Mon amour, mon ami

Снова Приду к тебе — голодный, безоружный, И, брошенный, исчахну под тобой! Уж не добудет меткая стрела Ни зверя горного, ни вольной птицы. Меня кормили вы — теперь же сам я Своею плотью утолю ваш голод, Своей добыче сам добычей став, За кровь ее своей ответив кровью! 950 Софокл, Филоктет.

      Нервная быстрая походка, полная рассеянность в зрачках и отчаянный пессимизм — узнать в этом юноше нынешнего Фрэнсиса сложно. Даже внешний вид воспринимался иначе: в своем пальто с длинными полами, сейчас выглядел совсем не как аристократ, а, скорее, как юнец, стащивший у отца одежду.       Но что сталось с былым Фрэнсисом? В чем кроется причина?       Час назад в общежитие позвонили. После долгих гудков трубку сняла Лора Паувер, дежурившая в это время на кухне. Голос на том конце потребовал Ричарда Пейпена. Лора новенькая, получила свою комнату совсем недавно. Она ещё не знала соседей, что уж какого-то там Ричарда. Тогда голос сообщил, что это неотложное дело, касающееся срочных скорбных известий.       Ричард только вернулся из магазина и едва успел надеть пиджак на вешалку, как к нему пулей ворвалась светловолосая девушка и обрушила на него град несвязных слов. Кажется, нечто вроде: «при смерти», «бедная женщина», «беги», «мне жаль». Попытки узнать, о ком идёт речь, пока его активно толкали к телефону, не увенчались успехом. — Алло? — Наконец-то. Одиссей и то скорей доплыл до Итаки. — Фрэнсис? — удивился Ричард. — Что случилось? Кто умер?       Центральным персонажем в байке, которую Абернати наплел Лоре, была их якобы бабка, которая отдала концы. Обычно Фрэнсис не прибегал к подобным гнусным методам, но, видимо, дело действительно не терпит отлагательств. — Надеюсь, что никто. Лу с тобой?       Услышав отрицательный ответ, из трубки послышалась неразборчивая брань. Ричард засомневался, не чья ли это глупая шутка. Банни, к примеру. Фрэнсис предпочитает крепким словам обращение к старым, сомнительно добрым, богам Олимпа. — Объясни, что стряслось. — Одевайся, я заеду за тобой через десять минут, — прежде чем Ричард успел что-то вставить, послышались гудки.       Какая подлость! Оставить его наедине с пугающими сведениями. Неужто что-то приключилась с Лу?       Фрэнсис соврал: он добрался до Общин за семь минут. Тем не менее в жизни Ричарда это были самые мучительные и напряжённые минуты. Конечно, характер у него не склочный, а нрав не обидчивый, и все же ему до безумия хотелось побурчать на Фрэнсиса за такой поступок. Но стоило его увидеть, как претензии улетучились.       Одна рука на руле, другая массирует переносицу. Одетый всегда с иголочки, он сидел в помятой рубашке, рукава которой небрежно торчали из-под пальто. — Мы договорились с ней вместе пообедать, но она не пришла вовремя, — благо он смиловался над хрупким терпением Ричарда и начал без расспросов. — Она никогда не опаздывает, пунктуальная до гробовой доски. Занятия кончились, в библиотеке её нет, дома тоже. Она исчезла.       Особенность характера Фрэнсиса заключилась в драматизировании. Не нужно иметь дружбу длинной в десять лет, чтобы заметить это. Он частенько утрирует будничные проблемы, доводя их чуть ли не до мирового масштаба, тревожится по пустякам и активно занимается невротизмом.       Ричард предпринимает попытку его приободрить. — Почему сразу исчезла? Может, она с подругами там или зашла в магазин… — Ты действительно не понимаешь? — оскалился тот в ответ. — Она не из тех, кто назначает встречу и не приходит, не предупредив. На то должна быть веская причина.       Учитывая крайнюю взвинченность друга, Ричард не стал спорить, хотя и был не согласен. Лу не назвать ветреной, это чистая правда. Возможно, Фрэнсис чего-то не договаривает. Может, они поругались накануне, и она решила так его наказать? Ему не достает знаний, чтобы утвердить эту версию. Предчувствие и общее впечатление подсказывают, что такое вполне возможно и невозможно в тот же момент. Трудно представить масштаб обиды, чтобы Лу так поступила с самым близким другом.       Фрэнсис громко вздохнул, прижавшись лбом к рулю. Кажется, даже его огненные волосы стали тускнеть. Речь шла вовсе не о проколотой шине или пропущенной паре. Сломай Лу ноготь, он будет переживать, как если бы она сломала целую руку. Конечно, её неожиданная пропажа вызывала тревогу.       Должно быть, это заразно, ибо непоколебимость Ричарда дала трещину, и он поддался унынию, которое источал его товарищ. Если оба захандрят, то пиши пропало. — Поедем в больницу. — Погоди, Фрэнсис. Подумай хорошо, куда она могла бы пойти? Любимое место или то, куда давно хотела сходить? Начались холода, круг сужается…       Он поднял голову и медленно повернулся к нему, будто в дрянном ужастике. Яблоко упало на голову Ньютона. Эврика! Он понял, догадался!       Уже в пути открылся ниспосланный дар мысли. Лу обожает осень. И если люди думают в первую очередь о ярких листьях, празднике урожая и сезоне распродаж, то это совсем не та осень, что у Лу. Дождливые тучи, слякоть, озябшие руки и мрачные дни — то, что большинство презирает, она воспевает. По словам Франсуа, ей ничего не стоит уйти гулять под проливным дождем и в дикий холод. Однако он всегда составлял ей компанию, потому что одна она побаивалась бродить.       Они направляются на место их крайней прогулки. Целесообразней было бы разделиться, но Ричард видел подвешенное состояние друга и не решился отпустить того одного. Взять за руку — и без того откровенный жест даже в безлюдном парке — Ричард не стал рисковать. Но к такому всполошённому Фрэнсису хотелось прикоснуться. Стоит отметить, это далеко не первый порыв. Желание, кажущееся низменным, часто накатывает на него. Но сейчас вроде подходящий случай, друг нуждается в этом. Ладонь падает ему на плечо, притормаживая. Фрэнсис поднимает на него глаза с надеждой, которая угасает, словно свеча от сквозняка. — Послушай, Фрэнсис. Я тоже испытываю беспокойство. И твое состояние заставляет его возрасти. Давай не будем поддаваться панике. Мы найдём её, обещаю.       Называть себя смелым, а уж и того более отчаянным оптимистом, Ричард не стал бы, но ситуация того требует. Несмотря на это, нечто заставило дать обещание. В мыслях сразу пробегает, какое разочарование постигнет Фрэнсиса, если слово не будет сдержано. Придется приложить все усилия, чтобы не увидеть это полное печали и скорби выражение на веснушчатом лице. В конце концов он и сам стал подумывать, куда запропастилась Лу.       Они плечом к плечу бредут по безлюдному осеннему парку. Вокруг стоит неестественная тишина. Краснинка на резных кленовых листьях, чуть отсвечивают теплой желтизной тонкие березы. По радио обещали, что теплым денькам в Вермунте пришёл конец и на следующей неделе выпадет первый снег. Порыв ветра настигает их со спины, резво ударяя Ричарда в неприкрытый затылок. Вечер приносит с собой холод. Нужно поторапливаться. Фрэнсис предлагает разделиться. Говорит, что чуть дальше дорога снова сойдется. Он не дожидается согласия, устремляется пружинисто вперёд, вскоре скрываясь за кустами.       Ричи не знал, просто бежал, надеясь скорее воссоединиться с ним. Теперь боялся за обоих. Хотя, может, Лу уже дома, сидит за книгой, гадая, почему он не подходит к телефону, а её друг до сих пор пропадает где-то. Хотелось, чтобы всё было именно так. Запыхавшись, он доходит до точки встречи. В сумерках разглядеть рыжее солнце не составило труда. Хотя он соврет и скажет, что в первую очередь признал Франсуа по его вязаному шарфу, нежели по прическе.       Пальцы на ногах замерзают, тонкая куртка, привезенная из Калифорнии, не спасает от ледяного дыхания подступающей зимы. Мысленно он подбирает слова, чтобы один из них отправился к телефонной будке, набрал Генри и попросил присоединиться к поискам, как вдруг Фрэнсис тормозит.       Он немигающим взглядом смотрит вдаль, а затем на негнущихся ногах идёт дальше. О, как несчастно выглядит эта картина: убитый закат, страшные и худые ветки деревьев, словно пальцы чудовища стягиваются к одиноким качелям. Лу почти не отличить от статуи, такая же красивая, бледная и холодная. В люльке сидит девочка, которая грустно болтает ногами. Первое, что бросается в глаза, — красный шарф, в который с головой укутана маленькая незнакомка. — Ричи, Франсуа, — дрожащим голосом окликает их девушка и они окончательно убеждаются в своем счастье — нашли. — Лу, какого черта ты здесь? — Ричард косится на друга, который с удивительной и несвойственной пылкостью выпаливает вопрос. — Такие выражения в присутствии леди, — её глаза блестят, но вовсе не от веселья. Опухшие, красные, такие заплаканные, что он тут же жалеет, что не подавился собственным языком.       Пэйпен улавливает намёк и устало припадает к коленям девочки, не заботясь, что запачкается. Ему хочется как можно скорее покинуть это угнетающее и холодное место. — Простите моего грубого друга, мисс, — выдавливая из себя слабую улыбку, он заглядывает в её личико. — Большую часть времени он джентльмен. — Я знаю слова и похуже, — с недетской серьёзностью звучит ответ.       Фрэнсис виновато покрадывает с Лу, осторожно оглаживает сначала одну, затем вторую ладонь. Закоченевшие и такие жесткие, словно сталь. В целом, её вид совсем не рассчитан на такую погоду: берет, легкое пальто, колготки и сапожки. — Но знать — не то же, что и говорить, — находится Ричард, протягивая руку малышке и представляясь. — Позвольте узнать ваше имя. — Мелисса, — ладошка её, как и ожидалось, тоже холодная. — μέλισσα.       Кажется, эта деталь пробуждает в Абернати симпатию к девочке. Хотя ему и сложно чувствовать что-то большее, чем неясную злобу. Ни холод, ни усталость, а именно растущий гнев. Он позволяет себе в очередной грубость: — Если сейчас же не уберемся из этой проклятой дыры, кто-то точно заболеет, — хотя в этот раз она имеет оттенок заботы.       Он резко хватает Лу за руку и тащит за собой к машине, оставляя Мелиссу на Ричарда.       Ужасная дорога и непрогретая машина, где ненавязчивое радио нисколько не спасает положение. Фрэнсис ведёт как обычно, но его резкие движения, как он переключает передачи или выкручивает руль, заставляют тревожно думать, что вот-вот он сорвется, вдавит педаль газа, и они разобьются. Ричард считал главной проблемой пропавшую подругу, но компас вдруг крутануло, и переживания зацикливаются на другом. Это нечто хуже нервозности. Какая-то ненормальная, неудержимая сила. С ураганом по имени Фрэнсис ему ещё не приходилось встречаться.       Автомобиль сердито тормозит у какого-то дрянного кафе. Пустая стоянка, мигающие лампочки, но зато есть таксафон. А ещё горячее кофе и какие-никакие сэндвичи, и это первое, что интересует Ричарда. Он делает заказ, расплачиваясь предусмотрительно всунутым полтинником Фрэнсиса. Сам он выскочил из салона, как сумасшедший, в первые минуты прибытия. На выкрик Ричарда, куда он, ответил, смеясь: «Найти топливо». Смысл довольно-таки очевиден, но он проверил на всякий случай лампочку на приборной панели авто. У них был полный бак. — Почему не пьешь? — адресует он Лу, возвращаясь за стол, ставя поднос с едой. Девушка ладонями обнимает кружку и пытается улыбаться. Выходит ужасно. — А ты попробуй-ка сам, — и он пробует. На вкус будто кто-то стряхивал туда пепел от сигареты, а потом сверху залил кофе. Однако гадость, затопившая горло, отрезвляет.       Мелисса тем временем принялась за сэндвичи. Ест сдержанно, хотя и видно, что девочка голодная. Хоть кому-то повезло с ужином.       Ричард отпивает ещё противной жидкости и подумывает, как более деликатно завести разговор. Кто эта девочка? Почему Лу плакала? Почему не позвонила одному из них? Он прокашливается, решая спросить напрямую. Не хочется, чтобы и это превратилось в ещё одну её тайну.       Но тут Лу поднимается, с противным скрипом отодвигая стул. Треплет волосы Мелиссы, проговаривая заговорщицким тоном: — Дорогая, я отойду ненадолго, а ты пока расскажи Ричи ту историю про банановую рыбку, хорошо? — девочка кивнула, не отвлекаясь от сэндвича.       Парень растерянно ждал пояснений, но сама Лу смотрела куда-то сквозь него, храня молчание. Он обернулся и увидел за стеклом кафе всполошенного Фрэнсиса. Тот уже не был таким диким. Лохматый, с распахнутым настежь пальто, он был похож на бродячего пса. И смотрел так же, одиноко, но с обидой.       Ричард понял и сам удивился, как спокойно принял то, что объяснение случившегося получит один из них. И это не он. Смирился и даже так по-дурацки улыбнулся. Мол, я знал, выбор очевиден. До глупого смешно и жалко, при этом он всё равно продолжает влюбленно смотреть на них обоих.