Между капищем и переулком

И надо бы, надо бы нарвать травы — да хоть мятлика, хоть росточек бы горькой полыни, пушистого хвоща ли, только надо — надо рвать, Ласка знает это, как знают линии невесты, как знает Капелла песни свои волшебные, завлекающие. Ласку-то те песни давно не берут. Ласке не нужен свет, чтобы на него лететь. Ласка и небо-то рассматривает сквозь ладони, боясь, что оно выжжет ей глаза так же, как выжгло глотку. И только ночами — густыми, вязкими — она выбирается, подбирая грязный подол, придерживая крошечную корзинку — увы, отцовская все еще велика. Она не родна земле, но мертвецы ее родны, мертвецы ее родные, и Ласка знает — земля уступит, земля помогает любящим, земля помогает отринутым. Земля помогает тем, кому помочь не в силах уже никто. По пальцам Ласки ползут жучки, задерживаясь на неостриженных ногтях, когда она перебирает ковыль да горицвет. Твирь тоже здесь — сладко поет, но не дается, а Ласка и не пытается. Не ее то забота. Не ее то память взрастает на крови. Еще немножечко — и солнце вновь поцелует землю. Ласка спешно укладывает свой урожай, спешит обратно — в сторожку. Обменивается кивками с Двоедушником — Капелла подослала. Капелла о ней заботится. Или сторожит. В тишине сторожки, пропахшей бурьяном, кислым молоком и сыростью, Ласка медленно плетет венки сухими пальцами. По одному на каждого.