Недавака

Голова гудит с будильником в синхроне, Антон даже бросает попытки подсчитать, сколько по итогу часов удалось проспать. Если там набралось хотя бы четыре, можно считать за победу. В номере стоит спёртый запах секса, причём ощущается он только тогда, когда Антон возвращается в комнату с балкона, так и не выкурив сигарету — с недосыпа подташнивает, и табачный дым делает только хуже. Арсений с головой похоронен в Антоновом одеяле, замотан в куль и сопит на краю кровати. На будильник он даже не шелохнулся: наверняка не смог сразу уснуть — в отличие от абсолютно измотанного Антона — и сейчас больше мёртв, чем жив. Густеющее феромоновое облако намекает на то, что пора бежать, поэтому Антон наспех умывается, собирает рабочие бумажки и, на стадии выхода, легонько тормошит Арсения за плечо. — Арсений, я поехал. Я тебя закрою, хорошо? Белый комок подаёт признаки жизни, шевелится, прежде чем явить на свет помятое сонное лицо. Интересно, сколько Арсению лет? Он упоминал, но Антон не запомнил. Сейчас вот отчётливо видно, что давно не двадцать, хотя раньше Антон об этом вообще не задумывался. — Который час? — Отсыпайся! Я до обеда протяну время, скажу, чтобы тащили документацию, пока всё соберут, может, и день кончится. А там наберу, скажешь, что делать дальше, ладно? Арсений всё же садится и смутно пытается прийти в себя. Тёмные волосы липнут ко влажному лбу завитушками, под глазами тени. Антон чертыхается: ну мог же просто написать в телегу и не будить человечка? — Ладно. — И я тебя закрою, слышишь? Справишься? Еды на день точно хватит, вечером принесу чего посущественней. Арсений заторможенно кивает, глядя в никуда прямо перед собой, и Антон понимает, что требуются ещё уточняющие вопросы. — Позвонишь мне, если будет тяжело? Лучше так, чем лезть на стену. Или на дверь. Позвони в любое время, слышишь? Я найду, чего наплести на объекте. Убедившись, что Арсений снова кивает на его слова, Антон выходит из номера и вешает на ручку табличку «не беспокоить». И как же повезло, что до этого отеля не добрались ремонт и бюджет владельца — ну где ещё можно встретить не магнитные, а обычные замки в настоящее время? А в самом начале Антон даже бухтел. Как обещалось, Антон дует щёки и с серьёзным видом просит предоставить необходимую документацию за последний год, даже ту, которую просматривать по факту не обязательно, зато на её поиск наверняка уйдёт масса времени. Чисто профессионально Антон поступает как лентяй, прокрастинатор и неопытный юнец, прожирающий командировочные и доверие начальства, но с другой — он ещё в том возрасте, когда личное значимей карьерного, и уязвимое положение Арсения сейчас стоит на первом месте. Тем более что Антон всё ещё ощущает свой «вклад» в это состояние. Провинциальный город живёт своим темпом, выданный Антону на растерзание сотрудник спокойно воспринимает озвученное задание, замдиректора заглядывает в рот, когда Антон несёт полнейшую чушь, используя профессиональный сленг, дабы придать своим речам пафоса, несоизмеримого с оплатой труда. Для непривычных трудяг вся эта московская ересь звучит как весьма внушительный, но всё же белый шум, но Антон чувствует, что ему тут верят так, как он в себя не верит. Остаётся надеяться, что когда Арсению станет полегче, он направит их деятельность и разрулит все проблемы. На данном этапе Антон вообще не знает, с чего начать: в офисе задачи с уже поставленным тэзэ, и подмога за каждым соседним столом, а тут — сплошная импровизация. Ближе к одиннадцати пишет Арсений, интересуется положением дел и получает свой закономерный ответ из «всё хорошо, жду бумажки, скажи, куда пойти, и отдыхай побольше». Антон порывается ещё уточнить, как дела с «приходами», но не придумывает, как сформулировать так, чтобы не обидеть Арсения. Кажется, эта тема действительно для него очень болезненна, и как вести себя в ней правильно, инструкции нет. Арсений отправляет его в цех, выдаёт несколько задач, с которыми может справиться любой человек, умеющий считать до ста, и Антон понимает, что оказался в той же ситуации, что и бегающие по его поручению трудяги. Ну что ж, резонно. После обеда Антон оседает в каком-то кабинете, — со слов всё того же вверенного — периодически носящего функцию митинговой. Начальники некоторых подразделений оставляют краткие комментарии по своим направлениям и исчезают в паутине коридоров, а миловидная секретарша приносит подозрительно пахнущий кофе, который Антон в обычной своей жизни вообще не пьёт. Но если глаза снова захотят закрыться, то видимо придётся: после еды недостаток ночного сна особенно давит на веки. Бухтящий в наушнике Вася Обломов совсем не улучшает ситуацию. Арсений звонит в момент, когда Антон почти ныряет носом в стаканчик — отчаянные времена требуют отчаянных мер. — Антон, ты как, справляешься? Буквы плывут перед глазами, пожалуй, надо всё это или распечатать, или попросить подшитые оригиналы. С монитором сознание не справляется. — Вполне! Я записал все наблюдения с цеха, сейчас закопался в бумажки. Тебе копии тоже отправил, захочешь мощного снотворного — добро пожаловать. — Я видел. Уже начал изучать. Удивился, что ты зацепил результаты предыдущих аудитов и эйчаров. У тебя есть какой-то план? Антон хмыкает в стакан, получая кофейную каплю в нос. — Ага, называется «потянуть время». Да ладно, больше недели на такое небольшое в общем предприятие. Можно и почитать приколы с полей. Как ты себя чувствуешь? Арсений в наушнике подозрительно молчалив. Тихонько сопит, шмыгает носом, прежде чем всё же выдать низким урчащим голосом. — Нормально. Даже удивительно. Мне кажется, твоё присутствие что-то… Изменило? Облегчило? Короче, если у тебя нет чёткого плана действий, можешь приехать сюда, подумаем над дальнейшей стратегией вместе. Антон разглядывает своё отражение в кофейной гуще, как гадалка на рынке, пока мозг медленно скрежещет: что-то тут нечисто. И нечисто явно в голове Арсения, чьё участившееся дыхание не скрывает даже шумоподавление смартфона. — Арсений… Тебя кроет, да? Только сейчас началось, или ты опять себя мучил, прежде чем позвонить? В динамике раздаётся щелчок, и Антон не сразу понимает, что это Арсений цокает языком. Да кто вообще этот человек, с которым Антону периодически приходится контактировать?! — Часа полтора. Но я помню, что нельзя царапаться в дверь — но знаешь ли, у них есть запасные ключи. И если что, меня могут с лёгкостью отсюда вызволить сотрудники отеля. А ещё можно вызвать МЧС. Какой-нибудь альфа заберётся в номер прямо через балкон. — Звучит как начало банального порно, я такое в ретро-разделе взрослых сайтов находил, — Антон не знает, какая тактика эффективнее — поддерживать Арсеньевы фантазии или попытаться снизить градус жаришки в чужом голосе. После сегодняшней ночи Антон на удивление чувствует себя измотанным, и кажется, что силы свои он переоценил. Надо бы поинтересоваться, как долго длятся особо острые периоды, потому что о предстоящей ночи Антон думает с морозом по коже: повторной благодарности за сдержанность можно уже и не получить. Арсений так волшебно смеётся в наушнике, что выстроенные за утро блоки из «да он тот ещё синий чулок» и «он же зануда» рассыпаются с каждой секундой. Ну вот, а Антон так старался откатиться до базовых настроек. — На самом деле я вру. Я не думаю ни о сотрудниках отеля, ни о накачанных МЧС-никах. Только о тебе, Антон. Помогите. — Так, хорошо. Хорошо, — задачка со звёздочкой оказывается ещё сложнее, чем вникнуть в корявые формулировки договора десятилетней давности, где уже все ссылки на законодательство просрочены так, что приходится юзать дополнительные функции справочно-правовых систем. Второй заход вчера иссушил окончательно. После Арсовых признаний о прошлом и небольшого перерыва на покурить и попить водички, Арсения накрыло снова, и лишь совесть, повторяющая раз за разом, как важно не переходить грань — в их случае в виде двери — удерживала Антона от того, чтобы ворваться в ванную и сделать всё то, о чём его так жалобно умоляли и что расписывали в красках. Как он под утро выпускал изморённого Арсения, кутал его в собственное одеяло и отрубился сам — помнит урывками. — Знаешь, обычно желание такое… Неоформленное. Просто хочется, чего-то или всего разом, лишь бы притупило и закончилось всё, а сегодня хочется именно тебя. Особенно простых прикосновений. Мне кажется, у тебя такие горячие ладони. И когда между нами дверь, почему-то ещё сильнее возникает это банальное «прикоснись ко мне». Даже не «выеби», а именно простого прикосновения. Антон, знаешь, ко мне так давно никто не прикасался… Антон сглатывает через силу и оттягивает ворот рубашки, будто это он виноват в том, что с дыханием сейчас проблема. Как Арсению удаётся вызывать внутри такое бурление лишь словами? Антон себя точно не считает неискушённым в плане секса, иногда даже мелькает чувство дежа вю или банальной скуки: в конце концов, как бы секс ни был хорош, в нём не так много разнообразия. Ну, если не брать во внимание всякие извращения, которые Антону не особо интересны. Но то, что делает Арсений, не вписывается ни в одни рамки очерченных территорий. — Ты уже трогал себя сегодня сам? — осторожно начинает Антон. Да, он сам это предложил, догадываясь, что в иной ситуации Арсений с лёгкостью покинет номер и уйдёт в отрыв в отеле. Но в незнакомой митинговой он чувствует себя неуютно, постоянно кажется, что дверь вот-вот откроется. А камеры? Интересно, тут есть камеры? Или это только Москва живёт в состоянии вечного контроля персонала? — Да. Проснулся окончательно, а тут твой запах. Ты знаешь, что запах семени альфы может держаться до двух дней, даже если всё вымыть? Омеги чувствительны к феромонам, особенно в течку, настолько, что способны ощутить даже банальное возбуждение альфы. Я твоё чувствую до сих пор. Антон снова собирает языком слюну — ощущение, что даже дышать с сухим горлом тяжелее. Мысль о том, как Арсений в пустом номере втягивает носом его запах и только поэтому возбуждается, кривит его картину мира окончательно. Взять себя в руки. Себя, не Арсения мысленно руками под задницу, а себя. — Вот и здорово, мой хороший. Давай придумаем, как тебе помочь. Там рубашка моя рядом? Арсений шуршит в наушнике, вздыхает тяжело, словно думает о чём-то. Палец Антона на мышке бесполезно скролит вордовский лист, словно мельтешение букв способно отвлечь от творящегося в ухе разврата. — Я в ней. Ты не против? Буквы на экране складываются в мемное «тобi пизда». — Что? Нет, конечно! Мне даже нравится эта мысль, как ты в одной рубашке, трёшься там… — нет, всё же грязные разговорчики не его конёк. Как и аудит, серьёзные отношения и спонтанные сюрпризы. Остаётся надежда, что Арсений справится сам, а Антон просто поддержит своей болтовнёй, внутренне умирая от невозможности быть ближе. — Нюхаю воротник как фетишист. Обволакивает приятно. Но недостаточно. Может, всё-таки приедешь? «Может-всё-таки-приедешь» думает Антон. Как он будет вникать в присланную документацию, пока Арсений тихонько стонет в ухо — вопрос на повестке дня. — Антон Андреевич, — дверь всё-таки приоткрывается, являя взору едва знакомое лицо — кадровичка, экономист, бух? — Я по поводу сводок, вы же их сейчас изучать будете, а сложно, наверное, без бухгалтерского понимания. Женщина лет «подхожу в одноклассницы и твоей маме, и бабушке» с трудом проталкивает себя в кабинет, занимает место напротив и внимательно смотрит Антону в лицо. — Возможно, — немного опешив, отвечает Антон сразу обоим: среагировать он не успевает, женщина — как же её, Зоя Степановна? Или Степанова? — разворачивает ноутбук к себе и по-свойски разглядывает открытый документ, игнорируя ошалевшего от такой наглости Антона. — Скажи, Антон, а возбуждение усиливается, если его нельзя испытывать? Согласись, сразу хочется ещё больше, как упрямому ребёнку. Антон смотрит на Зою Степачототам в ужасе, как будто это произносит она, но там только коралловые губы шевелятся немо, прочитывая заголовки открытых документов. Это же не может происходить на самом деле? — Можешь ничего не говорить, мне даже нравится, что тебе нельзя отвечать. Хочу стоять перед тобой на четвереньках, раскрытый, безумно хочу, чтобы ты смотрел на меня и ничего не мог сделать. Я теку сильнее только от одной мысли о том, что ты видишь меня таким доступным и откровенным. Ты бы смотрел, Антон? — Вы смотрите? — дублирует Арсения бухгалтерша, дотошно изучая Антоново лицо, наливающееся краской. Крупный красный ноготь чиркает по экрану ноутбука, обращая внимание на слова «внеоборотные активы». — Смотрю, — честно отвечает Антон обоим и чувствует себя минимум персонажем глупой американской комедии. В одном ухе восторженно продолжает шептать Арсений, во второе льётся приторная речь Зои СветСтепанушки, решившей выкатить какой-то бешеный объём информации, который Антон предпочёл бы не знать. Арсений затихает, заменяя горячий шёпот приглушёнными постанываниями и хлюпанием, как и сегодня ночью за дверью. Антон пользуется заминкой, и механически записывает комментарии бухгалтера к открытым документам, но сам сосредоточен только на этих невероятных звуках. Жаль, у него нет автозаписи звонков. Это был бы его любимый трек. — Хотела бы я вам показать больше, но это ж всю неделю вы только у нас в бухгалтерии и будете сидеть! — квохчет Зоя Степанидовна и раздвигает губы от уха до уха, как Джокер из фильма. — Хотел бы я тебе показать больше, — с придыханием Мерлин Монро откликается в ухе. Антон точно видит, как размывается перед глазами окно. Арсений отключается на особо громком надрывном стоне, который слышала наверняка не только Зоястёпкина, но и даже работяги в цехе, а Антон членом чувствует столешницу с внутренней стороны. Бухгалтерша недоуменно смотрит на его, сто процентов, охуевшее и красное лицо, хмурит чёрные брови, стереотипно нарисованные, видимо, куском угля, и елейно уточняет. — Ну остальное там не очень интересно, наверное, можно и не смотреть, да? Антон кивает, пытаясь отогнать образ Арсения, загораживающий открытые сводки. Всё, что он понял, это только то, что его сейчас выебали методом дабл пенетрейшн, а он даже кончить не имеет права. Бухгалтерша ещё десять минут всё равно втирает Антону про открытые документы, закрывая каждый с вопросом «ну тут вроде теперь всё понятно, да?», а у Антона нет сил даже возразить. В голове всё ещё жарко шепчет Арсений свои пошлости и совершенно точно кончает на репите с его именем на языке. Остатки дня Антон проводит в каком-то коматозе, пытаясь привести в порядок разбросанные Арсением по углам мысли. Что может чувствовать человек, к которому много лет никто не прикасался? Антон вот тварь тактильная и наверное умер бы, если его не обнимать хотя бы раз в пару дней. Да он без секса самое долгое выдерживал месяц с самого момента лишения девственности — а собственно чего себя ограничивать, если это занятие ему нравится? Как и ощущать тепло другого тела, влажность поцелуев, касания пальцев, от которых электричеством разбегаются мурашки. Это же даже не про секс, это банальная потребность души — чувствовать кого-то, заворачиваться в кокон уюта и молчаливо делиться своими эмоциями. Как можно от этого отказаться? Лишить себя намеренно такого важного аспекта жизни. Не подпускать никого даже для объятия и поцелуя? В Антоне вообще-то живёт романтик, а не только ёбарь-террорист. И одногруппников-альф, удаляющихся — с их слов — сразу после секса с гордо поднятой головой, он никогда не понимал. И почему нежности надо стесняться — тоже. Как и не может понять решения Арсения. Зато теперь, похоже, догадывается, почему его тело так бунтует против запретов хозяина и требует к себе повышенного внимания. К вечеру звонок в голове дублируется со всеми звуками, образами, подробностями и художественным прикрасом самого Антона (намертво вычеркнув из сюжета навязчивую бухгалтершу), окончательно поставив точку на выдержке и самоуверенности. Если он увидит эту бестию вживую, второй раз сопротивляться не выйдет. Первый-то вышел чудом, скорее от неожиданности, чем от Антоновой решительности. Не досидев час до конца рабочего дня административного состава, Антон всё же покидает объект. В такси он едет заряженный, напряжённый, с мыслью, что сегодня ресурс черпать уже неоткуда. По лестнице отеля поднимается в обречённости: в голове ни единой цензурной мысли, только восемнадцать плюс. И открывает дверь номера он уже с сформировавшимся чувством принятия. Ему ужасно хочется для Арсения быть героем, но физически в себе этой возможности он не ощущает. Будь что будет. *** Арсению стыдно ужасно. Это видно и по пунцовому лицу, и по сгорбленной позе, и по тому, как он запихивает в себя картошку с курицей, оттягивая возможность разговора забитым ртом. И запах. Антон чувствует — стыд. И спроси его кто, как пахнет стыд и почему он вообще так решил — Антон этого умника пошлёт. Понятия он не имеет, что это за суперспособность внезапно открылась. Но пахнет стыдом. И открытое окно не справляется. Но у картошки есть конец, а Антон не собирается покидать номер, поэтому Арсений шумно отпивает морс и всё же выдавливает из себя тихое: — Я уже утомил тебя извинениями, но вынужден принести их вновь. Я снова тебе наговорил… Всякого… Ещё и на работе… И там… Был кто-то, да? Арсений смотрит сквозь чёлку, спрятавшись за непричёсанным колтуном на лбу. Он всё такой же уставший, как и утром, нервно перебирает салфетку пальцами и кусает губы, очки съехали на кончик носа. — Я же тебе сказал не запариваться! Тем более что, ну, уже два раза было же. Чего стесняться… Да и тебя никто больше не слышал там! Арсений длинно выдыхает. — Одно дело, когда поговорили и забылось. Или спать легли и наутро как будто ничего не было. А тут ты считай приехал через пару часов. Я смотреть тебе в глаза не могу, — в глаза-то Арсений как раз смотрит, только загнанно так и тоскливо, как собака, ожидающая наказания. Антон косит глаза на кровать — заправленную идеально, по линеечке, но сто против одного, под покрывалом его футболка и шорты. Свой запах он чувствует плохо, но смешанный флёр такой явный, что сомнений почти нет. В постели импровизированное гнездо. Арсений отслеживает взгляд, багровеет ещё сильнее и даже дышать начинает тяжелее. Взрослый человек, а стесняется таких естественных вещей. Ещё и таких трогательных. Из Антоновых вещей ещё никто не делал защиту. Приходится подойти, сесть на корточки перед грозящим взорваться от прилива крови Арсением и аккуратно взять его за оба мизинца кончиками пальцев. — Арс, послушай. Всё, что с тобой происходит, — это нормально, — Арсений протестующе открывает было рот, но Антон вовремя поправляется, — да, немного сильнее, чем у некоторых, но это значит только то, что и помощь тебе нужна более обстоятельная, чем некоторым. И я сказал, что я всецело в твоём распоряжении, и можешь использовать меня, как тебе заблагорассудится, и от слов своих не отказываюсь. Я не чувствую себя от этого плохо, даже наоборот — моя альфья натура радуется, что может угодить потенциальному партнёру, пусть потенциальный он только в глазах инстинкта. Мы же оба понимаем, что с этими самыми инстинктами бороться бесполезно, их можно только сдержать, загасить, притупить, но не чувствовать — увольте. И вот я рад, что могу облегчить твою боль. Ты этим мне тоже как будто помогаешь. Арсений закусывает нижнюю губу и всё же отводит взгляд в сторону. Если бы не трепетно сжавшиеся на антоновских пальцах чужие мизинцы, то можно было подумать, что не достучался. Хотя и запах медленно, но верно меняется. Пока сложно ответить себе, на что именно, но горькие нотки стыда испаряются, как вода на кипящем двигателе под капотом. — Лучше скажи, ты успел посмотреть документы? Я в душе не ебу, чем заниматься завтра. Пора из изображения бурной деятельности перейти хотя бы к небурной, но всё же деятельности. — О! — глаза Арсения неожиданно загораются, и Антон понимает, что со сменой темы он не прогадал. — Да! Я просмотрел все отчёты, бухгалтерские приходы и расходы. В теории проблем у предприятия не должно быть, по крайней мере в сфере закупа, зарплат, ценообразования и объёмов производства всё в порядке. Ого. Антон и забыл, каким производительным может быть Арсений. Ему даже немного неловко — он-то считал, что Арс тут чисто дрочит на его рубашки, половинкой глаза лениво поглядывая в присланные документы, а тот успел изучить основные проблемные зоны, к слову, немаленькие нихуя. Да Антон за рабочий день меньше успел посмотреть — Зоя-как-там-её-со-Степаном больше отвлекала от дел, расписывая ненужные Антону активы баланса, беспрестанно хихикая, что новенькая девочка перепутала категории и её надо простить, как простила она. Антон вообще бухгалтерией заниматься не должен был, он обычно отсылает это всё в специальный отдел, людям, которые в этом шарят, но тут как-то неловко было отказаться от выдаваемых комментариев. В итоге Арсений в своём деликатном состоянии всё равно эффективнее Антона в полной боевой готовности. И на удивление, Антон не испытывает никаких негативных эмоций по этому поводу, ни стыда, ни зависти — только радость, что Арсений не деморализован своим положением и не получит нагоняй от начальства. — Здорово! Значит, копаем дальше? Получается, что-то идёт не так на других этапах? Арсений хмурится и снова кусает губу — теперь уже задумчиво. — Надо ещё немного поизучать, это же поверхностно всё. Но ты прав, задача не так проста, как казалась с самого начала. Банальные проблемные зоны не оправдались. Я распишу тебе план завтрашних действий, а сам просмотрю договоры на площадках — иногда косячат именно там… *** Работа Арсения увлекает. Они до ночи обсуждают стратегию, накидывают варианты, даже смеются над особенно забавными фантазиями, где комната с утерянной прибылью захоронена в просторах предприятия, и директор просто забыл к ней дорогу. Арсений преображается: сразу видно, что здесь он в своей тарелке и умеет трещать без умолку, в отличие от давящей атмосферы на свидании. Кто знал, что он таким вообще может быть? Они не останавливаются и после перерыва на умывание и чистку зубов, продолжая диалог так, словно в нём лишь повисла пауза. Антон даже забывает о том, что у них, вообще-то, имеется нерешаемая проблема, пока вдруг тихий Арсов смех не сменяется тяжёлым медленным дыханием, а его глаза не устремляются пустым взором в сторону окна. — Арс? — мгновенно считав ситуацию, шепчет Антон. Неожиданная метаморфоза шумных обсуждений в тянущее вязкое молчание дезориентирует, в груди снова бьётся состояние, с которым Антон сюда возвращался — сдаться под напором, перестать обманываться и обманывать, отдаться и взять. Он измотан, не выспался и не готов к очередной ночи под дверью туалета со своими демонами внутри и одним снаружи. Но ведь должен. — Всё… Всё в порядке. Мне уже гораздо лучше, серьёзно. Я даже чувствую, что могу себя контролировать. Но, пожалуй, нам обоим надо поспать, — отвечает Арсений на незаданный вопрос, медленно поворачивая голову обратно. Воздух вопреки его утверждению густеет и наполняется сладостью. Ещё немного, и даже Антону будет не до сна, и запирать реально придётся его. — Конечно, ты прав. Отдыхать надо, а мы всё о работе, — говорит он вместо всего надуманного. Арсений поднимается с кресла, делает шаг к кровати и спотыкается на ровном месте. Гипнотизирует покрывало и рвано вздыхает. Неловкость пахнет свежестью. — Давай положим на кровать побольше моих вещей? Я как специально тебе вторую рубашку пропотел, — вырывается из Антона прежде, чем из Арсения снова польются извинения. И чтобы совсем не оставить шансов, Антон стягивает с себя одежду и комом швыряет на кровать. Арсений снова улыбается, так робко и обезоруживающе, что Антон рискует стечь в тапки окончательно — его эта течка определённо сводит с ума явно не меньше, чем самого Арсения. — Я тогда в ней и посплю, — едва слышно говорит он, разворачивая мятую рубашку. Это должно звучать (и выглядеть!) отвратительно — потная уличная одежда, ещё и с чужого альфы, — но почему-то выглядеть оно так отказывается категорически. Наоборот, Антон внутренне вибрирует, когда Арсений смущённо отворачивается, снимает его же домашнюю футболку и натягивает рубашку. Они примерно одной комплекции, но Антон всё же в плечах пошире и ростом повыше, так что рукава немного обвисают, и чёрт возьми, это самое сексуальное дизайнерское решение, которое он видел. — Я… Могу ещё что-то сделать? Ты не стесняйся, я очень хочу помочь! — бушует внутри то ли благородство, то ли банальное желание угодить «потенциальному партнёру». Учебники по биологии и анатомии ещё класса с шестого втемяшивают прописные истины: в момент готовности организма к зачатию (читай, течку и гон) как альфа ставит приоритетом комфорт омеги, так и омега стремится к безопасности и благоприятным условиям для спаривания. Правда, учителя ещё добавляли, что подобные инстинкты проявляются во всей красе только между постоянными партнёрами, которые наладили между собой доверительную связь и желательно узаконили её. И с одной стороны, Антон понимает, что это совковские постулаты и пропаганда семейных ценностей. Но с другой — он ещё ни к одной омеге раньше не испытывал всего спектра стереотипов из учебника и на полном серьёзе считал, что это выдумки для разнузданных школьников. — Если ты не против… Ох, — Арсений было начинает, но тут же заливается краской и снова жуёт губы. — Говори уже, — Антон чувствует, что дрожит, вдыхая новые и новые запахи, от которых в голове на карусели с воображаемыми лошадками крутятся уже чужое смущение, признательность и томление. Арсений возбуждён, что бы он там сейчас ни городил. — Можешь не принимать сейчас душ? И… И лечь со мной, выходит, — всё-таки давит Арсений и длинно, нервно выдыхает. Кажется, эта просьба родилась не вот только что, а вынашивалась и обдумывалась весь день. И не факт, что Арсений бы её всё же вывел в люди, не будь Антон таким дотошным. — Конечно, — сипит Антон, у него даже интонаций радости не осталось в голосе, так вдруг резко немеет всё внутри. Да, кровать с его шмотками ещё не гнездо, а соединиться запахами ещё не заниматься сексом, но интимность момента зашкаливает, и понимание только сейчас догоняет и пинает под дых. Они же уже лежали вдвоём на одной кровати, ведь так?