Новые смыслы

      Она снова отвела взгляд от экрана инструментрона в смятении. Девушка обдумала это уже несколько раз, и всё равно не могла перестать колебаться, словно чувствовала в своих рассуждениях некий изъян, который не могла понять. Физически она делает все, что в её силах для помощи обществу: усердно работает, трудится после работы для скорейшего восстановления разрухи, и готова откликнуться на любую инициативу, к которой призовет своих граждан Иерархия на благо народа и державы. Но ментально она знала, что уже долгое время была обузой. Да, она хотя бы успешно сдерживала внутренние страсти, не обременняя других, но что полезного она делала? Ничего. И среди прочих причин стыдиться себя, ей было стыдно ещё и за это.       И тогда робкая идея, высказанная подсознанием, пустила крепкие корни в мыслях: способ, подходящий даже для подобных ей отбросов, есть. Она вспомнила занятия по психологии в военном лагере. Среди прочего, их учили необходимости расслабления и умения периодически абстрагироваться от проблем реального мира, чтобы поддерживать голову в рабочем состоянии. В психологии Янвисс не была хороша, и в душевных беседах всегда была скорее слушающей стороной. Она не знала приёмов успокоения и не умела отвлекать собеседника от тяжёлых мыслей витиеватыми разговорами, ловко преобразующими негатив в позитив. Однако были и доступные ей способы, куда болен древние, но ничуть не утратившие актуальность.       Но всё не могло быть так просто. Немой упрёк, содержащийся в самой только мысли одобрить подобную идею, жёг ей душу. «Ты лишь преследуешь личные желания, а не общее благо,» — так шептало ей это ощущение. — «Лишь маскируешь под желанием помогать другим забыть ужасы войны собственное забытье.» сказанные словно чужим голосом, эти слова кололиив самое больное обезоруживая её и без того растерянное сознание. Она ведь всегда была эгоисткой, не так ли? В то же время Янвисс помнила внушения великих писателей Иерархии о том, что честность и благородство идут рука об руку с наслаждением. И подкрепляющие это исследования психологов и социологов. Но её собственное нутро противилось мыслям именитых творцов и специалистов, словно не находя себе места в общем списке тех, к кому их утверждения применимы. Она отстояла отдельно, ведь была запятнана своим бесчестьем. И лишь слова Винарис, вохникавшие отзвуком глубоко внутри, помогали ей не пасть под этим угнетающим натиском. «Это моя вина, что я бросила тебя. Но я это исправлю!» — такая простая фраза, но такая греющая. Вот только не из уст самой Винарис она звучала как оправдание.       Девушка вновь посмотрела на экран. Социальная сеть Иерархии, «Голос», растерявшая все сервера и данные, недавно запущенная заново, предстала перед ней. Одна из немногих восстановившихся в должной мере, чтобы хотя бы работать. Свободная кладезь перспектив для общения и информационного мусора. Пять с чем-то лет назад Янвисс завела в «Голосе» аккаунт, но после Жатвы только и делала, что листала новостную ленту, смотрела видео и слушала музыку. Она попыталась написать тому небольшому перечню друзей, с которыми поддерживала переписку, в первые дни как появилась гражданская связь после конца Жатвы. Но быстро поняла, что вместе с уничтожением серверов сети пропали и знакомые аккаунты. Даже если их владельцы и были живы, то не могли или не хотели вновь найти её. Она искала не один вечер, но не нашла никого. Немного друзей из учебного лагеря, с которыми она перекидывалась новостями и в компаним которых иногда выбиралась в кафе. Пара прятелей-коллег по специальности, с которыми общалась на почве общего интереса, но никогда не виделась вживую. Чуть больше десятка друзей по переписке из экстранета. Мать — сердце и нежность семьи. Отец — юмор и душа любого коллектива. Бабушка — строгая и грубоватая в своей почтенной мудрости. Младший брат — мелкий озорник Хафаррас, которому не повезло, как и прочим. Лежащий теперь с остальными в братском саркофаге-урне по её вине.       Тяжёлый ком подступил к горлу девушки, дышать сделалось знакомо трудно. От горечи минувших воспоминаний расхотелось сущестововать. Однако же Янвисс усилием воли сдержала в себе порыв, застыв с включённым инструментроном, сияющим переплетением многослойных рыжих голо-экрагов вдоль всего предплечья. «Ты живая и тоже заслуживаешь радости жизни. Уничтожением себя их не вернёшь. Мы должны носить скорбь и память, но вина и страх должны лишь быть для нас отправной точкой нового роста,» — звучал в мыслях настойчивый, но мягкий голос подруги. Подступившая волна стыда и боли медленно, нехотя отступила, оставаясь горьким послевкусием где-то далеко. Стыд никогда не уходил целиком.       Ей нужно было новое начало. Потребовалось несколько нажатий кнопки случайного подбора, чтобы на глаза попался беспричинно зацепивший вариант под названием «Винный Легион» на сотню с небольшим участников. В локальных правилах значилось только мягкое ограничение нецензурной брани. Ей это подходило. Появление в чате нового участника тут же было встречено несколькими приветами и учтивым интересом о том, как её дела и настроение. Тепло приветливой компании охватило её дух на несколько мгновений.       «Всем привет, как ваш вечер? Я сегодня не на стройработах, вот, борюсь со скукой дома,» — написала она, забрасывая наживку для диалога, и тут же сердцебиение её участилось от волнения.       «Уже третий день скучаю на дежурстве МедСпасСлужбы,» — пожаловался один из активных пользователей, подкрепляя слова грустным смайликом. — «Хоть нюхать начинай, чтоб было чем заняться.»       Янвисс мягко улыбнулась. Хоть ей и жалко было турианца по ту сторону экстранет-соединения, мысль о том, что медработникам экстренной службы приходится так скучать, грела. Ей это облегчало исполнение плана.       «Должно быть, ужасно скучно вот так сидеть,» — заявила она как бы невзначай.       «Да уж, экстранет только и спасает,» — последовал ответ.       «В офисе службы безопасности не веселее,» — отозвался ещё один, новый собеседник. — «За всё время после Жатвы было всего 3 случая. И все — заявления о финансовом мошенничестве на волусов.»       Девушка вздрогнула от собственного намерения, слегка растерянная оттого, какую странную смесь ощущений пробуждала в ней эта затея. Страх, волнение, сомнение, предвкушение, неуверенность. Янвисс не могла понять, чего же больше, но она уже решилась. Новый акт служения другим должен придать ей сил и хотя бы немного оправдать её ещё идущую жизнь. Задрав домашнюю футболку повыше, девушка улеглась на бок, выгодно выставляя бедро и прогибаясь в спине. В её восстановленном инстументроне не предусматривался модульный дрон-камера, так что фото приходилось делать с запястья. Благо голопроектор-объектив мол улавливать сферу до ста восьмидесяти градусов, Янвисс оставалось лишь настроить на голо-панели размер кадра.       Она внимательно осмотрела получившийся снимок. В пропорциональном квадрате ровная дуга спины уходила в выразительный изгиб ягодиц. Выразительная форма талии, заметная на кадре вполоборота, подчеркивала визуальную хрупкость фигуры, к низу переходящей в крупные бёдра. Девушке снимок показался не самым плохим, и она порадовалась тому, что всегда неплохо выходила на снимках.       Укол совести вдруг пронзил грудь так болезненно, что на миг ей захотелось удалить фото и бросить так резко начавшую казаться дурацкой идею. Но Янвисс напомнила себе, что делает это, чтобы поддержать сограждан, и сдержалась. Ещё со школы каждому турианцу известно, что созерцание эстетически красивых вещей улучшает психологическое самочувствие. Она помнила недавний эпизод в купальнях, и все те разы в жизни, когда слышала от окружающих, что она красива. Турианец не может врать турианцу, а ошибаться все сразу не могут. Значит она должна быть достаточно хороша, чтобы смочь порадовать этих ребят примитивным, но безотказным способом. Поделиться тем, чем может, чтобы облегчить, развеять, дать на время забыть. И всё же её пальцы предательски дрожали, когда она печатала новое сообщение:       «Как насчет сделать этот чат немного интереснее?» — написала она и отправила вместе с фото.       И замерла, вслушиваясь в участившийся пульс. Что они скажут? Им понравится? Или её идея — сумасшедший бред, что лишь углубит её позор?! Но она ведь не знает, как ещё может помочь таким же искалеченным душам, как она. Она не умеет успокаивать, не умеет давать полезные советы и предлагать варианты. Она недостаточно энергична, чтобы вести группы послевоенной реабилитации. Но у нее есть её собственное тело, молодое и, благо, целое. Она может подарить обществу его. Да, её вклад — капля в море, но лучше так, чем упускать возможность быть чем-то ещё полезной. И всё же, вдруг она просчиталась…       «Ого, сегодня в меню вкусное,» — сверкнул рамкой первый ответ.       «Хорошие формы,» — похвалил второй.       «У, по какому случаю подарки?» — полюбопытствовал третий.       На душе моментально пелегчало. Им понравилось то, что они увидели. Ей это очень польстило, ведь это значило, что её тело может отвлечь напряжённый ум от нелёгких мыслей, а это ведь именно то, что нужно. Не теряя времени, Янвисс легла на спину, скрещивая ноги и обнажаю объективу камеры живот. Снова осмотрела кадр. Тонкая талия на нём выразительно переходила в бёдра, не в последнюю очередь за счет выразительной формы последних. Фиолетовый островок тонкой облегающей ткани меж бёдер контрастировал со светлой кожей и пластинами. Её бёдра прижали промежность с двух сторон, заставляя ткань натянуться в характерном контуре. Янвисс смутила одна лишь мысль отправить такое фото, и ей тут же захотелось прикрыть это место ладошко. Но в чате мелькнуло несколько новых одобрительных сообщений и задевающий за душу вопрос с парой многозначительных смайлов:       «А ещё будет или мы недостаточно хорошо себя вели?»       Разве могла она сказать «нет» такому? Лишить их того, что пришлось им по нраву, когда сама же и приманила? Турианец должен нести ответственность за свои действия, к тому же Янвисс когда-то уже делала подобное, пускай и в рамках флирта с объектом симпатии или влюблённости. Но показывать себя такому большому числу зрителей… Янвисс ощущала себя волнительно, как перед важным выступлением. Страх оказаться недостаточно хорошей стегал вдвое сильнее обычного, но и цена любой похвалы возрастала соразмерно. От этих слов по телу растекалось приятное тепло, оседая отзвуками внизу живота и на позвоночнике. Она решилась и загрузила новое фото, обращаясь в первую очередь к мужской части чата:       «Рада, что могу разогнать вашу тоску, ребята.»       И вновь её встретила волна одобрения, ещё более энергичная и требующая, чем в первый раз. Девушка четко ощутила на себе фокус чужого восторженного внимания и невольно улыбнулась рыжему экрану. Ей редко приходилось оказываться в центре внимания, как лингвисту-профессионалу или как девушке. Ни её специальность, ни её застенчивый характер не располагали к привлечению к себе широкой публики. Янвисс поняла вдруг, что до этого дня даже толком не знала этого чувства. Оно было сладостно приятным, опъяняющим, азартным, и вместе с тем жутковатым. Не таким торжественно напряжённым и официальным, как окончание учебного военного лагеря, где не момент принадлежал тебе, но ты — моменту. Здесь же всё внимание принадлежало ей.       Следующее фото вышло ракурсом куда ниже, захватывая в объектив её бёдра, живот и рельефный подъём грудных пластин. Янвисс заметила, что часть лица попала в обьектив, и во всплеске смущения прикрыла лицо рукой на повторном снимке:       «Уже не скучно на работе?»       «Несомненно, так куда лучше,» — отозвался один из зрителей. — «Но можно сделать всё ещё интереснее.»       «Это как?» — напечатала Янвисс, лишь частичкой ума догадываясь, к чему это идёт.       Янвисс не успела опомниться, как в чате возникла фотография мощных мышц пресса с частицей внушительного бицепса в дальнем углу кадра. Внизу живота резко свело, и Янвисс не сразу заметила, как рука сама собой легла на промежность. Отголосок шальной мысли «как это незнакомец выглядит внизу?» взбудоражил. Она жадно вглядывалась в причудливые переплетения мышц незнакомца, скользя взглядом к той грани кадра, что уходила вниз, а фантазией — ещё дальше. Не сдержалась от шумного выдоха, когда ткань трусиков прогнулась под нажатием пальца.       «Я подумал, если балуют только нас, то это нечестно,» — лукаво утверждал отправитель фото.       Янвисс едва слышно зашипела, когда сладкая судорога свела низ живота. Ей было так хорошо, но так мало этого ощущения. Её мысли становились куда более шаткими и вольными. Разгулявшаяся фантазия рисовала как глаза незнакомцев пожирают её своим желанием, их напряжённые тела выдают всю похоть их помыслов. Пальцы танцевали по ткани, нажимая и скользя в ритм всё более шумному дыханию хозяйки. На следующем фото её изящные тонкие пальцы натягивали в разные стороны фиолетовую ткань вместе с разгорячённой кожей под ней.       «Ух, Духи, вот это красота,» — не успокаивался один энергичный незнакомец. — «Такое тело я бы…»       Он не дописал. Янвисс захлестнуло разочарование. Почему он не дописал? Что бы он сделал?       «Что бы ты сделал?»       «Глянь в личные сообщения.»       Она не сдержала вздоха удивления и невольно свела бёдра вместе, заключая собственную непослушную руку в их мягкий плен. На фото в личной переписке под натянутой черной тканью виднелся бугор внушительной высоты. По окружающим элементам, попавшим в кадр, можно было определить деловой костюм должностного лица и скупой интерьер послевоенного офиса. Янвисс прижала мандибулы к зубам.       «Духи, и это на рабочем месте?» — она очень надеялась, что её слова не прозвучали как упрёк.       «Пока ретрансляторы не починили, должность логиста космопорта между поставками очень скучна. Можно целыми днями сидеть и не быть никому нужным,» — пожаловался собеседник. — «Столько свободного времени, что начинаешь думать не только о работе. Особенно когда ни за что балуют такими фотографиями.»       «Он выглядит очень напряжённым. Что ты будешь делать, если оно станет слишком сильным?»       «Как я уже сказал, большую часть времени я и не нужен. Хочешь увидеть больше?» — как будто это не она дарила ему свои фотографии, а он — ей.       «Смотря, хочешь ли ты.»       «Какое твоё звание?»       «Мастер-сержант.»       «Значит, как первый лейтенант, я могу отдавать тебе приказы.»       Это приглашение к игре оживило воспоминания о последних годах лагеря. Она вспомнила ту пару курсантов-парней, с которыми любила время от времени «избавляться от стресса». Очень многие курсанты любили представлять себя старшими по званию со всей причитающейся ответственностью и важностью. Янвисс же была среди тех, кому больше нравилась позиция подчинённого. Тогда она была более общительной и контактной, и куда более развязной. Внизу снова сжалось от фантазий и мыслей. Она всегда была падка на различного рода игры, и возбуждение продиктовало ей правильный ответ:       «Я в вашем, распоряжении, сэр,» — казалось бы обычная фраза звучала так приторно пошло, что Янвисс плотнее свела бёдра, сладко щурясь.       Подушечки двух пальцев бродили кругами у самой чувствительной точки, посылая волны удовольствия. Она как будто больше не контролировала их, все мысли заполняла жажда ещё большего наслаждения.       «Солдат, я хочу, чтобы нижняя броня была снята немедленно,» — прозвучал безжалостный приказ.       Она не сразу смогла написать ответ, настолько вдруг перехватило дыхание от похоти. Отписав короткое «есть, сэр», турианка послушно приступила к исполнению приказа. Стоило определённого труда разомкнуть ноги, а когда Явнисс потянула когтями края трусиков вниз, по телу прошла дрожь от мокрого ощущения внизу. Столько влаги. Она понимала в точности, что её командир хотел увидеть, и мысли об этом жгли её смущением. Янвисс никогда не обменивалась ни с кем настолько откровенными фотографиями, и одна только мысль о подобном была волнительна до дрожи. Но ведь если она выбрала такой жертвенный путь, она должна быть готова идти до конца. И к тому же ни один турианский солдат не ослушается приказа командира. Янвисс легла на бок, подтянув одну ногу поближе к себе и открывая пальцами вид на нежную влажную синеву. Сердце колотилось как безумное, но она отправила, задыхаясь смущением и похотью.       «Так держать, солдат,» — похвалил её незримый командир. — «Смотри, к чему привели твои старания.»       Она не могла отвести взгляда от занявшего весь кадр толстого члена. Тот словно специально был угрожающе направлен на Янвисс, блестящие капли влаги стекали по ребристой текстуре прямо к паховым щиткам. Её лоно требовательно сжалось, посылая целую волну дрожи по позвоночнику и поселяя мучительное ощущение пустоты внутри. Как по приказу оживали воспоминания о том, как прекрасно ощущать внутри что-то горячее и твёрдое. Её пальцы сами собой погрузились внутрь без малейшего сопротивления, утопая в вездесущей влаге. Янвисс выгнулась в спине, жмурясь. У неё больше не хватало сил и терпения писать, только посылать новые и новые фото. Она даже не смотрела на реакцию собеседника, она уже просто хотела, чтобы он смотрел на неё, наслаждался ею, использовал виды её тело для собственного расслабления. Чтобы он забыл свои тяготы и заботы в этом моменте её самопожертвования его удовольствию.       Желание подскочило до пика, Янвисс невольно выгнулась, натужно дыша сквозь опущенные мандибулы. Пальцы толкались внутри её щели, вторгаясь и растягивая, лаская и мучая. На их месте воображение Янвисс рисовало крепкий член, а она не могла и не хотела ничего с этим поделать. Она улеглась на живот, подобрав под себя ноги, наседая всем весом своих бёдер на собственные пальцы, проникая так глубоко, как только могла, пока не зашлась сладкой судорогой, кусая одеяло. Всё её тело трясло, а она так и не снималась со своей руки, наслаждаясь пульсацией стенок, обхватывающих пальцы жадной, доящей хваткой. Ощущение завладело ею, выжигая намёк на любые мысли, позволяя насладиться эйфорическим удовольствием. Она задохнулась оргазмом, прикрывая глаза и замерев.       Лишь немного погодя она смогла вернуться в чат, чтобы увидеть, что собеседник спешно отлучился. Мокрое пятно под ней расползлось по белью, но прямо сейчас девушку это мало беспокоило. Янвисс успела целиком восстановить дыхание, когда незнакомец вернулся:       «Прости, что пришлось убежать, хех. Давно со мной такого не было, чуть форму не запачкал.»       «Мне тоже нужно было время прибраться,» — ответила она, приправляя сообщенте улыбающимся смайликом.       «Никогда бы не подумал, что вот так спонтанно в чат к нам завалится общительная красотка. Надеюсь, это первый, но не последний раз. А то в чате уже негодуют, что я тебя украл. Меня, кстати, Аттан звать. В аккаунте у меня ник, а не имя.»       «А меня так и зовут, Янвисс. Ну… если вам понравилось, то я буду еще заглядывать.»       «Ну лично мне так понравилось, что сам не ожидал,» — многозначительно заявил Аттан. — «Ты ведь не против поболтать ещё? Мне интересно кое-что спросить у тебя.»       «Да, конечно. То есть, совсем нет,» — с нескрываемой радостью согласилась Янвисс.       «Может тогда созвонимся? Долгая болтовня удобней голосом, как я считаю.»       «Давай голосовыми сообщениями.»       «Договорились.»       Следующее же его сообщение уже содержало речь:       — Привет ещё раз. Слушай, так и хочется спросить, а для чего это? Ты такими фотосессиями развлекаешься или тренируешься перед тем, как занять нишу?       В его голосе звучали приятная низкая хрипотца, и размеренность. Янвисс сразу поняла, что ей приятно его слушать. Но она не сразу нашлась что ответить. Ответ у неё был, но для себя. И вместе с тем, странное чувство ясности ума толкало её наконец выговориться хоть кому-нибудь. Хоть кому-то спустя эти три с половиной года. Эти слова, как туго закрученная пружина, так долго терзали её своим невыпущенным напряжением, своей ношей. Незнакомцу выложить всё, конечно, проще. Они вряд ли встретятся снова, и если она потеряет всякое благоволение незнакомца, Янвисс это переживёт. Вот если от неё отвернётся лучшая подруга… она не хотела даже думать о таком. Слова просились наружу, и, набрав в грудь воздуха, Янвисс заговорила:       — По своей, другой, причине. Я… можно сказать, я не должна жить. На моём месте должен быть другой.       — Хочешь сказать, тебе спасли жизнь? — спросил Аттан, и тут же добавил. — Если для тебя это тема деликатная, можешь не продолжать.       — Нет, спасибо, всё хорошо. И нет, не спасли. Скорее… я не спасла. Едва только всё началось, родители попросили меня об одном: чтобы я приглядывала за младшим братом, Хаффарасом, — Янвисс улыбнулась, голос её смягчился воспоминанием. — Хаффе было семнадцать, ещё совсем ребёнок. Его лагерь должны были вот-вот эвакуировать, я бы отправилась с ним в составе конвоя. Но жнецы закрыли орбиту, вылеты стали небезопасны на неопределённый срок… — её улыбка, медленно угасавшая, сошла на нет. — Та, самая первая блокада. Мы ждали… и в эти дни его задел луч… Я была там, я видела, как это луч приближался к нему, — её голос задрожал, всхлипнул. — Но я оцепенела от страха и не смогла его оттолкнуть… он должен был жить, не я… — обугленные останки безжизненного каркаса и гримаса не осознанного до конца ужаса на уцелевшем остатке лица встали перед её взором как будто это было вчера. — Но я не… не… — трупы павших товарищей, не прикрытых огнём.       Пейзаж комнаты размыло застлавшей глаза пеленой влаги. Не в силах рассказать остальное, Янвисс умолкла, собираясь с духом. То ли кратковременная ясность ума после недавнего пика, то ли присутствие незнакомца придало ей мужества сглотнуть и утереть слёзы. Её голос выцвел в безжизненный, серый, монотонный звук:       — …в тот день я подвела всех, кто учил меня отваге. Всех, кто доверил мне обязательство оберегать. Всех, кого оберегала и любила… И с тех пор я даже не понимаю, что ощущаю… Я просто… не знаю… И потом… — она не смогла продолжить, поперхнувшись горечью памяти.       Какое-то время Аттан молчал. А Янвисс изо всех сил боролась со слезами. Резко сделалось так паршиво, что не находилось слов. Она ощущала собственную ничтожную, предательскую, трусливую природу так ярко, что задыхалась от этого. Янвисс не смогла слушать дальше. Она резко вдруг ощутила смертельную усталость. Как будто вместе с тяжёлыми словами откровения её покинули все душевные силы. Янвисс резко распрощалась с Аттаном и погасила дисплей уни-инструмента, ощущение было, что если он спросит её хоть о чём-то, она сломается. Даже несмотря на то, что незнакомцу сказать это было легче, несмотря на прилив трезвости сознания, этого было слишком много. Она не рассказала ни про свою боевую трусость, ни про подставленных товарищей, и уже не могла продолжать. Слова воззвали к памяти, память оживила ощущения. У неё болело в груди, голова налилась тяжестью. Слишком много.       Чуть погодя она стояла на крыше, оперевшись о надёжное ограждение. Ветер своевольными порывами трепал футболку и домашние шорты, забирался под одежду. Прохладные дуновения обдували лицевые щитки и естественную броню, щекоча глаза под определённым углом. Врываясь в лёгкие, этот ветер приносил некоторое спокойствие. Вокруг выживший город осторожно тянулся в небо сотнями таких же игл-домов, как этот. Одинокая девушка на крыше, терзаемая ледяными порывами собственного презрения, ощущала своё сродство разве что с безмолвными холодными развалинами, лежащими среди островков жизни печальным недвижимым нагромождением. То, чего не должно было быть, но оно есть. Трусиха. Предательца. Слабачка. Её кхор лаан, момент истины, изобличил её изъяны. Этим моментом истины была смерть Хаффы — её упущенная смерть. Янвисс грустно усмехнулась в душе, но не смогла выдавить из себя и отдалённого подобия ухмылки. Она едва сдерживала крик отчаяния, скопившийся в горле. Мандибулы бессильно повисли. Она всегда гадала, так ли ужасно это чувство падения собственной чести, как его описывали знаменитые турианские литераторы. Теперь-то Янвисс знала, что они были истинными мастерами слова. Она даже не смогла дослушать Аттана, не смогла оказать ему поддержку и послужить компанией, настолько сильно грудь схватило болью хуже любых физических страданий. Такие простые вещи! Всё это её вина, она снова зациклилась на себе, и вот что вышло. Почему она решила вообще, что выговариваться это хорошая идея? Дура.       Стараясь дышать глубоко и спокойно, Янвисс сглотнула и вытянула руку вперёд. Прохлада потекла меж пальцев, лаская кожу. Да, она слишком много думает о себе, а ведь это и было причиной всех её бед. Это и было причиной её ошибок, её позора — эгоцентризм. От него отучают ещё в детские годы, но не все усваивают эти уроки. Она, по всей видимости, не усвоила, и чтобы искупить вину, ей предстоит целиком отдать себя нуждам общества, забыть своё «я». Тогда со временем она обретёт искупление и покой.       Но что насчёт удовольствия? Она обратила взор вниз, на бегущую линию ровной, чуть изогнутой улицы. Ей было приятно, когда она помогла Аттану расслабиться. Настолько приятно, что она сама хотела бы повторить это вновь. А всякому турианцу известно, что правильные деяния всегда вызывают приятные ощущения. Согласно знаменитым поэтам лирикам, даже схожие с эйфорией. Значит, она на верном пути? Или же это её эго подменяет идеалы и цели? Ведь ей нужно забыть собственное «я», если она хочет преуспеть на своей дороге к исправлению. Ей нужно стать той, что поможет всем возможным любому нуждающемуся, невзирая на собственные чувства. Она должна обратиться в самопожертвование, чтобы жертва её брата и всех товарищей по оружию, которых Янвисс подвела, оказались не зря. Но как ей отличить ликование праведника от эгоистичных страстей, Янвисс не могла понять, и этот груз неопределённости сковывал душу. Всё, что она могла сейчас, это надеяться, что её себялюбие не собьёт её с толку, пока она сфокусирована на благородной цели.       Её взгляд скользил по улицам, отмечая сломленные фигуры и блеклые, утомлённые гримасы. Такие же, как она сама, но незапятнанные клеймом собственного позора. Они страдали, боролись, теряли, и своей отвагой заслужили мир, благодарный им за их подвиги и выдержку. Их силами, — а не благодаря таким, как Янвисс, — галактика устояла. Янвисс вдруг поняла это непонятное благоговейное чувство, которое сопровождало её везде и усиливалось каждый раз, когда она слышала о боевых тяготах и тяжёлых победах: глубокое восхищение. Понимание, что они уровнем выше её. Мир восстановится нескоро, а такой, каким они его помнят, не вернётся никогда. И они заслужили свой отдых, своё забытье. Кто, как не она, должна отблагодарить их за их подвиги? Кто, как не она, обязана всем им, даже если и недостойна?       Вспыхнул рыжим минидисплей часов уни-инструмента, показывая Янвисс время. Его ещё было в достатке, и девушка направилась домой, собираться. И ещё ей нужно было позвонить.       Она надеялась, что Кирнас не занят.