We were born to die

Видения к ней приходят не по расписанию. У этого наказания в принципе ни стыда, ни совести, ни уважения. Личных границ оно не знает, что такое сон ему неведомо, справление нужд и потребностей незнакомо. Видеть, как кого-то насилуют и расчленяют, когда ты пытаешься готовить ужин — те еще непередаваемые эмоции. Особенно заблевывать весь кухонный гарнитур и разложенную на рабочей поверхности еду, которая только и ждала, что своей отправки в печь.   Видеть размазанную кровь по какой-то стене и шугаться всего, что отдаленно напоминает бетон. Бояться лилий, потому что именно их очередной маньяк высадит поверх свежей могилки ее лучшей подруги. Избегать железнодорожных путей, ведь именно туда откатится голова ее матери. И до истерических всхлипов отказываться перешагивать порог больниц, ведь через койку в каждой третьей палате будут лежать ее родственники и одноклассники.   — Аямэ, ты опять провалилась, — защелкал пальцами перед ее лицом Годжо, перегнувшись через стол. Сугуру с беспокойством поглядывал на отошедшую в астрал подругу, но ничего не говорил.   Когда она в ответ никаких признаков жизни не подала, они забеспокоились. Сатору напрягся, Гето сжался, готовый к прыжку. Изготовка пригодилась.   Потому что когда Мори начала крениться в бок, блеснули белки закатившихся глаз и голова устремилась к далеко не мягкому кафелю, Сугуру был первым, кто среагировал быстрее всех.   Стол заскрежетал, оттолкнутый ногой парня. Не успей Годжо его удержать, он бы перевернулся вместе с посудой, погребая под собой и словившую приход Аямэ, и мага.   Гето прыгнул с места, чудом успев поймать голову девушки и удержать. Руки конвульсивно подрагивались, ноги начали стучать по дивану в мелких сокращениях мышц.   — Годжо, звони Секо! — быстрая команда и парень уже выхватил телефон.   Аямэ в его руках начала хрипеть и скрипеть, будто сдувающийся шарик, начиненный гвоздями и деревяшками, уложили в коробку и попытались закрыть. Она сжималась, сворачивалась в позу эмбриона, как залитая кипятком креветка. Как бы не старался Гето удерживать ее конечности, руки и ноги с упорством барана начинали подгибаться к груди и изгибаться под неведомым углом. Это выглядело пугающе. Как превращение в оборотня в каком-нибудь низкобюджетном фильме ужасов. Только скрип костей, хрипение, похожее на предсмертную агонию, и удивительная находчивость человеческого тела в попытке себя изуродовать.   — Она в соседнем корпусе, бежит к нам, — напряженную тишину в столовой прерывали только надсадные полувсхлипы-полухрипы, с которыми из Мори выходил воздух. Из уголка рта потекла пена, неожиданно имеющая розоватый цвет.   — Она не могла язык откусить? — на лице у Годжо впервые отразилась серьезность. Он склонился над эмбрионом в человеческий рост, головой лежащем на коленях у мага, и рассматривал перерезанное спазмом мышц лицо.   — Не знаю... — они не были к этому готовы. Предыдущие припадки Мори происходили не при них. Они успевали прибежать только к концовке этого театра ужаса, когда Секо была в разгаре восстановления уже пришедшей в себя девушки. Им не доводилось видеть воочию то, что описывала шаманка. И не знали, как применить знания, вдалбливаемые Иери. Потому что в ее лекциях не было ни слова о том, что делать, когда пена со рта оказалась кроваво-розовой.   — Надо заглянуть, — будто подбадривал и себя, и Сугуру маг, побуждая к действию.   Аямэ скрипнула зубами, словно провоцируя — попробуйте. Откушу все пальцы, или вы мне челюсть вывернете.   — Попробуй напитать ее своей обратной энергией. Я знаю, что она работает только на тебя! — прервал уже приготовившегося к спору Годжо. — Сейчас нет других вариантов. А я попытаюсь открыть ей рот.   Мори была ужасающе маленькой и хрупкой. Неизвестно, было ли это связано с ее проблемой или это генетика, но, даже лежа у Гето на коленях, она выглядела так, что одно неосторожное касание — и у нее лопнет позвоночник. Насильно раскрывать рот, зажатый мышцами в спазме, означало быть способным порвать ей сухожилия к чертовой бабке. Но если она и вправду прокусила себе язык или что еще похуже, то смерть от захлебывания собственной кровью казалась более ужасающей, чем вывихнутая челюсть.   Сатору рядом запыхтел, пытаясь заставить уж слишком любящую его проклятую энергию поработать немного для другого человека. У Гето же пальцы дрожали, когда он протягивал их к поджатым губам. Поднимая верхнюю губу и проводя подушечкой по стиснутым зубам, Сугуру ощущал себя как ветеринар на осмотре собаки. Плотно сжатые, они будто двадцать восемь солдат встали в плотный строй, готовясь насмерть стоять и не пропустить внутрь противника. За что подцепиться, как разжать их и открыть рот, Гето представить не мог. Не обламывать же ей зубы, ковыряясь в них металлической ложкой.   — Дави на челюстные суставы, — подсказывал друг, прижимая руки куда-то в район живота Аямэ, свернутой запятой. Проклятая энергия, как ревнивая женщина, действовать на кого-то другого попросту отказывалась.   Гето сжал лицо девушки пальцами, с ужасом отметив, что ее нижняя часть лица почти исчезает за его ладонью. Надавил. Скрип зубов стал громче. Надавил сильнее, уже думая о том, что оставит синяки.   Помощью какого-то излишне сердобольного Бога суставы поддались, и пальцы скользнули в ложбинку. Осталось тянуть вниз то, что насильно открываться не очень хотело.   — Вы что вдвоем делаете?! — со спины раздался запыхавшийся окрик. Годжо с облегчением вздохнул, так и не поборов свою своенравную энергию. Если бы не Секо, им бы пришлось туго.   ***   Маги умирают в одиночестве, да?   Аямэ чувствовала, как ее заворачивает в петлю, будто хозяйка выжимает полотенце. Органы скручивало жгутом следом за мощными, резкими толчками чьей-то невидимой руки, которая по-хозяйски шарилась где-то под пятым ребром и раскидывалп прочь ненужные органы.   Падая со стула в столовой, Мори думала только о том, что по пробуждении ее будет ждать либо пробитая голова, либо шишка на пол-лба. Одно радовало: когда ее накрыло, она обедала с парнями. Эти ее точно не бросят.   Так вот. Маги умирают в одиночестве, так ведь?   Гето Сугуру умер. Один.   Аямэ со скепсисом разглядывала опущенную на грудь голову, не до конца веря в то, что видит. Гето будто спал, настолько утомился, что решил прикорнуть в небольшом переулке. Сел, прикрыл глаза, и...   Багровая вспышка, кровь на стене и льющаяся с губ жидкость. Белые волосы, зацелованные Богом, склоняются над хладеющим телом. Рука безвольной тряпицей повисла у торса, в котором сердце не бьется и кровь не колышется. Легкие не движутся.   Сугуру выглядел покинутым. Одиноким, как забитая собака, что у Мори сердце защемило, и если бы она могла — прижала бы к груди опущенную голову. Защитила бы, закрыла от опасности собственной спиной, не дала бы в обиду. Но поздно.   Одиночество относительно, если последний вдох забирает твой друг, с которым ты сейчас откачиваешь нерадивую шаманку, бьющуюся в конвульсиях.   От мыслей о том, что происходит за пределами видения, Аямэ грустно улыбнулась, продолжая прожигать взглядом чужой затылок.   За что он его? Что случится? Что произойдет?   Что странно, тошноты не было. Эта сцена не была столь кровавой, не напоминала будни на скотобойне при забитой костьми мясорубке.   Сугуру был целый. Относительно целый и невредимый, однако все же мертвый. Окончательно и бесповоротно. В неизвестном моменте времени, оставленный и брошенный на задворках переулка в собственной крови.   Он был темной лошадкой, но не настолько, чтобы сравниться с собакой под забором.   Мори всхлипнула. Потом еще и еще — видение не отпускало, держало на паузе этот момент. Позволяло рассмотреть до последней детали склоненную к груди голову и белые волосы над ней. Сжалился ли над Сугуру Годжо? Определенно.   Для человека, способного низвести на атомы половину Токио, такое убийство показалось хирургией. Эвтаназией подручными средствами, что забрала жизнь если и не безболезненно, то хотя бы быстро. И без потребности хоронить в закрытом гробу.   Забота ли? Возможно.   Что претерпела их дружба за этот неизвестный промежуток времени? Что пережили сами парни, раз оказались по разные стороны баррикад?   По внешнему виду Гето сложно было сказать о возрасте или отпечатке времени. Он стал больше, шире, раздался в плечах и прибавил в мышцах. Утратил юношескую вытянутость, нескладность, потерял тонкость и гибкость. Отпустил волосы.   Мори не видела лица. Не могла сказать даже примерно, сколько ему лет. Мышечную массу можно набрать за пару месяцев. Через десять лет за пару месяцев. Волосы начать отращивать завтра или захотеть это сделать на тридцатый день рождения. Что ей делать с этой информацией?   Неизвестная высшая сила, объясни?   Аямэ вздохнула. Попыталась встать, сделать несколько шагов, раздвинуть видение хоть на сантиметр вглубь. Обойти Годжо, заглянуть ему в лицо, понять, когда это произойдет, сколько им всем тут лет. Хотелось бы посмотреть на часы или влезть в телефон. Хоть немного повзаимодействовать с пространством, перестав быть немым и беспомощным наблюдателем. Потому что толку от того, что это Аямэ увидела, ровно столько же, как если бы никогда не видела.   Ну знает она, что он умрет. От рук Годжо. И что? Что ей сделать с этой информацией?   Словно наказывая капризного ребенка, Мироздание отобрала подаренную игрушку, вытолкнув Аямэ из видения и подарив ей небывалые ощущения.   Приходила она в себя медленно, неохотно, словно разбежавшееся по частям тело, растащенное чуть ли не тараканами на все мыслимые концы света, собиралось воедино по кускам. Звон в ушах перебивал любые звуки, даже обогнал стук собственного сердца, заставив на секунду испугаться — неужели все? Померла?   Но нет. К сожалению или счастью.   Со скрипом шестеренки закрутились, разгоняя туман в голове и начиная воспринимать раздражители извне. Из-под толщи воды раздались голоса; начала адово болеть голова, готовая если не лопаться, то от одного прикосновения разлетаться осколками стекла.   Люди вокруг галдели, не очень любезно повышая голоса так, что у Аямэ звенеть под черепушкой только сильнее стало. Недовольно поморщившись, она захрипела и попыталась открыть глаза.   Картина маслом встречала ее у окошка напротив кровати — сигарета Секо перекочевывала из рук в руки сначала от самой Иери, потом к Годжо, а потом и к...   Здравствуй, Гето Сугуру. Давно не виделись.   У Мори уже явно шарики за ролики уехали и оторвалась фляга, засвистев, как чайник на плите. Ничего, кроме саркастичных шуток в ее голове не появлялось. От слова совсем.   Она тупо уставилась на затянувшегося парня, даже не зная, как реагировать. Блевать не хотелось, что удивительно. Зато рыдать, бить Годжо по голове и давать подзатыльник Гето еще как. Что они устроят, и к чему их все это приведет?   — Аямэ? Ты чего? — Сугуру — черт бы его побрал — отреагировал первым. Он всучил не глядя сигарету Годжо и за два шага оказался около кровати. Холодные пальцы принялись стирать горячие слезы, закапавшие по щекам.   У Мори будто плотину прорвало, она только и могла, что переводить неминуемо краснеющие глаза с шокированного Годжо на Сугуру и реветь все сильнее. Почему они? Почему разлад именно между ними? Крепче дружбы шаманка, наверное, не видела. И в итоге эти узы повяжут их настолько, что обмотаются вокруг шеи и затянутся петлей.   — Узелки на удачу завязывают, — истерично прохрипела Мори, растягивая губы в сумасшедшей улыбке. У Сугуру закрались подозрения насчет силы удара головой об пол.   Наплевав на все, кроме собственных чувств, Аямэ под щемящим набатом собственного сердца, пробивающего путь к душе, повисла на руках Гето. Вцепилась ногтями, оставила кровавые следы, синяки пятерни, подтянулась выше и обхватила его шею руками.   Слезы душили, перекрывая ток кислорода и слов, мешаясь, вынуждали кусками выплевывать предложения, не заботясь об их осмысленности.   — Все будет хорошо, Сугуру. Ты не один. Не только он. Секо, я. Не беги. Не прячься. Не ходи в переулок. Он тебе не поможет.   Гето зацепился за последнее предложение и судорожно думал, как бы помочь Аямэ. Неужели он не успел ее поймать, и она все-таки приложилась головой? Это его вина?   Подоспели не менее офигевшие Годжо с Иери. Шаманку в соплях и слезах с боем отцепили, уложили обратно. Секо с видом хирурга на операции нахлобучила ей на макушку пакет со льдом и принялась заглядывать в глаза с фонариком. Сатору же помогал Гето оттереть сопли со слюнями, натекшие с рыдающей девушки, но Сугуру лишь отмахивался.   То есть он, да. Его она видела. Одиночество, переулок, "не только он", но и мы. Странная смерть. Не от проклятия. Не от проклятого мага. Не в бою.