Новые смыслы

      Строительный аэрокар застыл, отбрасывая тень на бригаду внизу. Через его борта были переброшены композитные канаты, а крепкие захваты на обоих концах вцепились в панель для внутренней стены.       — На меня! — прозвучала команда бригадира.       Руки Янвисс в едином порыве ещё с пятью парами рук подхватили панель по краям, удерживая её от колебаний и насаживая на штыри внутреннего скелета дома, промазанные скрепляющим раствором, покуда аэрокар плавно оседал.       — Стоп! — громко гаркнул бригадир водителю транспорта в голо-гарнитуру, задрав лицо к небу.       Махина замерла в пространстве, поддерживая стену. Бригадир, Тонеран Халлус, как всегда первым взял в руки плазменную сварку. Будучи уроженцем Палавена, переброшенным на Ома Кер в составе дополнительных сил, когда запахло атакой Жнецов. Даже не видя синей полосы, пересекающей его переносицу и мандибулы, сразу становилось ясно, откуда он. Халлус выделялся более массивной и цельной природной бронёй, чем большая часть коренных омакерцев. У него не было выраженного разреза у глотки, как у Янвисс и других, вместо этого — цельный костяной воротник. Спинная часть его серебристого доспеха также была более однородная и массивная. И он был несколько ниже среднего роста на Ома Кере из-за того, что на Палавене гравитация была немного больше. Однако, он всё ещё был почти на голову выше Янвисс, считавшейся малышкой среди сограждан. Он был энергичен и боек, не давал прохлаждаться, и работая с ним не оставалось времени думать о плохих вещах. Отчасти Янвисс так любила обязательные общественные работы из-за его присутствия.       По нажатию кнопки раскинулся круг защитного омни-гелеаого экрана, и в руках вооружённого техвизором бригадира заискрила сварка. Ещё один член бригады, хмурый турианец по имени Кархатт, тоже взялся за сварочный агрегат. Янвисс пользовалась таким на некоторых сменах: он удобно динамично нагрев поверхности при резке и сварке, позволяя исключить органический фактор. Хорошо, что в импульсе, погубившем всю электронику сложнее холодильника, оказалась оговорка: вышла из строя вся включённая техника. Исследователи склонились к тому, что импульс был сильной электромагнитной природы. И правда, Янвисс помнила то чувство, когда красная паутина, застлавшая весь взор от земли до небес, прошла сквозь ее тело. Закололо в пальцах, защипало в носу, и кожа словно наполнилась электричеством на считанный миг. Все мышцы напряглись, будто в каждую разом ударило слабым током, и а потом всё исчезло. Затем — бурный хаотичный триумф победителей и выживших, а уже к вечеру — новости о том, что натворил импульс. Остановившиеся системы поддержания жизни, отказавшие кардиостимуляторы, вышедшие из строя имплантаты. Все они подлежали починке, но сама суть этих приборов была в том, чтобы работать бесперебойно, ведь от многих из них зависела жизнь. Даже победа взяла свою хладную дань в виде десятков тысяч жизней, присоединившихся к духам. Не говоря о всех тех кораблях, что вышли из строя, застряв в глубинах безжизненного космоса, военных и гражданских машинах, чьи двигатели резко замолкли на высоких скоростях. О дронах и аппаратах, вышедших из строя единовременно и иногда безвозвратно. Величайшее короткое замыкание, как его называли по характеру последствий некоторые.       Янвисс взглянула вбок, туда, где трудилась другая бригада. У них совсем недавно появились дроны. Насколько Янвисс могла судить, дроны были в лучшем случае у трети всех бригад. Осада Ома Кера была основательной: все открытые склады военной техники были уничтожены, законсервированных единиц, что удалось сохранить в Жатве, и без того было наперечёт. Импульс Горна тоже сказал своё слово.       Вот уже подгода в наспех организованных мастерских техники, обладавшие должной квалификацией, принимали подбитых и сломанных дронов, и их части. Поставки обеспечивали отряды расчистки завалов. Так же было и с прочей техникой. Янвисс тихо восхваляла кораблестроителей Иерархии и их дизайн систем корабельного жизнеобеспечения, известных своей ремонтоспособностью. Хвала духам, новостей о гибели экипажей по таким причинам она не слышала. И она благодарила волю случая за то, что её инструментрон сел, когда импульс Горна пронёсся по галактике.       — Несите утеплитель! — скомандовал Халлус, поднимаясь от закреплённой стены.       Янвисс снялась с места, возглавляя шествие к рулонам слоистого полимера. Как сказали ей однажды знатоки, их строительной технологии пришлось сделать шаг назад. Специальной пены, наносимой тонким слоем на конструкции и саморасширяющейся после нанесения в плотную, термоизолирующую массу, негде было взять. Из сотен предприятий, некогда обеспечивающих процветающую населённую колонию, в жестоком противостоянии уцелели считанные десятки, в основном гражданские предприятия по производству одежды, еды, бытовых предметов. Всю тяжёлую, химическую и прочую промышленность, способную за сущие дни встать на рельсы производства на нужды армии согласно протоколам военного положения, стёрли с поверхности планеты в первые же дни жестокой бомбежкой. Добывающим городкам повезло, их внимание вторженцев коснулось лишь поверхностно, и то лишь наиболее крупных. Некоторые остались нетронуты. Но многих граждан призвали защищать стратегические точки, и дома там ныне стояли полупустые. Сырья не хватало. Из двухста шестидесяти миллионов населения за три года ожесточённого сражения за жизнь осталось около восьмидесяти четырех.       Янвисс взяла в руки рулон. Пушистый утеплитель приятно гладил ладони. Прохладный даже спустя столько времени, проведённого на высоте под жарким солнцем, как и полагалось качественному материалу. Как объяснял им Кархатт, он делался по местной технологии, куда более простой, чем производство утепляющей пены, хотя и по теплоудерживающим качествам, и по ресурсозатратам он устарел. Но его можно было производить сразу, а пена требовала сложных и дефицитных химических компонентов. Экономное решение, но всё еще надёжное.       Она несла рулон вместе с коллегой, взявшись за оба края двумя парами рук. Вокруг них десяток таких же бригад возводил стены этажа. За этот вечер они уже успели построить стены для одного, этот был второй. Планировали успеть третий, уже когда солнце почти сядет. Аэрокары подносили панели и каркасы, контейнеры со стройматериалами. У них из-под ног тоже то и дело доносился шум, громкие переговоры и возня — там более сведущие в строительном деле бригады занимались прокладыванием коммуникаций и отделкой возведённых недавно комнат.       — Рано! — отсигналил бригадир, предупредительно вскинув руку и глядя как двое мужчин наносят клей на гладкую поверхность панели. — Хорошо. Подносите!       Янвисс с коллегой и ещё одна пара трудящихся уложили рулоны друг к другу, направляя края к нижней границе стены. Клей впился в материал, пригвождая его к металлу, и синхронными движениями сначала пара левее них, а потом и Янвисс с коллегой уверенными движениями развернули рулон вдоль стены, позволяя тому схватиться с материалом. Как раз оставалось место для расположения проводов, схем и встроенных конструкций. В воздухе показалась ещё одна стена, переносимая аэрокаром в их сторону. Переведя дух, Янвисс улыбнулась этой стене. Работа на благо общества наполняла её радостью.       За вечер монотонной и усердной работы они поставили так не одну стену и не один пол. И всё же немного не уложились в план, не завершив пары квартир третьего этажа. Но расписание условий обязательного труда подчинялось таком же жёсткому порядку, как и любая другая работа: вовремя пришёл, вовремя ушёл. И вот Янвисс уже спускалась на лифте, который возводили под конец вечера у неё на глазах на их новопостроенном этаже несколько умелых инженеров.       — Пойдё-ём, — это один из коллег Янвисс, неугомонный Сартус, толкал локтем в бок приятеля, уговаривая составить себе компанию в бар.       — Там подают бурду, — отрезала Латрин.       — У тебя вкуса нет.       — То, что тебе нравится их настойка на моче, не значит, что у меня нет вкуса.       — Духи, ты мне надоела. Пойдем в другой. Ну?       — Возможно.       Янвисс улыбнулась, с закрытыми глазами слушая голоса вокруг себя. Мышцы тела приятно ныли от проделанной работы, а осознание принесённой пользы наполняло грудь приятным тёплым чувством. Она ещё не знала, как проведёт вечер, но планировала пройтись перед тем, как отправиться.       — Как думаешь, — выхватила она из общего гула голосов чужой мужской голос, принадлежавший кому-то из другой бригады. — Скоро поставят на поток Мирганский комбинат? Я соскучился по их солонине.       — Вроде слышала, — ответила другой неизвестный голос, на этот раз женский. — Что больше, чем на половину готов. Дней через пятнадцать, может, и здание восстановят, а там и запустят. Но объемы точно будут мелкие, к сожалению, построить скот нельзя, а эти жестянки нам его немало перебили.       — Ну да… — грустно выдохнул первый голос и стих.       И Янвисс прекрасно знала, почему диалог так быстро угас. Они были не просто потрепаны. Они были отрезаны. Об этом старались не говорить по всеобщему согласию, понимая, что упоминание этого гнетущего факта не приблизит миг его окончания. Но все помнили ту страшную передачу, которая как удар ножа перехватила дыхание всех уцелевших, резко и безвозвратно отравив триумф победы. Ретрансляторы уничтожены. Уничтожены все. Изоляция скоплений была ещё одной ценой победы над воплощённой в металле силой разрушения. Путешествия меж скоплениями, требовавшие в худшем случае часов, теперь занимали месяцы. Ома Керу в этом плане повезло, это знал любой, кто не забыл основы космической картографии. Из всех крупных миров, именно Ома Кер был ближе всего к Палавену и остальным колониям Апийского Креста. Но страшно было подумать, как приходится жителям далекого Инвиктуса или населению Тригинта Петра. Вот кто был действительно отрезан, вот за кого было страшно.       — Кархатт, напомни, ты завтра будешь? — это спрашивал их бригадир, Тонеран.       — Весь день, — сухо и хрипло, словно страдая сильной жаждой, ответил Кархатт.       В Жатве он получил ранение в лёгкое средней тяжести, и хотя смог восстановиться весьма быстро, с тех пор хрипотца и посвистывание всегда сопровождали его речь.       Лифт останавливался на разных этажах, и толпа внутри редела. Многие из строителей-добровольцев были бездомны, приходя с желанием ускорить восстановление своего дома. Впоследствии именно они обживались на нижних этажах частично готовых зданий, строя верхние. Янвисс в очередной раз ощутила тепло в груди, думая о проделанной работе. Как закончат с отделкой, комитет по жилищной реабилитации направит сюда новых жильцов, и в пригородах станет меньше палаток и наспех сколоченных убежищ. Природа Ома Кера требовала уважения и силы, она умела быть смертельно опасной. Янвисс сама помнила, как ещё совсем недавно сама укрывалась обрывками ткани под навесом из металлического листа и грела пищу над костром вместе с прочими обездоленными. Теперь у неё вновь был дом. Наконец, лифт застыл, выпуская оставшихся в холл. Янвисс на ходу покрутила головой, чуть разминая шею, и вздрогнула от неожиданности, когда ощутила касание к руке. Обернувшись, она увидела улыбку Тонерана.       — Прогуляешься с нами?       Кархатт, Сартус и Латрин смотрели на неё из-за плеч бригадира с тем же немым вопросом. Янвисс отпрянула к стене, словно надеясь, что они пройдут мимо:       — Ох, народ… У меня еще дела были.       — Какие у тебя вечно дела, как мы ни позовём? — усмехнулся Сартус добродушно.       — Как знаешь, — Тонеран понимающе склонил голову набок и молодцевато щёлкнул мандибулами, обходя Янвисс боком и устремляясь к выходу. — Да наставят Духи!       — Да наставят Духи, — негромко попрощалась Янвисс.       Как обычно, настаивать они не стали. С момента конца Жатвы их бригада вместе с тысячами других трудилась над восстановлением Сарлика. И из осколков старых судеб начали формироваться новые семьи. Только Янвисс за полгода так и не ощутила себя частью этой семьи, хотя её члены и всячески старались для этого. Поначалу её часто приглашали куда-то. Но это неистребимое, вечно преследующее ощущение, что она что-то забыла, и дел еще невпроворот, всегда было с ней как отговорка. С каждым ее отказом интервал приглашений всё увеличивался. Она была уверена, что о ней забыли, но вот спустя два месяца Халлус решил вновь позвать её с ними. И почему-то вдруг Янвисс неожиданно для себя забоялась: а вдруг больше не позовут? Ведь рано или поздно им неминуемо надоест слышать «нет». Да что там, уже надоело. Ведь нравилось, когда её звали, нравилось ощущать, что она нужна, хоть и за компанию. Но уместно ли, подумала она тут же. Спины коллег удалялись вдоль улицы. Она не чувствовала за собой права предаваться забытью и праздности. Не сейчас.       А когда?       Янвисс услышала этот вопрос словно извне. Как будто спины коллег спросили её об этом. У неё уже был заготовлен ответ, сказанный самой себе тысячи раз. Когда будет время. И когда будут силы. Когда она заслужит это у себя.       Девушка завернула к дому, встряхивая на плечах потяжелевшие одежды строителя, шагая неторопливо по освещённому серебристым светом уличных прожекторов Сарлику. Наверху, в густых оранжеватых сумерках позднего вечера, глядели тысячами светящихся глаз тянущиеся вверх обнажённые металлоконструкции новых домов. Останки их предшественников, испытавших на себе смертельный жар жнецов, уныло и холодно зияли покорёженными внутренностями. Часть из них светилась новой надеждой, ведь большая часть их сохранилась, и теперь им предстояла реконструкция. Те, которым повезло меньше, в торжественном молчании ожидали своей гордой жертвы. Их материалы должны были пойти на восстановление своих более везучих собратьев.       Она шла, озираясь по полупустым улицам с любопытно-удивлённым выражением путешественника, забравшегося в неизвестные места. Она никогда не жила в Сарлике до Жатвы, хотя бывала тут с семьей пару раз. И как во время войны переполнял её ужас при виде всех разрушений великолепной и неизаэвестной столицы, так и не могла узнать она новый пейзаж обновляющегося города. Сарлик из прошлого встретил её грохотом, криками, кровью и низким удушающим гулом, с коим лучи жнецов пронзали материю. Нынешний Сарлик как огромный могильник встречал вечер печальной тишиной. Янвисс до сих пор не привыкла к нему такому, хотя выжившим он ей нравился больше, чем выживающим. Её взгляд замер на шпиле готового нового дома, дерзко тянущегося ввысь, и подумалось о прошлом доме. Возможно, там до сих пор стоят дома, пустые и охладевшие. Скорбные памятники той кипучей жизни, что некогда заряжала сердца тёплыми беседами и добродушным смехом. Или же там остались лишь руины: ещё одно кладбище к тысячам других. Как бы там ни было, Нуурмт, который знала Янвисс, больше не существовал. Но о месте она сильно не переживала. Дом это те, кто живёт в нём, и её дом был утрачен вскоре после начала вторжения на Ома Кер.       Турианка судорожно выдохнула и втянула носом прохладный воздух. Сверкнув желтовато-бурой шкурой в свете уличного прожектора, в подворотню юркнуло когтистое существо. Недалеко послышался негромкий удивлённый возглас: кто-то тоже его заметил. В полумраке Янвисс хорошо видела жилистое тело рцурги. Эти сумеречные создания длиной с руку, как и многая другая фауна, осмелели с измельчанием города, находя себе убежище среди оставленных жилищ и груд мусора. Питаясь брошеными припасами и забытыми трупами павших. Вдруг раздался выстрел, и Янвисс вздрогнула всем телом, окаменев. Животное с жалобным гуканием завертелось по земле, пачкая тротуар кровью, и вскоре затихло. С той стороны тротуара женщина довольно хмыкнула, довольная чистым выстрелом, и спрятала пистолет в поясную кобуру. Приказ примарха предписывал отстрел потенциальных вредителей и переносчиков заразы. К Янвисс вернулась старая мысль, обновлённая самодовольной ухмылкой незнакомой женщины. Жнецы так же воспринимали их, органиков? Вредители, истребить которых по указу вышестоящего и почётно, и необходимо? Каково это: быть мёртвым? Беспечно и легко, или тьма забвения отдаёт неиссякаемым холодом?       Гул пролетевшего над головой сонного аэрокара стряхнул с неё болезненные мысли. Ещё выше, там куда едва достигал слух, их тянулась тоненькая, редкая вереница. Взгляд турианки зацепился за цветастую вывеску на здании «Пир Амрулиса». Лишь переступая порог, Янвисс вспомнила, что так звали фольклорного обжору из одной поучительной детской истории. На неё пахнуло стойким ароматом съестного: мяса, овощей, выпечки. Букет запахов заставил желудок требовательно гукнуть, и вселил в душу некое ощущение уюта.       — Заходите, заходите, — прозвучало из-за стойки.       Левый глаз продавца был закрыт упругим черным вкладышем. Такие использовали для ослеплённых в бою солдат: вкладыш закладывался под лицевые щитки, и упираясь в них, выгибался внутрь, плотно прилегая к коже. Из правой глазницы на девушку смотрел серый немигающий глаз, слишком искусственный, чтобы даже издалека казаться настоящим. Устаревшая, даже древняя модель. Увидев её замешательство, мужчина ухмыльнулся, приопуская мандибулы:       — Да ты не дрейфь, — сказал он словно старой знакомой, явно привыкший к расспросам. — Спрашивай, если интересно.       Открытость в душе, доброта в голосе. Турианцы всегда отличались от других рас своим ощущением единства и вклада в общее дело. Но после Жатвы из пепла вышагнула совершенно новая турианская нация, пламя войны выжгло в жителях Ома Кера те зажатости, что они успели накопить за время мира вдали от изначальной родины. Даже волусы стали как-то роднее при всех их причудах. Янвисс не знала этого изуродованного войной турианца. Как и он её. Но обоим было достаточно просто взглянуть на собеседника, чтобы познать его через то, что он прошёл. Безусловное родство, кое обрести возможно лишь разделив общее горе или испытание, соединяло теперь всех их. Янвисс подошла к стойке с улыбкой облегчения, ей до сих пор была непривычна эта перемена. Что такое полгода жизни по одному укладу, когда всю остальную жизнь было иначе? Омакерцы были опасливыми и осторожными, такими их сделала буйная фауна планеты-сада и раздолье волусских дельцов. Даже сородичей с Палавена это ставило иногда в ступор. Теперь они больше напоминали единую семью. Такую, где Янвисс до сих пор искала место. Желудок снова жеманно подал голос.       — Мне, пожалуйста, печёное мясо урикола с овощами, — проговорила она, глядя на меню над головой продавца.       — Сейчас сделаем, — записав что-то в голо-документе своего инструментрона, турианец крикнул заказ на кухню и вновь вниманием его единственного неживого глаза завладела Янвисс, калека осклабился. — На лице вижу этот интерес. Ну что, рассказать?       Она лишь кивнула, вдруг устыдившись как-то озвучить свой интерес. Она видела многих пострадавших, до войны, во время и после. Видеть в моменте, как солдаты получают раны и теряют части тел, конечно, было иным делом, но и к нему турианское воспитание готовило с малых лет. Что уж, она и сама носила в боку созвездие из трёх шрамов от когтей налетчика. Но заметная травма, как отпечаток значимого события, изменившего жизнь, всегда вызывала интерес историей, содержащейся в факте увечья. Вопросы сами просились на язык.       — Не повезло встретить банши, — начал рассказ воин. — Мы держали позиции в восточном пригороде Сарлика, район Мадоан. Не была там? — увидев отрицание на лице собеседницы, он продолжил. — Так вот, держали мы мадоанский военсклад.       — Так вы были там? — вспыхнув осознанием, спросила Ярвисс с нескрываемым благоговением.       — Да, — улыбнулся солдат, и в его голосе в равных долях было гордости и скорби. — Ну, сам склад с момента атаки и двух дней не выстоял, всё бомбёжкой накрыло, как ПВО ни грохотали. А вот катакомбы под ним мы и держали. И это был кровавый парад. В день, когда я потерял зрение, на нас бросили целую пачку этих долговязых визгливых тварей. Я был в авангарде нашего строя. Как мы выяснили, в упор банши умирают быстрее, им так труднее выставить барьеры. Ну и обычно трюк пробраться к ним с фланга, пока их отвлекают шквальным огнём, работал. Но в этот раз фланг прорвали уже нам. Ну и… — мужчина усмехнулся так легко, что Янвисс удивлённо моргнула, но сразу после его голос налился тяжестью пережитого. — …когти этих мерзостей острые. Мне еще повезло. Многих лишили не только зрения. Но такова война.       Позже, задумчиво пережёвывая пищу за столиком у стены, Янвисс косилась в молчаливом недоумении на одноглазого работника закусочной. Он обладал силой, которой у неё не было. Как и Винарис. «Их потери меньше,» — мелькнула мысль. Янвисс отогнала её, испугавшись самой её сути. Пренебрежение. Как она может судить о чужой ноше, не живя чужой жизнью? Но почему она не может так же? Как Винарис, как этот калека, как многие другие. Или это они слишком легкомысленны?       Аппетит пропал на середине. Еда была хорошей, мясо — мягким и сочным, а вкус — богатым. Но последний кусок встал поперек глотки, рискуя вызвать кашель. Она помедлила, сконфуженно елозя двурогой изогнутой вилкой по тарелке. Неприлично было вот так безответственно растрачивать еду, особенно в такое кризисное время. Ещё один моральный груз в общую копилку в перспективе звучал куда хуже. Без азарта она доела остальное, стараясь побыстрее проглотить куски, пока не осталось каких-то пару ломтиков поджаренных овощей. Янвисс отнесла поднос на стойку для использованной посуды. Поблагодарила продавца за вкусную еду и вышла, ощущая на затылке его добродушный взгляд. Прохладный сумрак вновь наполнил лёгкие, но облегчения не последовало. Янвисс вновь побрела по дуге в сторону дома, скользя взглядом по сонному городу. Обхаживая очередные шпили домов, взор зацепился за вытянутый шпиль, увенчанный двумя зубцами и наклоненный под таким крутым углом, что никак не мог принадлежать турианской высотке. Янвисс безошибочно знала: там лежит жнец. Несколько мгновений она всматривалась в это зловещее навершие из тёмного металла, а затем ноги сами развернули её в сторону громадного тела.       На месте её ждало понятное зрелище: периметр был оцеплен забором, и ночная стража несла свой дозор. Никто из граждан не намеревался по доброй воле лезть в чрево металлического трупа, но вскоре после восстановления связи выяснилось, что терминусские пираты в значительной мере уцелели. Согласно точке зрения военных аналитиков, — Янвисс разделяла их мнение, — жнецы до последнего воспринимали Омегу как фактор положительный для Жатвы. Уничтожение главной пиратской гавани сильно бы уменьшило объем контрабанды, краж и диверсий с целью личной выгоды. Теперь же пираты жирели на разорённых мирах, беспрепятственно высаживаясь в некогда укреплённых колониях и наводняя ещё недавно гордые города. И уничтоженные жнецы не были исключением. Разгорелся интерес к чужеродным технологиям, куда мощнее существовавших у жителей галактики на момент вторжения. Ходили слухи, что саларианцы предприимчиво начали пользоваться услугами пиратов для добычи образцов для обратного инженерного анализа.       Турианка взглянул на полосу ограждений. Наверху модульной вышки строгий вояка в полном облачении оглядывал методичным взглядом окрестности. Внутри периметра, несомненно, ходили незримые снаружи патрули. Днём за этими стенами плазменные резаки прорезали толстую обшивку мёртвых махин, с помощью подъемников снимались элементы брони и демонтировались конечности. Мысль о том, как могли бы выглядеть внутренности жнеца, пробуждала в душе любопытство и ужас. Над серой линией сплошного ограждения неподвижная громадная туша лежала, обращённая к небу разрушенной заряжающей камерой. Лишь две задние лапы груздились рядом мрачными холмами. Две другие, по видимому, уже были демонтированы. Россыпь, как считалось, динамических приёмников внизу головы жнеца безвольно обвисла. Вглядываясь в этот силуэт, Янвисс ощущала нарастающее внутри необъяснимое чувство. Беспокойство. Гнев. Горечь. Воспоминания нахлынули на неё. Обожжённая плоть, запах горелого мяса и ткани. Слабеющая хватка, мутнеющий взгляд. Хриплый, захлёбывающийся голос. Застывшее, бездыханное тело. Янвисс вспомнила, как слёзы обожгли лицо и жидкой солью пролились на язык, как заклокотала в груди скорбная ярость и как оттаскивали её сослуживцы. Помнила услышанную как-будто через полупроницаемый барьер распекающую речь командира её отряда. И нахлынувшую первую волну безысходной, молчаливой агонии души.       «Прости, что не смогла защитить тебя, Хафаррас».       Его отняли вслед за матерью и отцом, вслед за десятком близких друзей. После него тоже кто-то умер, но Янвисс уже не помнила ничего после смерти брата. Её гнев с тех пор утих. Но только гнев.       Янвисс не заметила, что начала дрожать, стоя напротив мрачной безжизненной громады. Кончики её пальцем замёрзли, частично утратив чувствительность. Девушка судорожно выдохнула, и заставила оцепеневший взгляд отвернуться от силуэта жнеца. Она хотела домой, но ещё больше, к своему удивлению, она ощутила нужду в компании. Янвисс горько усмехнулась иронии своих противоречивых желаний: она отказалась от компании коллег, но при этом ей одиноко. Какую же тогда компанию ей надо? Она рассеянно оглянулась и нашла среди редких гуляк одиноко сидящего на скамье турианца. Тот выглядел внушительно, его темно-красная природная броня и дюжее телосложение напоминали поджарого крогана, а на широком выразительном лице с далеко отходящими отростками мандибул сияли глубокая печаль и ярость. Одетый в жилетку поверх голого тела, он как будто вышел из спортзала. Это самовыражение будто притянуло Янвисс, и она сама не смогла понять, почему подошла к незнакомцу. И вновь молча удивилась тому, насколько более знакомыми стали восприниматься все, разделяющие общую печаль.       — М? — заметив тень её присутствия, турианец перевёл взгляд с силуэта жнеца на Янвисс. — Могу чем-то помочь?       Его низкий, гулкий голос напоминал открытие ангарной двери или грохот танкового двигателя.       — Вы… тоже скорбите, — не то спросила, не то заявила Янвисс, глядя на него печальным взглядом.       — Скорблю? — мужчина хмыкнул. — Я злюсь. Знаешь это странное чувство, когда жаль, что подонок поплатился слишком быстро, и у тебя не было возможности его вдоволь помучить? — незнакомец с отрешённой мрачностью кивнул на жнеца. — Примерно вот так. Хорошо, что уродов в итоге накрыло. Но, конечно, я рассчитывал, что после Горна они резко захереют, и их можно будет добить своими руками… — турианец взглянул на свои ладони, словно не узнавая их, и напряжённо выдохнул. — Духи, что я говорю… Так бы было только больше жертв, — он вновь обратил взор темных глаз на Янвисс. — Вот тебе и войска колониальной обороны.       Печаль и вина, что турианка слышала в его мужественном твёрдом голосе, заставили её сесть рядом, скромно сложив руки вместе:       — Это перекроило нас, — произнесла она как можно мягче.       — Скорее выпотрошило и начинило заново, — турианец выгнул напряжённые пальцы, гневливо обнажая когти, затем кисти его обмякли. — Духам известно, каким содержимым. Я Кирнас. Кирнас Вамра.       Он приложил два пальца к кончику мандибулы возле губ и непринуждённо отбросил в сторону Янвисс. Традиционный омакерский жест приветствия, колониальная традиция, начавшая отмирать в эпоху индустриального роста и крепнущих экономических связей с Палавеном. Дома, в Нуурмте, так все делали. Она улыбнулась милому архаизму, и ответила жестом на жест:       — Янвисс Адалиус. Ты посещаешь группы помощи?       — Да, — Кирнас щелкнул мандибулами об зубы. — Мы устраиваем спарринг. Я часто представляю, что бью жнецов. Это помогает, и как говорят, постепенно я смогу отпустить ситуацию… но пока что, когда вижу перед глазами эту гадость… Даже подохнув, они доставляют проблемы.       Янвисс придвинулась ближе, пытаясь угадать мысли на лице собеседника:       — Говорят, они даже так могут как-то влиять на умы органиков.       — Потому периметр и оцеплен. Поганые жестянки.       — Почему ты так уверен, что сможешь отпустить?       Кирнас взглянул на неё странно, и Янвисс тут же ощутила неловкость от собственного вопроса. Но вот его глаза смягчились, он беззвучно усмехнулся и сказал, глядя прямо на неё:       — А почему не должен? Не первая война в истории нашей расы, и, к сожалению, вряд ли последняя. Это вопрос восприятия. Ты бы видела моего дядю, вот это закостенелый ящер. Всю войну со жнецами ругался так, что стены в окопе дрожали. Ветеран первого контакта, таким уже без разницы, насколько иначе выглядит рожа врага, — пока Кирнас рассказывал, его голос все прибавлял в энергии и силе. — Эх, жаль, не дотянул до победы каких-то четыре дня. Уж он бы такой слог завернул в адрес жнецов, что впору в камне высечь. Отдыхай с духами.       Девушка опешила от мрачного поворота рассказа. Конечно, она ожидала такого, ни одна история о вторжении не обходилась без потерь. Но ещё больше её поразила лёгкость, с которой Кирнас вспомнил об утрате. И странное ощущение тяги заставило её наклониться сильнее к собеседнику.       — Как ты это делаешь? — не в силах скрыть восхищение, спросила она.       — Как и сказал, дело восприятия. А ты чем мучаешься?       Взгляд Янвисс опустился, хоть ей и приятно было смотреть на Кирнаса. Что тяготит её? Вопрос одновременно и простой, и сложный. Но больше всего болезненный. Стоило попытаться на него ответить, в горле вставал слезливый ком. Но она взяла себя в руки и попробовала:       — У меня…       «Я не смогла.»       — …много потрясений…       «Я предала.»       — …которых я бы не хотела иметь.       Получилось натянуто и неубедительно. Каждое слово этой вымученной неполноценной правды звучало как самая очевидная ложь. Ей самой стало стыдно и мерзко за себя, и внутренне Янвисс приготовилась к отторжению.       — А-а-а, — понимающе протянул багровый здоровяк. — Народ нынче делится на «прошло уже полгода» и «прошло всего полгода». Как по мне, первые в отличие от вторых просто загнали проблемы поглубже в себя и делают вид, что всё в порядке. Не стыдно знать свои проблемы, стыдно от них бегать.       Девушка вновь кивнула, едва умудряясь скрыть облегчение. Её взгляд сполз с лица Кирнаса на его рельефный, щербатый панцирь. Глядя на шероховатости его природной брони, вызванные травмами и естественной эрозией, она могла сказать, что он старше её на несколько лет. Развитые мышцы рук канатами оплетали кости, и стоящие под уклоном пластины брони придавали им только больший визуальный объём. Янвисс поймала себя на мысли, насколько же он силён. Смог бы он поднять её? Она тут же одёрнула себя, но последующий поток догадок вырывался сам собой, словно игнорируя её присутствие. Каково обнимать такого здоровяка? Насколько крепкие у него объятья? Духи, она отмахивалась от одной мысли за другой, но те назойливо возвращались назад. Воспоминания об одиноком экстазе предательски ворвались в общую кучу, заставляя подумать, насколько хорошо было бы не одной. Янвисс поймала на себе пристальный вопросительный взгляд Кирнаса. Он ухмыльнулся, и она отчего-то вдруг забыла как дышать.       — Я знаю этот взгляд, — сказал он тоном отца, поймавшего дитя на шалости достаточно мелкой, чтобы просто над ней посмеяться. — Спрашивай. Среди выживших нет места зажатости, мы теперь все одной крови. Хочешь спросить что-то ещё про меня?       «Насколько ты хорош в постели?»       — Нет, я просто… ты в хорошей форме, на это приятно смотреть.       — Покажи мне хоть кого-то с плохой после всего, через что мы прошли, — мужчина снова усмехнулся, непринуждённо и с буквально таки гипнотической уверенностью. — Но не могу не сказать, ты тоже смотришься классно.       — В этом барахле? — Янвисс указала на свою форму строителя. — Уж вряд ли.       — Ну, я сужу по лицу, — лукаво прищурился турианец. — Видел бы больше — сказал бы больше. Посмотреть на красоту ведь всегда приятно.       — Так уж уверен, что красоту? — инстинктивно игриво спросила Янвисс, пряча своё удовольствие от комплимента.       — Хочешь проверить? — будто специально, Кирнас понизил тон голоса, и эта фраза прозвучала особенно глубоко.       Глаза Янвисс округлились, и поджав мандибулы от смущения, она притихла и постаралась сделаться крошечной. Турианец нависал над ней могучей властной тенью.       — Хех, — вновь услышала она его волнующий голос. — Если я неправильно тебя понял, останови меня сразу.       Она вспомнила непередаваемое волнение, когда её талии коснулись чужие пальцы, и её словно куколку подвинули ближе, прижав к своему боку. Пару щепоток флирта, многозначительные взгляды. Отзвук недавней ласки и смелая фантазия о грядущем, пробудившиеся теплом между ног. Игривые уколы когтей, легко царапающие талию и спину. Собственное удивление, когда чужая рука соскользнула ниже, уверенно ухватив ща ягодицу. Томящий, повисший в воздухе вопрос: насколько далеко он зайдет?       Потом она, не в силах утихомирить разыгравшееся волнение, шла рука об руку, увлекая его по типовым дворикам в многообещающую неизвестность. Его голодный взгляд пробуждал в Янвисс чувства как почти забытые, так и хорошо знакомые. Стыд, азарт, неловкость, любопытство. Смущение. Желание. Их прогулка продолжалась, и чем больше временр проходило, тем больше нарастали две противоположности. Ей хотелось сбежать, но Кирнас и не думал её отпускать. Ей стоило лишь сказать, и он бы растворился в ночи, как и подобает воспитанному турианцу. В худшем случае она бы оставила ему на шее пару жгучих воспоминаний о себе. Но среди всех слов, именно эти не шли с губ.       Её дом стоял пред ними монолитом металла. Он остановился вместе с ней возле входа, притянув к себе всё её тело и уложив тяжёлые руки ей на бёдра. Оскалился нахально и сказал:       — Здесь ты ещё можешь передумать.        Его цепкие пальцы овладели её задом, смакуя на ощупь мягкость и тепло. Резво и дерзко готовя её для большего. Янвисс представила, что такое это большее, и ужаснулась. Что она делает?       — Кирнас, отпусти… — Янвисс упёрлась ладонью ему в грудь, и мужчина тут же убрал руки, его лицо излучало замешательство.       — Прости, я сделал что-то не так?       — Нет, это из-за тебя, — Янвисс старалась смотреть ему в глаза, хотя собственный стыд и мешал глядеть куда-то, кроме как себе под ноги. — Я просто… перегнула. Но я не могу.       — Поддалась моменту больше, чем сама ожидала? — приподняв мандибулы, тепло спросил Кирнас. — Жаль, но хорошо. Ты не первая, кто так делает, так что не переживай. Когда три года каждый день живешь как последний, начинаешь привыкать к безрассудствам, — он красноречиво приложил палец к груди. — Я даже не уверен, что мы те турианцы, которыми себя знали. Но мне всё равно было приятно поболтать. Спасибо, Янвисс, ты помогла мне отвлечься от всего этого. Надеюсь, ещё пересечёмся. Да наставят духи.       Кирнас зашагал прочь как ни в чём не бывало, являя собой образчик турианского приличия. Явнисс посмотрела ему вслед какое-то время. Потом, испугавшись, что он может обернуться, она юркнула в дом.       Поездка на лифте превратилась для неё в невыносимую битву стыда и похоти. Прильнув к стене, Янвисс прикрыла глаза и старалась отдышаться. От одних воспоминаний о напористости Кирнаса у бедняжки слабели ноги, а нос чесался от смущения. Она же чуть не совершила ошибку. Да, конечно, сам Кирнас был совсем не против. Более того, он сам это начал. Более того, он был красив и внушителен. Более того, она сама не сопротивлялась. Но Духи!       Входная дверь уловила приближение её омни-ключа и круг замка приветливо моргнул синим. Янвисс ввалилась в дом, стягивая с себя пропахший потом и стройматериалами рабочий наряд, и сходу зашла в душ, дрожащими руками настроив воду на настенном голо-интерфейсе. Теплые струи окутали её тело умиротворяющим коконом, таймер беззвучно начал отсчёт. Рука Янвисс спустилась к промежности, и она вздрогнула, чувствуя как свободно скользят по влаге пальцы. Духи, как много смазки. Отзвук робкой ласки прокатился по низу живота, возрождая воспоминания о том, что было ранее вечером. Её пальцы двигались сами, гладя, надавливая и раздвигая с обезоруживающей точностью. Прерывистые вздохи срывались с уст девушки, её тело извивалось у стены душевой. Таймер протяжно пикнул, и поток воды стих, в ванной комнате остались лишь сдавленные стоны.       — Мн-ах-ах!       Янвисс зажмурилась, выгибаясь от сильнейшего импульса. Беспомощно прижав ладошку к промежности, она мелко задрожала, не в силах вынести нахлынувших ощущений. Ещё сильнее, чем в первый раз. После она хватала ртом воздух, неловкой походкой выбираясь из душа, и украдкой думая, что же это с ней такое. Где её самоконтроль? Её уважение? Виновный не может пребывать в праздности, пока вина его не искуплена.       Лёжа на кровати в усталом исступлении, Янвисс также вспоминала прощальные слова Кирнаса. Тепло, что она ощутила, слушая их. Неожиданное озарение, удивительно приятное ощущение полезности и нужности, благодарность в глазах собеседника. Может, этим ей и стоит заняться? Попросить перевода из стройбригады в команды реабилитации? Нет, бред какой-то, как она может помочь кому-то оправиться, если ей самой нужна помощь. Но если… чуть-чуть. Приятный жест там, оказанное внимание тут. Борьба с последствиям ужасов это не только психологическая работа, это ещё и обычное телесное и душевное тепло. Объятие там, поглаживание здесь. Янвисс вдруг осенило, как же сильно она дистанцировалась от всех. С Хаффарасом она всегда боролась и возилась как маленькая, обнимала его по поводу и без. С тех пор… Турианка не заметила, как солёная влага наполнила глазницы, вынуждая перевернуться на бок. Голая и обессиленная, она бесшумно плакала над своей виной и своей утратой, пока тяжёлый сон не сморил её.