Бесконечное лето

      Темнота нарушалась лишь светом, исходящим от полной луны и маленьких отсюда, с поверхности земли звёздами, что усыпали собой чёрное небо. На потолке, возле главного выхода, одиноко висел тускло горящий фонарь, лампочка в котором периодично мигала, на долю секунд погружая крыльцо во мрак. Где-то совсем рядом в зелёной и мокрой из-за выпавшей росы траве стрекотали многочисленные кузнечики, нарушая тем самым почти сплошную тишину. Лёгкий, но прохладный ветер слегка покачивал берёзы, что заполнили собой пространство за деревянным забором, который являлся огорождением территории лагеря от леса. В нём имелось где-то небольшое отверстие, проделанное местными хулиганами. Разглядеть его было не так сложно — две отсутствующие доски сразу же бросались на глаза. Странно, что до сих пор никто не нашёл времени их заделать, ведь рабочих здесь было предостаточно.       Даша осторожно пролезает через дырку в постройке, чтобы ненароком не зацепиться за торчащие отовсюду гвозди одеждой. Не хватало ещё испортить новую толстовку, купленную почти перед самым началом смены. Поцелуева быстро стряхивает с себя пылинки, а затем внимательно глядит по сторонам и, не замечая никого из других вожатых, а также воспитанников, продолжает свой путь в корпус.       В кармане еë можно было нащупать пустую, смятую пачку сигарет, которую выбрасывать где-то неподалеку было слишком рискованно. Если увидит кто-то из старших — точно устроят опрос, а виноватых искать будут не только среди вожатых, но подключат и детей. Хотя устроить им проверку не помешало бы, — уж слишком первый отряд был беспризорным. Одна только Грац чего стоила.       Поэтому, чтобы насладиться наконец табаком, приходилось уходить за пределы лагеря. Туда, куда соваться младшим было категорически запрещено. Однако соблюдали правило это далеко не все, ведь Даша при освоении местности заметила на протоптанной тропе чьи-то свежие следы. И даже не оставалось сомнений в том, что принадлежали они одному из обладателей красного галстука.       Ради прожигания лёгких ядовитым дымом пришлось покинуть актовый зал, где проходила вечерняя планёрка. Сделать это было довольно просто — всëго-то пожаловаться на невыносимые головные боли. И Даша ни в коем случае не пожалела о том, что пошла на эту авантюру, ведь меньше всего ей хотелось выслушивать касающиеся завтрашнего дня предложения остальных, более заинтересованных в этом вожатых.       В роли воспитателя она выступала в первый раз, и в своих силах поначалу уверена была на все сто процентов. Казалось бы, в чём сложность бдить за подростками чуть младше её самой? Но по окончании первого дня сложилось впечатление не самое лучшее, — дети чересчур самоуверенные и бесстрашные по отношению к взрослым, и уследить за всеми было крайне сложно. Но если к Даше хоть немного, но прислушивались и порой послушно выполняли поручения, то новой знакомой Диане не повезло от слова совсем.       Первый отряд представлял из себя самых младших ребят, шумных и неугомонных, для которых требовалось максимум внимания. Об этом поведала сама Адаменко, когда во время тихого часа появилось время для небольшого, но немало значимого отдыха.       Поцелуева останавливается прямиком у запасного входа, что находился с другой стороны здания. Теперь придется идти сквозь весь коридор, где расположились девочки постарше. Напоследок девушка решает насладиться ночной прохладой, облокотившись о теперь уже разрисованную, но когда-то белую стену. Даше не нравилась невыносимая духота на протяжении всего дня, она всегда предпочитала погоду, как сейчас. Когда щеки не горели от палящего солнца, а назойливые комары вовсю принимались мешать спокойному времяпровождению.       Но, по всей видимости, не только противные насекомые решают подпортить остаток сегодняшнего вечера, что близился уже к своему завершению. Чья-то невысокая фигура без излишнего шума появляется из-за поворота. Девчонка Поцелуеву не замечает, уже собираясь дергать за ручку двери. И в ней Даша тотчас узнаёт ту самую блондинку с каре по плечи, — та же бейсболка, те же чёрные шорты и футболка. И что только забыла она здесь? Почему ей вообще на месте не сидится?       — Романова? — Звучит скорее как вопрос, нежели чем обычное произношение фамилии. И услышав это, девушка сразу же напугано замирает с приподнятой рукой в воздухе, а затем медленно оборачивается, тут же притупляя взгляд свой куда-то под ноги. — Чего это мы ночью шляемся?       Она набирает в лёгкие воздух и принимается оправдываться:       — Я просто у подруги в комнате была ещё до отбоя! Совсем не заметили, как время пролетело…       — Ты меня за дуру то не держи. — складывая руки на груди, девушка закатывает глаза. Её стремление врать до последнего действительно заслуживало бы похвалы, но только в том случае, если ложь эта хоть немного походила бы на правду. — Курить небось бегала?       — Не курю я.       — Правда? — Слова её отчего-то вызывают специально сдавленную улыбку, — Тогда что же такая «правильная» девочка делает тут в то время, когда ей положено сладко спать в своей кроватке?       — Простите… — произносит специально она еле слышно, ведь нежелание получить за содеянное превышало и заглушало собственную гордость.       — Просишь прощения? — С губ слетает ядовитый смешок. Ситуация очень забавляла, ведь вместе с осознанием превосходства над младшей в голове созревала небольшая хитрость, благодаря которой появилась бы возможность знать обо всём, что происходит за еë спиной. И это действительно помогло бы. — Ты же не хочешь, чтобы я рассказала обо всëм директору, так? Ведь если вдруг она узнает, то избежать проблем не удастся.       Маша неуверенно кивает, удосужившись наконец-таки поднять свой взгляд.       — В таком случае, у меня к тебе предложение, — Даша нарочно выдерживает паузу, наблюдая за чужой сменой эмоций на лице. Романова хмурит аккуратные брови и складывает руки на груди в ожидании продолжения.       — Будешь моими глазами и ушами в отряде. Всего-то нужно докладывать мне о всех задумках, к примеру поставим сегодняшний вечер. Догадаться не трудно, кто был организатором, не правда ли?       — Я не собираюсь крысить! — полная возмущения воскликивает она. Сразу ей вспомнился разговор со Светой, которая тогда всë говорила и говорила о тех, кто «сливал» информацию кому-то из вожатых. И за это всегда следовала «тёмная», где людям таким устраивали что-то вроде западни; били толпой. Без какого-либо проявления жалости и сочувствия.       Маша такого для себя не хотела. Да и кем вообще возомнила себя эта Даша? Могла же пойти на уступку, ведь Романова проворачивать подобное больше не собиралась. И почему только попалась она именно ей?       — Выбор за тобой. Я не настаиваю. Только вот… Не хотелось бы наблюдать за тем, как тебя отчитывают перед всеми на линейке, а потом отправляют с позором домой. Ты, видимо, не поняла ещё, что здесь всё с этим строго. Знаешь, мы ни раз беседовали на эту тему с остальными, и чтоб ты понимала — нам дозволено принимать меры для поддержания порядка. Причём даже такие.       Маша желала выразить всё своё отвращение к этой персоне любым способом, ведь от этого исходящего напротив пафоса уже начинало откровенно подташнивать. Хотелось послать её куда подальше да убедить в том, что запугивания эти на неё не действуют. Но ведь всë было не так. Романова отчасти побаивалась такого исхода событий. Что будет с ней, если мама узнает? В таком случае вряд ли она проявит к ней благосклонность, что уж там говорить о поездке в лагерь на следующий год.       И если признать честно, Маша уже даже успела привыкнуть к чересчур активной Свете, расставаться с которой из-за этой глупости точно не хотелось. Впереди наверняка поджидало огромное количество интересных историй, что однозначно оставили бы после себя яркие воспоминания и желание вернуть это лето и этот месяц.       Маша раздумывает о последствиях слишком долго, заламывая пальцы рук от волнения. С одной стороны, получить звание «стукачка» и проходить с ним на протяжении всей смены, не хотелось. Но с другой… Если она будет предельно осторожна, то есть огромная вероятность остаться невиновной. Никто ведь ей в голову то не полезет, а значит, переживать просто не о чем.       — Я согласна! — озвучивает своё решение слишком громко и тут же неловко принимается ожидать ответа от Даши, чьи губы расплылись в довольной улыбке. Она знала, как именно выкрутить ситуацию в свою пользу, знала на какие точки надавить и о чём говорить. И это доставляло ей удовольствие, ведь в конце концов «противник» всегда принимал поражение.       — Вот и славно. — Девушка лениво направляется в сторону Романовой, глядя на неё с ещё большей снисходительностью. — Больше всего меня интересует «двоица». Не важно, как ты будешь вынимать информацию, но, будь добра, делай это, не выдавая в первую очередь меня и мои намерения.       Вожатая оказывается совсем рядом. И расстояние кажется настолько ничтожным, что у Маши непроизвольно перехватывает дыхание. Почему же девушка так реагировала на обыкновенную близость? Ответить на этот вопрос не могла даже она сама. Даша вызывала непонятное и необъяснимое чувство в груди, от которого сейчас слегка кружилась голова, а щёки становились настолько пунцовыми, что хотелось приложить к ним холодные руки, дабы остудить и скрыть от постороннего взора.       — А вдруг они узнают? Что тогда? — девчонка, ни отнимая заинтересованного взгляда от старшей, задаёт вопросы, её волнующие.       — В таком случае вина будет на мне, не переживай об этом, малышка.       Из-за этого обращения и последующего за ним подмигивания Маша тут же хочет открыто возмутиться, но отчего-то не может вымолвить и слова, продолжая глупо хлопать длинными, густыми ресницами. Что происходило с ней в этот момент? И почему, казалось бы, незначительное слово вызывало такую бурную реакцию?       — Зовут тебя как? — из транса Романову вырывают следующие слова.       И Даша, по всей видимости, растерянность её, вызванную столь непривычным и своеобразным прозвищем, заметила, поэтому лишь хмыкнула без какой-либо насмешки и повторила:       — Имя своё скажи. Или мне тебя по фамилии звать постоянно?       — Маша, — сглотнув вязкую слюну, произносит она на выдохе. Пытаясь скрыть возникшее волнение, она прикасается к собственным волосам, заправляя светлую прядь за ухо.       — Машенька, — вожатая задумчиво и в какой-то степени даже ласково смакует чужое имя. Лицо младшей в ту же секунду заливается краской вновь. Ведь было в этом произношении нечто дурманящее и без того затуманенный её присутствием разум. Вернее, казалось оно таким только потому, что сказано было именно устами Даши.       — Я могу идти? — голос подрагивает, и слова вырываются подобно тихому писку.       — Не торопись. — Девушка осторожно обвивает чужое запястье, останавливая ту этим жестом. — Правду мне скажи, не ври. Где была?       Романова мнëтся под напором взгляда ледяных глаз. Но, набравшись смелости, всë-таки произносит:       — У Грац и Макаровой в комнате.       — И что вы там делали? — услышав уже знакомые фамилии, спрашивает она, не удивляясь даже такому откровению.       — Сидели, болтали, а потом я ушла, — рассказывает в самых наименьших подробностях, чтобы не появилось ещё больше вопросов.       — Думаешь я в это поверю? Не запугали ли они тебя случаем? — сводит брови на переносице, от чего лицо её становится в разы грубее.       — Нет-нет, — та качает головой в отрицании, — просто компания их мне не по душе…       Маша глядит теперь куда-то в сторону, чтобы не выдать случайно очередную ложь. Вернее, ложью это назвать было не совсем правильно, ведь «двоица» действительно вызывала у Романовой не самое положительное впечатление. Получается, что корить себя не в чем. Она ведь не врёт, а всего-лишь недоговаривает. Разные вещи, так? Значит нужно в этом окончательно убедиться.       — Придётся тебе примкнуть на время к их свите.       Романова согласно кивает, смирившись теперь со своим положением. Хотелось задать ещё пару вопросов на эту тему, но Поцелуева явно желала другого — поскорее оказаться в кровати и прикрыть блаженно глаза, только-только коснувшись подушки.       — А теперь дуй в комнату, и больше не высовывайся в такое время. В следующий раз могу не я тебя застукать.       Даша напоследок оглядывает её снизу вверх и дожидается пока она первая удалиться с места, оставив после себя лишь шлейф слишком сладких духов. Вожатая неподвижно смотрит на закрытую дверь, что пару секунд назад впустила в здание Машу, и размышляет о правильности своих условий. Девчонка казалась той слишком уж беззащитной и маленькой, не способной в случае чего-либо постоять за себя. И теперь придётся взять за Романову свою ответственность, куда внимательнее наблюдая за ней исподтишка.       Возиться с кем-то она никогда не любила. Но почему тогда сейчас желание защитить превышало раннее установленные правила?