***
Московский планетарий Полгода спустя Сеченов зашёл внутрь. Искал он одного единственного человека. Долго искать не пришлось. Харитон лежал на полу, закинув руки за голову, в темноте наблюдая за искусственными звёздами. Он не рыдал, не кричал, не метался из стороны в сторону. А должен был. Но Дима знал, что затишье то было временное. Несколько часов назад на лице друга был написан ужас, страх, неверие. Даже спустя три дня после злосчастной ночи. Он знал, что Харитон рыдал в одиночестве, но не хотел никому показывать, насколько ему было больно. "Комсомольцы не плачут, Дима." Чушь. Чего бы им не плакать. Почему не рыдать, когда потерял жену и дочь. Их больше нет. Дима тогда плакал точно так же. И в первый день он точно так же отказывался верить. Харитон винил себя, он это знал, только сам себя он винил тоже. Молодые врачи, чёрт бы их обоих побрал. Ведь они самолично вытаскивали больных, помогали в госпиталях бороться с эпидемией сыпного тифа. Многих спасти удалось. Но не этих двоих. Прозевали, не смогли помочь, не уберегли. Он присел рядом. Молчал. Смотрел на фальшивое небо, которое переливалось не менее красиво, чем настоящее. - Ты ни в чём не вин... - Не надо, Дима. - тихо промолвил Харитон. - Не надо меня утешать, не надо говорить мне, что не моя вина. Моя. Мне надо было закрыть их в квартире, чтобы не смела она куда-то ходить, самому спрятаться, чтобы не принести вдруг проклятых вшей, если сам подхвачу. И пусть бы Ира кричала, ругалась, злилась, зато была бы жива. И Катя... Он замолчал, сглотнув. Ещё секунда и он позорно разрыдается при лучшем друге. - Она и ползать ещё не начинала, Дим. - прошептал он. - Я знаю. - Может, и не научилась бы никогда. Ты бы ей и шанса не дал, с рук не спускал. Харитон хмыкнул, Дима улыбнулся своим ногам. И правда. - Я бы её сразу летать научил. - Ты бы да. - даже немного рассмеялся. - Забрал бы её у меня. В космос бы свой с ней махнул. Всё к тебе ручки тянула. Кричать начнёт, час, полтора. Мать уже и так и эдак, отец чуть ли не на голове крутится. Но тут придёт в гости дядя Дима, так она и замолкнет, смеётся, чего-то бормочет. Сеченов опустился на пол, теперь улёгшись рядом с ним, сложив руки на груди в замок. - Прости меня, Харитон. - Да за что ты извиняешься? Не ты их заразил. - Я должен был быть более осмотрителен. Видимо, недостаточно приложил усилий. Всё тёрлись в проклятом госпитале. Если бы только... - Сеченов, ты со своим слишком нежным сердцем и этой своей странной страстью брать все грехи на себя загонишь себя в могилу. Как оно там у тебя, кстати? - Бьётся. - Смотри не подхвати эту хрень, слышишь? Ты, боюсь, не выкарабкаешься. - Постараюсь. Они замолчали на короткое время, наблюдая за мигавшими серебряными зрачками. - Дим. - М? - Отправишь нас на луну? Когда-нибудь. Для Кати. - Я же ей обещал, Харитон. - Обещал. - он сделал паузу. - Ты это... когда свои звёзды найдёшь, то не потеряй. Мои то уже погасли... - Харитон... - Обещаешь? Дима слегка повернул голову, всматриваясь в умиротворённое лицо своего друга, но тот улыбался и Дима улыбнулся тоже. - Обещаю.***
Предприятие 3826, комплекс "Павлов" Ноябрь, 1945 год - Он ещё там? Сергей Нечаев остановился у массивных металлических дверей, ведущих в лаборатории, из которых только что вышел Захаров. - Ещё? Я не знаю, выходил ли он вообще когда-то. Меня он не слушает. Хотя, я вообще сомневаюсь, что он может что-то слышать или воспринимать. Он где-то у себя в голове... с ним. - Блядь. Это он с субботы там сидит?! - Сидит. Харитон оглядел офицера с головы до ног. Бледный, с синяками под глазами, наверное потерял пару килограмм. Всегда сетовал, что Штокхаузен не жалеет себя и никого не слушает, а сам ведь был такой же. Был он прав, потому что капитан Нечаев не спал точно так же, как и немец. Совмещал он командование "Аргентумом" и взял на себя частичное управление самим Предприятием, в чём понимал совсем ничего, но отчаянно старался, ведь нынешний директор был слишком занят. Занят возвращением к жизни Дмитрия Сеченова. В этом Сергей ему явно был не помощник, за что себя винил и ненавидел, поэтому помогал он ему хоть так. Как мог. С горем пополам. Брал на себя все проклятые разговоры с Московской вышкой, которым, он прекрасно это понимал, до Сеченова как к личности дела никакого не было. Им нужны были его знания и таланты. Нужны были проклятые роботы. Этим занимался Захаров, который, как находил свободную минуту, пропадал вместе с Михаэлем. Предприятие кое-как крутилось. Кое-как жили и два молодых парня. Скорее, существовали. Всё, что от них осталось, это бледные тени прошлого. Дорогу домой оба забыли. И если в начале октября Захарову ещё хоть иногда удавалось отправить их в свою собственную кровать, то последние две недели там они больше не появлялись. Они боялись всепоглощающего одиночества. Им казалось, что если они уснут у себя дома, то Дмитрий Сергеевич на следующее утро умрёт. Иллюзия, что своим присутствием они отпугивали злую судьбу. Как будто могли они это контролировать. Сергей изводил себя днём, а ночью обязательно спускался туда, где в специальном отделе "Павлова" лежал бывший директор Предприятия 3826. Безмолвный, бессознательный, со слегка бледноватой кожей и с остановившимся сердцем. Сергей целовал недвижимые руки, целовал лицо, губы. Слёзы стекали по его щекам, падая на красивое лицо и он любовно утирал их пальцами, извиняясь. Он опускал широкую ладонь на медленно вздымающуюся грудь, как будто хотел, чтобы от его тепла забилось навсегда похолодевшее сердце. Он игнорировал всевозможные проклятые трубочки и иголки, благодаря которым в слабом теле поддерживалась жизнь, а мышцы не теряли силу. Он не знал, как и что работало, но Михаэлю он всецело доверял. И каждую ночь он шептал, просил, умолял ответить, открыть глаза. Зарывался рукой в тёмные прядки, легко сжимал и приговаривал на ухо, как сильно он его любит, как скучает. Он сделает для него всё, что угодно, пусть только Дима откроет тёплого цвета глаза. И когда заходил внутрь Михаэль, похожий на саму смерть, он даже не пытался скрывать своих чувств, не прятал зарёванное лицо, не отворачивался, продолжая поглаживать чужую голову или отчаянно сжимать ладонь. Чуть ли не падая, Штокхаузен добирался до той же кровати, его обычно трясло от недосыпа, недоедания, обезвоживания и бесконечной усталости. Он забыл, что был человеком. Он падал либо на пол, либо на кресло, которое практически не покидало того места. Он клал голову Дмитрию на грудь, закрывал глаза, мог так и уснуть. Отчаянно хотелось сгрести маленькое тело на руки, уместить на коленях, почувствовать жар, который теплился в учёном благодаря искусственно гоняемой по его венам крови. Но не мог. Вместо этого так же сжимал его руки, проверял, не замёрз ли. Вставал, делал пометки, считывая информацию с приборов, падал обратно. Прятал лицо в ладонях, плакал, извинялся. Целовал. Сергей приносил ему поесть, приносил воды. Сначала Михаэль пищу в себя запихивал, но в итоге аппетит окончательно пропал, питался он теперь какими-то таблетками и чем-то колол себе вены, Сергей боялся спросить, чем. Так и засыпали. Втроём. Утром они просыпались, смотрели минуты напролёт во всё такое же недвижимое лицо, надеясь, что проснётся Дима точно так же, как будто ничего не было. Но не дожидаясь никакой реакции, поднимались, оставляли долгий горький поцелуй. Уходили. Всё повторялось. Донора Михаэль искать отказался. Он штудировал все различные источники, пытаясь найти хоть кого-то, кто раньше проводил пересадку сердца. В мире такого случая ещё не было. Он боялся. Даже с его знаниями, подаренными ему самим Дмитрием Сергеевичем, даже с Захаровым рядом с ним, с Павловым, он боялся его трогать. Харитон Радеонович тогда только покачал слегка головой, явно давая понять, что он не стал бы рисковать. Ведь не было никакой гарантии, что новый орган приживётся в его теле, не было гарантии, что в случае успеха он не умрёт через два-три года. Эта область медицины всё ещё была закрыта. Сергей Нечаев кричал, плакал, умолял. Просил Диме помочь, ведь наверняка пересадить сердце не сложнее, чем пришить обратно оторванную руку. Да ведь сам Сеченов был гениальным врачом, ведь наверняка провёл таких операций уже миллион, осталось только поднять его заметки. Михаэль парня обнимал, вжимал в себя, ждал, пока успокоится очередная истерика. Он понимал всю его боль, и становилось только больнее от того, что действительно ничего не мог с этим поделать. И когда Захаров через неделю наблюдений за ними двумя зашёл в лабораторию, отвлекая немца от своего занятия, заглядывая ему в уставшее лицо, то сообщил ему, что хватит мучаться - Харитон найдёт подходящего донора, всё решено, и они с Павловым проведут операцию. Михаэль тогда соскочил со стула, ухватился за его плечо, чуть не упав на шатающихся ногах. В глазах паника, слёзы. Он не позволит. Не позволит делать из Дмитрия подопытную крысу. Он не позволит ставить эксперименты. Дима мучался со своим сердцем с рождения, он не позволит запихивать в него чьё-то чужое, бесполезное, которое в итоге сможет его убить. У Михаэля тогда возник в голове грандиозный, гениальный, но с тем очень рискованный и опасный план. Но какой ещё у него был выход. В конце концов, он считал себя его учеником. Не зря они вдвоём тратили столько времени в лабораториях, не зря копались в бумажках, Штокхаузен всегда интересовался его работами и ничего не изменилось. Михаэль собирался создать искусственное сердце. На полимерной основе. Бесперебойно работающее, оно обещало Дмитрию долгую, лишённую всяких мучений, настоящую жизнь, которой этот потрясающий человек заслуживал, и которую он сам вместе с Сергеем у него забрали. Он ему об этом рассказал, пообещал подохнуть, но он не вылезет из "Павлова", пока сердце для Димы не будет готово. Сергей тогда восхитился, сжал Михаэля в объятиях, снова разрыдался у него на плече. Оба боялись, что Захаров заберёт Сеченова у них из под носа и всё же проведёт злосчастную операцию по пересадке. Сергей тогда как собака караулил его тело и напрягался всякий раз, как заходил Харитон внутрь. Он сжимал болезненное маленькое тело руками, не позволяя прикасаться. Следил голубыми слезившимися глазами за учёным, который почти ничего ему не говорил, проверяя состояние больного. В конце концов тот догадался, о чём они думали, вздохнул, поклялся не трогать. Понимал он, что права решать он никакого не имел. Дима принадлежал им двоим. И Михаэль погрузился в работу, забыв себя. Со стороны казалось, что он потерял рассудок. Разговаривал сам с собой, то восклицал во внезапном приступе радости, то запускал руки в волнистые волосы, впадая в истерику от безысходности. Лаборанты, поначалу не придававшие значения его странным вспышкам настроения, постепенно начали побаиваться. Не за себя, за психического состояние молодого врача. Но когда оказывался он с Сергеем наедине, к нему будто возвращалось его настоящее Я. Его лицо принимало обычное тоскливое выражение лица, он разговаривал как обычно, обещал капитану, что всё будет, как прежде. Он вернёт им двоим Диму. Сергей улыбался, отводил влажные светлые глаза. Оставлял ему еду, сжимал плечи, уходил. Сознание Михаэля вновь возвращалось в своё опасное состояние. Он не был сумасшедшим, он просто отчаянно хотел вернуть к жизни любовь всей своей жизни. Любовь Сергея Нечаева. Но Сергей решил, что зашло всё слишком далеко. В последний раз он видел немца два дня назад, в субботу. Он тогда, как и всегда, уснул рядом с Сеченовым, уместив его ладонь себе на голове, в жалкой попытке представить, что сделал это тот самостоятельно, что гладил его по волосам, как делал он это не раз до этого. - Он ложился спать? Ел? - Не имею понятия, Нечаев. Он мне или кому-либо ещё не докладывает. - Твою мать... Он было тронулся внутрь железных дверей, как Захаров ухватился за его локоть, заглянул глубоко в глаза. - Сергей. Когда твой лучший друг одной ногой в могиле - это не самое приятное чувство. Особенно, когда сам ты туда его и толкнул. Может быть, у Михаэля он поумнее и не позволит событиям повториться. - Не позволит. Чётко произнёс Нечаев, выпутавшись из хватки, твёрдой походкой, игнорируя слипающиеся веки, отправляясь в пункт назначения. Он прикрыл за собой двери, тихо добрался до буквально улёгшегося корпусом на стол человека. Ноги Михаэля были на полу, но вряд ли выполняли какую-то опорную функцию. Врач явно над чём-то работал, стол был завален бумагами, колбами, инструментами. Но что бросилось Сергею в глаза, это несколько использованных шприцов. Валялись они на полу, на столе. В груди больно сжалось, он поморщился, сглотнул. - Михаэль... отдохни. Нечаев подкрался сзади, стараясь не напугать, но Штокхаузен даже не обратил никакого внимания. Тогда он дотронулся до его спины, желая показать, что был он теперь здесь, но тот лишь слегка вздрогнул, не отрываясь от занятия. - Скоро... скоро, Серёжа. Обещаю. Вот увидишь! Слова слетели с уст немца, но казалось, что он даже и не понял, что стоял Нечаев рядом, разговаривал сам с собой. - Михаэль, хватит. - Сергей переместил ладонь на его плечо, сжимая. - Тебе нужно отдохнуть. - Да, да. Потом. - Михаэль, поднимись. Михаэль... Тот его не слушал, поэтому он ухватился двумя руками за предплечья, подымая со стола, разворачивая к себе лицом, заглядывая в ошалелые тёмные зрачки. - Тебе надо отдохнуть, слышишь? И что ты себе колешь? Перестань. - А, Серёжа... - только сейчас Штокхаузен понял, что был в помещении кто-то ещё. - Я работаю, честно. Ты не переживай, всё получится. Мы его не оставим. Я его нам верну. - Я не о том переживаю. О тебе. Михаэль не ответил, глазами пробежавшись по помещению, будто забыл, где находился. То, что он загонял себе в вены, явно давало свои результаты. Выглядел он, как наркоман. Были это, скорее всего, стимуляторы для работы мозговой активности, наверное куча чего-то ещё, что заставляло его хоть как-то стоять на ногах, ведь парень отказывался принимать пищу. Сергей прикрыл на мгновение глаза, вспоминая рассказ Харитона Радеоновича о том, что творил во время войны Дмитрий Сергеевич. Он не позволит Штокхаузену издеваться над собой точно так же. Это не повторится. - Пожалуйста, тебе нужно в постель. - В постель? Сергей, а кто будет работать? - Вернёшься, как наберёшься сил и поешь, в конце то концов. Пойдём. Собирался он было потянуть его на выход, но в немце откуда-то взялись силы, он упёрся. - Я хочу, чтобы он жил, Серёжа. Я скучаю, слышишь? - отчаянный шёпот. - Я тоже. - смотрел он ему в глаза, не разрывая контакта. - Ты же его ученик, ты справишься. Но он бы не хотел, чтобы в процессе ты погубил себя. И я тоже, я тебе не позволю. Михаэль вроде бы задумался, бегая глазами по чужому лицу. В какой-то момент его голова начала клониться на бок, будто в припадке или судорогах, окончательно пугая капитана. - Твою то мать... вы же оба с ним врачи. Вы зачем себя так загоняете. Эй, эй, тише. - он поймал его лицо ладонью, всматриваясь, пытаясь понять, нужна ли тому экстренная помощь. - Я бездарность, Серёжа... ничего не получится. Всё зря, всё бестолку. Эти руки ни на что не способны. Штокхаузен выглядел таким подавленным, что хотелось выть. Он знал, что в парне кричала непомерная усталость и препараты, на которых он сидел. Сергей прекрасно знал, на что немец был способен и ни на минуту в нём не сомневался. - Конечно, способны, Михаэль. Ещё немного, и ты будешь совсем, как он. - его пальцы ласково поглаживали чужие руки. - У тебя всё получится, тебе просто нужно отдыхать. - А если не получится, Сергей? Если... если он... Такие мысли бесспорно летали у обоих в голове. Представляли, что Дима больше никогда не проснётся, не откроет глаза, не заговорит. Детьми они не были, всё понимали и исход такой был вполне вероятен. Такие мысли загоняли их в агонию, в дико кошмарную истерику, но от реальности было не убежать. Он не ответил. - Если он погибнет... я останусь в одиночестве... я не хочу, Серёжа. Не хочу. - А я не считаюсь? - Сергей свёл вместе в брови, тихо отвечая. - Я же буду здесь. - Ты? Не возненавидишь? - Лучшего друга? За что? - Я? Я твой... Глаза Штокхаузена округлились, он пытался сфокусировать уплывающий взгляд и сознание, перемешанное различными медикаментами. - Ну конечно ты, кто же ещё? И я тебе больше не позволю над собой издеваться. Впервые за долгое время на лице Михаэля пробежалась тень улыбки. Он смотрел ему в глаза и верил. Сергей его не бросит. Правда не бросит. Даже при самом ужасном исходе, о котором он не смел больше думать. - Сергей, мне надо вернуться... - неуверенно промолвил он, слегка повернув голову к столу. - Вернёшься, когда выспишься, когда очистишь кровь от всей дряни, которой ты себя накачал, когда сможешь стоять на своих двоих самостоятельно. - Нечаев крепче вцепился в его плечи, немного встряхнув, заставляя снова смотреть на себя. - И я буду за тобой следить, ясно? - Ясно... Михаэль устало улыбнулся, прикрыл глаза. Он засыпал. Прямо так, в вертикальном положении, пока сжимали его сильные руки. - Поехали домой. Сергей тоже улыбнулся, заметив умиротворённость, наконец озарившая лицо врача, которая с того самого ужасного дня не появлялась у них в душе. Впервые стало легче, стало немного тепло. Капитан развернулся, ухватившись за руки Михаэля, присел, уместил уже почти заснувшего человека у себя на спине. - Держаться сможешь? - Смогу. Подхватив немца под коленями, он вышел в коридор, унося его наружу. По дороге он остановился у той самой палаты, приоткрыв дверь, заглянули оба внутрь. Дима лежал точно так же. Во мраке на его красивом лице мерцали голубые огоньки работающих приборов. - Нужно проверить, Сергей. - Захаров только что был у него пять минут назад. - Пожалуйста... Он не смог отказать, ведь сам он хотел зайти тоже. Несколько минут провели они возле него, рассматривая. Михаэль убедился, что всё было в порядке, теперь вглядываясь в его лицо, уместив подбородок на плече Сергея. - Всё хорошо, Михаэль. Вернёмся попозже. - Да... Он отвёз их домой, занёс немца к себе в квартиру. Спать поодиночке они не могли, одиночество давило со всех сторон, загоняя в самые мрачные уголки разума. Свалил его на диван, принёс подушку, одеяло. Заставил поесть, убедился, что выпил тот стакан чистой воды. Им нужно было отдохнуть. Там, где не гудели провода, где не пищал миллион приборов. - Серёж... - М? - он открыл глаза, засыпая в мягком раскладывающемся кресле. - Он выкарабкается, я его вытащу. Обещаю. - Я знаю, Михаэль, я знаю... Они заснули. Им снилось что-то приятное. Сквозь сон на их усталых лицах наконец-то мелькали улыбки.***
Предприятие 3826, комплекс "Павлов" 31 декабря, 1945 год Глаза медленно открылись. Он пытался понять, что происходит, но получалось с трудом. Забыл, как себя зовут. Медленно поднял руку, оглядел, несколько раз сжал и разжал кисть, наблюдая за движениями пальцев. Вроде работает. Несколько раз моргнул, повернул голову на бок. За столом сидел человек в белом халате, развёрнутый спиной к нему, над чем-то работал. Он знал этого человека. Харитон Захаров. Теперь узнал и помещение. "Павлов". Вспомнил, как себя зовут. Дмитрий Сеченов. Только что происходило, он всё ещё понять не мог. Губы приоткрылись, он хотел что-то сказать, но не слушался язык. Он прикрыл глаза, вздохнул, попробовал ещё раз. - Х...Харитон... Тот выровнял плечи, замер, будто не веря своим ушам. Медленно развернулся, на лице удивление, через секунду расплывшееся улыбкой на лице. Учёный отложил ручку, закинул ногу на ногу, откинулся на спинку. - А, спящая красавица проснулась. Только принцев здесь нет, Димка. - Что... что я здесь делаю? - Ты сказал: "Мам, ещё пять минут", а заснул на четыре месяца. - Ч-чего? - его брови нахмурились. - О чём ты? - Что последнее помнишь? Сеченов задумался, лихорадочно перебирая воспоминания. Помнил, как Михаэль утаскивал его с лавки. Помнил, как ехали в такси обратно в больницу, потому что он, как дурак, оттуда сбежал после инфаркта. Помнил, как Сергей и Михаэль целовали его на кровати. Сладостные воспоминания обдали мозг жаром, он улыбнулся. Были теперь его любимые люди друзьями, как он и хотел. Потом он заснул у себя в палате, пока они смотрели телевизор. Помнил две ладони, которые он сжимал со всей любовью у себя на груди. А дальше - пустота. - Я уснул в Московской больнице. Больше ничего не помню. Проснулся я, видимо, только сейчас? Почему? Четыре месяца, ты сказал?! - Ага. Заснул ты в начале сентября, сегодня тридцать первое декабря. С новым годом, кстати. - Что же случилось?! И где... где они?! - сделал жалкую попытку сесть, но упал обратно. - Ты немного умер, Дима. Сердце твоё остановилось трижды, и всё-таки сдалось. - Не сдалось, раз с тобой разговариваю. - Не, твоё плавает где-то в банке. Штокхаузен не разрешил выкидывать. Трофей оставили, они у тебя такие нежные, сопляки твои. - О чём ты говоришь, Харитон? Дима был сбит с толку. Он бегал глазами по другу, снова пытаясь присесть. Ему это, в конечном итоге, удалось. Харитон слегка наклонился, сгрёб с угла стола большую фотографию. Выставил её так, чтобы Дмитрий мог рассмотреть. - Ты смотришь на первое в мире искусственное сердце. Полимерное, на минуточку. Я бы подумал, что разработал его ты, но ты валялся в кровати и тунеядничал. Это творение Михаэля Штокхаузена и сейчас оно бьётся вон в той груди. Харитон тыкнул в него пальцем, послав по телу друга волну странных мурашек. Сеченов оглядел свою голую грудь, на которой теперь красовался шрам. - Красиво зашил, через полгода останется еле заметная полоска. - Он... он оперировал? - прошептал академик, с восхищённым ошеломлением разглядывая чужую работу. - А кто же? Команда там была гигантская, двадцать человек. Главный хирург - Штокхаузен. За три дня до этого его пришлось морально готовить к тому, что придётся тебя вскрывать. Нечаев лично за ним и смотрел, не разрешал больше прикасаться к скальпелю, с которым он всю неделю до этого тренировался, запретил носиться в лаборатории, запретил видеть тебя. Убедился, что тот перед операцией хорошенько отдохнул и что не трясутся руки. - Серёжа..? - Серёжа. Кто бы мог подумать, что пацан будет таким начальником. "Аргентум" всё это время был в режиме чрезвычайного положения. США всё ещё пытаются к нам проникнуть, но после твоего похищения пылу пока поубавилось. Сам он выполнял частичные функции директора Предприятия, чего-то там носился, работал. Загонял себя, похож на умирающего. Они оба, собственно выглядят хуже, чем ты. Проверишь их потом, мне они не дались. Дима нежно улыбнулся, уместил ладонь на левой части, слушал. Бьётся. Свесил ноги на пол, пытался подняться. - Куда собрался? - Захаров поднял бровь. - Где они, Харитон? - Ты четыре месяца провалялся в кровати и всё, что тебя волнует, где эти двое? А как же разобраться в своём новом сердечке? - Потом, потом... скажи, где? Захаров хмыкнул, наблюдая за попытками друга подняться с кровати. И тому, всё же, это удалось. Стоял теперь Дима на своих двоих, немного трясся. Зато стоял. Взволнованный, влюблённый. Живой. - Да через три двери отсюда, новый год встречают. - он кинул ему серую футболку, специально принесённую для него ранее. - А ты что же? - Остался здесь, сам их выгнал, хотел сделать сюрприз. Они за тобой последние пару дней наблюдали, пока не решались разбудить, наблюдали за реакцией сердца. Я на их нервы весь запас успокоительных перевёл, должен будешь. - Думаешь, сюрприз удался? - Дима вяло усмехнулся, делая первые шаги. - Сам и спросишь. Погоди. Пока Сеченов медленно, но уверенно передвигал ноги, натягивая футболку, Захаров соскочил со стула, зашёл куда-то за стол, теперь подходя к другу с красной ленточкой, которую затянул красивым бантиком на его шее. - Это... что? - тёплые глаза расширились в изумлении. - Подарок детям на новый год. - Ты серьёзно? - Серьёзнее некуда. Заслужили. Харитон рассмеялся, Дима немного за ним, покачав головой. - Спасибо, Харитон. - Иди уже, Сеченов. К своим звёздам. Может и я теперь, наконец, высплюсь. Они вышли в коридор, Захаров указал на нужную дверь, хлопнул его по спине, сам удалился в обратную сторону. Дима вдохнул побольше воздуха, его всё ещё шатало, но он упрямо двигался к цели. Осторожно приоткрыл двери, с радостью отметив, что искусственное сердце совершенно по-настоящему отвечало на его переживания, учащённо бившись в груди. Заглянул внутрь. То, что он увидел, заставило его очень удивиться. Сергей Нечаев раскачивался на стуле, Михаэль удерживал на голове вазу с конфетами, которая через секунду свалилась на пол, разбившись на мелкие кусочки с громким звуком. Стул Сергея не выдержал, отправляя наездника вниз спиной назад. Михаль громко рассмеялся, пока его товарищ бубнил проклятия, неуклюже поднимаясь с пола. Было видно, оба выпивали. Дима улыбнулся. - Чего ты ржёшь, а... - Подымайся, пить пора. Михаэль ухватился за его плечо, помогая встать на ноги. Тот сразу нелепо покачнулся, хватаясь за стол. - Что, на брудершафт хочешь? - Почему бы и нет? - немец хмыкнул, наливая сладкое красное вино. - Ааа... значит понравилось, всё-таки! - Держи. Оба были навеселе, пьяно хихикая. - Спасибо, Михаэль. - проговорил Нечаев, как будто больше не был пьян, со всей серьёзностью. - Я же обещал. Он теперь будет в порядке, снова заговорит, поцелует, вот увидишь... Ещё, может, пару дней... - Да. Всё, благодаря тебе. - Не только, Сергей. Если бы ты за мной не присматривал, я бы откинулся, оставив его погибать. Это точно такая же твоя заслуга, как и моя. - Он бы тобой гордился, знаешь? - Тобой не меньше. Они чокнулись, снова выпили, как на свадьбе, но когда пришло время целоваться, уставились на какое-то время друг другу в глаза, безмолвно о чём-то разговаривая. И затем Сергей, полностью ошеломив застывшего в дверном проёме Диму, ухватился за воротник хлопковой, кремового цвета, рубашки собутыльника, будто с яростью впиваясь ему в губы. Целовал. Михаэль отвечал, запустив руку в его волосы, больно сжимая. Целовались остервенело, дико, как будто старались передать все эмоции и страдания, что носились у них все эти месяцы в сознании. В какой-то момент капитан прижал его поясницей к столу, совсем забывшись. Ещё минута и они оторвались, хватая ртами воздух. Нечаев разжал руки, Михаэль отпустил его волосы. - Целуешься как фрау... - хищно осклабился Нечаев. Михаэль громко засмеялся, слегка закинув голову назад. - И ты этими губами его целовал, Сергей? Тянет на четвёрочку из десяти! - Да иди ты! Он ударил его в плечо, Михаэль снова рассмеялся, потирая ушибленное место, пока Сергей потянулся к бутылке, собираясь налить ещё. Но не успел, так как скрипнула дверь, они оба оглянулись. Замерли. Повисла тишина. - Не помешаю? - тихим голосом спросил Сеченов, мило улыбаясь и делая пару шагов внутрь, останавливаясь. Никто не отвечал и ему показалось, что оба отключились, хоть и продолжали стоять, хоть глаза были открыты. Через минуту выдерживать это было больше невмоготу, ему хотелось поскорее их обнять. Но только он собирался сделать следующий шаг, как Сергей сорвался со своего места и если бы Дима не знал, что парень его любит, то подумал бы, что тот собирался его убивать. Серёжа буквально впечатался в него всем телом, сгребая к себе, вжимаясь, обвивая руками, как мог. Через секунду в него точно так же вжались со спины и он лицом чувствовал щекотавшие кожу кудряшки. Они шумно дышали ему в уши, чувствовал, что их потряхивало, сжимали его так, что было тяжело дышать, но Дима молчал. Улыбался, втягивая запах их волос. Зарылся руками, гладил. Только сейчас понял, что не дотягивается ногами до пола. Чужие руки и тела были везде, будто пытались слиться с ним воедино. В какой-то момент тёплая рука Михаэля подобралась ему под футболку, прикасаясь к левой стороне груди, там и осталась. Проверял сердцебиение. - Бьётся, Михаэль... ты молодец. - поцеловал он парня куда-то в висок. - А ты за ним присматривал, Серёжа? Что бы он без тебя делал? - такой же поцелуй. Лиц он их видеть не мог, видимо оба пытались спрятаться. Был он прав, никто не смел взглянуть ему в глаза. Никто не хотел возвращаться в реальность, ведь наверняка было это иллюзией и профессор исчезнет, как только они на него посмотрят. - Димочка... - просипел у него на плече Сергей, делая попытку сжать сильнее. - А можешь чаще меня так называть, Серёжа? Сергей быстро закивал, вызывая у него широкую улыбку. - И ты тоже, Йозеф. - слегка повернул голову, провёл губами по волнистым волосам. - Мм. - только глухо угукнул немец. Он не смел их тревожить, наслаждаясь их объятиями, пальцами, которые порой скользили по его коже. Всё, что он мог, это дарить мягкие невесомые ласки в ответ, боясь спугнуть. Слушал их шумное дыхание, мог поклясться, что порой из их горла слетали короткие, слегка болезненные, стоны. Скучали. Ведь сам он боялся даже представить, что бы с ним случилось, если бы они неподвижно лежали четыре месяца, он бы сошёл с ума. Он крепче обвил одной рукой спину Сергея, второй Михаэля за шею. - Всё хорошо... чего грустные, м? - шептал он любовно. - Новый Год же. Для вас даже подарок есть. Харитон Радеонович сам повязал бантик. Михаэль ткнулся носом ему в шею, посылая мурашки, пытался подобраться за кромку красной тесёмки. Сергей ему помог, оторвав руку от тела Дмитрия, пальцами развязав мешающийся предмет. Одновременно коснулись губами его шеи, посылая мурашки. - Мы так скучали. - просипел Штокхаузен непослушным голосом. - Верю, мой мальчик. Извините, что оставил вас. - Ничего... теперь Вы здесь, правда? С нами. - Сергей выпрямился, теперь заглядывая ему в глаза. - Навсегда. Он сам затянул Нечаева в поцелуй и парень его углубил, теперь исследуя его рот языком. Томно, нежно, даря свою бесконечную любовь. Он ждал этого долгие месяцы, теперь пытаясь восстановить каждую потерянную секунду. Наконец-то губы, которые так долго оставались неподвижными, отвечали на его любовь. Но он остановился понимая, что ждал этого кто-то ещё с не меньшим желанием. Диму бережно развернули, теперь же вжимался в него грудью Михаэль, смотрел с усталой, но непомерно счастливой улыбкой. Смотрел так, как будто впервые видел. - М-можно? - выдохнул. - Конечно, Йозеф. Зачем ты спрашиваешь? Глупый, глупый мальчик. Михаэль чуть ли не испуганно коснулся уже покрасневших губ, пробуя, ощущая. Лизнул, со страхом попросился внутрь, Дима приоткрыл рот, впуская. Первый запустил немцу язык в рот, заставляя того целоваться увереннее. Получилось у него на ура, потому что в следующую секунду тёплые руки немного забегали по его телу, всё ещё удерживая его практически в воздухе. Сергей обнимал сзади, чмокая в заднюю часть шеи, слегка дуя на кожу. Ласки вскоре прекратились, они поставили его на пол, снова замерев, рассматривая. - Живой.. - промолвил Штокхаузен, немного прикусив губу. - Живой. - отвечал Нечаев, быстрее смахнув большим пальцем подобравшуюся к глазам влагу. Дмитрий улыбнулся, смущённый их разглядыванием. - Вы тут жили оба? - он свёл жалостливо брови. - Давайте домой поедем, не хочу, чтобы вы здесь провели секундой дольше. - Мы уже дома. - молодой врач улыбался во все зубы, не желая отрывать от него взгляда. - Куда-нибудь в другое место, где мы сможем... Дима замолк на секунду, затем приподнялся, ухватив щёку и голову немца ладонями, прошептал что-то на ухо, отстранился. Теперь же довольно разглядывал реакцию парня, у которого расширились зрачки и покраснели уши. Тёмные глаза встретились взглядом с Сергеем и он быстро их отвёл, откашлявшись. Сеченов развернулся в другую сторону, проделав всё то же самое, но теперь с капитаном Нечаевым. Реакция у того была точно такая же и он немного рассмеялся. - Домой.. да, сейчас! Зима там, Дмитрий Сергеевич, одежда! Сергей кинулся куда-то в угол, подбирая их с Михаэлем зимние куртки. Михаэль нервно чесал шею, в уголке губ смущённая улыбка, от шефа его не укрывшаяся. - Болит? - прошептал он, аккуратно уместив руку на чужой груди. - Уже нет, Михаэль, уже нет. - улыбнулся. - Нам надо его проверить? Сергей вернулся с одеждой в руках, с беспокойством подавая голос. - Да, зайдём в палату, сделаем пару тестов, прежде, чем уходить. - Я всё ещё здесь. Он не злился, просто шутил. Позволил себя унести, позволил делать Михаэлю свою работу. Ждал, наблюдал за обоими. За сосредоточенным лицом Михаэля, за обеспокоенным лицом Сергея, сжимавшего его руку. Удовлетворённо кивнув, Штокхаузен дал добро, но Дмитрий знал, что завтра они снова сюда вернутся, и послезавтра тоже, пока окончательно не убедятся, что его новое сердце работало на все сто процентов. Ему больше не позволят творить что-то самостоятельно. Знал, что будут за ним пристально следить. Пускай... он совсем не был против. Его затянули в ещё пару долгих чувствительных поцелуев, от которых сладко ныли губы. На него надели чью-то куртку, шапку. Уместили Сергею на спину, ведь обуви у него никакой не было, а если бы и была, то он сомневался, что всё равно разрешили бы ему идти самостоятельно. Вынесли на улицу. На заднем сидении нежился в руках Михаэля, ловил тёплые нежные взгляды Сергея в зеркале. Они ехали домой. Втроём. Он не знал, в чью квартиру, да и было это неважно. Совсем неважно. Он уже был дома. Они были.