***
— Зачем ты их убила? Отец задумчиво почесал подбородок, оглядывая меня сверху вниз. Он удобно устроился на своём троне, в то время как я стояла внизу, неловко дёргая плечами. Мне ответить было нечего. Да и не должна я оправдываться. — Причин нет. Я так захотела, — сложила руки на груди. Причины есть, но… «Никогда не оправдывайся». Грязно-чёрные крылья за моей спиной напряжённо раскрылись, визуально придавая моей фигуре размер. Я больше, чем есть. Отец усмехнулся. — О, правда? А с их родителями как будешь разбираться? — Убить их? Он хохотнул. — Маленький, умный зверёныш… Я возмущённо хлопнула крыльями, злобно зарычав. Моя проклятая энергия вырвалась наружу, но не причинила никому вреда. Здесь были только я, отец и Ураюме. Они мне не по зубам… Пока. Всё изменится однажды. — Я не зверёныш! — Не доросла ещё, чтобы с отцом спорить. Я сощурилась, прямо встречаясь взглядом с Сукуной. Глаза его прекрасного красного цвета, сияющие, пестреющие изнутри чем-то необъяснимым. Я видела в его глазах реки крови, блеск рубинов под солнечным лучом и нежность алеющего шёлка. И радугу, и солнце, и мир. Начало и конец. В глазах его закручивалась манящая спираль. Такие глаза — с круговыми линиями в радужке — были только у него и у меня, как у его потомка. То, что нас связывала общая кровь, я понять смогла. Это… Всё ещё более понятно, чем само понятие семьи. Выдержать этот взгляд — тяжело. Можно навеки потеряться в алой глубине. Мне пришлось отвести взгляд. Я услышала ядовитый смешок от отца. — Вот и всё… — Фотифсе! — я покривлялась. — Ураюме, дай ей подзатыльник от меня. — Мастер… А поднять свою жопу с трона нам уже лень? Утро для меня, к сожалению, началось с кошмара — встречи с другими детьми. Отец был занят какими-то сверх важными королевскими делами, принимая вассалов, а мне, значит, приходится их личинок развлекать… Смотрела на них исключительно как на мясо. Вкусно мясо. К сожалению, меня настоятельно попросили не есть их. Ну, а я что? А я ребёнок хороший. Поэтому первые полчаса всё было достаточно спокойно для окружающих. Но потом… Они определённо исключили меня из своего круга общения, начав шептаться между собой. Меня в эти, несомненно, важные разговоры не втягивали, да ещё и взгляды такие кидали… Челядь. Я, помня о просьбе, всё-таки решила игнорировать их существование. Моё общество нравилось мне куда больше. Из тех, с кем было приятно говорить, я знала только отца и Ураюме. Отец просто был… Собой. А Ураюме были тихими, спокойными, послушными и услужливыми. Они умели прикидываться мебелью, когда это было нужно. Дети же были громкими, противными, вонючими. Их тут было много. Своим существованием они оскверняли мой любимый сад при храме, где раньше царила атмосфера безмятежности. Слишком много жизни, чтобы мне было спокойно. Бесило в них всё. Они даже дышали шумно! Когда до моих ушей донеслась часть диалога, преувеличенно громкого, я терпеть не стала. — Она всего лишь девочка… — Да ещё и стрёмная… — Никто не захочет взять её в жены… Детские кости трещали с удивительной лёгкостью. Мои руки ломали кости, мои зубы рвали нежную плоть, мои крылья защищали от любых попыток детей спасти своих… Друзей? Они это так называли? Кто-то смог сбежать, поэтому от лёгкого перекуса меня оторвали Ураюме. — Моя госпожа, там уже нечего не осталось… — они присели передо мной на корточки. Я рыкнула, но оторвалась от сырого мяса. Между моих острых зубов неприятно застыли кусочки плоти и одежды, безумно раздражая. — Давайте мы подготовим вас ко встрече с вашим отцом, — Ураюме подняли меня на руки. Вот так мы и оказались в этой ситуации. Отец тоже времени даром не терял. Когда мы с Ураюме входили, мимо нас прошли верные вассалы, приближенные ко двору: проклятые духи и люди; женщины и мужчины; генералы и представили «аристократии». И если в людях не было никакого разнообразия, то проклятые духи притягивали взгляд. Их облик разнился от почти человеческого до совсем далёкого. Чума напоминала больше комок из склизких, скользких щупалец, между которыми виднелись глаза с раздвоенными зрачками. Она была… Подхалимкой. Трусливой. Мерзкой. Никакого уважения Чума не вызывала. Зал, однако, покинули не все. Мужчину, потерявшего глаза — из раны на лице всё ещё сочилась кровь — мы просто игнорировали всё время разговора. О чём просил он? Какие недостойные слова изрёк? Мой отец делает всё для собственного удовольствия, но, вопреки расхожему мнению, он не убивает вассалов просто так. Достаточно лишь соблюдать установленные им правила, чтобы не злить его. Наложницы всегда были особым случаем. Их стоит рассматривать только как имущество, которым отец был волен распоряжаться, как ему хочется. Если игрушки надоели — их всегда можно выкинуть, сломать. Они всегда могли прийти в пищу. Отец никогда и никому не отдавал то, что принадлежит ему. Наложницы служили ему до самого конца. Использовать своё имущество до самого конца, никому его не отдавать… Этому он учил и меня. Люди всегда приходили к отцу в поисках помощи. С тех земель, что ещё не принадлежали Сукуне. Те земли, что не находились под его защитой и потому были раздираемы бесконечными войнами. Они всегда искали его поддержки, но мало что могли предложить ему… Кроме мяса. Человеческого. Детского. Оно, разумеется, было самым вкусным. Ураюме всё же не стали влеплять мне подзатыльник. Отец всё же не стал слезать с трона, сразу показывая свою ленивую натуру. Не настолько это казалось ему важными, чтобы оторвать задницу от любимого трона их костей животных… И врагов. И любимых прежде наложниц, которые всё же наскучили ему. Трон красивый, кстати. Однажды я его отниму. Отец заметил мой взгляд направленный на красивые кости и черепа. Он усмехнулся: — Собери себе свой, зверёныш. — Зачем, если я могу отобрать твой? — Не можешь. Я надулась, складывая крылья. — А вот и могу. — УРАЮМЕ! Подзатыльник! — Господин, мы не можем… — Я разрешаю. Я возмущённо вскинулась: — А я нет! Через некоторое время он выгнал меня из тронного зала, позволяя отправиться в свободное плавание… Условно. Где-то в храме всё ещё находился Кэндзяку, с которым мне общаться вообще запретили. … меня это правда не остановит, но неважно. Кэндзяку мне не нравится сам по себе. Пару раз он умудрялся добраться до меня даже через Ураюме… Изворотливое существо. Точно не человек. Он называл меня красивой. Он всё время говорил о странных вещах. Он всё время странно шутил и сокрушался, когда я не понимала его шуток. Кэндзяку — смесь непонятных эмоций, клубок диких мыслей и воплощение дворцовых интриг. И в сравнении с ним наложницы играли в детские игры в попытках избавиться друг от друга. От него ощутимо пахло опасностью. Мне он не нравился. Но он был настойчив. Казалось, ничто не способно его остановить. К удивлению, отец никогда не наказывал его, даже если быстро раздражался из-за его присутствия. А это бывает очень редко. Источник своего недовольства отец всегда устраняет. Что-то в Кэндзяку было не так… — Цукихиме! — он махнул мне рукой, выходя навстречу. Вспомнишь говно — вот и оно…Цукихиме
17 декабря 2023 г. в 21:40
— Маленькое отродье…
— Тсс! — палец прижался к губам, призыва, замолчать.
И у стен есть уши.
Две наложницы обменялись взглядами, — столкнулась злоба со страхом, — всё же замолчав. Свои мысли для одеть под замком в стенах храма — одно из главных правил выживания.
— Да что будет нам?! — всё же срывается женщина. — Этому отродью не видать трона…
Розовые губы кривятся в злобной усмешке, в уголках глаз собрались морщинки, придавая узким глазам хищный разрез. Тёмные глаза были полны ярости, гнева и ядовитого злорадства, выдавая все внутренние помыслы.
Вторая наложница зажмурилась, закрывает лицо длинным рукавом кимоно.
Взмолилась она:
— Не тяни меня за собой, прошу! Не хочу ничего слышать!
— О, как мило ты трясёшься! — ядовито хохочет её собеседница. — Но от чего же? От этого маленького отродья!
— Замолчи!
— Ты очаровательная, Амэ…
Амэ вздрагивает, когда нежные, женские руки стискивают её талию, игриво пробегаются по поясу оби.
Тосковать вместе по прикосновениям господина — выбор одиноких, алчущих женщин, лишившихся милости. Красные глаза смотря сквозь них, в грубые руки более не ласкают трепещущие тела, как прежде.
Амэ отстранилась.
— Просто замолчи. Всё это не наше дело!
Ох, по гарему ходили тошнотворные слушки, пробуждая в женских сердцах надежду. Быть замеченной, быть матерью истинного наследника. Королю нужен принц.
Этому отродью не место на троне.
Чужая ладонь пробивает грудную клетку женщины, вынуждая Амэ вскрикнуть, отступая ещё на несколько шагов. Кровь пропитала шёлковую ткань кимоно, создавая уродливые пятна. Рука с лёгкостью вырывается, оставляя лишь пустеющую дыру, захватывая с собой окровавленное сердце.
Ураюме вздыхают, покачивая головой.
— Это мясо никуда не годится…
Они поднимают взгляд на Амэ, улыбаясь так мило, так вежливо.
А у неё глаза слезятся, и в ушах шумит. А она вспоминает молитвы, которые возносят ками. А она молчит Сукуны о милости, сквозь мутную пелену слёз смотря на красивое лицо Имэтоши. Смерть дышит ей в затылок; гнилой, могильный воздух заполняет лёгкие.
Ураюме вежливо склоняют голову, не пряча вырванное сердце от глаз. Кровь стекала с аккуратных рук мелкими струйками, пачкая рукава кимоно. Улыбаются они мило, улыбаются они нежно. Взгляд их — острое лезвие катаны.
— Какой несчастный случай.
Амэ вздыхает судорожно, смаргивая слёзы.
— Несчастный случай… — тихо шепчет она пересохшим губами.
Ураюме уходят, позволяя наложнице упасть на пол, разбивая трясущиеся, ослабевшие колени о жёсткие доски пола. В коридоре пахнет омерзительно, вытекающая из трупа кровь пропитывает дорогое дерево.
Пора уже привыкнуть.