Варан-катамаран

Где-то уже после рассвета из сладкой сонной неги Арсения вытаскивает звук открывающейся молнии и шевелящееся тело рядом. Антон садится, осторожно убирая с себя Арсову руку, и тот не видит его лица. Наверное, нужно поздороваться, сказать что-то, но неловкость залепляет намертво рот. Что он может сказать? Что вообще это все вчера было? Антон сидит к нему спиной, неподвижно, опустив взгляд куда-то в ноги. Его спальник расстегнут почти полностью, край толстовки задрался, обнажая тонкую линию белой кожи на пояснице. Арсу инстинктивно хочется ее заботливо прикрыть, но он не шевелится, ожидая, что будет дальше. Почему Антон молчит? Неужели вчерашний жест все-таки был лишним, и Арс все испортил? Он судорожно сглатывает. Антонова спина вздыхает, и он, не поворачиваясь, произносит хриплым ото сна голосом: — Ну что? Тепло тебе со мной спалось? Давай-ка, дружок, — он расстегивает одной рукой молнию на выход из палатки, — собирай манатки и уебывай! Через открытую щель он выкидывает второй рукой какой-то мусор, закрывает палатку, сосредоточенно оглядывает свой спальник и, наконец, поворачивается. Увидев Арсово выражение лица, он сменяет несколько эмоций подряд, от дежурной улыбки до гримасы ужаса. Он и сам, наверняка, выглядит очень крипово, но до собственного лица никакого дела нет. Смысл сказанных Антоном слов отказывается быть переваренным. — Арс, ты че? — А ты че? — только и может, что тупо переводить стрелки ошеломленный Арс. — Паучка выкинул, — все еще с круглыми глазами быстро отвечает Антон. — Паучка??? — Ну да, — он пожимает плечами, — он сидел на спальнике, малипусенький, вот такой. Я подумал, раздавим же. Вот и выкинул. — Бля. Арс начинает смеяться, хватается рукой за голову, Антон непонимающе хмурится. — Я подумал, это ты мне. — Тебе?! Они заходятся безудержным ржачем, таким громким, что наверняка разбудят сейчас парней, и таким долгим, что у Арса начинает сильно болеть голова. — А я думаю — ну нихуя же себе! Так меня еще по утрам не посылали, — всхлипывает он. — Пиздец, Арс! Это просто пиздец, — Антон падает ему в ноги и, кажется, хрюкает, — ой, бля. — Да уж, — отсмеявшись, Арсений устремляет взгляд в потолок, запрокинув руки за голову. Это отличный способ не встречаться глазами и скрыть снова накатывающее смущение. — Ты как? — тихо спрашивает прогонятель паучков. — Я? — Арс щурится из-под накинутой на глаза руки, стараясь звучать максимально невозмутимо, — Да нормально вроде. А что? — Ну у тебя синяк там, — Антон ковыряет дырку на подкладке спальника, — ну, и голова не болит? Мы вчера… Он, конечно, имеет в виду алкоголь, но у Арса под закрытыми глазами проносится вчерашняя ночь. Эти легкие касания пальцев, и тепло, и зажатая пушистыми спальниками рука. Ей богу, последний раз он такое смятение чувствовал наутро после случайного секса с одногруппницей на вечеринке. — Я в порядке, — тихо говорит он, не убирая локоть от глаз и не шевелясь, чтобы не выдать себя. Ужасно страшно и совершенно не понятно, что происходит, будто бы он еще совсем ребенок, принесший девочке валентинку и так и не нашедший сил ее вручить. Антон — не девочка. И он точно неправильно его поймет. Коротко кивнув, тот в итоге вылезает из палатки, оставляя Арсения наедине с разрывающими его во все стороны чувствами. *** Чтобы собраться из разрозненных осколков в нормального целого Арсения, он вытаскивает на берег коврик и начинает свою обычную утреннюю зарядку. В здоровом теле — здоровый дух, и Арс надеется, что его бедной кукухи это тоже касается. Он делает вдох, потягиваясь руками в небо, становясь будто бы выше, почти такого же роста, как — Антон. Согнувшись вниз и скруглив спину, он кажется сам себе похожим на креветку, которой его дразнит — Антон. Выпрямляясь в упоре лежа, он расставляет шире пальцы, которых вчера касался… — Да блядская хуета, блять! — злится он себе под нос. Ночное хмельное наваждение никуда не делось, наоборот, очень прочно обосновалось у него в голове. Арс сосредоточенно разминает мышцы и суставы, стараясь понять, что он чувствует, а главное — почему? Может ли это быть просто когнитивной ошибкой восприятия — наслушавшись вчера толерантных рассуждений об ориентации… Арс испуганно морщится, даже просто произнося в своей голове это слово. Наслушавшись Антона, мог ли он попытаться примерить это на себя, и пьяный мозг все не так понял? Или, может быть, он на ровном месте заморочился, и между ним и Антоном нормальная дружеская дружба просто очень близких друг другу друзей. Ага, «мы с другом по дружбе пьем дружеский чай. Потому что, если перейдем на алкоголь, то перестанем себя обманывать,» — голос девочки — стендапера звучит внутри так громко, будто бы в микрофон. Арс мотает головой, прогоняя мысли. Наверное, он просто ебнулся башкой об камень где-то там, в пороге, и теперь у него совсем поехала крыша. Такой вариант развития событий кажется более вероятным, чем тот факт, что он испытывает чувства, слишком похожие на дрожь в коленках, когда самая лучшая девушка на свете согласилась сходить с ним в кино. Только эта девушка — вовсе не девушка. — Представь, что скальпель — это вовсе не скальпель, — бормочет он еще одну цитату из какой-то другой юмористической передачи, развалившись на коврике и глядя в небо. Нет, он точно не сошел с ума. Он что-то чувствует, это факт. Это ужасно страшно, что тоже факт. Единственный способ прийти в себя — просто жить, как ни в чем ни бывало. Ведь так решают проблемы взрослые люди, да? — Развлекаешься? — на чистом синем небе возникает Егорова ухмыляющаяся голова. — Доброе утро, — Арс поднимается, замечая котел у него в руке, — помочь? — А давай, — легко соглашается тот. Они домывают котел до чистоты, чтобы набрать в него воды максимально аккуратно. Егор вежливо интересуется: — Как вам спалось? — Да нормально, — пропустив старательно мимо ушей это «вам», отвечает Арс, и зачем-то добавляет, — у Антона только спальник холодный, так что ему, наверное, не очень. — Мм, — многозначительно кивает улыбающийся Егор, — холод, классика. И что, ты его согрел? Арсений смотрит на него, дергаясь, возможно, даже излишне. — Да шучу я, расслабься, — идет он на попятную, снова уделяя внимание черному боку котла. Через затянувшуюся паузу, в которую Арс старается максимально сосредоточиться на своей части работы, Егор его добивает: — Антон — хороший парень, Арсений, — теперь никаких улыбок, ухмылок или подъебок. Кажется, еще никогда его лицо не было таким серьезным и таким «говорящим». Лучшая защита — это отрицание, решает испуганный Арс: — Не понимаю, к чему ты? Егор только качает головой, поднимаясь на ноги и снова натягивая дежурную улыбку. — Все будет хорошо, — подмигивает он и больше ничего не говорит. *** У костра уже вовсю готовится завтрак. Антон докапывается до Эда, постоянно отбирая у него из-под ножа то сыр, то колбасу. Эд в натянутой по самый нос баффе-повязке, скрывающей шею, злобно цыкает на него. Арс берет со стола хлеб и разделочную доску, устраиваясь на соседнем бревне, и, поднимая глаза выше, ловит такую сильную волну чувств, что все вчерашние адреналиновые выбросы и рядом не стояли. Антон сияет, и весь мир будто погружется в слоумо. Вертясь вокруг Эда, этот лучший человек на Земле заливисто смеется и косится иногда на Арса, вызывая в нем очередные сердечные кульбиты и заставляя глупо улыбаться. Оранжевая футболка делает его похожим на маленькое солнышко, а Арсения — на глупую влюбленную дурочку со звездами в глазах. Такой искрящийся, такой теплый, смешной и до безумия красивый Антон разбивает все Арсовы умозаключения. Были важными — стали бумажными, никаких больше заморочек не остается, внутри рушится что-то серьезное, что больше не восстановится уже никогда, да и, в общем-то, пофиг. Прямо здесь, на бревне, с дощечкой на сведенных коленях и ножом, едва ли воткнутым в хлеб, Арсений, тридцати трех лет от роду, окончательно понимает, что бесповоротно влюблен, как, похоже, вообще никогда не был. Влюблен в лучшего друга и самого охуительного парня в мире... Который прямо сейчас говорит ему что-то. — Арс, А-арс! Если он мне въебет, ты меня до дома дотащишь? — Антон бегает вокруг Эда, уворачиваясь от летящих в него щепок и прочего мусора. — Я еще не понял, кого из вас спасать, — на всякий случай говорит он. — Вот именно! — бурчит Эд, закутываясь еще ниже в бафф. — Чего случилось-то? — Арс поворачивается к рыжему солнышку, стараясь убрать все сердечки из глаз, — Чего ты до него докопался, сэр Водомерка? Антон молчит, глядя на Эда. Эд молчит, глядя на Егора, Егор прячет глаза в пол. Тогда Эд косится на Арса и прищуривается. От этого очень не по себе. — Что? — ничего не понимает Арсений. — Ему можно доверять, — уверяет Антон, вкрадчиво кивая. Эд щурится сильнее. — Понятия не имею, о чем вы, но готов к чему угодно, — приподнимает Арс хлеб, — и не буду ржать. Егор пересекается взглядом с Эдом и тоже кивает, соглашаясь только им двоим понятно с чем. Колбасу с сыром Эд ставит аккуратно на стол, чтобы ничего не уронить, и тяжело вздыхает. — Приходится ходить в неудобных вещах, — ворчит он, снимая кепку и стаскивая с себя бафф, — когда живешь с долбоебом. На шее, спрятанной под баффом Арс без труда замечает красные пятна, и это точно не ветрянка. Видимо, не у них одних вчера была жаркая ночь. Вопреки собственному обещанию, Арсений все-таки начинает хихикать, потому что невозможно выдержать злого, но смущенного Эда, и еще более смущенного покрасневшего Егора, который, впрочем, не очень-то чувствует себя виноватым. — Объявляю тему шуток на сегодня! — веселится Антон, — хотя чего объявлять — ее и так ви-идно! — Так, ну ладно, — прокашливается Арс, вступая в игру, и разворачивается к Эду за резрешением, — с вашего позволения, капитан, я начну. Эд бросает на него тяжелый взгляд. — Знаете, почему Эда не пустили в Индию? — Почему? — почти подпрыгивает на месте Антон. — Потому что он не знает, куда ставить красные точки! Под низко надвинутой кепкой Эда почти ничего не видно, но Арс замечает улыбку в уголках губ. Значит, не все так плохо. — Еще одна, смотри, — отсмеявшись, Антон встает, широко расставив ноги, — почему Эд не может снять шарф, находясь посреди толпы Егоров? — Потому что у него засосы? — предполагает сам Егор. — Потому что у него Егоро-фобия! — Антон шутит в тишину, и ждет, когда до всех дойдет, но доходит только до Арсения. — Сильно, тонко, до агорофобии еще доехать надо, — уважительно кивает он, — хвалю! — Че это такое за фобия? — копошится у костра Егор. — Боязнь толпы, дурачок, — бурчит Эд, дорезая колбасу, — а если это толпа из сотни таких же, как ты, то я с этой шуткой даже согласен. — Тебе меня одного мало? — притворно заломив брови, обиженно вопрошает Егор. Арс с Антоном хихикают в кулачок. — Точно гиены, блять. Ржут они, — со вздохом поднимается виновник торжества и уходит в сторону леса, — ща приду. Провожая его взглядом, Арс задает вопрос: — Что будет, если Эд в лесу встретит медведя? Парни ждут добивку. — Медведь его не тронет, — заканчивает Арс, — потому что подумает, что Эд — леопард. У них чуть не сгорает каша, которую, увлекшись, они все время забывают помешать. *** Водная часть сегодня оказывается совсем не сложная. Они проходят несколько привычных уже по сложности шивер и парочку ключевых порогов, особо не напрягаясь, поскольку после вчерашнего дня тело отказывается работать в полную силу. Арсений часто ловит на себе взгляд кого-то сзади, и он слукавил бы, если бы сказал, что не знает, кого. Внутри него мечутся две постоянно сменяющие друг друга мысли — одна растекается по груди с оглушающим «уву» каждый раз, когда он заговаривает с Антоном, думает о нем или говорит с ним, а вторая — пытается в панике разобраться, что это вообще за фигня и заставить его перестать чувствовать все эти неправильные вещи. Потому что одно дело — симпатия к интересной личности, а совсем другое — глупая влюбленность, совершенно неуместная, когда вы оба — парни. Это значит, что при гипотетической взаимности (уву!) с Антоном нужно будет ходить на свидания (уву!) и даже, наверное, целоваться (ууууууву!!!). Но он же парень, и это невозможно. К тому же, кто вообще сказал, что эта ересь может быть взаимна. За весь день Арс миллион раз крутит в голове разные мысли, стараясь понять, что с ним вообще происходит, и уясняет в итоге только одну вещь — он ни за что Антону обо всем этом не расскажет. Если это не временное помутнение рассудка — а версию с ушибом об камень он все еще держит в разделе «надежда» — то все равно нельзя ни о чем рассказывать. Рисковать дружбой с Антоном очень страшно. *** Финальной точкой маршрута становится пологий берег сразу после последнего порога. Стоянка небольшая, но уютная, с большим кострищем и утоптанными для палаток местами. Завтра за ними сюда по грунтовой дороге должна приехать машина, и сегодня, получается, последняя ночь. Арс поеживается, осознавая, что завтра они вернутся в цивилизацию, и не хочется совсем выходить из этой прекрасной сказки про могучую Орую, бравый экипаж и прекрасного принца Антона. Бедное Арсово сердце. После ужина он порывается пойти мыть котел, но Эд делегирует это Егору — в наказание за красные метки он делает сегодня всю работу по лагерю. Спустя пару минут, за которые Егор успевает состроить пятьдесят разных вариантов глаз котика из Шрека, Эд усмехается, забирает посуду у всех четверых и идет с ним вместе к реке. — Погнали на лавку, почилим, — хватая пакет с пряниками одной рукой, а кружку с чаем другой, предлагает ему Антон. Низкая лавочка у подножья двух растущих рядом сосен позволяет расположиться с комфортом, облокотившись спиной на могучие стволы. Арс прихлебывает чай, стараясь не думать о пряниках, потому что рукой может случайно соприкоснуться с Антоном, когда полезет в пакет. Вторая часть Арсения ужасно этого хочет. Антон за сегодня ни разу до него не дотронулся, хотя весь день не спускал с него глаз, и это почему-то обидно. У реки Егор брызгается в Эда, уворачиваясь от контратак и все время выкрикивая что-то неразборчивое. Тот в ответ пытается не реагировать, выжидая, пока жертва подойдет поближе, и быстрым движением старается ухватить Егора за ногу или пихнуть вбок. Егор не особо-то и отпрыгивает. — Интересно, — задумчиво начинает Арс, — а как они все про себя поняли? — В каком смысле? — Антон причмокивает пряником. — Ну, про то, что они любят мужчин. Резкий вброс темы для ничего не ожидающего Антона оказывается настолько внезапным, что он закашливается, давясь на секунду чаем. — Как вообще люди про себя понимают такие вещи? — Продолжает Арс, наблюдая за парнями. Эд как раз поймал Егора и теперь обливает его водой, — Смотри, какие они счастливые. — Э-э, у всех, наверное, по-разному. Про Эда я знаю больше, конечно, чем про Егора, мы знакомы давно. Но это не моя тайна, и не мне ее тебе пересказывать. — Получается, он знал с самого начала? Нужно обязательно таким родиться? — Каким таким? Арс, ты меня пугаешь. — Извини, я говорю хуйню какую-то просто, сам не понял еще, что хочу спросить. Просто не сталкивался никогда с… подобными вещами, и мне нужно разобраться. Антон ставит на лавку и чай, и пряник, и вздыхает. — Если ты про ориентацию, — Арсений кивает, все еще не глядя в сторону Антона, — то не все понимают это в детстве. Иногда вообще никогда так и не осознают, или понимают сначала неправильно — и проживают кризис несколько раз. Некоторые бисексуальные люди, например, думают, что им срочно нужно спать только со своим полом, что середины не бывает. А некоторые догадываются, что их на самом деле привлекает свой пол, но сами себе в этом не признаются. Потому что признаться в чем-то таком самому себе — значит взять на себя ответственность, значит признать, что это теперь — твоя реальность. Тогда-то и начинается настоящий кризис. — Кризис? — Арсений запрокидывает голову, касаясь макушкой шершавой коры сосны. — Кризис ориентации, да, — Антон внимательно его разглядывает, — его все проходят, так или иначе. — И как его пройти? — рассеянно бросает Арс, без цели, просто из любопытства. Ничего из сказанного Антоном пока не получается примерить на себя. — С ебейшим стрессом и трудом, полагаю, — уклончиво отвечает Антон. Арсений снова садится ровнее, смотрит на свои ладони, грустно улыбаясь. Предзакатное солнце заливает золотом берег, и фигуры дурачащихся Эда с Егором становятся просто черными силуэтам на фоне бликующей воды. Как не хочется отсюда уезжать. — Ты так много всего знаешь, — меланхолия захватывает его сильнее, — хорошо, что с тобой можно про что угодно поговорить. Спасибо. — Не за что, — машинально отзывается Антон, — Арс? — Мм? — А ты почему вообще спрашиваешь? — осторожно интересуется он. В этом вопросе столько принятия и тепла, что Арс балансирует где-то между «ты мне нравишься» и «только не бей меня, когда я скажу». В этом споре побеждает, конечно же, третий вариант — молчать. — Да ничего, — вздыхает он, и снова переводит взгляд на парней. Кажется, они обнимаются, — такие счастливые, ты только на них посмотри. — Арс, — нахмурившийся Антон, похоже, и правда встревожен, — ты точно не хочешь ничего обсудить? — Нет. Не сейчас. Не знаю, — путается тот в показаниях, — я не уверен, что надо. — Я о тебе беспокоюсь, — мягко говорит Антон, и у Арса внутри что-то лопается, он, кажется, даже пропускает пару вдохов, — не знаю, что у тебя происходит, но, пожалуйста, знай, что я готов помочь, хорошо? Он кивает. Антон легко похлопывает его по колену, прежде чем уйти обратно к костру, оставив Арса наедине с мыслями о том, какой же он все же идиот, а колено — с фантомным ощущением чужого касания. *** Видит Бог, лучший друг — это не только надежное плечо рядом. Это еще и почти два метра обеспокоенного Антона, который, похоже, решил, что у Арса депрессия, или посттравматическое стрессовое что-то там, или еще черт знает, что, потому что весь вечер тот от него просто не отлипает. Пока они готовят ужин, он устраивает все так, чтобы у Арса была самая легкая роль вроде открывания консервных банок. За рубку дров он встает сам, и наотрез отказывается меняться. С сожалением и грустью Арс присаживается на бревно, когда очередная попытка не увенчалась успехом. Теперь ему не только не позволили поработать топором и «вымахать» все свои эмоции, но еще и обрекли на вечные муки — наблюдать за красивым Антоном, колющим дрова. За что, милостивые боги? «Арс, хочешь, мои печеньки тоже забирай, я не буду». «Ты там на лавке пеножопку свою оставил, держи». «Чаю налить? Пока я тут с половником». Это чудовище проявляет такую заботу, что у Арса просто рвется сердце. Он знает, что надумывает себе невесть что, что его поведение вполне вписывается в рамки их обычной, еще до-походной дружбы, что Антон сейчас к нему внимателен, потому что просто по-человечески переживает, видя эти душевные терзания. Он смотрит благодарно в самую зелень глаз, согласно кивая и на печеньки, и на чай, и воображает, что в какой-нибудь параллельной вселенной у них — взаимность. И можно касаться, сколько хочется, и смотреть самыми глупыми глазами, и, наверное, даже целоваться, но на этих мыслях лед под ногами внутреннего Арсения начинает трещать. Он рассеянно смотрит на кружку с чаем и печеньки в своих руках. «Нырни в меня, — будто бы говорит ему кружка, — здесь горячо и терпко, здесь вся та нежность на кончиках пальцев, и волшебный, почти телепатический контакт. И все другое тоже здесь. Ты же хочешь, я знаю. Ныряй.» «Ага, разбежался, — крошатся во второй руке печеньки, — ты помнишь, что он — парень? У него член, на минуточку. А еще он твой друг, вы вместе работаете, ваши круги общения так вросли друг в друга, что непонятно, где чей. Даже представлять не хочу, что ты собираешься с ним делать. И как. Ну это же пиздец!» Охуевая от двойственности, он вспоминает, что именно неопределенность жрет психику сильнее всего. Надо просто выбрать сторону, наверное, а потом можно и переобуться, если что. Но ни с одним из этих мнений он не согласен достаточно, чтобы выйти из этого загона. Держит, как пенная бочка, посмотрите-ка. — Эй, Арс, я ходил за кофтой, и принес тебе твою на всякий случай. Холодает уже, — Антон приземляется на соседнее бревно и аккуратно складывает флисовый сверток рядом с ним. «Да какого черта!» — кричит разрываемый на части внутренний Арсений. Пусть он ничего не понимает в психологии, но он знает, что все решения в этой жизни принимает сам. Поэтому, схватив визжащую в его воображении скептически настроенную печеньку, он по самый краешек макает ее в горячий чай. Нет никакого плана или даже предположений. Принятое решение нырнуть в метафорический чайный водоворот кажется единственно верным, потому что бездействовать — невыносимо. Арс бесстрашно прыгает в собственные ощущения, с надеждой рассчитывая на счастливый случай. Как Эд объяснял однажды: «Если в пороге случаются неожиданные приключения, начинает работать принцип «мать-природа, помоги». *** После ужина Эд устраивает разбор полетов. — Ну давай, Арсений, по десятибалльной шкале, — просит он, усаживаясь у костра напротив него. — Что именно? — Арс тянется за принесенной Антоном кофтой. Действительно холодает. — Обратная связь. Ты единственный здесь, кто шел по реке впервые. Мне, как капитану, необходимо все понимать, — Эд сидит, опираясь локтем на согнутое колено, и в желтом свете огня его лицо выглядит очень серьезным. — Товарищ капитан, вы саблю-то спрячьте, — встает на защиту Антон, — давайте, как в лагере, свечку. А то, может, у меня тоже тут есть кое-чего, по десятибалльной шкале. — Знаем мы твою десятибалльную шкалу, — Егор прибирается на столе и хихикает себе под нос. — Ну, охуел я на десяточку, конечно, — Арс решает все-таки сказать, и быть при этом честным, — всегда считал себя достаточно сильным, считал, что ничего не боюсь. Ага, хер там. Никогда бы не подумал, что сплавы — это так сложно. — Ты на себя не наговаривай, — кивает ему Эд, — у тебя и данные, и чувствительность хорошая очень для водных дел. Из всех новичков, с кем я работал, я бы тебя выделил, как максимально перспективного в плане спорта. — Ты его и выделил, — прихлебывает шумно чай Антон, — как в оборот взял, так и не отпустил, похоже, до сих пор. От тебя стажёр твой не сбежит? А то нашел себе нового протеже. Егор не сразу понимает, что речь о нем. — Не сбежи-ит, — он подсаживается к Эду на бревно, и видно, как он контролирует себя, чтобы не приобнять и вообще ничего не сделать руками лишнего, хотя это и не требуется — все написано на лице. Арс размышляет, как он сам выглядит в такие моменты, и ему даже немного стыдно. Если с ним происходит все то же самое, то его можно читать, как открытую книгу. Ничего не скроешь. — Если честно, — продолжает Егор, обращаясь к Арсу, — я и сам включился. Ты просто слишком хорошо слушаешь, невозможно удержаться. Так что ты, получается, и мой ученик тоже. Я даже подумывал, не пошлешь ли ты нас куда подальше за такую муштру. — Э-э, — доходит до Арсения, — то есть вы меня грузили терминами и всякими упражнениями — просто так? Антон подкидывает в костер полешко: — А вот щас он вас как раз и пошлет. — Погодите, — продолжает Арс, — я просто думал, что вся эта заморочь — обязательный курс молодого бойца, техника безопасности или что-то еще такое. Я принимал это как необходимое для выживания занудство, а вы просто развлекались? Тройка вам по десятибалльной за этику. — А ты скажи, что тебе не понравилось, — ехидно замечает Эд. — Раскусил, — качает головой Арсений, — мне было классно, парни, правда. Все стопятьсот баллов хочу отдать за «командность», я никогда не чувствовал себя настолько на своем месте. Я вообще, честно говоря, никогда так себя не чувствовал. Антон пододвигается чуть ближе, внимательно следя за его словами. — Вы мне сказали где-то в начале, блин, как давно, кажется, это все было, а всего четыре дня назад, — Арсений берет в руки кружку, чтобы просто чем-то занять руки, — вы сказали, что я изменюсь, встречусь с самим собой, или что-то в этом роде. И так и случилось. Антон смотрит на него очень серьезно. Уже стемнело, и на фоне синего мрака за спиной его лицо, освещенное рыжими всполохами, выглядит так красиво, что описать это даже невозможно — только прочувствовать. — И как оно тебе? — задает он вопрос, так тихо, двигая, кажется, одними губами, — То, что ты про себя узнал? Арсений не в силах сопротивляться, ему кажется, что Антон спрашивает про кое-что конкретное, то самое, что совсем нельзя никому рассказывать. Но можно, например, показать. — Мне нравится, — отвечает он, точно так же смотря пристально на Антона. Тот едва заметно поджимает губы, совсем легко улыбаясь, и кивает неуловимым коротким движением. Черт его знает, что он там понял, но Арсу становится почему-то легче. Будто бы теперь его секретные чувства не давят изнутри. — Моя очередь, — весело говорит Антон, — давай мне воображаемую свечку. Арс даже протирает ее, предварительно дыхнув, как будто бы это какое-нибудь зеркало, и осторожно передает Антону воздушное ничего. — Артисты, — хихикает Егор. — Слушайте, я тоже немножечко охуел, — начинает Антон, — я и забыл, каково это. Был сухарем, черствым, непробиваемым. А здесь снова научился по-настоящему любить. Арс замирает с поднесенной к губам кружкой. Как хорошо, что он не успел глотнуть, а то сейчас получилось бы великое палево. Что Антон сказал? Арс не знает, куда ему деться от волнения. — Уф, — с усмешкой выдыхает Эд, — это рэп, парень. — Йоу, — смеется Антон тоже, но не поддерживает разгон, — я серьезно. Вот вы ржете, типа я Человек-Поход, адреналиновый торчок, а я так долго давил в себе все эмоции, закапывал их куда подальше, что они будто отключились. И я был много лет какой-то тухлый совсем, будто жил на низком заряде батареи. А теперь, похоже, отпустило. — Чего? — вылетает из Арсения, — если это — низкий заряд, то что меня ждет, когда мы вернемся? Он осекается. — Нас всех ждет, в смысле. У нас там агентство на воздух от твоей энергии не взлетит, нет? Нужно предупредить Окси, чтобы она начала эвакуировать герань. Антон тепло смеется. — Прости, — стихает Арс, — я перебил. — Да ничего, — он достает палку, чтобы подвигать бревнышки внутри костра, — я, в общем-то договорил. У меня в целом ощущение, что я из скорлупы какой-то выбрался, и теперь я снова — живой. — Водомерка родилась, — хихикает Егор. — Да, типа того, — Антон обводит всех взглядом, — спасибо вам, парни. Эд, Арс, я так рад, что я тут вместе с вами. И если я сейчас еще чего-нибудь скажу, то позорно заплачу, так что я заканчиваю, а вы сами все знаете. — Не прошло и года, как ты, наконец, нас познакомил, — замечает Эд, заставляя Антона стушеваться. Арс напрягается даже немного — опять эта отсылка на задумку Антона пойти в поход и на этот его хитроумный план. — И тебе спасибо, Егор, — вдруг говорит он, стреляя взглядом напрямую через огонь, — я, честно говоря, очень рад тебя видеть здесь. Даже, наверное, счастлив. Это еще что за новости. Арс окончательно перестает что-либо понимать, его хрупкая надежда на взаимность то встает, то рушится, то снова сползается в целую фигуру из обломков, и он совсем не может соображать в таком состоянии. Одна иллюзия накладывается на другую, бесконечные домыслы толкают друг друга, он вздыхает глубоко, стараясь просто успокоиться и не сойти с ума. — Бля, а вот теперь я заплачу, — Егор встает с места и идет обнимать, почему-то, сначала Арсения, — какие ж вы хорошие, ну-ка идите оба сюда. Он вешает невесомые полуобъятия, скорее обозначая жест, чем делая его, и так же воздушно касается плеч Антона, оставляя между ними пространство как-то излишне вежливо. — Я, наверное, просто скажу, что я там, где очень хочу быть, — Егор возвращается на свое место, опираясь легонько на Эдово плечо, — сколько за это лето мы уже сделали походов? — Дохрена, — бросается щепками в костер Эд. — И много всего было, веселого, классного, но этот поход — какой-то и правда особенный. Я бы его, если честно повторил. Товарищ капитан? — Заебись сходили, — припечатывает тот. Парни ржут. — Ответ, достойный самого капитана Джека Воробья! — ухахатывается Антон, проходя где-то за Арсовой спиной в сторону стола и вызывая странное чувство — будто от него к Арсу тянутся невидимые нити, и один из них точно знает, где сейчас находится другой. Похоже, Арс все-таки сходит с ума. — Тох, раз ты встал, захвати там маленькую герму, — просит Эд, — я не буду ничего говорить, я вам лучше кое-что поставлю. — О-оооо, — тянет многозначительно Егор. Из небольшого мешочка выскальзывает бирюзового цвета колонка. «Ваш оттенок и тут, и там показывают» — вспоминая реку, думает Арс. У него теперь ассоциации с это бирюзой, кажется, на очень много лет. Эд включает с телефона музыку без слов, и она удивительно гармонично вплетается в этот вечер. Арс всегда против электронщины на природе — максимум гитара, но сейчас почему-то очень хорошо. Мелодия под методичный бит окутывает все пространство, освещенное костром, закручивается вихрем в пламени и взлетает искорками прямо в чернеющее небо. Арс провожает эти потоки глазами, задрав голову, и ежится от накатившей внезапно вечерней свежести. Температура падает — ну конечно, скоро же осень. Колени прогреваются даже чересчур сильно от близости к огню, а спине прохладно. Вечная костровая тема. — Это твой трек? — Подает голос возвращающийся из темноты Антон. Эд кивает. Значит, и правда музыкант. Арс не ошибся. — Красиво, — благодарно тянет он, снова подрагивая от перепада температур. Надо бы пойти надеть что-нибудь еще. Костер потрескивает, музыка доходит до кульминационной точки. Антон подходит неслышно сзади, вставая ногами вплотную к Арсовой спине, и тот замирает, не зная, как реагировать. Ноги переступают, осторожно вжимаясь плотнее. Инстинктивно Арс выпрямляет спину, чтобы контакт был лучше, и ощущает кончики пальцев у себя на плечах. Антон просто стоит, изображая спинку стула, и ничего не делает. Запрокинув голову, Арсений встречается с ним взглядом. Он смешной вверх ногами, кудряшки рассыпаются вокруг лица. — Теплее? — спрашивает Антон. — Угу, — отзывается Арс, замечая, что и правда так гораздо лучше. И до палатки можно уже не ходить. Заботливый Антон легко хмыкает и самыми краешками пальцев скребется по ткани толстовки. Арс переводит взгляд на огонь. Музыка качает его на волнах, кажется даже, что и Антон тоже покачивается, увлекая его за собой в этот танец. Вдруг он оказывается втянутым в странное действо, почти шаманское, с тягучими звуками и теплом чужого тела, с искрами костра и стучащим сердцем. Он плывет. Воображение рисует ему, что они с Антоном прямо сейчас танцуют медляк на глазах у всех. Собственно, «все» и правда смотрят на них. Эд — внимательно, Егор — умильно, как матушка-наседка. Для Арса все это слишком. — Пойду-ка я спать, — он встает на ноги и дает себе пару секунд, чтобы перестать шататься. Руки Антона пропадают с его плеч, — доброй ночи. *** Сначала он бредет к реке, чтобы умыться, потому что крыша едет от всего и сразу. Холодная вода немного помогает отделить мух от котлет. «Мне нравится Антон». «Я не знаю, что теперь делать». «Это сводит меня с ума». В палатке, в полном одиночестве и почти тишине — от костра долетают тихие звуки уже другого трека — Арсений лежит и пялится в сводчатый желтый потолок. Уснуть никак не выходит, сумбур в голове никуда не девается. Наверное, нужно будет найти себе психолога, если это не рассосется само собой. Вжикает молния и в палатку вползает Антон. — Спишь? — Неа, — откликается вздыхающий Арс. — Отлично, — он кладет на коврик термос, чистые вымытые кружки и недоеденный пакет с пряниками, застегивая за собой вход, — поговорим?