Mon amour, mon ami

И, словно преступленье, Меня к тебе влечет, Искусанный в смятеньи Вишневый нежный рот. О. Э. Мандельштам «Я наравне с другими…»

      Он целовал обоих. И в награду получил лишь половинку от каждого.       Лу впорхнула в комнату из последних сил, бабочка со сломанным крылом. Не рухнула — упала, как лёгкая пушинка, на пол и залилась слезами.       У Ричарда застыл в горле вопрос, но, слыша нарастающий плач, предпочёл промолчать. Присел рядом, взял осторожно ладонь девушки и ненавязчиво притянул к себе.       Плачет Лу тихо, изредка шмыгая носом. Пальцы сжимают его рубашку, мокрый нос зарывается в плечо. — Почему он не любит меня? — скомкано подает она наконец голос. Пояснения не требуется. Первый и самый очевидный, и он же верный, вариант. Фрэнсис. — Любит, — голос дрогнул и он добавил. — Любит, как никого другого. — Верно, не так, как мужчин.       Какая любовь у Ричарда? К ней или к нему? Нравится ли кто-то ему по-настоящему?       Рэй, подруга Джуди Пуви, говорила как-то, что узнать просто. Нужно спросить себя: есть ли желание? И это, скорее, некая эфемерная тяга, нежели физическая потребность в сексе. Он прикрывает глаза, решая поддаться единственному совету. Он. Простой, но в то же время такой сложный. Она, таинственная незнакомка. Похитительница сердец, но на самом же деле та ещё непоседа.       "О, Могучий Зевс!" — Останься со мной.       Девушка взглянула на него из-под ресниц с капельками слез. Не понимает, о чем речь. А возможно, притворяется. Могла не расслышать или отвергнуть прямой очевидный вариант сказанного. — На сегодня? — Как пожелает твоё сердце.       Лоб хмурится, взгляд приобретает сталь. Она отпрянула, и Ричарду стало холодно. Лу, будто щенок, который только-только нашел приют в непогоду, а его, не давая и лапы отогреть, снова гонят прочь. Однако ведь он, наоборот, гостеприимно приглашает. Почему она так реагирует? — Прости, я не должна была вывалить это на тебя, — Лу поспешно утирает слезы и нос и размазывает влагу по щеке. — Ты теперь чувствуешь какой-то долг перед мной… — Вовсе нет, — он ловит её руку. — Лу, я не умею подбирать моменты и слова. Это не то, что тебе показалось. Я искренне…       Однако он теряет её. Она уже восприняла сказанное, как хотела. Да и чёрт, это и правда звучало, словно из жалости. Почему её обострённые чувства не подсказали, что он говорит всерьёз и от сердца? Неужели невзаимность Фрэнсиса обожгла так сильно? Её эмпатия обуглилась и более не имеет чуткости? — Лу, — произносит до того нежно, будто первое и последнее имя в жизни. — Я хочу ξυζυγέω.       Стрела настигает, когда пальцы уже хватаются за ручку двери. Её сражает наповал, и она, покачнувшись, как от удара, медленно поворачивается на носках. Не сводит с него своих блестящих глаз, переминаясь с ноги на ногу. Словно загнали в угол, закрыли последнюю дверь к выходу. Плечи Лу чуть подрагивают, и Ричард думает о непрошедшем эффекте плача, но она неожиданно начинает смеяться. Хрипло, но нисколько не теряя при этом своего очарования. — Знаешь, я ведь не понимаю ни слова по-гречески, — Лу скромно роняет голову, как если бы у куклы сломалась верхняя часть туловища и едва накренилась. — Хотя для оскорбления ты говоришь слишком мягко.       Греческий она знала постольку-поскольку. Её увлечённость существовала на отдельных произведениях и поэтах, на тонкости культуры и архитектуры. Однако посыл наверняка уловила. Ричард вложил всю ту небольшую нежность, что скопил за жизнь в одно слово. Им движет желание стать хранителем её сердца и никогда не видеть, как оно будет изливаться слезами, корчиться от боли. Как иронично, что причина её ран тоже он. Только она об этом даже не догадывается.       Ладонь оглаживает горячую, солёную щеку, спускается на подбородок и притягивает к себе. Сначала робко, а потом уверенно, губы делают первый пробный мазок. Лу не отстраняется. Глядит своими кошачьими глазами через веер ресниц с такой надеждой и теплом. Словно бродячая, внимает доброте. Поцелуй повторяется. Теперь он сильный, душащий. Пальцы зарываются в чёрные локоны, притягивают ещё ближе. Пускай оба увлечены друг другом, в голове каждый возвращается к тому самому прикосновению уст Абернати.       Для одной это самое ценное воспоминание, которое бережет память последние два года.       Для другого это сладостный восторг минувшего часа.       Первым приходит на станцию осознания странное чувство: нечто склизкое и холодное переворачивается внутри, будто маринад. Измена.       Он получит сегодня поцелуй от обоих. А наградой стала пустота в груди.       Он заявился сегодня, под предлогом проведать и преподнести небольшой, но необычный презент — сборник стихотворений Сапфо. Ричард даже не думал ни о чём, просто упивался счастьем, что случайность свела их. Но такой ли он везунчик, что вытянул золотой билет? Вовсе нет. И дело не в удаче, а в силе желания. Фрэнсис завел непринужденную, как одну из тысячи до этого, бесед. С ним не нужно было держать ухо в остро, они могут часами обсуждать всякое: философию Еврипида, шрамы, полученные в детстве или дырявый карман пальто. И от него он тоже без ума. Буквально. Ещё, наверное, никогда он не был большим дураком, чем рядом с Фрэнсисом Абернати.       Фрэнсис болтал и слушал, трогал книги на полках, ударился в рассуждения, не получая понимания, и тут резко настиг Ричарда у стены. Зажал в тиски, прошептал невнятно, очевидно, на греческом и впился в губы. Не ждал дозволения или немого согласия в блеске глаз. Просто взял и поцеловал. Ричард остолбенел от напора, всецело капитулируя, втягивая голову в плечи. Слишком много ощущений и ни единого чёткого осознания, что происходит и что станется дальше. Но стоило потерять тепло чужих уст, как в этом маленьком пространстве между их лицами появился четкий ответ. «Хочу». Ричард не дал отдалиться, вовлекая Абернати обратно.       Вглядываясь в силуэт спящей Лу на своей кровати, Ричарда окатывает кипятком позора. Не он ли часом ранее утопал в неожиданном и желанном поцелуе и до сих пор смаковал минутное удовольствие? Возбуждение взяло верх дважды. Мечта, которую избегал, осуществилась. Теперь всё иначе. То, как страстно он подставлял голую кожу пару часов ранее, сейчас — один сплошной ожог. Метки, которые будут полыхать, когда один из друзей будет рядом.       Два поцелуя взамен на вырванное и расчлененное надвое сердце. Стоило ли это того? Ричард скажет "да". Amor tussisque non celantur.