...Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь, Когда насмешливо меня вдруг покидаешь, И недоступнее мне кажется в тот миг Бездонная лазурь, краса ночей моих!... Шарль Бодлер.
Оторваться от проповедующего голоса Джулиана невозможно. Почти. Ближе к концу Фрэнсис готов на стену лезть. Вовсе не потому, что скучно или нудно. Сказывается ранний подъем, чтобы дописать эссе. Он жутко вялый, стекает на парту, опустив голову в книгу, пользуясь моментом, когда профессор ударяется в мечтательное повествование. Прикрыв веки под цитирование стихов, он мог уже отплыть к острову Скирос, слушая взрыв брызг о пузо коробля... Фрэнсис так резко хватает ручку, что даже сосредоточеный Генри вздрагивает. Он косит на него глаза с вопросом, но тот лишь качает головой, и Генри возвращается к эпитафиям. Отнюдь не вежливо себя так вести. На часах ровно двенадцать, а значит, придётся мучиться с полчаса. Внимать учению уже нет сил, зевота съедает все слова. От скуки он оглядывает класс. Камилла задумчиво наматывает локон на палец. Маниакальная привычка, которая порой доходит до того, что приходится обрезать этот морской узел. Банни подпирает голову одной рукой; глаза его прикрыты, но он не спит. Ему так легче запоминается материал. Чарли, видно, тоже подустал, слушая вполуха, чертя каракули на полях тетради. Фрэнсис уже хотел заглянуть в свои записи, но замечает ещё одну фигуру на переднем ряду. Ричард не обижается, если ему забывают поставить посещение. Или если профессор начинает пару, когда тот опаздывает. Сейчас он даже не знает, что его снова забыли посчитать, но Фрэнсису всё равно становится стыдно. Слишком долго их было пятеро. Ричард сидит, чуть сгорбившись, привалившись на парту локтем, как один из самых завороженных слушателей, что готов вот-вот ринуться на сцену с букетом. Чёлка ровным строем лежит на лбу. Пора подстричь, иначе будет лезть в глаза. Тут внимание Фрэнсиса привлекают стройные пальцы, отбивающие дробь. Сначала он думает, что это нервное. Но тут слух его становится острее, с окна дует свежий после дождя ветер, и мозг оживает. Чередование. Указательный палец, средний, указательный, средний. Барабанная дробь — пять, шесть, словно марш. Его осеняет – это героический гекзаметр. Ричард отбивает ритм в соответствии с чтением строк Морроуза. Как дирижёр, он будто направляет оркестр пьесы, зачитываемую преподавателем. Это не грандиозный концерт, зал почти пуст. Но Фрэнсис там, он слушает, наблюдает, притаившись. Былая концентрация возвращается, но совсем не к предмету учения. Облюбовать эти пальцы, эти поношенные плечи, приоткрытые губы и тусклое море глаз в тени обеденного солнца – ничего иного он не может, как подчиниться и продолжать сечь Ричарда взглядом. Совершенно непримечательная картина: блëклая луна в позднюю ночь. А Фрэнсис, не моргая, смотрит. И в груди тесно. Повинуясь шестому чувству, Ричард оборачивается, ловя Абернати с поличным. То ли наглость, то ли уверенность, иные зовут это бессознательным подчинением, но он не шелохнулся. Единственное, что происходит в эту минуту, – губы одного, а потом и другого растягиваются в улыбке. О чем он размышлял? Было ли ему неловко или, может, противно? Может, вовсе не придал никакого значения? Шестой студент, он вызывает уйму вопросов. Мальчик-загадка, взявшийся из ниоткуда. Ни прошлого, ни настоящего, он слоняется призраком следом за ними. И до чего щекотливо желание разгадать его тайну. – Забудь, – строго отсекает Генри, захлопывая тетрадь, выводя Фрэнсиса из транса. – Я не успел даже посмаковать, а ты всё обрубаешь. Банни тут как тут, присаживается на край их парты. Кажется, тридцать минут пары себя исчерпали. Слишком быстро. – Что насчёт кастрюль? – присоединяется Камилла и огорошивает всех. – О чем ты вообще? Какие кастрюли? Фрэнсис раздраженно поддается вперёд, Банни загораживает собой вид на первый ряд. – Аллюминиевые. Неужто забыли тот ужин? – и тут у всех, как у одного, оживает во рту вкус металла. Утварь в поместье и правда стоило обновить. Так прошлый раз все блюда имели особый привкус железа. Но Фрэнсиса сейчас волновала вовсе не посуда. Ричард уже собрал вещи в портфель и привычно выскользнул из кабинета. Фрэнсис быстро встает и, пока все, недоумевая, переглядываются меж собой, отправляется в догонку. – Ричард! – юноша не успел уйти далеко. Он застывает посреди коридора, полнившегося другими студентами, удивлённо дожидаясь ответ, что от него хотят. – Ты жуть какой прыткий. – Есть причина медлить? Редкие приветствия и почти никогда – прощания. Его не ждали, его не приняли в компанию. Очевидно, неловко было задерживаться в классе, делая вид, будто он их приятель. Фрэнсису снова стыдно, и на сей раз куда сильнее. – Я хочу пригласить тебя поехать с нами на выходные ко мне в загородный дом. Загородное поместье его тётки – их личный Элизий. Никаких забот, лишь удовольствие, празднества и покой. Если не это, то что ещё лучше подойдёт для сближения с группой? Один вид потерянности Ричарда наводит печаль. Ричарда, кажется, смущает щедрое предложение. Он мнётся секунды, венка вздувается на шее, но он всё же говорит: – Я даже не знаю, – ладони Фрэнсиса скрываются за спиной, крепко сжимая рукава. По хмурым морщинам, проступившим на лбу Ричарда, можно понять, что он тщательно подбирает подходящие слова. – Если это будет удобно остальным. – Разумеется, – больно резво звучит ответ. В нём одновременно и облегчение, и радость. – Заеду за тобой завтра утром. Будь готов к девяти. Он уходит так непринуждённо, словно любой ответ его бы устроил. Невинное равнодушие – лишь его никудышная актёрская игра. В душе отчего-то трепет от ожидания и интереса. Фрэнсис сделает так, чтобы остальные тоже заметили мальчика-призрака.IV. Мальчик-призрак
18 ноября 2023 г. в 20:57