В объятиях ночи

Тёплый дождь мелкими каплями падал на тротуар Торгауер и Катариненштрассе. Нестерпимый зной летнего дня сменялся приятной прохладой ночного Херцберга. По правую сторону от себя Хельга наблюдала постепенно потухающие огни в окнах находящейся неподалёку автомастерской. Секунда, две, три, и свет в большом окне автомастерской погас до следующего рабочего дня. Мимо праздно проходили жители этого небольшого городка. Уставшие рабочие возвращались домой, ведомые желанием поскорее принять душ и лечь в свои прохладные постели. Молодёжь праздно прогуливалась по освещённым улочкам, ведомая сумбурными и сиюминутными мыслями, в которых одновременно сплетаются всё и ничего. Такими видела и слышала жителей своего родного города юная Хельга. В свои 22 года она уже имела образование учителя немецкого языка, однако после нервного срыва, что случился полгода назад, она ушла на продолжительную реабилитацию. Там она познакомилась с тем, кого теперь считает своим господином... Мягкие тёмно–русые волосы длиной до лопаток были собраны в хвост, на расслабленном и спокойном лице девушки не было ни следа макияжа. Её худое тело серая оверсайз–футболка и классические джинсы. Поверх футболки была лёгкая ветровка жёлтого цвета, которая буквально сливалась со светом уличных фонарей. "Когда же этот старик появится? Пускай я и в ветровке, но промокать тут мне совсем не хочется..." – равнодушно думала про себя Хельга, но даже при мысленном упоминании своего господина она словно размякает в некоем подобии экстаза. – "Я хочу его. Я хочу его кровь. Хотя бы каплю... Пускай он и тот ещё засранец, но... я не могу противиться этому чувству. Любовь и страсть сплетаются во мне бушующим пожаром... Ох, где же ты?! Дай мне это, дай!" Внешнее спокойство девушки начало сменятся чувством предвкушения скорой встречи. Она знала, что он скоро приедет сюда. Через пять минут со стороны Грохвицер Штрассе выехал чёрный раритетный седан. – "Мерцедес–Бенц В114. Старый пижон любит выпендриться." – "Ты же знаешь, что я могу слышать тебя." – прозвучал одновременно холодный и умиротворяющий голос в голове Хельги. Девушка недовольно ухмыльнулась. Седан остановился напротив неё, и вскоре из салона вышел статный мужчина средних лет. В свете фонарей цвет его кожи приобретал оттенки мрамора, а радужная оболочка будто всё время меняла свой цвет. Несмотря на теплую погоду, на мужчине был замшевый пиджак и бежевые брюки, а на ногах блестели ухоженные лакированные туфли, словно их только что купили и надели. Он аккуратно поправил свою уложенную причёску и направился к девушке. – Хельга, я же просил тебя одеться поприличнее, – всё также холодно, как и сквозь бедлам, проговорил вампир. – Пф, слишком много чести этим музейным экспонатам наряжаться как на маскарад, – фыркнула девушка. – В нашем непростом и крайне жестоком мире традиции имеют огромное значение. И в следующий раз не смей мне перечить в таких вопросах, – лицо мужчины выразило улыбку, но в его глазах читались могущество и ужас, перед которыми смогут устоять лишь немногие. Хельге же ничего не оставалось, кроме как проглотить свою гордость при виде своего господина. Готтильф Кёстлир стал доминтором Хельги четыре месяца назад. Изначально у него были планы сделать её своим чайлдом, однако вскоре он изменил своё решение, посчитав, что будучи гулем, она сослужит ему хорошую службу. И несмотря на свой холодный темперамент и непрекращающуюся борьбу с внутренним безумием, человечность присуща данному чудовищу. Возможно, именно она послужила стимулом не даровать Объятия этой юной девушке. Или же он не желал видеть в ней соперника. Готтильф никогда не даст ответ на этот вопрос. Возможно, он и сам не знает, какова причина для такого решения. Несмотря на свой статус одного из лучших врачей–психиатров в Херцберге, он не был примогеном Малкавиан, но одним из его приближённых. Хельге не было известно прошлое своего господина, да оно её и не волновало. Она знала лишь одно – вампиры реальны, и теперь она – рабыня одного из них. С первым глотком его крови она познала бедлам. По началу это сильно её пугало. Возможность слышать и чувствовать кого–то, пускай и очень расплывчато и невнятно – одно из возможных неприятных последствий в таком случае. Готтильф смог обучить её азам пользования бедламу, и она научилась распознавать людей и нечисть, а также читать мысли людей. Эта способность помогала Хельге не раз избегать неприятностей, однако кое–какие зеваки начинали подозревать, что с девушкой что–то не так. Готтильф и Хельга направились в сторону евангелической церкви. – Хозяин, Вы уверены, что встреча рядом с церковью – хорошая идея? – Тебя пугают мёртвые? – спросил вампир. И только в этот самый Хельга вспомнила, что встреча будет проходить именно на кладбище недалеко от церквушки: – Не знаю, не люблю я такие места. Что днём, что ночью. Ночью так вообще жутко. Там какой–то никогда недремлющий надзор. Словно стоит мне сделать шаг в сторону, и мертвецы утащат меня в толщю земли. На лице Готтильфа появилась ухмылка: – Рад, что ты теперь гораздо лучше понимаешь, что наш мир – не какое–то чудесное место из современных детских сказок, тьфу. – Я не просила Вас об этом, – выдавила из сего Хельга, – я пришла к Вам в поисках исцеления, но вместо этого Вы сделали меня своей сучкой. Я хочу противиться этому, но... – Я сделал это, потому что посчитал нужным. Твоё мнение на этот счёт меня не волнует. Самое главное – выполняй мои поручения, и я, возможно, буду баловать тебя парой капелек крови вкупе с твоими лекарствами. Готтильф сохранял внешнее спокойствие, но в его голосе и манере общения чувствовалось превосходство. Превосходство во всём. Хельга это ненавидела и также восхищалась. Она жаждала его. Жаждала его крови. В его крови сокрыто наслаждение. Запретный плод. Потерянный рай. Мысли о рае отразились эхом вокруг неё и вызвали нестерпимую боль в голове. На мгновение перед её взором появилась башня. Древняя башня. Башня, уходящая в небо. Но на вершине башни лишь боль и отчуждение, страх и отчаяние. – Учись контролировать это, Хельга, – спокойный голос разнёсся эхом в сознании девушки, – это проклятие, что преследует мой клан вот уже не одну тысячу лет, и каждое поколение наших сородичей несёт в себе крупицу той боли. Ты должна обуздать это, иначе потеряешь себя навсегда. Сознание девушки постепенно приходило в норму. Она увидела, что Готтильф стоит перед ней, нисколько не меняясь в выражении своего лица, всё такого же холодного и беспристрастного. – «Я люблю и ненавижу его одновременно.» – «Я знаю. А теперь вставай, нас уже давно ждут.» Они прошли ещё немного по кладбищу и уже подходили к шоссе Брайтер Вег. Там, в окружении свиты, стояли другие вампиры. Хельга не могла их прочесть, да и откровенно боялась это делать. Пускай это и была нейтральная территория, но она не знала, чего стоит ожидать от этих неживых. По своим обострённым чувствам она могла лишь сказать, что эти сородичи были не столь сильны, как её господин, что уже внушало некое чувство уверенности. – Ты заставил нас поволноваться, Готтильф, – навстречу Хельге и её доминтору вышла статного вида женщина в строгом костюме лет около 30 с виду, но сколько ей было на самом деле – известно одной лишь ей. – Ты знаешь, что я – человек слова, и не в моих правилах опаздывать. – Зачем ты привёл эту шваль? – стоящий рядом мужчина указал на Хельгу. – Я вправе распоряжаться своей собственностью как мне угодно. И мне угодно, чтобы она была этой ночью рядом со мной. Грозный мужчина в сером плаще из кожи злобно фыркнул, но всё же смирился с ситуацией. – Итак, Готтильф, – женщина в костюме достала сигарету с мундштуком и прикурилась от зажигалки своего спутника, – ты знаешь, что мне от тебя нужно. – Ты думаешь, что мой ответ изменится? – холодно спросил в ответ Готтильф. – Пойми же, к тебе прислушивается Амадей. Даже он понимает, что с нынешним князем Херцберг зачахнет и станет наживкой для анархов или Шабаша. С твоими рычагами в медицинской сфере и связами в Берлине мы бы могли добиться большего и усилить присутствие Камарильи! – Ты прекрасно знаешь, что Амадей многим обязан князю Нансену. Он не станет выступать против него лишь потому, что одна из Вентру решила взять ситуацию в свои руки. Ты замахиваешься на слишком большой кусок пирога, Ева. Ева сделала затяжку: – За мной уже большая часть уличных банд и весь трафик наркотиков и оружия, идущих прямиком из баз НАТО. Для силового захвата у меня достаточно сил и смелости, но всё же я не хочу устраивать войну кланов. Потому я и прошу тебя повлиять на своего сира. Ты знаешь, что за мной не заржавеет, и, если нужно, я утоплю этот город в крови, но не отдам ни пяди этого города кому–либо прочему. – Ты говоришь слишком опасные и безумные вещи, Ева. Безумные даже для меня. У меня нет никакого желания прислуживать недобиткам из числа избежавших Нюрнбергского процесса. Поэтому мой ответ "нет". Снова. А теперь позволь мне и моему гулю покинуть это скорбное место. Ева стряхнула пепел с мундштука, после чего закрыла свои глаза, словно погрузившись в раздумья. И в этот самый момент свита из шести вампиров обнажила спрятанные под плащами штурмовые винтовки G36. Увы, на сей раз бдительность Готтильфа сыграла с ним злую шутку: через пять секунд его истерзанное разрывными патронами тело упало на землю и начало рассыпаться в пепел. Хельга же не успела толком осознать ситуацию, как тут же ощутила острую боль в области груди. Она не могла ничего сделать, кроме как упасть на землю. Её мысли спутывались в сложный и монструозный комок, а взор обращён на невероятно красивое звёздное небо. Она не могла ни плакать, ни кричать. Лишь лежать и смотреть. Вскоре перед взором Хельги возникла Ева. Она безэмоционально смотрела на умирающего гуля. Убийца её доминтора что–то говорила ей, но она не могла разобрать ни слова. Всё, что её волновало теперь – лишь ненавистное лицо той, кто убила её хозяина. Последнее, что она смогла услышать из её уст, прежде чем потерять сознание, были следующие слова: – Здесь нет ничьей вины. Просто игра была изначально нечестной.