Две прямые

Ледяная вода бьет по голове, словно сосульками. В такие моменты Сугуру был бы не против, будь это реальные сосульки. Нечто вроде лоботомии, но не в экспериментальном ключе, а в конечном — если в идеале. Вечер наваливается на него булыжником, и ни одно гигантское проклятие, спящее в его арсенале, не способно этот булыжник уничтожить. Их с Сатору редко, когда отправляют на миссии по отдельности, так что такие задания являются посредственными и простыми — Гето бы, наоборот, только на них с другом и ходил, потому что один загнется от скуки. Так хотя бы этот идиот под ухом бубнит. Сегодняшнее задание тоже было чрезвычайно простое. Впрочем, наверное, в этом и была проблема — оно было простое, но человек все равно умер, так что с большой вероятностью можно заверить — задание Сугуру с трескавшимся под ногами льдом провалил. Это был мальчик лет одиннадцати, и проблема заключалась в том, что попал он в область завесы случайно, спрятавшись еще до ее появления в шкафу частного дома. Гето не использовал сильные проклятия, как и проклятие, точившее на него клыки, сильным не являлось. Тем не менее мальчик уже как несколько часов к ряду в могиле, а у Сугуру взамен нет только аппетита, и обмен этот равноценным в суде бы никогда не приняли, обозвав тебя полнейшим тупицей. И ярость родителей, кричащих на него, это не умолит. Наверное, извинений недостаточно. Наверное, и сожалений недостаточно. Наверное, недостаточно ни поклонов, ни скорби, ни оправданий, потому что задание было такое же легкое, как и смерть мальчика. Интересно, отправь заместо него Сатору, тот бы справился лучше? Гето выключает ледяную воду, покидая душевую кабинку, чтобы взять висящее на одном из многочисленных крючков полотенце. Вытирается кое-как, механически, пока мысли его по-прежнему в прошлом, в том, что уже прошло и что уже никогда в жизни, каким бы сильным магом ты ни был, не вернется. Трет волосы, чтобы вода перестала с них литься, и только потом напяливает на себя свободный свитшот и спортивные штаны. В просторной тихой душевой холодно, а учитывая минусовую температуру на улице в ночное время суток, льдом покрываются уже ноги, вдетые в домашние шлепки. Сугуру чувствует, как не до конца высушенное тело липнет к одежде, как с кончиков волос катится вода, пронизывая ее. Не самое приятное ощущение, но что есть. С чувством неизмеримого сожаления и видом детской крови перед глазами, Гето бредет по коридору общежития, приближаясь к своей комнате, которая тоже не радует. Сейчас он окажется в одиночестве и ляжет спать. Спать — слово громкое. Неподъемное. Парень дергает ручку двери, и в следующее же мгновение с нескольких сторон звучат оглушающие хлопки, и на Сугуру сваливаются разноцветные конфетти с громким, жизнеутверждающим: — С днем рождения! Голос Секо гораздо слабее и тише, потому что энтузиазма зачинщика мероприятия она в полной мере не разделяет, конечно, но на участие все равно согласилась. Сатору, громкий, шумный, энергичный, напяливает на голову именинника бело-красный праздничный колпак. Сугуру чувствует, как к его мокрым волосам липнет переливающееся от света свеч конфетти, и не знает, что из себя выдавить, что сказать, как пискнуть в ответ что-то сумбурное, а не хер пойми какое, но друг уже все делает за него, не давая отойти от шока. — Давай-давай, вперед, — крепко обхватив плечи, Годжо, стоя позади, толкает друга в середину комнаты, опущенной в снежный мрак, к низкому чайному столику, вокруг которого лежат три круглых коврика для приличия. Свечей, воткнутых в белый торт со сливками и клубникой, ровно семнадцать. Сугуру не считает, но знает наверняка. Сливки и клубника. Да, Сатору такое любит. Одно из его любимых сочетаний. Гето слабо, устало улыбается, опускаясь рядом со столом, пока Иери на пару с Годжо поют на известный всему миру лад: — Happy birthday to you! Happy birthday to you! Happy birthday, dear Suguru, happy birthday to you! — и Сатору, не брезгующий ничем и непонятно когда успевший измазать руки в креме, спешит изгадить только-только вымытое, тщательное очищенное от сегодняшней грязи, лицо Гето, а именно лоб и щеку. — Эй! — наконец, парень проявляет что-то больше, чем одноногую инвалидную эмоцию, желая дать другу пизды, но тот уже занимает противоположную сторону стола, подпирая рукой щеку в ожидании того, как Сугуру задует все семнадцать свечей. — Загадывай желание, — Сатору улыбается. В его черных очках отражается свет теплого огня, глаза выглядывают из-под них, и Гето уже хочется стащить эти две бездонные дыры с него к черту за ненадобностью. — Секо уже ест торт, — подмечает Сугуру, глядя прямо в глаза друга, который не проигрывает в зрительной борьбе. — Игнорируй ее, — совершенно спокойно произносит Годжо, пока девушка ложкой отковыривает кусочек торта, съедая его без зазрения совести. — Если я задую свечи, будет темно, — почему-то Сугуру противится загадыванию желания. Словно сейчас это последнее, чего он достоин. — Мы зажжем их еще раз, — обещает друг, и Гето, смотрящий на него безотрывно, делит его лицо на двое, и как же раздражает, что даже оно симметричное, вычерченное по критериями золотого сечения, если не изумрудного. Оно неестественно идеально, манекенно, и, похоже, поэтому Сатору рушит его своими кособокими ухмылками. Это делает его похожим на человека. — Идиот, — обреченно выдыхает Сугуру, качая головой, и вдруг чувствует неестественно горький запах. Поднимает глаза обратно, видя, как Секо поджигает сигарету свечкой, затягиваясь и выдыхая дым прямо над тортом. — Блять, не кури в моей комнате! — Я докурю у себя, не волнуйся, — тихий смешок срывается с женских губ, после чего девушка встает на ноги, отсалютовав: — Ебитесь тут сами, ребята, а я спать, — колпачок она не снимает, покидая комнату вместе с ним. — Ну, секс на семнадцатилетие я тебе не подарю, но надеюсь, торт это как-то компенсирует, — парень разводит руками, мол, я не я и хата не моя — сделал все, что было в моих силах. — И слава Богу, — кривится Сугуру, вдруг вообразив эту картину. — Эй, что за нос картошкой, ебало ложкой? У тебя плохо с воображением, — тут же возмущается Сатору, а точнее его эго и задетое самомнение. — Или слишком хорошо, — бубнит себе под нос парень, но поддержать беседу на такую тему он сейчас не способен, как бы сильно ни хотел, и, видимо, на его лице это читается, как на пустой странице с жирными большими иероглифами: «Подавлен миром». Миром в целом или миром магии — вопрос, попадающий под отдельное рассмотрение. По нему можно провести целый курс лекций. — Что с тобой? — спрашивает напрямую Сатору. Он не очень хорош в распознании чужих скрытых эмоций, особенно, если дело касается того, кто ближе ему во всех смыслах, поэтому вопрос этот рождается интуитивно. Иначе говоря, Годжо не видит ничего особо странного, но вроде бы и что-то не так, а потому и спрашивает. — Неудачное задание, — отвечает коротко Сугуру, глядя, как воск стекает по тонкой свече в красно-белую полоску. Он не хочет об этом говорить прямо сейчас. Не конкретно с Сатору — не хочет говорить в принципе. Выглядит он наверняка плохо: с цветастым колпаком, переливающимися радужными конфетти на голове, мокрый и тусклый. Его бы никогда не позвали на вечеринку даже в качестве массовки, но там, где Сатору, Сугуру становится первопричиной этой вечеринки, а вскоре его повышают до звания второстепенного героя, и это уже больше, чем просто достаточно. Интересно, сам Годжо хоть раз себя чувствовал грустно из-за этого? Они с Секо не поздравляли его подобным образом. Даже и не думали, вообще-то. Это прерогатива самого Сатору — веселить, устраивать интерактивы, развлекать, и, сколько бы кто ни ворчал, без идиотства этого белобрысого парня токийский техникум стал бы реабилитационным центром для психически больных, где все играют в шахматы, молчат и иногда друг друга убивают. Так, по праздникам. — Это было вчера, Сугуру, — улыбка Годжо спокойная (Гето ее видит краем глаз, но чувствует еще сильнее). Он не допытывается, явно понимая, что любое неудачное задание означает чью-то смерть. — Вчера недалеко ушло от сегодня. Всего минут пять-десять прошло с начала нового дня. Ночи нового дня — дня рождения Сугуру Гето. — Ну, не сказал бы. Вчера ты еще даже не родился, а сегодня — да. — Что, прямо сегодня? — Гето поднимает взгляд на друга. — Ага, прямо сейчас. Я уже выбрал кафе, в которое мы пойдем в честь такого грандиозного события, — там подают очень вкусные пирожные, — улыбка крепчает. — Так что загадывай желание. — Ты тот еще говнюк, Сатору, — растягивая губы в ответ, Гето набирает побольше воздуха в легкие, чтобы в следующие несколько секунд опустить всю комнату во мрак и чтобы Годжо, ориентируясь, как кот в темноте, зажег свечи заново.