Две прямые

Вечер обещал быть хорошим исключительно на словах, сказанных спокойно-озорной девушкой по имени Секо Иери, и верить ей было подобно вере в командира, отправляющего тебя в разведку во вражескую страну с обещанием того, что все пройдет опездохуительно и вернешься ты телом свеж, як младенец. Ни Сатору, ни Сугуру в ее слова не поверили бы даже под угрозой вымирания планеты. Хайбара, еще будучи наивным мальчиком, не поломанным сверкающим высокомерием девушки, готов прислуживать ей собачкой в знак уважения к старшим. Когда он только-только вступил в ряды первокурсников, Гето по-дружески намекнул ему не вестись на сладкие речи этой гадюки, и Годжо подпездывал у второго уха с теми же словами. Ю ярко улыбнулся, заверив двух старших, что все в полном порядке, и вот уже катится месяц его магического первокурсничества, и он действительно в порядке. Нанами, на лице которого запечатлена вся затхлость древнекитайских развалин, не нуждался в советах явно, но глубинная правильность, превышающая даже моральные устои Сугуру, оказалась сильнее, и плечи Секо разминать ему приходилось с нервно дергающейся бровью. Прошел всего месяц с начала весны, а Святая Троица в виде второкурсников (уже второкурсников) протаскала Хайбару и Нанами по всему городу, вынуждая играть с ними в игровые автоматы, покупать сладости для Сатору, зажигалки для Секо, лапшу для Сугуру, кричать на весь торговый центр слово «задница», проспаривать друг другу все почки, пять первенцев, а заодно и дом с пуделем в придачу, и, говоря от души и совершенно честно, развлекались они ото всего своего подросткового максимализма, чтоб на грани смерти мерещилось. Будни, наполненные кратковременной молодостью, стали еще веселее, чем раньше. — Откуда ты натырила столько? — охреневает Сатору, пялясь во все восемь глаз на хитро улыбающуюся однокурсницу, в чьих руках два белых пакета, наполненных алкоголем. Глазки прищурены, а во рту торчит сигарета. Будни, состоящие из PS2, подключенной к старому барахлящему телеку восьмидесятых годов; запаха пожелтевших упаковок из-под виниловых пластинок, потому что Сугуру захотел спуститься именно в то подвальное помещение с той бежево-красной вывеской. На центральной улице ночью, сидя прямо на тротуаре и потягивая приторно-сладкие газировки, смотреть «Ди: Жажда крови», идущего на маленьких экранах телевизоров за прилавком; покупать мангу и делиться тупыми картинками из нее, ища Гето по всему магазину, потому что тот успел усвистеть в абсолютно другой раздел, ведя замысловатые темы с любителем того же жанра, что и он, пока не испугается скривленной рожи Годжо. «Ты какой-то злобный» — скажет Сугуру и в ответ получит: «У него нос кривой просто». А у Гето челка торчит, как ни пришей пизде рукав, и ты же не обращаешь на это внимания, Сатору. — …Когда ты ебанутый, тебе позволено немного больше, а когда ты адекватный, то и требуется с тебя больше… — философская мысль выдвигается Годжо после черт пойми сколько выпитого алкоголя, потому что брало его конский организм с большой затяжкой, пока резко и неожиданно не вдолбило головокружение, ощущения от которого не понравились ему сразу же. — Поэтому тебе и спускают все с рук. Сугуру развезло посильнее и побыстрее. Речь его заторможенней обычного, лицо несколько красное то ли от градуса, то ли от того, что в помещении слишком жарко. — Эй! — возмущенно пыхтит Годжо, зыркнув на сидящего рядом на полу друга. Иери подносит бутылку пива ко рту, лениво наблюдая за перепалкой двух друзей, чье поведение мало отличается от их привычного — просто процент вероятности драки между ними слегка возрастает. Рядом с ней, утыкаясь Нанами в плечо, киснет Хайбара, похоже, уже не ориентирующийся в пространстве. Лишь бы до туалета успел добежать, если совсем худо станет. Сам Кенто с открытым всему миру негодованием в глазах принимает роль свидетеля и, к его сожалению, соучастника преступления, пристрастившись к данному занятию сильнее, чем ему казалось на первый взгляд. Чувство некого облегчения и снятого напряжения в груди вместе с теплом — не самое худшее, спешит заметить. На полу его комнаты, которая попала под атаку первого в их жизни незаконного пьянства, валяются упаковки от чипсов и конфет, на низком столике, среди горки пустых и еще не до конца допитых бутылок стоят стаканчики, скомканные салфетки валяются безобидным фоном, а в один из пластиковых стаканов Секо вовсе складывала сигареты, на возмущение ответив тем, что за один раз ничего не прокурится и Нанами проветрит спокойно комнату. Девушка, будучи главным инициатором застолья, крутит пустую бутылку из-под саке, ожидая, на кого она покажет следом. — Директор не обрадуется, если от кого-то учует запах похмелья завтра, — загруженно произносит Кенто, глядя куда-то перед собой и слыша, как Хайбара смеется в ответ на его слова. — Как хорошо, что в мои увлечение не входит пункт «радовать директора», — раздается голос Сатору, который агрессивно и настойчиво тыкал все это время Гето в щеку, пока тот пытался отгородиться от парня. Сейчас же Годжо, потеряв интерес к этому занятию, опирается на скрещенные колени друга локтем, подперев щеку. — У тебя из увлечений только проезжаться по его нервам, как танком по трупам, — припечатывает флегматично Сугуру, но в этот раз Сатору реагирует гораздо спокойнее. — Это не увлечение — всего-то побочный эффект, — отмахивается парень, приподнявшись, чтобы нахально закинуть руку на друга, свесив ее с его дальнего плеча. — Доебывать тебя — увлечение поинтересней, — чистосердечное признание, чтобы срок скосили чутка. Гето ощущает, как голая рука Годжо, ведь тот сидит в обычной просторной майке, жаром впивается в его кожу через ткань. Здесь и так отнюдь не прохладно. Сугуру жарко. — Спасибо, что не поебывать. Из Гето это вылетает необдуманно и спонтанно, потому что мозг абсолютно не хочет генерировать логическую цепочку в предложение, и поэтому выдает самое первое, что способен вырисовать язык. Сугуру никак не реагирует на только что сказанное, просто продолжая глядеть на бутылку, которая останавливается то ли на нем, то ли на друге, чье дыхание он ощущает сначала на своей шее, а потом на щеке. С ним, как с котом, — главное не поворачиваться и игнорировать, и тогда он потеряет интерес к происходящему. К слову, о котах — две штуки они сбагрили старшей сестре Хайбары, еще двух семейной паре, и осталось в их храмовом колледже обитать еще три подросших черкаша, не беря в расчет мать-героиню. — Ой-ой, что за фантазии, — Сатору шуршит над ухом своим смехом, как оберточными алюминиевыми фантиками. Он врубает игривый тон, как обычно делает, когда собирается бессмысленно и беспощадно флиртовать. Для парня это как спортивная разминка перед марш-броском по терпению друга. Сугуру давно привык нападки эти умело игнорировать или изгибать на манер крючка брови, мол, ты серьезно? В своих токсично-фальшивых заигрываниях Сатору был неотвратим, как расстрел на заре, но вместе с тем невинен телом, как агнец, а потому ни одно из его высказываний нельзя было рассматривать всерьез. Разве что под микроскопом. — Пососитесь теперь, блять, — не выдержав накала страстей, Секо вмешивается в чужой разговор, не в состоянии больше наблюдать за этим идиотизмом. — Да он не умеет, — наконец, Годжо поворачивает голову в сторону девушки, тыкнув друга в щеку вновь. Провокация. И уж на эту провокацию парень ведется, но по-прежнему с заторможенной реакцией. — Че?.. Это ты-то мне говоришь? — Гето кривится в возмущении от того, что девственники с ног до головы они оба, а обосрали сейчас одного только его, но как только парень хочет повернуться на друга, то застывает. Кажется, это происходит за секунду. В перегруженной башке Сугуру беззвучный «бум» ядерной бомбы, поднимающийся облаком плазменного огня и дыма в воздух. Кажется, что-то не так. Кажется, все в принципе-то так, как надо, и даже вокруг все реагируют до неприличия спокойно, словно это было ожидаемо. Кажется, Сатору звонко и манерно чмокает его в губы, задержавшись в неподвижном, но настойчивом давлении ровно на сраную секунду, чтобы отстраниться с подлым смехом и улыбкой до затылка. Кажется, Секо зажигает сигарету, похлопывая Хайбару по спине, потому что тому становится в край худо. Кажется, словно жизнь не умирала нигде, кроме как в Сугуру. Кажется, Иери показывает большой палец со спокойным «поздравляю со свадьбой», а потом помогает Ю подняться, чтобы дотащить его до уборной в идеале. Не в идеале сойдут и кусты. Кажется, в порядке все, кроме Сугуру. И он пока не до конца пришел в себя, чтобы выявить причину, кажущуюся ему призрачной и неуловимой. Сатору порой пытался поцеловать его в щеку, но получалось у него нечасто, так как Гето выкручивался ужом. Он знает, какие по структуре губы Годжо. Всегда знал. Но сейчас не помнит совершенно. Ладно. Сугуру не привык придавать много смысла действиям друга — он видел их такими, какие они есть, потому что сложный для мирского понимания поцелованный божественный ребенок Годжо Сатору был невесомо прост для человека по имени Сугуру Гето. Никакой лишней романтики. Проходит пару минут, Секо возвращается со словами о том, что Хайбара откисает потихоньку, и они вчетвером принимаются разгребать весь наведенный срач, открывая нараспашку окна. Весь мусор убирают в пакеты из-под алкоголя, который обещается выкинуть Нанами завтра утром, а сейчас он направляется в туалет, чтобы бдить за другом. Волнуется. Иери, в зубах сжимая сигарету, прощается с парнями в открытом коридоре мужского общежития, абсолютно стойким шагом направившись к себе. Темно и достаточно холодно, но Гето, мучающийся все это время жаром, чувствует себя гораздо легче. Идти им никуда не надо с Сатору — разве что вдоль по коридору, поэтому они пока стоят рядом с комнатой Нанами, окруженные пением цикад. — Еще не отпустило? — интересуется Годжо, стоя рядом с другом со спрятанными в штаны руками. Смотрит на открывшуюся на небе луну, пока Сугуру прислоняется спиной к столбу. — Пока не особо, — и это правда. Легче, но вяло и чуть головокружительно. — А ты, погляжу, в порядке. — Не, я все еще не знаю, куда деть энергию, — улыбается Сатору, намекая на то, что никуда алкогольный эффект еще не пропал. — Это занятие не по мне, — вдруг добавляет. — Не то чтобы мне не нравится сам вкус — просто предпочитаю держать свою голову в трезвом состоянии. — Понятно, — протягивает Гето, полностью друга в этом плане понимая. Задумчивый взгляд, направленный вперед, формируется озвученным предложением: — Ты же реально ни с кем не целовался. — Ха? — с легким удивлением Годжо поворачивает голову в сторону друга, не дожидаясь от него никаких пояснений, но, судя по загруженным чем-то тонким и острым глазам, Сатору стоит быть посерьезней. — Да и не то чтобы страстно этого желал, — не опровергает ничьи слова. То, что он наврал, яснее этой ночи. — Странно. — Что? — Аспект романтики как будто бы полностью отсутствует в нашей жизни, — не совсем ясно, какие чувства сейчас испытывает Сугуру, говоря об этой теме. Он так нагрузился из-за мелкой шалости? То, что под «нашей» подразумевается жизнь мага, становится ясно сразу. — Ну, не в каждой. У директора вон жена была. Хороший пример? — приводит рандомный факт Сатору. — Вряд ли. — Не вижу ничего странного, — честно отвечает Годжо. Ему несколько тяжело оценить и понять чувства друга, так как сам никогда о таком не задумывался. Жил как живется, общался как общалось, дружил как дружилось. Не гнался ни за одним из спектров человеческих отношений. — Тебе так сильно хочется в кого-то втюриться? — пытается угадать Сатору. Вопросом, в котором он был наименее талантлив, оставался по-прежнему вопрос о человеческих чувствах. — Не хочется вообще, — эти слова вгоняют в еще больший ступор. — Тогда о чем разговор, — на губах Годжо вновь мелькает статичная улыбка. — Я ни к чему и не вел. Просто подумал. Просто подумал. И правда. Сугуру вредно думать. — Думай поменьше, — советует Сатору, но перекроить чужое сознание у него этим советом не получится никогда. — Мне, что ль, поцеловать тебя, чтоб стало легче? — он спрашивает так, словно предлагает руку помощи. Это даже не выглядит, как одолжение. — Ты уже это сделал, — мирно напоминает Гето, и наконец его радужки двигаются ближе к силуэту друга. — Если ты называешь это поцелуем, мне тебя жаль. — Нет, блять, это было братское губопожатие, — черные брови складываются в ровную полоску. — Это было по-подростковому, — Годжо закатывает глаза, отнесясь к словам парня, как к глупости. — Мы подростки, Сатору. — Мы маги, Сугуру. Словно маги — уже не люди. — Маги-подростки, — финиширует Гето, и в этот раз друг дает свое согласие молчанием. — С полуголой актрисой в телефоне. И тишина ночи, рушимая назойливыми цикадами, разбавляется смешком Сатору, сделавшим шаг ближе к другу: — Это подростково-магический максимализм, — даже не оправдывается. Просто факт. Сугуру не препятствует, будучи уставшим и мутным для какого-то ворчания. Он мог бы сказать, что их с другом гляделки длятся вечность, но видит чужие глаза один лишь Сатору, которому Гето говорит: — Это желание подрочить на сиськи. Больше никто ничего не отвечает. Сугуру по-прежнему предпочитает быть отвернутым от мира и прислоненным к столбу, а Сатору улыбаться. И Сугуру абсолютно ничего не делает, чтобы противостоять ненапряжно приблизившемуся к нему лицу друга. Ничего, чтобы отвернуться или буркнуть. Холодные черные очки касаются его горячей от алкоголя кожи вместе с чужими губами в долгом касании, и Гето даже не закрывает глаза, в которых светится нечто вроде недоумения и даже возмущения. Опустив свой взгляд чуть ниже, интуитивно сместив к переносице брови, Сугуру чувствует, как, едва отрываясь от его губ, Сатору смещает их положение чуть к верху, приоткрыв, и здесь вроде как требуется ответная реакция. Годжо даже не высунул руки из карманов, но Гето, чуть отодвинув голову вбок, чтобы была возможность что-то сказать, выдыхает: — Очки. Сатору беспрекословно натягивает их на макушку для удобства, и всякая преграда рассыпается в прах, теперь уже вызывая чувства посмешанней, чем просто мысль «странно». Взгляд Сугуру всегда был проще взгляда Сатору — его жуткие, чуть ли не светящиеся голубым неоном два стеклопакета доводили стариков до истерики, и только сейчас Гето вполне способен их понять, потому что периферическим зрением он видит эту яркость радужек, но игнорирует ее, не поднимая зрачков. По-прежнему хмурый от непонимания всего происходящего, не осознавая ее, Сугуру приоткрывает рот, двинув губами в ответ, прижавшись чуть сильнее, и Годжо (мальчик золотой и на все руки мастер) смахивает достаточно быстро — надо просто иметь опыт в просмотре хотя бы одного нормального романтического фильма за свою жизнь, и схема становится понятной. Читая движения друг друга, следуя за ними медленно-изучающе, устанавливается некий порядок действий, в процессе которого появляется возможность даже подумать. Губы у Сатору отдают мягкостью и терпкостью от выпитого алкоголя, его топырящаяся челка касается лица Гето, когда он наклоняет голову вбок для удобства, и это так непоправимо странно. Тепло и даже щекотно, мягко и осторожно, тупо и абсурдно, любопытно и вязко где-то внутри самого тела, когда поцелуй миллиметрами нарастает, углубляется несильно, но уже явно не невинно, и в этот момент Сугуру хочет за что-то схватиться. Холодные от прохлады пальцы слепо цепляются за руку Сатору выше запястья просто так, чтобы было, чтобы усилить концентрацию внимания, чтобы легкое касание языка — скользкого, мокрого, — хоть чем-то могло заглушиться. Между «до» и «после» вырисовывается пропасть, и Гето в нее падает без права на отсрочку. Словно этот самый момент не должен вписываться в рамки человеческих взаимоотношений в принципе. Он не подходит ни под один критерий и не облагается пошлинами. Сугуру чувствует, как чужие белые ресницы двигаются, открывая глаза (Гето не помнит, когда веки оказались закрытыми), и действует точно так же, плавно разорвав поцелуй, словно нить всего происходящего. Они смотрят друг на друга, и их взгляды не имеют ничего общего со врезающимися друг в друга скоростными поездами. Ни с катастрофой, ни со взрывом, ни с аварией. — Нашел, куда деть энергию?.. — тихо спрашивает Гето, облизнувшись так, словно это позволит ему познать вкус бесконечной пустоты, оставшейся на губах. Глаза Сатору округляются, он припоминает свою недавнюю фразу и начинает смеяться. С того момента и вплоть до конца своей жизни Годжо Сатору к алкоголю больше не притронулся.