не смотрит в сторону дочери, надеясь, что его пылающее лицо так и останется для нее невидимым. И стоять на дрожащих ногах, не показывая этого — он мог бы гордиться собой в любой другой ситуации. Мито окинула их внимательным взглядом.
— …странные.
— Ты уже почистила зубы? — спрашивает Юджи, не оборачиваясь. Потому что если опустить взгляд ниже пояса, то от стыда можно сгореть на месте. И он радуется тому, что Мито уже привычно и обреченно стонет, явно закатывая глаза. — Чисть и приходи завтракать.
— Да в курсе я, в курсе. Мне не пять лет, ладно? Можно и не напоминать всякий раз.
И Юджи смотрит на Сатору с немым осуждением, когда она исчезает в направлении лестницы, а он выключает плиту. Испытывает огромное желание пройтись лопаткой по его довольному лицу, но вместо этого — кокетливо и мило улыбается, поворачиваясь к нему, с напряженным под штанами членом. Сатору смотрит на него плотоядно, а Юджи, как бы невзначай утирает несуществующий пот краем футболки, демонстрируя обнаженный живот.
— Юджи…
— Если ты очень сильно хочешь загладить свою вину, то приложи все возможные усилия, чтобы прямо сейчас отправить нас в душ.
