Меринит

      — Выпусти меня! Я хочу выйти! — повысил я голос. Почти прокричал.       Безрезультатно.       Протерев спиной земляную стену и наверняка перепачкавшись с ног до головы, я с глухим звуком плюхнулся на пол и из чистого упрямства несколько раз гулко ударил кулаком предполагаемую дверь.       Никакой реакции.       Скука.       Это чувство не покидало последние несколько дней.       Том, осознанно или нет, перестал меня запугивать, скорее держа, как диковинную зверушку — изнывающего от безделья, — пока он сам где-то пропадал.       Либо я устал бояться и начал медленно привыкать, либо все еще работало то волшебство, которое он применил в первый день.       Недаром же я стал как сумасшедший, который, стоит пройти паре дней, уже ждет своего похитителя — вот только никакое это было не похищение: я сам пошел.       Заточение. Да. Уже ближе. И опять же скука.       По ощущениям пролетело, наверное, почти трое суток, если я верно осознавал время в замкнутом пространстве. Как я изначально и предполагал, место обернулось клеткой: той, где неплохо кормили. И только.       Спишь и ешь — бессмысленное занятие. Меня будто завели, как Гермиона — Живоглота: огромного котищу, сначала облезлого и изодранного, вечно убегающего по округе от собак. Она забрала его к себе, откормила. Постепенно рыжая шерсть отросла, стала лосниться, а тощее и вызывающее жалость животное превратилось в самого красивого кота в деревне. Вот и меня так же откармливали.       В остальном я подозревал, что зачахну здесь и меня даже не найдут — с каждым часом становилось тяжелее находиться в четырех стенах. Я не привык сидеть без дела. Да и в деревне некогда прохлаждаться.       Как же эта комната осточертела.       Возможно, здесь и были какие-то другие развлечения, мне недоступные, но я их не находил. Приходилось занимать себя лишь одним: мыслями. Радовало, что это хотя бы не было запрещено — я мог часами прокручивать случившееся в лесу, вспоминать детские годы. Или прошлое.       Я прикрыл глаза, погружаясь в закоулки своего разума.       Я выхожу из лавки Берка и осматриваюсь по сторонам.       Моя ежедневная подработка на несколько часов окончена. Мистеру Берку всегда нужен был лишь помощник, а не постоянный работник — платить было нечем. Я понимал, что лавка приносила доход, которого едва хватало лишь ему самому.       Или он просто не хотел делиться — этот вариант также был возможен.       Но кто я, чтобы платить мне больше, чем было оговорено?.. Приходилось довольствоваться тем, что есть.       — Гарри! — раздается голос откуда-то сбоку, и я поворачиваю голову.       Хагрид, помощник городничего, останавливает повозку и сходит с нее. Он рысцой подходит ко мне и замирает, начиная мяться как ребенок.       — Гарри, тут это… ну, такое дело, — он переступает с ноги на ногу. — Можешь приготовить одну вещь?..       Я мягко улыбаюсь и киваю, тем самым подталкивая его продолжить.       Он такой высокий, что я смотрю на него снизу вверх, запрокинув голову — больше меня головы на две, — опускает взгляд в землю и совсем тихо говорит:       — У нас с женой есть проблема. Можно ли приготовить что-то, что ее решит?       Какого рода проблема, я пока не понимаю, поэтому пожимаю неопределенно плечами.       — Зайди ко мне завтра, хорошо? Подумаем, что можно сделать.       Лицо Хагрида светлеет, и он кивает.       — Да. Да, конечно. В это же время?       — Хорошо.       Какие только мази и снадобья не заказывают, поэтому угадать, что именно понадобится в этот раз, не получается. Да и не нужно. У меня редко есть запасы: одни ингредиенты теряют свойства со временем, другие — нужны только единицам, а остальным — без надобности.       Я думал открыть лавку снадобий, но на это нужны деньги, как и на многое другое. И огромное количество. Пока все делаю дома под заказ, но, возможно, когда-нибудь…       Своя лавочка была мечтой мамы, но ее так и не удалось осуществить. Даже небольшое помещение стоит достаточно, а что говорить о работниках, которые все будут варить, разливать, смешивать — затратно. Тут не справишься одними руками. И даже вдвоем.       Наблюдаю, как Хагрид уезжает, слегка ударяя поводьями запряженного коня, и осматриваюсь по сторонам.       В деревне кипит жизнь. Вон Аберфорд открывает свой трактир — к закату многие повалят либо к нему, либо к Тому, чей трактир ниже по улице. А вот мясная лавка Голдштейнов — дела у них идут хорошо.       Достаю из кармана несколько серебряных монет. Должно хватить на кусок мяса, а из него столько всего можно приготовить. Не вкуснее, чем готовит Гермиона, конечно, но тоже неплохо.       Толкаю дверь в лавку, вставая за женщиной в ярком теплом платье.       — О, Поттер, вот и ты! — Энтони машет мне рукой.       Сегодня, видимо, он подменяет отца. Тони один из приятелей детства — вместе бегали по этим улочкам.       — Слышал, Снейп подал прошение на открытие своей лавки? Прямо на центральной улице.       — Рад за него.       С трудом нацепляю на лицо улыбку. Это плохая новость для меня, и хорошая — для Снейпа, моего основного конкурента. Не знаю как так вышло, но мы готовили разное: я и мама всегда что-то обычное, нужное всем, а он создавал нечто индивидуальное. Возможно, так как они дружили с мамой, то договорились. Поделили так сказать. Видимо, окончена моя спокойная жизнь.       Может, обойдусь без мяса? Денег станет меньше — в лавке снадобья на любой вкус и для решения любой проблемы. Хоть иди и на работу к Снейпу устраивайся.       — Вот хитрец. А деньги-то у него откуда? — любопытствует Энтони, пока взвешивает миссис Амбридж большой кусок мяса.       — Мне почем знать?       Улыбка становится еще более натянутой. Наблюдаю, как Энтони расставляет гирьки.       — Шесть с половиной фунтов, миссис Амбридж. — Тридцать сиклей. Или один золотой.       Амбридж работает на городничего, который может себе это позволить.       Пока она достает монеты, Энтони укладывает мясо и обращается ко мне:       — Тебе что надо? Птицу или что-то по-мясистее?       Думаю о том, что и мне нужно было завести курятник.       — Давай птицу. Вон ту, — показываю на самую «хилую».       Ее сварю — будут горячее и небольшой ужин.       — Хотя нет, — меняю свое решение, — лучше отрежь копченого мяса немного. Сикля на три.       Энтони кивает и отмеряет, прежде чем разрезать совсем небольшой кусок.       — Тут на четыре, — говорит он, как только взвесил.       Сдавленно кивнув, отдаю ему все монеты, которые есть с собой, слыша скомканное прощание Амбридж.       — Что делать будешь? — Энтони вздыхает, видимо размышляя о моем бедственном положении.       Я тоже о нем думаю.       — Не знаю пока. Придумаю.       — Давай поговорю с отцом, чтобы взял тебя к нам на вторую половину дня? Или авось ему помощь по хозяйству нужна — оно-то во какое, — он показывает руками.       — Спасибо, Энтони. Спроси.       Из лавки выхожу в самом мерзком настроении.       Моя жизнь медленно рассыпается на тысячи маленьких осколков, а я не могу собрать их голыми руками — режусь.       Ладно, где-нибудь да пригожусь. Некогда об этом думать, нужно идти домой — там дел невпроворот. Если не успею сегодня до заката, то дров может не хватить до утра. Не смертельно, конечно, если сделаю завтра — все равно выходной у Берка. Но к утру придется померзнуть       И день, кажется, не может стать хуже — и так испорчен. Но нет…       — Поттер! — этот голос снится уже в страшных снах — Грейбек.       Я перехватываю свой завернутый кусок мяса и срываюсь с места. Бегу по знакомым улочкам, петляя, но не в сторону дома, где меня точно будут искать — лишь чтобы оторваться от погони.       Домой сунуться придется. Мы знаем это оба. Как оба понимаем, что родной дом мне дорог. И это глупо бежать, но я бегу как заяц, улепетывающий от лисицы.       Бегу по грязи на улицах, чуть не поскальзываясь у поворота; бегу, огибая людей, идущих навстречу. Замечаю знакомые лица, которые останавливаются, и чувствую их прожигающие взгляды. Но знаю, что никто ничего не сделает — никому нет дела до чужих проблем. И никто не хочет ссориться с Фенриром. Иногда мне кажется, что он обладает какой-то немыслимой силой: так запугать целую деревню — нужно постараться.       Мне удается оторваться и спрятаться в одном из переулков. Надолго ли?       Надолго скрыться не получилось, да и куда?.. Я скорее пытался отсрочить неизбежное. Грейбек пришел ко мне домой сам на следующий день.       Я открыл глаза, тяжело вздохнув. Если все эти дни я прокручивал воспоминание за воспоминанием, которые растворялись в памяти как дымка, то последнее наиболее ярко стояло перед глазами.       Я скучал. По деревне, по друзьям, по покосившемуся домику — по своей прошлой жизни.       Проклятье.       В который раз я со всей силы ударил в кору дерева.       И сколько бы я ни долбил, ничего не менялось.       Если я был здесь лишь для того, чтобы бессмысленно проводить время: спать и есть, то не проще было меня отпустить?       Мечта, которой, похоже, не суждено было сбыться.       Первый раз Том пришел ко мне на следующее утро, хотя я не был уверен, что время тогда не близилось к полудню — казалось, я проспал больше суток, — будто бы почувствовав мое пробуждение.       Сразу появился завтрак: с пылу с жару сваренная каша и кусок белого душистого хлеба. Я смотрел на всю эту чудесную еду и хлопал глазами.       Дрожащими пальцами взяв хлеб и оторвав совсем небольшой кусок мякиша, я положил его в рот и очень медленно прожевал. С губ едва не сорвался стон удовольствия.       Нужно, конечно, было растянуть прием пищи, но я не смог. Поспешно я отломил кусок побольше. Корочка хрустнула под пальцами. Глазами я впился в Тома, будто внутренне ожидая, что это какая-то уловка.       — Ешь, — Том усмехнулся и подошел ближе. — Набирайся сил.       Кинув еще один настороженный взгляд, я схватил ложку, окунул ее в миску и… замер. Потрясающе пахло молоком с легким ароматом сливочного масла, растекшегося по поверхности — роскошь.       Дома кашу всегда ели на воде — о масле даже и не мечтали. Слишком оно было важным предметом торговли, чтобы каждый мог себе его позволить. Нет. Лишь единицы. И те, кто держал корову. А уж про воздушный белый хлеб и говорить было нечего: мама всегда пекла лепешки только из серой муки.       Я ел жадно, но старался не показывать, насколько голоден — не хотел, чтобы это бросалось в глаза.       Но каша испарилась за минуты.       Я вскинул взгляд, чувствуя, как Том внимательно наблюдает.       Ну точь-в-точь как за Живоглотом.       — Зачем я здесь?       Я ждал, что Том объяснит это, но он только ухмыльнулся.       — Может, мне необходим компаньон? — он разглядывал меня с нескрываемым интересом.       Мне не хватило смелости спросить, чем именно должен заниматься компаньон такого существа.       Развлекать? Ему бывает скучно?       — Я же не могу сидеть в заточении дни напролет — скажи, что мне делать.       Мне хотелось занять руки.       — Привыкание — одна из составляющих любого процесса, Гарри, — имей терпение.       И он ушел, даже не дав возможность возразить. Тарелки испарились.       К вечеру Том не пришел, зато еда сама по себе появилась в комнате. На выступе, больше напоминающем полку, были аккуратно уложены на огромный лист: все тот же вкуснейший хлеб и какие-то ягоды. Рядом стоял небольшой глиняный горшок.       Пытаясь хоть как-то привлечь внимание, я начал демонстративно упрямиться: отказался есть, только бы мой заточитель пришел вновь, но постепенно голод стал сдавливать желудок изнутри, и я к ночи накинулся на еду. В горшке оказалось тушеное мясо. Это интриговало, потому что я даже представить себе не мог, как все это готовится.       Откуда Том берет еду? Ему кто-то приносит? Но кто?       Или, может, это все наколдованное?        Об этом я размышлял, пока размачивал корку хлеба в мясном соке.       Объедение.       И нет, я больше не предполагал, что Том меня отравит. Зачем?       Я был нужен ему, иначе он убил бы меня еще на поляне, а там… Тогда это была своего рода игра, которую я осознавал: Том упивался страхом, вытягивал его и насыщался. Купался в нем.        Если в первый день я не позволял высказывать какие-то требования: старался быть незаметным рядом с ним, опасаясь, то постепенно начал немного смелеть. Я попробовал попросить что-то, что помогло бы развеять скуку. Это произошло вечером второго дня. Том лишь пожал плечами, будто его ничего не касалось.       Одиночество медленно начинало изводить меня.       Но может, он этого и добивался?       Поднявшись с прохладного пола, я вернулся к кровати, чувствуя себя грязным, и опустился у подножья камня. Прошло некоторое время, прежде чем мне почудилось какое-то движение.       Резко повернув голову, я убедился, что Том здесь. Он бесшумно поставил на выступ очередную порцию еды и развернулся ко мне:       — Ты голосишь на весь лес, — с напускным равнодушием произнес он.       Это не было вопросом, вроде: «Почему ты кричишь?». И я явственно понял, насколько Том раздражен: казалось, еще минута, и он вырвет мне язык.       Пришлось взять всю свою решительность в кулак, чтобы заявить в ответ:       — Мне скучно одному.       Его ноздри раздулись — он явно едва сдерживался.       — И это дает тебе право орать? — чужая бровь взлетела вверх. — Я разве похож на шута?       — Мне необходимы развлечения, Том. Книги, — требовательно заявил я. — Сколько времени я здесь?       Я надеялся, что мой голос предательски не дрожит. Упершись в него взглядом и ловя каждое движение, я все равно не понял, как он настолько быстро оказался рядом. Буквально в шаге от меня.       Он малодушно сделал вид, что не услышал.       — Я когда-нибудь выйду отсюда? — продолжил я засыпать его вопросами. — Или мне предстоит весь месяц просидеть в этом месте? — я повторялся — перед глазами предстала картина того, что ждет меня в скором времени: я заблужусь в лабиринтах собственного разума и потеряю себя. — Ответь мне… Пожалуйста.       Он приподнял руку, и его пальцы сомкнулись на моей шее. До хрипа.       Я постарался оторвать ладонь, которая сжимала кожу, но попытка ослабить хватку не увенчалась успехом. Воздуха почти сразу стало не хватать. Перед глазами поплыли пятна.       Ровно до того момента, как я, пролетев совсем немного, больно ударился о постамент. Полувсхлип просочился меж губ.       — Переборщил, — ледяным тоном констатировал Том будто самому себе.       Еще как переборщил.       Я хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться.       — Я решу твою проблему со скукой, — добавил Том, но не подошел ко мне, держась в стороне. — А пока посидишь здесь. И да, Гарри, — он поморщился, — не смей требовать.       — Сколько? — спросил я севшим скрипучим голосом.       — Сколько понадобится.       Очень «однозначно». Объяснил так объяснил.       — Ты помнишь, что я здесь всего на месяц?       Ровно тридцать дней. Ни больше ни меньше.       — Я помню все, — отчеканил он и осклабился. — Важно, чтобы ты не забывал.        Чужое выражение лица стало почти диким: черты заострились, а темные скошенные глаза будто налились кровью, став алыми.       Вот теперь Том был не просто раздражен — он был зол. Сильно.       По коже пробежали крупные мурашки, а волоски на теле встали дыбом.       Подойти к нему в этот момент я бы не решился: чувство беспокойства за свою жизнь еще не было окончательно потеряно. Как и понимание, что правильнее было бы не искать с ним встреч, не привлекать внимания и свести контакт к минимуму. Однако я настолько изнемогал здесь от безделья, что забывался.       — Мне пора, — выплюнул он и развернулся, собираясь уйти.       И это могло затянуться непонятно насколько: мое одиночество.       — Я… я хочу пойти с тобой!       Сумасшествие с моей стороны, прозвучавшее слишком требовательно. Настолько, что я сам от себя такого не ожидал — сказал быстрее, чем успел подумать.       А он же приказал не делать этого.       Том, видимо, не рассчитывал на мою покладистость слишком быстро.       Ничему меня жизнь не учит.       — Можно? — пискнул я в попытке исправить ситуацию.       — Сиди пока здесь, — заявил Том, даже не повернувшись ко мне.       Плавно взмахнув рукой, он явно что-то сделал — я пока не понимал что — и сразу ушел, опять оставив меня одного. Опять наедине с мыслями.       Я заскрежетал зубами и поднялся, чувствуя, как боль покидает тело, будто ее и не было. Будто я не ударился о поверхность камня.       Кинув злой взгляд на еду, я даже не приблизился к ней. Очередной мой протест, но в этот раз я рассчитывал продержаться дольше.       Может, если он поймет, что я здесь умираю не только от скуки, но и от голода, это поможет достигнуть результата.       К чему именно это приведет я предположить не мог. Только надеялся, что получу желаемое.       Да, я вел себя как несносный юнец, запертый в комнате, которого не пускают гулять на улицу, и сам это осознавал, но прекращать не собирался.       Все происходящее напоминало ситуацию, когда дергаешь за хвост змею, потому что тебе скучно. И ты вроде бы знаешь, что этого не следует делать, но продолжаешь вопреки всему.       Откуда во мне такое взялось — непонятно. Стоило отсидеться, переждать дни, потребованные в качестве оплаты, как можно меньше показываясь на глаза этому существу, а затем навсегда покинуть лес и забыть обо всем, как о страшном сне поутру.       Я долго смотрел на ступени, будто чего-то ожидая.       Чего именно — даже себе отвечать не хотелось.       — Спасибо, — шепнул я, имея в виду исцеление.       Уверенности в том, что он услышал, у меня не было.       Том вполне мог бросить меня с синяками и ссадинами — что со мной будет? Так и останусь сидеть. Но для чего-то я нужен был ему живой и здоровый.       Обстановка к его следующему визиту не поменялась. Как и мое поведение. По ощущениям, я провел здесь еще не меньше суток, если не больше, что вполне могло быть обманом: время тянулось за бездельем невыносимо медленно.       «Дай мне дело, и месяц меня не увидишь», — хотелось заявить ему в первые же минуты при встрече.       Но опять же он молча поставил еду и ушел.       Постепенно, после бессмысленно потраченного времени, мне даже удалось забыться очередным коротким мутным сном, в который я падал, как в трясину, и утопал, не в силах выскользнуть из забвения.              Ветки высоких кустов хлещут по щекам, рукава разодраны в клочья, впрочем, как и кожа на руках, покрытая глубокими и длинными царапинами. Я не могу разобрать пути, но упрямо бегу вперед.       Нельзя. Нельзя оставаться больше ни минуты.       Я совсем рядом.       Силы медленно покидают тело. Я с трудом передвигаю ноги, превозмогая себя, но не останавливаюсь.       Ночь. Вокруг темнота, а в чаще ничего не разобрать, насколько бы глаза не привыкли к ней.       Я оступаюсь и влетаю прямиком внутрь глубокой ямы. Что-то хрустит. И боль проходит по телу. Нет мочи даже пошевелиться, не то что попытаться встать.       Боль сковывает все мое существо.       Мне не удается даже подняться, чтобы выбраться. Только тянусь и пальцами пытаюсь зацепиться за корни и мох. Пытаюсь сделать хоть что-то, чтобы заставить себя выбраться из западни.       Нечеловеческое утробное шипение растекается в голове: «Стоит тебе оступиться — жди беды хуже, чем эта».              Я распахнул глаза, невидящим взглядом изучая потолок. Воздуха стало не хватать. Сердце выпрыгивало из груди, кровь стучала в ушах, а кожу на шее и лице жгло.       Губы пересохли и потрескались.       Я обвел нижнюю, пробежавшись кончиком языка, и чуть смочил ее. Следом закрутил головой в поисках воды — пить хотелось неимоверно, — и обнаружил на привычном месте чашу. Большую. А вот еды уже не было.       Соскользнув со своей постели, я в несколько шагов преодолел расстояние, схватил ее, принюхавшись — вода — и осушил до капли, только после заметив несколько книг. Они были сложены аккуратной стопкой — Том выполнил обещание.       Однако вопрос, зачем я здесь, никуда не делся.       У всего всегда есть смысл. Даже у какой-нибудь мелочи, а уж в том, чтобы держать человека, потребовав месяц жизни, — и подавно.       Мне оставалось все это разгадать. Или вытрясти из него все.       — А еды больше не положено? — громко спросил я.              

***

             Книги, написанные на тончайшем шуршащем пергаменте, вызывали трепет: слишком ценными они были.       Полутьма не располагала к чтению, но я упрямо впитывал каждую строчку — до боли в глазах.       Неважно. Потом пройдут.       Тома стали единственным и самым действенным средством перестать зацикливаться на одиночестве. Наедине с книгами я уходил от реальности, узнавая новое о растениях и их сочетаниях. Что-то об этом рассказывала мама, до чего-то я в свое время додумался сам, но такого обилия сведений не было никогда. Она и учила меня всему, что знала сама: не только разным сочетаниям компонентов, но и читать, и даже немного писать. В школу я не ходил: мы не были из тех зажиточных семей, чьи дети учились у священника. Саму маму когда-то обучал мой дедушка, но в ее случае не потому что не было средств, а потому что она женщина. Дедушку с бабушкой я даже не помнил. Они умерли рано: почти сразу после моего рождения.       Мама знала так много и передавала эти знания мне. От нее я узнал, что засушенные цветы фиалки, ветки полыни и цветы вишни помогут особо впечатлительным девушкам понять, любит ли их избранник или нет… А корень валерианы, перемешанный с лунным камнем и другими ингредиентами, станет хорошей основой для успокаивающей настойки.       Вот она бы мне сейчас не помешала.       Насколько высок шанс отказа, если я попрошу для себя котел и займу руки привычным делом?       В одночасье я представил, как Том обходит весь лес в поисках нужных компонентов, заглядывая под каждый куст.       Губы сами собой растянулись в довольной улыбке.       — Рад, что тебе весело, Гарри, — произнес знакомый голос.       Крупно вздрогнув от неожиданности, я повернулся в сторону Тома и уперся в него внимательным взглядом. Легкое веселье моментально исчезло.       — Одевайся.       Мое спокойствие закончилось так же резко, как и началось.       И что мне не сиделось на одном месте?       Этим вопросом я задавался все то время, пока натягивал котту и плащ, то и дело бросая на Тома косые взгляды. Он ухмылялся, будто зная все, о чем я думаю.       — Пошевеливайся, — недовольно бросил он. — Сумку можешь оставить: там, куда мы идем, она не понадобится.       По этим ноткам я понял, что Том начинает терять терпение.       Первый мой «выход» из места, ставшего для меня клеткой. И мне все еще было неясно, сколько прошло дней в заточении. Это стоило вызнать.       Мы поднялись на поверхность, и яркий свет, ударивший в глаза, заставил их заслезиться. Я несколько раз моргнул, прогоняя белые пятна, прежде чем меня сильно подтолкнули в спину.       Хотелось сказать что-то эдакое, как-то зацепить, но, возможно, это было не самой лучшей из возникших идеей — нельзя злить того, от кого ты полностью зависим.       Мама всегда говорила, чтобы я был… покладистым с такими людьми, вот только Том не человек.       — Может, все же скажешь, зачем я здесь? Вряд ли для того, чтобы развлекать тебя, — шепнул я, все-таки решившись открыть рот.       Я спиной чувствовал, как Том усмехается.       — Почему нет? Ты забавный.       Он явно издевался надо мной.       — Потому что это бессмысленно, — мои плечи дернулись, а я продолжил переставлять тяжелые ноги.        В дневное время лес уже не казался таким таинственным, как той ночью, но все еще выглядел дремучим. С удивлением, я понял, что никогда не был в этой части.       — Что есть бессмысленность в бренном мире?.. — как-то издевательски произнес Том.       Настолько, что я поморщился.       — Ты даже не придумал для чего я тебе, ведь так? — предположил я.       — Почему же…       И снова никаких ответов.       — И что это тогда?       — Я ведь уже отвечал на этот вопрос: мне необходим компаньон, — объяснил Том.       — Вряд ли статус компаньона предполагает всего-навсего редкие встречи и одну-единственную прогулку, — я одарил его насмешливой улыбкой.       Том повернул ко мне голову.       — Мне лестно, что ты хочешь видеться чаще, — заявил он и добавил: — Сначала — да. Потом займешься тем, на что у меня мало времени: некоторым существам порой требуется помощь. Вот и будешь ее оказывать.        Я задумался.       Он предлагал мне лечить зайцев или подкармливать белок?       Я вспомнил, что одна из принесенных им книг была по целительству, поэтому, видимо, предлагал.       Все начинало становиться на места.       — А если у меня не получится?       Том закатил глаза.       — Сделай так, чтобы получилось. Каждое существо, живущее в лесу, обладает ценностью, — начал говорить Том. — Даже ты.       Это он так намекал, что если я плохо справлюсь, то поплачусь за содеянное?       — Лес — это определенный порядок и устройство. Растения в нем образуют ярусы. Верхний — высокие и низкие деревья, кустарники. Нижний — травы, небольшие кустарники и мхи. Каждый из них заселен своими видами живых существ. Это их дом. И твоя цель — обеспечить им комфортное проживание в привычном месте, если что-то идет не так, — объяснил Том, стоило повиснуть тишине.       — Я понял.       — Как только для тебя появится работа — воспринимай это именно так, — первый раз я тебе покажу, что делать — дальше сам.       После этих слов Том сошел с извивающейся змеей тропы, отводя в сторону раскидистые ветви кустарника: зеленые, как в поздние месяцы лета, и стайка птиц, потревоженных шумом, вспорхнула с соседнего дерева.       В нос ударил запах влаги, и я с удивлением увидел озеро. Клубы пара поднимались, создавая необычный узор.       Оно выглядело… горячим.       — Ты ведь хотел помыться, — голос Тома стал елейным. — Конечно, можно было найти для тебя лохань, но так будет быстрее. В воду, — скомандовал он оскалившись.       Что? Я ему об этом не говорил…       Но мысль я додумать не успел.       Том подошел к камню у самого берега и сел на него. Внимательный взгляд уперся в меня. Настолько цепкий, что я ощутил его промеж лопаток.       Лучше бы он мне что-то объяснял, а не смотрел своими черными глазищами.       — Если ты не начнешь раздеваться, то я кину тебя в воду прямо в твоей драгоценной сухой одежде, — эта угроза была сказана так спокойно, что верилось: он воплотит ее в жизнь при первой же возможности.       Я поспешно начал раздеваться, морщась от того, как ледяной воздух касается кожи.       Ноябрь не время для таких купаний, но я предпочел не высказываться вслух.       Иногда стоит промолчать.       Я отвернулся от него, все еще чувствуя, как взгляд, будто осязаемый, касается моих плеч, скользит по позвоночнику и останавливается на голых ягодицах. По телу прошла дрожь то ли от этого, то ли от холода, поэтому я снял тонкую обувь, успевшую за эти дни подсохнуть, и поспешил войти в воду.       Плавать меня учили еще в детстве, возможно, даже в этом самом водоеме, который наверняка был началом глубокой реки рядом с деревней.       Вот только почему озеро такое теплое?       Почувствовав, как вода коснулась сначала ступней, которые сразу ушли в склизкий ил, голеней и бедер, я содрогнулся от озноба. Пар моментально оседал на коже: шея, лицо и плечи покрылись испариной. С головой я погрузился в водоем и проплыл.       — И все-таки ты нянчишься со мной как с ребенком, — сказал я, отфыркиваясь от воды.       — Не думаю, — его лицо скривилось от оскала. — Я всего лишь наблюдаю за твоей выживаемостью.       Пока он говорил, я успел подплыть близко к тому краю, где Том так вальяжно расположился в ожидании. Мое тело не было видно через темную толщу воды — я проверил, — и погрузившись по самую шею, уставился на Тома, начав его внимательно разглядывать.       Он же сделал вид, что этого не замечает.       Плюх.       И я услышал мелодичный, проникновенный голос.       — Волдеморт. — В словах ощущалось благоговение.       Значит, не Том.       Я резко крутанулся в воде, чтобы увидеть обладательницу голоса. В том, что это женщина сомнений не было.       Рядом плавала девушка с длинными черными волосами, что спадали на ее плечи и исчезали в глади воды. Терялись в ней.       Я даже не понял, как она появилась здесь.       Приплыла?       — Вы пришли по мою душу? — довольно спросила она и развернулась так, что оказалась на спине.       — Совмещаю приятное с полезным, — ухмыльнулся Том.       Мой взгляд неосознанно соскользнул с ее лица на длинную шею и замер на крупной обнаженной груди с темными ореолами и твердыми на вид сосками. Это был первый раз, когда я видел обнаженную женщину. Тем более так близко, что была возможность коснуться пальцами. Чего я, конечно, не сделал. Нравы в деревне царили разные, особенно в последние годы, но моя семья всегда придерживалась традиций: мужчина и женщина должны оказаться в постели только в первую брачную ночь. И точка.       Поняв, что пялиться нехорошо, я попытался отвести взгляд и наткнулся на… хвост. Длинный, с зеленой чешуей, отдающей на солнце легкими переливами золота.       Настоящая русалка!       Я рванул в сторону, вызвав раскатистый приступ хохота.       — Это что за потрясающе-невинное создание? Так бы и попробовала его на вкус, — низко выдохнула она, облизав пухлые губы, и тут же обратилась к Тому: — Ваш протеже?       Улыбка, что еще секунду назад сверкала на лице, превратилась в хищную ухмылку, стоило ей повернуться в мою сторону. Губа приподнялась, во рту показался острый ряд мелких зубов.       Выглядело устрашающе.       Мне оставалось надеяться, что меня не привели на убой. Показалось, что я слышу клацанье этих зубищ на чьей-то шее. Трескучий звук ломающихся позвонков.       Я сглотнул и отплыл, внимательно следя за тем, чтобы она не приближалась, и желал одного: как можно быстрее покинуть это место.       Оставалось успокаивать себя тем, что если бы Том хотел меня здесь утопить или отдать на съедение, то не стал бы тянуть и предлагать «работу». А вот если я не справлюсь, этот вариант точно станет осуществим.       — Ты не в меру любопытна, Панси, — почти рычаще выдохнул Том. — Задаешь слишком много вопросов, — отчеканил он.       — Простите, милорд, — Панси сложила руки в замок и устроила на них подбородок. — Молодая и глупая.       Она шлепнула хвостом по поверхности воды, и та пошла рябью.       — Раз уж ты здесь, то о чем было прошение? — уточнил Том.       Он мгновенно стал серьезным и собранным. Однако я ощущал раздражение, которое, похоже, не чувствовала Панси.       Атмосфера накалилась.       — Я передавала его через Каппу, — заявила она и ударила еще раз хвостом. Как-то недовольно.       Том склонил голову набок, впиваясь в нее взглядом, и слегка прищурился.       — Я тебе задал вопрос: что в нем было, а не кому ты его передала.       Она пристыженно опустила голову, но раскаяния я не заметил, наблюдая с любопытством, которое пришло на место отступающего страха. А еще было легкое смущение от ее вида, которое я предпочел игнорировать.       — Трое мужчин повадились приходить на реку и сливать всякую гадость, — начала сетовать она. — Разрешите их утянуть и притопить, милорд?       Я быстро перевел взгляд на Тома. Он задумчиво рассматривал Панси.       — И почему ты хочешь это сделать?       — Мне не нравится их поведение, хозяин, — заявила она.       Губы Тома растянулись в ледяной мерзкой ухмылке, что сделала лицо еще более отталкивающим.       — Вот как, — цокнул он и повторил ее слова: — Тебе не нравится их поведение, а не то, что они что-то портят. Что ж…       Он взмахнул рукой, и Панси моментально ушла под воду, начав яростно бить хвостом по глади озера, словно пытаясь выбраться. Брызги летели во все стороны, попадая мне на лицо и влажные волосы, а я во все глаза смотрел, как захлебывается русалка. Захлебывается. Русалка.       Том дал ей несколько раз вынырнуть, хватая воздух, но следом, похоже, приложил ко дну.       Это было страшно: наблюдать, как существо, которое умеет дышать под водой, захлебывается в ней до потери сознания.       — Том, прошу, не делай этого, — единственное, что я смог выдохнуть. — Не убивай.       — Смотри, что бывает, когда есть характер, но нет раскаяния. — И вновь это давление, что преследовало меня все эти дни.       Том еще несколько раз ударил ее тело и отпустил, стоило ей перестать биться. Ослабнуть.       Со мной что-то происходило. Что-то ненормальное. Раньше я бы не смог только смотреть на это. Во мне всегда говорила героическая натура, желающая спасти всех и каждого. Всех, кому нужна была помощь.       Подождите…       Только в этот момент я понял, что Том выбрал для меня самое подходящее занятие, словно прекрасно знал, какой я. Сразу вспомнились сцена в лесу, его хромота и мое желание помочь.       Хитрый черт.       Панси захрипела, привлекая внимание, и раскрыла глаза. Я расслабленно выдохнул, осознав, насколько был напряжен.       — Можешь предпринять меры, — будничным тоном сообщил Том, будто не он только что чуть не убил ее.       — Спасибо, милорд.        В ее простой фразе было столько благодарности, что я вздрогнул.       Она крутанулась и исчезла в водах озера, напоследок сверкнув хвостом, который на вид стал менее блестящим. Испарилась, будто ее и не было.       — Юность, — пренебрежительно протянул Том и посмотрел на меня с нескрываемым намеком. — Закончил?       — Можно еще поплавать?       — Только так, чтобы я все видел: должна же трата моего времени быть оправданной, — низко и очень довольно заявил он.       Я задумчиво посмотрел на него, а когда понял, что именно Том сказал, то вспыхнул и поспешил выбраться из воды.       Он же просто глумился?