Под контролем

— Выдвигаемся вместе, — голос Гоуста сух и прохладен. Он всегда говорит тихо, но в рядах его слушателей воцаряется до того безупречная тишина, что ему и не нужно повышать голос. — Дальше разделяемся. Вы заходите с севера, я — с юга. Большая часть бойцов окажется отвлечена на меня, и это выиграет вам время для незаметного проникновения на базу. Не открывайте огонь, пока этого не сделает противник. Не привлекайте к себе ненужного внимания. Ваша основная цель: уничтожить взрывчатку. И… Он почему-то смотрит в глаза Соупу, прежде чем добавить: — Освободить заложников. Опознавательный признак отца Нтанды — серьга в левом ухе. Теперь об этом знает вся команда. Впрочем, скорее всего, в поднявшейся суматохе им будет некогда искать одного конкретного человека — нужно отпустить всех. И обеспечить им прикрытие для того, чтобы заложники смогли покинуть базу. Звучит в целом не как нечто невозможное. Они уже справлялись и с более серьёзными миссиями. Выигрывали даже когда враг превосходил их количеством в несколько раз. Здесь, если всё пойдёт по плану, силы будут практически равны. У нас, мысленно исправляется Соуп, спотыкаясь взглядом на маске-черепе поверх балаклавы, жуткой пародии на настоящую кость, которую Гоуст надевает на задания и которая теперь станет для прихвостней Волка приманкой, у нас — практически равны. А вот ты лезешь в осиное гнездо, не потрудившись даже надеть перчатки. Он не говорит об этом вслух: это бессмысленно. Соуп провёл последний час, пытаясь убедить Гоуста в том, насколько самоубийственна его затея. И ничто из того, что Соуп сказал ему, не смогло пошатнуть уверенности грёбаного лейтенанта Райли в том, что игра стоит свеч. Что эта безумная жертва способна помочь им выполнить задание. Прайс, к изумлению команды, встаёт на сторону Гоуста. Они навещают его в медотсеке перед заданием: кэп выглядит вполне сносно, он ещё немного бледен, но почти оправился от ранения. Конечно, в нормальных условиях его восстановление пошло бы быстрее, но приходится иметь дело с тем, что есть. Впрочем, когда Прайс, выслушавший план Гоуста, задумчиво сообщает, что это может сработать, Соупу малодушно хочется, чтобы капитан не приходил в себя. Очевидно, его одобрение — последний кусочек пазла, которого Гоусту недоставало для того, чтобы начать действовать. Очевидно, Соупу хочется перегрызть глотку каждому, кто считает, что им необходима эта жертва. Даже тебе, Саймон. Даже тебе. Шутка ли — в одиночку против целой оравы африканских военных! Каковы шансы, что его не расстреляют на месте? — Они не станут, — с мрачной убеждённостью отвечает Гоуст после общего собрания, когда Соуп предпринимает очередную попытку его переубедить. — Ага, — ядовито отвечает Соуп, — ты ж местный Ален Делон. И даже то, как опасно сужаются глаза Гоуста, не мешает ему добавить: — Ты не можешь быть уверен в том, что Волк выберется из норы. Что, услышав о твоей поимке, он не заподозрит подвоха. Что не прикажет прихлопнуть тебя на месте. Что ты будешь делать тогда, элти? Как мы сможем помочь тебе? Ты представляешь, что я буду чувствовать? — Мне не нужна… — начинает Гоуст, но Соуп раздражённо перебивает его: — Знаешь что? Засунь себе в жопу это своё «мне не нужна помощь». А потом затыкается. Как никогда остро осознав, что вот теперь — точно перешёл границы дозволенного. Лейтенант Райли — неоспоримый авторитет команды, не терпящий неповиновения. И если в этом мире есть что-то, что способно вывести его из себя в считанные мгновения, — это дерзость. Идиот, идиот, идиот! Гоуст слетал с катушек и из-за меньшего. И это он, Соуп, был рядом для того, чтобы перенаправить на себя поток чужой ярости. А теперь… теперь… Вмажешь мне? Отошьёшь словами, безжалостно, как умеешь ты один? Усмехнёшься? Гоуст не делает ни первого, ни второго, ни третьего. Гоуст вообще нихрена не делает: он просто молча смотрит на Соупа в упор, сидя напротив него, и при желании он с лёгкостью дотянулся бы до зарвавшегося сержанта МакТавиша. Кулаком — до рожи, удушающей хваткой пальцев — до горла. А он смотрит, блядь! И только! Соуп здорово приседает на очко. — Послушай, элти, — жалобно бормочет он, — я не пытался быть мудаком. Я просто… я просто считаю этот план абсурдным, ясно тебе? Никто не должен подвергать себя такой опасности. Никто не должен лезть в пекло один. Никто не должен рисковать жизнью, когда этого можно избежать. В этом «никто» читается отчётливое «ты». Гоуст продолжает пялиться. Маска-череп делает его ещё более жутким, чем обычно: теперь из живого в его лице — одни только блестящие глаза. — Джонни, — наконец шелестит он. И, как происходит всегда, когда его имя обретает звучание в устах лейтенанта Райли, Соуп забывает, как дышать. — Что? — хрипло откликается Соуп, справившись со сбившимся сердцебиением. Гоуст поднимается на ноги. Теперь он значительно выше, и с такого ракурса его крепкая фигура в военной униформе кажется ещё более устрашающей. Соупу хочется сделать что-нибудь безумное. Отговорить, переубедить, отвлечь его любой ценой. Всеми возможными способами. Если слов недостаточно, у него есть руки, губы и… Гоуст склоняется к нему. Кладёт ладонь ему на плечо. Соупа прошибает дрожью, не имеющей ничего общего со страхом. Лицо за маской приближается к его собственному, их взгляды встречаются, в глазах Гоуста стынет нечто пугающе и восхитительно невозможное: что-то вроде задумчивой нежности. — Я справлюсь, — выдыхает он. — А ты сделаешь то, что тебе поручено. И — мягче, будто недостаточно этих пальцев, бегло огладивших покрывшуюся мурашками шею Соупа: — Я на тебя рассчитываю. Кислорода в лёгких не остаётся. Гоуст выпрямляется, поправляет балаклаву, делает шаг назад, явно намереваясь уйти. Знает, видит, понимает, что теперь Соупу ни за что не найти слов для дальнейших протестов. Изумительный ублюдок. Дар речи возвращается к нему только когда Гоуст отворачивается. Почему-то теперь, когда на его лице не сосредоточен изучающий взгляд, Соупу становится легче. — Эй, элти! — выпаливает он, поддавшись минутному порыву: абсурдной мысли, состоящей из беспомощной злости и надежды. — Правда или действие? Широкая спина каменеет. Долгую секунду Гоуст медлит, будто бы в самом деле взвешивая варианты. А затем… — Действие, — тихо и прохладно откликается он. Во рту у Соупа сухо, язык липнет к нёбу. В кончиках пальцев ощущаются отголоски дрожи. Он прикрывает глаза. Он вдыхает. Он выдыхает. Он контролирует голос, приказывая себе звучать спокойно и уверенно. Он произносит: — Выживи, твою мать.

***

Крыши в самом деле оказываются гигантским проёбом местных вояк: на них не размещено ни одного поста, а центральная их часть хреново проглядывается снизу — словом, если соблюсти ряд условий, получится пробраться незамеченным куда угодно. Особенно в темноте. Они выдвигаются в полночь. Гоуст — в одну сторону, вся команда — в другую. Почти весь отряд порывался приставить к нему одного-двоих бойцов, на всякий случай, просто для подстраховки. Гоуст отказался. Точно так же, как отказался от подключения к общему каналу связи: чтобы не быть раскрытым. Соуп прекрасно понимает, что такие мелочи как эта действительно способны раскрыть его задумку, но… Но какого ж хера ты творишь-то, элти? Предполагается, что, когда Гоуст попадётся, его конвоируют на базу. Значит, штаб УНИТА к тому времени должен быть захвачен. Действовать придётся аккуратно, иначе конвоиры Гоуста заподозрят подвох, и тогда его могут и пристрелить. Не то чтобы его не могут пристрелить до этого момента. Соуп ненавидит, ненавидит, ненавидит эту мысль. Когда Гоуст — стремительная тень, с трудом угадывающаяся в сумраке — кивает им и разворачивается, Соупу хочется его окликнуть. Сказать, что это безумие. Честное слово, элти. Нагеройствовался — и хватит. А может, выдать нечто сопливое. Нечто вроде… За тебя ведь есть кому бояться, зачем ты подкидываешь лишние поводы? И чёрт бы с ней, с секретностью их… что бы там между ними не происходило. Нахер Африку. Нахер миссию. Нахер Волка. Но, разумеется, Гоуст никогда не согласится послать всё это нахер. Он так одержим выполнением заданий, что порой это похоже на какое-нибудь ОКР. Если бы только это было единственным из потенциально принадлежащих ему расстройств. …Соуп молчит. Но ему кажется, что, уже перескочив на другую крышу, Гоуст оборачивается и смотрит на него: глаза в глаза, словно и ночь не помеха этому жуткому гипнотизирующему взгляду. Кто-то пихает его в бок, и Соуп приходит в себя. — Шевелись, спящая красавица, — конечно, это неугомонный Ройс. Они крадучись продвигаются по крышам по направлению к базе, и Соуп зачем-то вслушивается в оглушительную тишину в своём наушнике, будто Гоуст может вдруг передумать и подключиться к ним. Этого, разумеется, не происходит, и к тому моменту, когда они подбираются вплотную к базе УНИТА, сердце Соупа устаёт сходить с ума.