personal Jesus

Церковь выглядела правда пугающе, особенно под покровом ночи. Ее не спасал даже одинокий тусклый фонарь, стоявший совсем неподалеку, напротив, становилось еще более жутко. Для большего эффекта не хватало только парочку воронов, которые кружили бы вокруг креста, тянущегося к темному небу. Дима шел уверенно и целеустремленно. Сережа пытался поспеть за тенью новоиспеченного приятеля. Молодые люди прошли во внутрь старинного здания. Изнутри церкви было темно и тихо, только небольшие полосы лунного света проскальзывали через огромное рельефное окно с непонятными узорами. Дмитриев услышал чирканье спички, и церковь постепенно начала заливаться светом. Теперь, когда Ицков разжег свечи, Сережа мог разглядеть здание более подробно. Взгляд Дмитриева сразу же упал на небольшой иконостас с деревянной резьбой, он был весь в потертостях и пыли, но все ещё не терял своего шарма. Святые с пыльных икон смотрели на него отовсюду, они будто наблюдали за каждым действием парня, от чего становилось немного не по себе. — Чувствуй себя как дома, — от чего-то загадочно проговорил Ицков. Он наблюдал за спектром эмоций Сережи еще более пристально, чем великомученики. — Ты священник, правильно? А где все остальные священнослужители? — Церковь давно заброшенна, парень. Разве ты этого не заметил? О да, Дмитриев заметил, но, только по одному ему известной причине, все еще стоял на месте и смиренно ждал своей исповеди. — С тех пор как церквушку закрыли, здесь не побывала ни одна живая душа. Мы абсолютно одни, но так ведь даже лучше, верно? *** — …И ныне приими по свойственному Тебе человеколюбию раба Твоего, кающегося в содеянных им прегрешениях и просящего прощения своих неправд и беззаконий… Стоя на коленях перед посланником божьим, Дмитриев чувствал себя ещё более уязвимым. Ицков смотрел на Сережу сверху вниз, из-за чего, честно говоря, становилось дурно, а запах ладана только усугублял обстановку. Голова казалась такой тяжелой, а тело будто не слушалось хозяина, и тут уже сам гадай от чего. — Какие демоны засели глубоко в недрах твоей души, дитя божье? — взгляд Димы сложно было прочитать. Он не был похож на взгляд священников, коем они одаривали людей на исповедях. Скорее он выражал некое пренебрежение и недоверие. — Я…ну… — Смелее! В чем бы ты признался тем идиотам в черных одеяниях? — Ам… В том что я грешник, как и все рабы божьи… — Понимаешь ли ты, что сейчас без зазрения совести обманываешь меня и вместе с тем самого себя? Тебе не кажется, что ты хочешь сказать совсем другое? К примеру, что тебе совсем не нравится ходить в церковь и делать вид, что ты так хочешь раскаяться богу. Сережа будто побледнел, дар речи и не думал к нему возвращаться. А самое жуткое было то, что Ицков был чертовски прав. — Но, если говорить совсем на чистоту, ты оказался здесь как раз из-за своих «грешков». Те индюки, которые порочат имя божье, и правда не стоят даже малейшего внимания, особенно таких самобытных как мы с тобой. — А чем ты отличаешься от этих «индюков»? Исповедуешь меня, говоря от лица всевышнего, при этом отрицая его существование. На лице Димы снова появилась та пугающая улыбка, только сейчас он одарил Сережу кратким смешком. — Верно… Как я только мог подумать о том, что вездесущий совершил ошибку, указывая мне на тебя. Ты не так прост, каким кажешься, я прав, парень? — Указывая тебе? Сам Господь Бог отдает тебе приказания? — Он не приказывает, скорее направляет меня на путь истинный. Он никогда не ошибается, а это значит, что именно ты и в правду достоин познания сути. Ты станешь последователем, что исполнит его волю. Все это звучало как бред чистой воды, голову Дмитриева посещали здравые мысли, но все они становились столь незначительными под чутким взглядом Ицкова и его заговорческими речами. — Я расскажу тебе, что такое истинная вера в Бога, что значит по-настоящему служить ему, исполнить его волю и чистой душой отправиться на упокой. А теперь ответь мне, готов ли ты взять на себя эту тяжелую ношу? … — Готов.