Под контролем

Соуп знает, что Гоуст ответит, ещё до того, как тот открывает рот. Каким-то своим внутренним чутьём ощущает, вот и всё; а может, просто верно считывает изумлённое выражение, мелькнувшее на мгновение в чужих расширившихся глазах. Но всего на это краткое мгновение — лейтенант Райли умеет держать себя в руках. Вопрос только в том, почему пять минут назад у него нихрена это не вышло. Вероятно, каждый из них в глубине души знает причину. Точно так же, как Соуп знает причину этого короткого, ледяного, враждебного… — Нет. «Нет» расшифровывается как «ты ополоумел, МакТавиш, это чистой воды безумие»; как «я не стану рисковать миссией и жизнью сослуживца»; как, наконец, «у всего этого есть подтекст, который я не желаю слышать». Подтекст, на который я не имею права. Соуп, в общем-то, понял, как объебался с этим предложением, ещё как только его озвучил. Но вот что забавно — несколько секунд назад риск казался ему стоящим того. Теперь, глядя на то, как ожесточились глаза Гоуста, он жалеет о том, что раззявил варежку. — Ладно, — говорит он, пожимая плечами. — Как скажешь, элти. Что ты тогда предлагаешь? За вызовом, который звучит в его словах, прячется неловкость и желание поскорее сменить тему. Гоуст смотрит на него так, будто уловил эту неуклюжую нотку; и ещё — так, будто менять тему он не намерен. Соуп сжимает зубы и думает, думает, думает: пожалуйста, ну, ради всего святого, элти, просто завали ебало и сделай вид, что этого не было. На самом деле он не ждёт от небес подобной милости. Но… — Разберусь, — выплёвывает Гоуст, так и не задав ни одного очевидного (и совершенно фатального) вопроса. Вроде «Что всё это значило?» или «На что это ты намекал, парень?»; чего угодно, что стало бы для Соупа билетом в один конец, потому что солгать он бы не сумел. Но Гоуст не спрашивает, а значит, не требуется и отвечать. Благослови Господь его похуизм.

***

Впрочем, всё было бы слишком просто, если бы на этом История Одного Проёба Соупа завершилась хэппи эндом. Не так ли? В их отношениях появляется теперь нюанс. Соуп это слово ненавидит, но его дражайшая матушка обожала эту формулировку: она терпеть не могла называть проблемы проблемами, она называла их нюансами в полной уверенности в том, что так масштаб пиздеца будет казаться менее внушительным. И знаете что? Это дерьмо работало. Но это не работает сейчас. Это не работает, когда Соуп по привычке бормочет в рацию: — Шутки про утопленников обычно несмешные, потому что лежат на поверхности. А Гоуст отключается. Гоуст вообще, кажется, не сказал ему ни слова с того неловкого диалога. Соуп перепробовал всё: делать вид, что ничего не было; выдавать дерьмовые хохмы нон-стоп; поговорить по душам, наконец, расставить все точки над «i» (даже если это означает для него полную задницу). Любая из его инициатив напарывается на ледяную стену молчания. Лейтенант Саймон Райли, судя по всему, сделал совершенно очевидный вывод из произошедшего: держаться от Соупа подальше. Ничем иным не объясняется его подчёркнутое равнодушие, на которое уже начали обращать внимание остальные члены отряда. Да, те самые члены отряда, с которыми Гоуст тоже не разговаривает. Впрочем, им-то не привыкать, они и сами редко провоцировали его на общение. А вот разлад между ним и Соупом слишком очевиден для того, чтобы остаться незамеченным. Как и то, что и без того неизменно безжалостный на плацу лейтенант Райли бьёт все рекорды мразотности. Вот и его хвалёное «разберусь». — Да что это с ним? — стонет повалившийся на песок рядом с Соупом Роуч; он тяжело дышит, футболка насквозь мокрая от пота, Соуп на самом-то деле ничем не лучше — только что Гоуст заставил их проходить полосу препятствий сразу после полуторачасового марафона по отработке навыков рукопашки. — Как с цепи сорвался… с-сука… честное слово! Соуп не отвечает. Соуп, отдышавшись и приподнявшись на локтях, находит взглядом широкоплечую фигуру Гоуста. Тот даже не выглядит запыхавшимся, а ведь он проходил полосу вместе с ними и первым преодолел все препятствия. Грёбаный киборг. — Ты ему что-то сказал, да? — пихает его локтем в бок Роуч. Соуп кривится, трёт ушибленные рёбра, буркает неохотно: — Нет. — Ну конечно, — не отваливает Роуч. — То-то он ходит такой взъёбанный. Тебе ж говорили, чувак, не лезь к нему. Допизделся, а? Теперь всем отрядом будем отса… — Сандерсон. Они задирают головы. Гоуст возвышается над ними, охренительно большой и очень жуткий с такого ракурса. Он единственный, кто называет членов ОТГ-141 по фамилиям. Единственный, кто умеет делать это так, что в штаны наваливает даже незабвенный приколист Роуч. — Виноват, сэр, — хрипит он. Гоуст коротко нетерпеливо кивает на зону с мишенями. Роуч, натренированный слушаться этих бессловных приказов, чертыхается себе под нос и поднимается на ноги, бредёт к тренировочным автоматам. Соуп остаётся на земле. Их с Гоустом взгляды вновь пересекаются, и ему кажется, что лейтенант Райли порывается что-то ему сказать — что-то, что вовсе не касается тренировки или их с Роучем пиздежа. Интересно, как многое он успел услышать?.. А впрочем, пусть слушает. Ему полезно узнать, что он ведёт себя как мудак. Гоуст совершает странное дёрганое движение головой и отрывисто припечатывает: — Полигон. Это всё, на что у тебя хватило мужества, элти? Соуп почти задаёт этот сакральный вопрос вслух. А потом с усилием встаёт на колени — и замирает соляным столбом. Гоуст протягивает ему руку. У него широкие длиннопалые ладони, которые Соуп никогда не видел без перчаток. Чёрная тонкая ткань облегает чужие руки как вторая кожа, заканчиваясь в районе крепких бледных запястий. На контрасте с этим сгустком чернильной тьмы кожа лейтенанта Райли выглядит практически белой. Как лист бумаги. Соупу нравится. Что Соупу не нравится — так это не понимать, что за дерьмо происходит с Гоустом. Тем не менее, он принимает руку, и Гоуст дёргает его на себя, помогая подняться. Их плечи сталкиваются, чужие губы, спрятанные за балаклавой, почти касаются его покрывшейся мурашками щеки, в этом нет ничего предосудительного, в этом не должно быть ничего предосудительного, но Соуп всё равно опрометчиво и бездумно тянется следом, как полный придурок. Гоуст отшатывается. Они обмениваются короткими взглядами — удары тока, вот что это такое, а не взгляды, — а затем лейтенант Райли разворачивается и уходит, чеканя шаг. Соуп беспомощно пялится ему вслед целую вечность. Дерьмище. На полигоне сегодня он справляется хреново: никак не получается сосредоточиться, и обычная его меткость ему изменяет. Соуп вообще-то классный стрелок, не то чтобы он хвастался, просто это объективная действительность, у каждого здесь есть сильные стороны, его сильная сторона — позиция снайпера. Но после почти-столкновения с губами Гоуста руки у него трясутся. Может, это вовсе не Гоусту здесь нужна помощь. Может, это вовсе не Гоуст не в состоянии контролировать себя. Очевидно, что… Что Соуп нихуяшеньки не справляется. Он мрачно размышляет об этом весь остаток тренировки и ещё — добрых двадцать минут в общей раздевалке, в которой он сознательно тянет время, чтобы остаться в одиночестве. Всё тело ноет, хочется лечь и сдохнуть прямо на мокром кафеле зоны душевой, но Соуп мужественно ополаскивается, повязывает полотенце на бёдра, возвращается в раздевалку, уверенный, что вся остальная команда успела свалить… И — вздрагивает, как от удара, услышав знакомый до последней нотки бесстрастный голос. — Ты плохо стрелял. — Твою мать, элти! — Соуп инстинктивно хватается за края полотенца, чтобы оно не сползло с бёдер. — Какого хрена?! Ты ж тут не появляешься! Это правда — Гоуст никогда не моется в общей душевой. Он покидает тренировочную зону первым и, вероятно, возвращается в свою уютную берлогу мизантропа, чтобы никто, не дай боже, не увидел ни одного лишнего дюйма его голой кожи. Мысль о дюймах лейтенанта Райли — определённо последнее, в чём Соуп нуждается здесь и сейчас, когда стоит перед ним в чём мать родила. Бля. Бляблябляблябля. Он торопливо приближается к своему шкафчику и принимается рыться в одежде, неуклюже, одной рукой. Плюхается на скамью спиной к Гоусту, прикрывает бёдра футболкой. Хватается за штаны. Сука, чё ж так неловко-то? Вообще-то они с парнями давно привыкли к общей раздевалке: когда у вас две душевых кабинки на десятерых, поневоле свыкаетесь с необходимостью видеть чужие голые жопы, и спасибо, Господи, что одержимость Соупа мужиками сводится к одному конкретному наглухо отбитому мужику. Иначе, встань у него на какого-нибудь боевого товарища, уронившего мыло, позору было бы не обобраться. Хватает и шуток про это, на которые они между собой не скупятся. И которые теперь, рядом с привалившимся плечом к ряду шкафчиков Гоустом, встают Соупу поперёк горла. — Что ты тут забыл? — кряхтит он, торопливо втиснув мокрую задницу в спортивные штаны. Похер, добраться до комнаты сойдёт. Гоуст молчит долгое мгновение. Соуп почти физически ощущает, как горит под чужим пристальным взглядом его собственная спина. От шеи до поясницы. — Ты плохо стрелял, — повторяет Гоуст со странной интонацией, которая почти заставляет Соупа обернуться. — Почему? Ему хочется истерически рассмеяться. — Ты серьёзно? — спрашивает он у стены, подняв голову. — Почему, блядь? Целую секунду Соупу кажется, что ему не хватит смелости озвучить причину вслух. Но что-то подстёгивает его — то ли разочарование, то ли ярость, то ли смутная беспомощная боль, — и он зло выговаривает: — Может, потому, что ты ведёшь себя как козёл? Может, потому, что ты обращаешься теперь со мной как с говном, прилипшим к твоей подошве? Может, потому, что я хотел помочь тебе, высокомерный ты ублюдок, а ощущаю себя хуже брошенной девицы? Может, потому, что я правда не имел ничего такого… Осекается. Конечно же, он имел. Дерьмо, как нелепо, жалко и излишне всё это звучит. Гоуст там, позади, шевелится и делает шаг к нему. Соуп почти ждёт удара: он заслужил отхватить по ебалу, хотя бы и за ублюдка. Но Гоуст, вопреки всем его предположениям, только… Какого хера. …кладёт руку на его плечо. Не сжимает, но держит так, что не дёрнешься. Соуп и не пытается дёргаться: Соуп замирает неподвижным испуганным зверем. Рука у лейтенанта Райли обжигающе горячая даже через ткань. Вопрос звучит так тихо, что Соуп едва-едва в силах разобрать его. — Ты действительно позволил бы мне контролировать тебя? У этого есть не озвученное продолжение во всём. С не озвученным же ответом в чём угодно. Соуп запрокидывает голову. Встречается взглядом с чужими серьёзными глазами. Он не уверен, что именно отражается в его собственных в это мгновение… Но этого чего-то оказывается достаточно для того, чтобы Гоуст отдёрнул руку.