Недавака

— И вот она говорит: «Ты же бабочка моя, а я твоя птичка»… — смеётся Дима, придвигаясь к Арсению ближе ещё на сантиметров пять. Антон пытается смотреть на него с неприязнью, но не получается — Дима Журавлёв ему нравится, он смешной, простой, и они сдружились на первом же часу совместной работы. А то, что ему явно нравится Арсений — ну Антону тоже нравится, грех жаловаться. Удивительно, что Арсения вообще никто не захомутал за эти годы. Хотя нет, с его принципами — неудивительно. Арс вдруг фыркает смешливо, словно вырвалось против воли, тихо что-то шепчет. Бесит. Огромный новый опенспейс лишает их интимного расположения столов впритык, как и возможности случайно уронить кружку или задеть бедром выставленный локоть. Куча новых запахов растворяет мягкий Арсов в ноль, и всё это вообще не в копилку хорошего настроения. Журавль ещё этот. — Арсень Сергеич, у вас прядка в дужке так смешно запуталась. И убирает! Трогает Арсения за ухо, освобождает волосы и улыбается так открыто и лучезарно, что язык не поворачивается рявкнуть о нарушении личных границ. Арсений, по всей видимости, того же мнения, шокированно провожает убранную руку и растерянно хлопает глазами, но ничего не говорит, хотя спустя пару секунд на губах угадывается запоздалое «спасибо». Антону кажется, что у него сейчас глаза лопнут — так он увлечён этим взаимодействием у окна. Он даже не сразу слышит у уха вкрадчивые нотки. — …Андрееви-ич, ау-у, приём! — жаркий выдох, и Дмитриенко укладывается грудью на Антонов стол прямо поверх всех бумаг и разложенных стикеров с пометками. Дмитриенко — тоже новенький в компании, принятый одновременно с Журавлём пару недель назад. И тут можно сказать, что с ним Антон также нашёл общий язык, но это будет не совсем правда. Тут скорее пацан — Господи, ему хотя бы восемнадцать есть, интересно? — навязчиво вьётся вокруг, прикрываясь служебными вопросами, но Антон его натуру уже просёк: интерес тут замешан совсем не рабочий. — А? — Говорю, вечером заняты сегодня? Я в этой вашей Москве не ориентируюсь нифига, покажете, где здесь можно поужинать вкусно и недорого? А то я уже три раза отравился шавермой и съел пересоленный суп. — Шаурмой, — на автомате поправляет Антон. — Я могу тебе накидать в чат геолокации, если хочешь. — И я, как лошара, пойду инспектировать один? Ну нет уж, Антон Андреевич, несите ответственность за тех, кого приручили. Когда вот только Антон кого-то там приручил, история умалчивает, но Арсеньев внимательный взгляд сменяется смущённым отводом глаз, и в груди что-то подло сжимается. И разжимается обратно. — Посмотрим, Вань, — тускло отбивается Антон, в голове панически прокручивая ситуацию: вот как сейчас себя вести? Арсений дал от ворот поворот, гуляй, Вася, все дела, не ставить же крест на жизни теперь. С другой стороны, Антону теперь любой разговор с омегой или бетой в офисе кажется собственной изменой: перед кем, почему? В груди бунтует возмущённое, что он имеет право делать, что хочет, как и разговаривать, с кем хочет. Но один взгляд на задумчивого Арсения, и стыдно, как за прогул урока перед мамой. Когда Арсений трёт пальцами переносицу и встаёт со своего кресла, Антон в формате борзой устремляется в его сторону головой. И вообще уже неожиданно для себя самого поднимается следом и нагоняет в небольшой комнатке, которая выполняет в офисе роль кухни. — Арс, — Антон тоскливо окликает Арсения у кофемашины: эспрессо, без сахара, два раза в день, он запомнил. — Ты правда считаешь, что у нас нет будущего? Да твою ж дивизию, можно же было начать с тупой шутки про бабочек, как Журавль, они же даже не здоровались толком, так, с утра кивнули головами приветственно, когда глаза пересеклись. Наверное, поэтому Арсений вздрагивает, словно Антон застал его врасплох, хотя теплится уверенность, что и для него их подвешенные отношения являются поводом крутиться беспокойным волчком в постели. — Я считаю, Антон, — осторожно начинает Арсений, как начинает всегда, когда обозначает своё видение проблемы с клиентами или коллегами, — что ты увлёкся мной, потому что мы долго были рядом вместе и мне требовалась поддержка. А ещё мы были вдалеке от других знакомых нам людей. И что в обычных обстоятельствах ты бы на меня даже не посмотрел. Столько печали в этом голосе, что Антон начинает чувствовать себя виноватым. За что и почему — разберётся потом, но сейчас хочется немедленно Арсения из этого состояния вытащить. — Это неправда, — говорит он вместо того, чтобы разрядить обстановку. — Кузнецова, Ржевский, Дмитриенко, — припечатывает Арсений. — Весёлые, открытые, хорошенькие — у тебя совершенно иной типаж, ты сам хоть это понимаешь? Я не вписываюсь ни… — Арсений явно хотел продолжить, но резко отдёргивает руку от чашки в кофемашине — обжёгся. Антон оказывается рядом быстрее, чем мозг даёт на это сигнал. Чужие пальцы у своего рта он тоже наблюдает с удивлением, но всё же легко касается обожжённых участков губами, осторожно придерживая запястье рукой. Глаза за стёклами очков кажутся огромными, Арсений захлёбывается буквами, но так ничего связного и не говорит, в непонятках глядя на собственные пальцы в Антоновом захвате. Зависнуть в моменте хочется неимоверно. Ещё затолкать длинные пальцы себе за щеку, но это патетика. Коротко пройтись языком по покрасневшим подушечкам — почти роскошь в их положении. На вкус, как облизать карандаш. Арсений всё же приходит в себя, отдёргивает руку и прижимает к груди, будто Антон нападёт на неё обратно и уволочёт к себе под стол. Сам же Антон только пыхтит смущённо: облизывать пальцы ему понравилось, но в трезвом уме он бы до такого в жизни не додумался. А он сейчас явно не в адеквате. — Всё ты вписываешься, — еле восстанавливает в памяти предыдущее возражение Антон и пытается возродить диалог. — Арс… Ты так говоришь, будто ревнуешь… — Я не… Это не ревность, — отвечает Арс так, словно спрашивает, и в голосе сквозит какое-то отчаяние. — Вспомни наше свидание, Антон. Вспомни и пойми, что мы с разных планет, и нет ничего, кроме запаха, что тебя могло во мне привлечь. Кроме запаха и… Несвойственного мне в обычное время поведения. И вот вроде бы Антона не обидели, всё по фактам, всё по его мыслям чётко, но почему так скребёт внутри, почему сейчас всё нутро словам Арсения противится, но ответов так и не рождается. — Я тебя не знал тогда. Каким ты можешь быть. Какой ты… Вообще, — всё хвалёное красноречие куда-то исчезает, Антон просто знает, но объяснить не может. — Давай сходим на ещё одно свидание! Я уверен, теперь мы найдём общий язык. Арсений переводит взгляд на свои покрасневшие пальцы, перетирает ими задумчиво и вздыхает. — Ты очень хороший, Антон. Правда. И я даже верю, что ты всё это искренне говоришь. Но нет никаких «мы». И будущего тоже у «нас» нет. *** — Папа! — по слогам говорит Роберта в четвёртый раз. Ваня в пятый повторяет «Ва-ня», Роберта кивает, отвечает «Папа!» и убегает в песочницу. — А это нормально, что она тебя «папа» называет? — спрашивает Антон, размышляя, насколько корректно закурить на детской площадке. По всем канонам делать этого нельзя, и Антон уныло вперивается взглядом в копошащуюся в песке детвору, надеясь, что он не выглядит как подозрительный извращенец. — Она всех так называет, — тянет Ржевский. — Даже бабушек в книгах. На улице больше никому ничего не говорит. Гавкает иногда. — А ей сколько? — удивляется Антон. Он не очень разбирается в способностях детей, но как будто её ровесники с лопаточками вовсю шпрехают на своём языке, когда как Роберта сосредоточенно ковыряется в углу в молчании и одиночестве. — Два. Руслан, видимо, боится, что развод на ней отразится, поэтому постоянно спрашивает, не начала ли говорить что-то ещё. Вожу её к разным специалистам на занятия. А ей ведь просто любви не хватает и уюта в семье. Ваня отходит, поправляет малышке перчатки и возвращается на лавку. Курить хочется. Антона вообще тут быть не должно, но Ваня позвонил и попросил подвезти их с Робертой до парка — его машина не завелась, а Руслану он уже два часа прогулки пообещал. Выходные у Антона сейчас летят в трубу почти каждую неделю, поэтому даже детская площадка кажется неплохим таким развлечением. Только вот курить тут нельзя, и теперь ощущение, что нечем занять руки. — Как у вас вообще, продвигается? — интересуется Антон. На своих амурных делах он поставил крест. Продолжительный или нет — время, естественно, покажет, но пока лохматые тёмные кудряшки в офисе заставляют сердце смиренно приостанавливаться, как по приказу, даже думать в сторону флирта с другими омегами не возникает желания. Вот уж Антон не думал, что выйдет на пенсию так рано! И из-за чего? Из-за увлечения человеком, который ему отказал? Может, в этом вообще дело? Да не должно, Антону отказывали, не такой уж он неотразимый, но это скорее было причиной выкинуть человека из головы, а не фиксануться по полной. И факт остаётся фактом: после стольких фривольных лет в объятиях разных девушек и мужчин, Антон уже месяц отбивается от любых поползновений в его личное пространство. Тот же Дмитриенко уже начинает обиженно дуть губы, но оптимизма в парнишке воз и телега, так что у него хватает энтузиазма раз за разом вызывать Антона с орбиты. Раньше бы Антон это оценил в полной мере. — Я сам себя загнал в ловушку. Чтобы позвать куда-нибудь Руслана, надо кому-то передать Роберту. А для этой цели как раз меня и наняли. Так что у меня, походу, больше шансов дождаться её взросления, чем свидания с Русланом, — грустно ухмыляется Ржевский. — Может, он для поиска второй половинки дочь мне и поручает. Роберта подбегает к Антону, укладывает ему на колено полную горсть песка, в очередной раз повторяет «папа» и уходит за следующей порцией. — А где её мать? Или папа? Ваня пожимает плечами. — Руслан так и не сказал. Просто ставит перед фактом, что иногда ему требуется помощь с Робертой. Я был у него дома, там вообще нет присутствия ещё одного человека. Ощущение, что они давно расстались или вообще жили отдельно, но это же бред, наверное? Время Антону пожимать плечами. На колени ложится ещё одна горсть мокрого песка. *** — Чего нос повесили, Антон Андреевич? — Дмитриенко садится напротив, ловко подвернув стул ногой. Антону это не очень нравится, потому что в таком положении он не может наблюдать за Арсением, залипшем в телефоне со сложным лицом, забыв и про еду, и про стакан компота в руке. — М-м, — многозначительно отвечает Антон и — как ему кажется — беспалевно перетекает на соседний стул. Ваня вскидывает тонкую бровь, косит глазами, потом и вовсе коротко разворачивается. Фыркает, лис. — Антон Андреевич, давайте честно, я вам не нравлюсь? — Чего? — растерянно спрашивает Антон, отрывая взгляд от Арсения и наконец глядя в хитрые с прищуром глаза. — С чего ты взял? — Мне тут птичка донесла, что Шастун А-А в офисе главный флиртун. И что вы и с Ириной Кузнецовой, и с Ваней Ржевским уже успели повстречаться. А мне даже улыбки не достаётся. Обидно, Антон Андреевич. Дело в возрасте? — Ваня так прямо и нагло интересуется, что у Антона начинают гореть уши. А чего, вот так можно было, прямо спросить? Выходит, да. Честность даже подкупает. Надо взять на заметку. — Ира и Ваня — дело былое. А сейчас я… Короче, не совсем я в настроении на лёгкий флирт, ты прости, дело вот прямо не в тебе, ничего личного. Ты милый и смешной, и с возрастом никак моё к тебе отношение не связано. Это мои загоны. Ваня ест с аппетитом, уминает порцию словно на скорость — будто у него всего минута на выполнение задания в каком-нибудь серьёзном шоу — и крупными глотками отпивает морс. — А это ваш загон сейчас телефон в компоте утопит? Остаётся надеяться, что Антонов осуждающий взгляд не настолько сильно выдаёт его удивление внезапному разоблачению. А не, настолько. Дмитриенко только снова фыркает смешливо. — Антон Андреевич, я ж просто дружить хочу, в офисе почти всем за тридцать, только вы по возрасту шарите. Так что не стесняйтесь говорить прямо, что вы заняты. — Я… Не занят, — выдыхает Антон с разочарованием. Арсений за Ваниной спиной отрывается от телефона и возвращается к еде. Отросшие волосы лезут ему в глаза, и очень хочется тоже подойти и заправить их за ушко, как и Журавлёв тогда. И самое стрёмное, он бы легко мог это сделать с любым из офиса в рамках беспардонного флирта. Но не с Арсением. — М-м-м, — многозначительно тянет Ваня, что-то в голове проворачивает и вдруг лёгким движением руки скидывает на пол все лежащие на столе вилки и ложки. Дикий пронзительный звон вонзается во все разговоры, перекрывая светскую возню и заставляя людей удивлённо поворачиваться в их сторону. — Ой, извините, Антон Андреевич, я сейчас всё уберу! Блин, вам на штанину попало, извините, я сейчас вытру! — говорит он громче на уровень, Антон бы его и так расслышал, но почему Ваня начинает ползать у него в ногах, он точно не понимает — вилки и ножи были не использованные. — Нормально всё, Вань, ты чего? — Антон смотрит, как Дмитриенко натирает его абсолютно чистую коленку, сидя в ногах и заглядывая в глаза, и двусмысленность положения зашкаливает. — Извините ещё раз, буду должен! — распаляется этот актёр хуев, наконец поднимается с пола, и с невозмутимым лицом усаживается обратно. Гомон вокруг утихает, люди перестают смотреть на них, как на самое любопытное представление, и Антон может позволить себе прижаться грудью к столу и зашипеть. — Это что было? — Смотрит? — вместо ответа спрашивает Дмитриенко, скептически глядя на вилку, которую только что поднял с пола. Антону даже уточнять не надо, кто и куда должен был посмотреть: Арсений отводит взгляд в последний момент, и только красные уши в обрамлении кудряшек выдают его интерес к произошедшему. — Смотрит, — признаёт Антон, порыкивая. Как ситуация изменит их и так шаткие отношения, непонятно, Антон далеко не Ванга и даже не стратег, чтобы просчитать все вероятности, он и аудитор, прости Господи, только по бумажкам. Но тёплое урчащее животное внутри довольно внезапным интересом, поэтому убивать Ваню Антон сейчас не будет. Пока что. — Но вопрос тот же, что это было? — Ну, пусть знает, что вы тот ещё завидный жених. И если он будет моргать глазами, вас уведут из-под носа, — всё так же невозмутимо говорит Ваня спокойным голосом, отложив вилку и продолжая есть макароны не пострадавшей в диверсии ложкой. Горячая волна затапливает от живота к макушке, словно Антон тут пацан, которого жить учат. Насколько Дмитриенко уверен в своём перформансе, так Антон в себе, пожалуй, никогда не был. Он как-то больше по прямолинейным тупым подкатам в лоб, чем по многоходовочкам. — Я думаю, ему всё равно, — сдаётся Антон, признавая и свой интерес к Арсению, и свой же провал в отношении него. — Вот и узнаете это точно. Если это так, то зачем он вам нужен? А если нет… Он же посмотрел. Посмотрел. *** — Хорошие новости! Ваши клиенты из детектива, наконец, расчехлились. Арсений, ты — икона, я всегда тебе это буду повторять, ну как красиво выдал им коммерческое. Сейчас требуется консультация по ведению финансовых потоков, как я понимаю, у них именно с этим была проблема, а? — Дима подмигивает задорно, припоминая недавних клиентов с родственным синдикатом в административном сегменте. — Бюджет выделен на февраль, тогда и смотаетесь на недельку. Арсений, подойди ко мне попозже, обсудим примерные даты? Арсений что-то отвечает, теребит какие-то бумаги, которые Дима ему показывает. Они даже вступают в лёгкий спор относительно каких-то там методов, которые можно предложить развалившемуся мафиозному клану. Но Антон слушает через слово. И зрение как будто немного подводит: оба силуэта размазываются, сплетаются с позовским рабочим столом в единую рябь. Потому что стоя так близко к Арсению, Антон с лёгкостью распознаёт нежные бархатные нотки в воздухе, в голове привычно тяжелеет, бросает в лёгкое ощущение дежа вю. Мозг щёлкает датами, и пазл сходится окончательно. Арсений в преддверии новой течки. *** Не то чтобы Антон на что-то рассчитывал. Он вообще себя больше убеждает, что наоборот, ничего от Арсения не ждёт. И в принципе, глядя в его растерянные глаза, убеждается в собственных ощущениях — почему-то вопрос комфорта Арсения в течку стал важнее отклика на внезапные чувства. Как будто бы это сейчас важнее. — Ты… Чувствуешь её? — в голосе Арсения даже испуг. Он смотрит на протянутую рубашку с каким-то шоком, но вместе с тем — и Антону хочется утробно рычать от понимания, что он снова чувствует спектр разнообразия Арсовых запахов, — источает тонкий флёр счастья. — Д-да, все же альфы всегда чувствуют начало течки? — на лице Арсения такое сомнение, что Антон понимает — не все. Более того, наверное никто в офисе, а только его, настроенный на Арсения, нюх выкидывает снова такие фортели. — Я просто подумал, ну, тебе же было с рубашкой и футболками попроще, а если у тебя никого не появилось за эти два месяца, то, может, хотя бы… — Антон чувствует, что краснеет, будто не ношенную им рубашку предлагает, а нестираные трусы, но Арсений вовремя с собой справляется, лицо лишается всякой растерянности и на нём появляется благодарная улыбка. — А это хорошая идея. Почему мне это в голову раньше не приходило? Спасибо, Антон. Я постираю и отдам. Больше всего Антон сейчас хочет сказать, чтобы Арсений этого не делал, но проглатывает эти слова вместе со своими низменными желаниями. *** — Арсе-ений, свет, Сергеевич, ну что ж вы бука такой, — наседает Журавль и наклоняется совсем близко. Естественно, Антон это видит, он за Арсением наблюдает краем глаза весь корпоратив. И сейчас Арсения явно надо спасать. Ну или это проклятая ревность рисует в глазах Антона растерянность и нервозность на Арсеньевом лице. Вокруг шум (пусть так), музыку перекрикивает ведущий — тот самый, маленький и светленький, с предыдущего корпоратива, — призывает всех выйти на танцпол, оторвавшись от столов. От гирлянд и мишуры уже рябит в глазах, конфетти даже в бокале с шампанским, праздник полным ходом — Новый год, что сказать. — Дим, выпьем? — вклинивается Антон между Димой и Арсением, сразу хватая бутылку с мартини. Журавль оживляется, начинает искать свой бокал и остаётся крайне доволен тем, что находит его в собственной руке. — Канеш, ух, Антоха, а ты знаешь путь к сердцу мужчины, — говорит Дима, тычет в бутылку кулаком. Антон организовывает выпивку, всем телом отгораживая Арсения от хмельного коллеги. И к сожалению, Арсений тут же пользуется заминкой, чтобы испариться в толпе у сцены. Не то чтобы Антон рассчитывал бухать тут втроём, изображая рыцаря между принцессой и драконом, но и хотя бы посидеть просто рядом и тоскливо в Арсения посмотреть — тоже было как вариант. А теперь приходится просто снова пить. — Нравится тебе Арсений Сер-г-геевич, да, Тох? — вдруг выдаёт Дима и опрокидывает бокал залпом. Антона немного передёргивает, хорошо хоть налил совсем немного, на донышке. Диминой реплике же он не удивлён — видимо, его щенячьи взгляды, направленные на Арсения, теперь местный офисный мем. Что ж, не сильно-то он скрывался. — Да и тебе тоже, Журавль, — пожимает Антон плечами. Дима кивает, как игрушка на торпеде, а рукой бьёт по плечу. — А чего вы не встречаетесь, Тох? — Так он не соглашается, — тихо отвечает Антон, и этот ответ кажется ему самым логичным. Да, он действительно сам уже в голове полностью готов с Арсением упасть в отношения, хотя раньше бегал от них, как от зудящего комара, только успевая отмахиваться. — Эх, и со мной не соглашается, — икает Журавлёв. — Такой скромный, такой невинный, я не могу, у меня аж ёкает, когда он краснеет. У Антона тоже ёкает, только вот от мысли, что он один из немногих, кто видел другого Арсения, но поди разбери, какой из них настоящий? Пусть Арсений отнекивается от этого состояния, страстную натуру и подвешенный язык такими приходами не объяснить. Арсений сам по себе удивительный, просто это прячется так глубоко под очками, свитером и внешней забитостью, что сразу и не разглядеть. Но когда разглядишь, глаз уже не оторвать. — Пригласи его на танец, — вдруг пьяно говорит Дима. — Новый год, праздник, он не откажет. Предложение выдёргивает из размышлений, такое внезапное, ещё и от пусть не состоявшегося и вызывающего расположение, но всё же конкурента, что Антон не сразу воспринимает его всерьёз. Но немного покрутив в голове слова, понимает: предложение-то хорошее. Это же танец, просто танец, вон, неуёмная бухгалтерша уже третий медляк вылавливает Позова, и никакой романтики в этом нет — она ему в матери годится. Просто танец, правда? Арсений же может не придать значения ему столько, сколько Антон собирается в это вложить, чтобы потом раз за разом прокручивать в голове тепло тела под ладонями. Да что ж такое… Сцена уже пуста, ведущий отдыхает у бара, потягивая что-то из высокого бокала, пока бразды правления переданы диджею и его плейлисту. Ещё немного порыскав взглядом, Антон находит Арсения сидящим за столиком и поглядывающим на танцующую толпу поверх очков. Мгновение, и Антону снова тринадцать и он стесняется пригласить понравившуюся омегу на школьной дискотеке. В груди давит, живот крутит, бьётся судорожно «а вот откажет!..». Но взрыв в голове от последнего глотка из бокала, и Антон снова готов к подвигам. Ему не тринадцать. Мир не перевернётся. Наверное. Только надо к диджею подойти. Отмазки и повод оттянуть неизбежное заканчиваются быстро. Но как бы ни было страшно, покружить Арсения в толпе хочется неимоверно. И хоть ненадолго снова, без боязни, заполнить лёгкие его запахом. — Потанцуем? — Антон к отказу в принципе готов, так неуверенно звучит его голос, но Арсений растерянно поднимает глаза (сразу кажется, что ищет отмазку) — и (видимо, не найдя) медленно вкладывает свою ладонь в протянутую Антонову руку. У диджея Антон заранее специально попросил самую длинную композицию. Чтобы если Арсений-таки согласится, минуты единения не показались секундами. Про себя Антон надеется, что этот трек длится минут десять. А ещё оказывается, что просто молча танцевать — нелепо. — Как… Чувствуешь себя? — Антон нервно собирает пальцами Арсову рубашку на спине. Течка у Арсения закончилась аккурат перед корпоративом, и в офисе они не успели пересечься — Антон ездил с новогодними подарками по клиентам всю неделю, Арсений, возможно, тоже. Антон даже не успел разузнать: а поступали ли его коллегам в этот раз внезапные горячие звонки или рубашка смогла немного притупить пыл? Потому что Антону — ожидаемо — никто не звонил. Зато никто сейчас горячо дышит в шею, разгоняя мурашки до самого копчика, и хочется выть от воспоминаний, как точно так же эти мурашки разгонялись на складе мафиозного предприятия чуть больше двух месяцев назад. — Сейчас хорошо, — туманно отвечает Арсений. — У тебя… Как конец года? — Не очень, — честно отвечает Антон и на зарождающееся удивление в глазах слегка отпрянувшего назад Арсения поясняет. — Я тут влюбился, похоже, но безответно. Честное слово, это флирт, а не манипуляция! По крайней мере Антон себя так оправдывает. Арсений его любить не обязан, но чувство большое, затапливающее и, как итог, переливающееся через край. Антон не Арсений — он в себе столько держать не привык. А когда спустя столько времени привычный запах заполняет лёгкие, так вообще всё разумное покидает лодку. — Антон, прости, я… — Это ты прости. Я не хочу на тебя давить, но… Хочу, чтобы ты просто это знал, — как удобно, ещё и в глаза в такой позе можно не смотреть, вжать рукой на лопатках в себя и просто шептать на ухо, горя от собственной смелости. — Арс, если дело в близости, то это не проблема. Я готов ждать столько, сколько потребуется, честно. Можем ходить за ручку, смотреть фильмы, просто общаться. То, что Арсений всё ещё прижимается к Антону и не убирает своих рук с плеч — хороший знак. Даже тишину в ответ Антон готов принять за победу. — Дело же не только в близости… Твои чувства могут быть обусловлены инстинктами. А если вне феромонов ты… — Сейчас у тебя нет течки. А желание тебя обнять и вылизать есть. Напрягшиеся под рукой лопатки и сбившееся дыхание — как ответ. Финальные завывания трека символизируют вой и Антоновой души, последние аккорды, и музыка сменяется энергичной, весёлой — народ кругом сразу оживляется, улюлюкает, а Арсений, как по сигналу, стекает ладонями по плечам, груди, пока Антон не перехватывает их уже на грани побега. — Арс, давай в новогодние выходные сходим куда-нибудь? — Антон ловит убегающие пальцы так, как пытается поймать последний свой шанс достучаться до Арсеньевой души. Арсений упрямо смотрит лишь на их сцепившиеся кончики пальцев и — в свете цветомузыки не видно, но Антон уверен точно — снова алеет скулами. — Я… Не могу… У нас у театра постановки почти весь месяц, там сложно будет выцепить хоть день. Звучит, как отказ, но Антон оптимист. *** В январе у Антона первый отпуск на уже не новом для него месте работы, и это одновременно первый отпуск, когда он не знает, куда себя деть. Погода не радует, зимние развлечения Антону не близки: холодно, много одежды, он и так немаленький, а в пуховике и тридцати трёх одеждах выглядит ещё более громоздко и неустойчиво. В итоге приходится запастись пивом, найти брошенные сериалы и не открывать окно для проветривания. Арсеньева — которая на самом деле не Арсеньева, — рубашка лежит на кровати нелепым флагом напоминания о том, почему Антон сейчас лишь сосёт пиво, а не едет в СПА с кем-нибудь более-менее привлекательным. Естественно, Арсений её постирал, но помогло это мало — по крайней мере, сходящее с ума обоняние Антона даже через порошок и кондиционер может выцепить угасающий с каждым днём запах: пряный, тонкий. Извращенец внутри раз за разом спрашивает, кончал ли Арсений на эту рубашку. Антон его со стоном глушит пивом и по итогу всё равно ложится в кровать дрочить. Если подумать, то с момента командировки, они с Арсением впервые расстаются так надолго — если слово «расстаются» применимо к их недоотношениям. Но в офисе хотя бы можно краем глаза поглядывать на стол у окна, а на собраниях помешанным сталкером садиться позади и незаметно втягивать смесь запахов тела, шампуня и одеколона, который сейчас — вопреки любой логике — кажется невероятно приятным. Зато на рефлексию времени — вагон. По крайней мере Антон себя так успокаивает, внутренне заставляя радоваться отпуску, а не стремиться обратно в офис, лишь бы и дальше бросать тоскливые взгляды и надеяться, что после новогоднего корпоратива сердце Арсения также пропустило ход, а в голове гирька на весах за и против добавила Антоновым аргументам веса. Антон слышал треск ломающегося льда. Но видимо, этого недостаточно, чтобы пробиться. В конце концов, чтобы усмирить свою потребность видеть Арсения, Антон пишет Позову и под большой тайной выведывает название театральной группы, где Арс состоит. Интернет без сопротивления выдает расписание спектаклей на январь — тут Арсений не отмазывался, «Время жить» действительно по уши в благотворительных новогодних показах, — и записывается на ближайший (один из тех, куда можно попасть любому желающему), надеясь, что Арсений лично не отслеживает список приглашённых. Что ж, Антон впервые идёт в театр. *** Возможно, когда-нибудь Антон перестанет повторять, что Арсений прекрасен. И удивляться самому себе, как он этого не заметил с первой же встречи, купившись на мешковатые брюки, огромные очки и тихий голос. Но сейчас, глядя из-под кепки на высокую статную фигуру в белом одеянии — мантия, ряса? Антон не разбирается, — сознание предательски плывёт, оставляя лишь краткий перечень восторгов. Ткань вдоль тела струится до пят, в волосах путается венок, обнажённые руки то и дело поднимаются вверх, открывая обзор на трогательные голые подмышки. В эти моменты Антон даже не слышит, что Арсений говорит — эпатажно, уверенно, громко, — способен только пожирать его взглядом и внутренне поскуливать от открывающейся новой грани арсеньевской личности. Которая, конечно же, незамедлительно начинает ему нравиться. Новогодний спектакль, что-то в современной интерпретации, но всё равно такое наивное и трогательное, что дети, из которых состоит зал процентов на пятьдесят, зачарованно задерживают дыхание и громко восклицают на особенно эмоциональных моментах. Антону тоже так хочется — Арсений органичен и в роли волхва, и в роли овечки, и даже в эпизодическом появлении в виде грешницы. Антону все образы хочется собрать в охапку и утащить себе, как тринадцатилетней фанатке. Пока вся труппа кланяется и дарит детям подарки, Антон бочком двигается к выходу. Там с начала спектакля дежурит высокая светленькая женщина, в которой Антон узнаёт руководителя всего этого мероприятия — именно её статную фигуру Антон видел по центру на всех фотографиях труппы. Попросить её передать Арсению букет почти так же неловко, как и приглашать Арсения на танец на корпоративе, но женщина так лучезарно улыбается и кивает, что все страхи испаряются. На прощание Антон смято просит не говорить, от кого букет, и получает ещё одну ободряющую улыбку. *** — Он вообще в курсе, что он тебе нравится? — Антон сажает Роберту себе на шею — так ей лучше видно огромную сверкающую сцену за спинами галдящего народа. — Ну я же забочусь о его дочке! — отвечает Ваня, подпрыгивая — ему рост не позволяет рассмотреть представление на площади. Они слишком поздно приехали, поэтому ВИП-зона теперь только у Антона на плечах. — За деньги, — фыркает Антон. — Ну эй! Думаешь, надо прямо обозначиться? Я вроде хвост стараюсь пушить, но это не так просто, когда видишь человека по десять минут… — Вань, ты дурак. Руслан Викторович загруженный, как лошадь, и смотрит так же вперёд, с шорами по бокам. Ему надо с подсветкой орать в лицо, чтобы дошло. Ты ещё и спалился по телефону, что ты со мной сейчас, вот что он подумал? Ваня прячет нос в шарф и бухтит в смятении. — Ну во-первых, он позвонил экстренно и попросил срочно Роберту перехватить, я мог быть занят чем угодно и с кем угодно в свой выходной! Во-вторых, кто бы вообще говорил, сам ссышь Арсения хотя бы гулять позвать после пары мутных отказов. Ну а в-третьих, я же не с тобой одним тут, где там мелкий вообще, он кофе обещал… Дмитриенко как ждал вопроса, материализуясь за спиной заснеженным комом из пуховика с шарфом и сразу начиная недовольно пыхтеть. — Дедовщина проклятая. Как я четыре стакана должен был допереть? Хорошо, что у них такие удобные вот штучки… — он демонстрирует картонную подставку с четырьмя маленькими стаканчиками. — Надеюсь, ты ребёнку не кофе припёр… Пока Вани, столь разные и по возрасту, и по внешнему виду, так одинаково препираются между собой, Антон улетает сознанием куда-то в свои размышления, лишь немного прислушиваясь к радостным повизгиваниям на плечах. Время летит незаметно, уже вовсю февраль, а с Арсением дальше переглядок так и не дошло. Обнадёживающий флёр новогоднего корпоратива угас, сначала Антонов отпуск, потом разъезды, а теперь как будто и глупо со своим неиссякаемым багажом к Арсению лезть. И это всё при том, что проклятые чувства и не думают униматься, даже постоянно мелькающие на периферии Вани или новенькие сотрудники не в состоянии отвлечь собой от одного такого вот недаваки. Какая-то глупая надежда на висящую на носу течку Арсения. Антон ждёт её так, будто ему что-то обещали, но вроде финт с рубашкой был единственной победой из предпринятых попыток, и если продолжать гнуть свою линию, с Антона, возможно, снимут статус ветреного человека. На самом деле, Антону просто хочется в это верить. — О чём задумался, Шаст? — отвлекает его от депрессивных мыслей Ваня, который Ржевский. — О том, что в офисе вокруг меня слишком много Вань. — И Дим! — вклинивается Дмитриенко. — Постоянно приходится уточнять, Дмитрий Темурович или Журавль. А если ещё и Масленников приезжает из второго офиса, вообще мозг взрывается! — А ты на «ты» не так быстро переходи, не придётся уточнять, — подкалывает Ржевский, хотя сам первый предложил этот самый переход после первого «Иван Олегович». Антона и Ваню тогда так перекосило, что Дмитриенко только успевал переводить взгляд с одного на другого в недоумении, забыв, что хотел спросить. — Ну а чё, если никто не против! Блин, Роберта такая милашка, надеюсь, ты станешь для неё папой, — у Вани, как обычно, мысли и эмоции скачут галопом, не фильтруясь. Ржевский тут же меняет сарказм на разнеженность и начинает ворковать с девочкой, которая пытается варежками удержаться за Антоновы кудряшки. В следующий раз Антон снова попробует пригласить Арсения. Хотя бы гулять. Расскажет про представления на площади, про аттракцион с мерцающей каретой, про вкусный кофе из перевозного трейлера. Вот прямо в этот понедельник и позовёт. Потому что такие минуты хочется разделить именно с ним. *** Но в понедельник Арсений на работу не выходит. Его стол зияет пустотой и постоянно попадается Антону на глаза, даже когда он упрямо заставляет себя туда не смотреть. Дмитриенко на обеде пытается его развеселить: усаживается задницей на стол, трещит без умолку и пробует украсть ручку, которую Антон лениво у него отбирает. В конце концов тот тоже многозначительно смотрит в Арсов угол, вздыхает и обзывает Антона пропащим человеком. Антон с ним согласен полностью. — Короче, ваших подопечных к концу недели и поставил. Как раз Арсений с больничного выйдет да поедете, — подходит к столу Дима, взглядом сгоняя обнаглевшего Ваню. — Арсений же им расписал в прошлый раз, что делать, и я как понял, там сейчас полностью новый кадровый состав, ждут только ваших инструкций. Запоздалое понимание, что они снова с Арсением едут в командировку вместе вот уже прям скоро, обжигает как надеждой, так и новой волной разочарования — в этот раз организацией занимается Олеся, так что номера у них разные, и вряд ли будет возможность повторить снова эти моменты внезапного единения. А течка у Арсения пройдёт сейчас. И из-за выходных Антон не почувствовал её начало и не смог в очередной раз предоставить свою рубашку. Это простое и предсказуемое в общем стечение обстоятельств не должно Антона расстраивать, но у него ощущение, будто он бесполезно выжидал два месяца, чтобы сейчас упустить последний шанс. Поэтому когда вибрирует телефон с непривычным ему «Арсений недавака», Антон чуть не роняет его на пол — так торопится ответить. — Арс, Арс! Всё в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь? — Антон даже забывает выслушать повод, с которым Арсений звонит. В голове прочная связка «течка — помощь», и другие мысли не успевают за извилины зацепиться. — Антон, привет. Мне ужасно неловко тебя просить, но… Может, так получится… То есть… В общем… Ты можешь отпроситься с работы и приехать? Мерзкая холодная капля скапливается на вмиг вспотевшей шее и утекает за шиворот. Антон, кажется, был готов к любому повороту диалога, вплоть до потребности запереться в кладовку со швабрами и усладить Арсения по телефону, как в старые добрые. Но такое он мог представить только перед сном под одеялом, упиваясь собственным одиночеством и нереалистичными образами. — Ты… Ты уверен, Арс? Тебя кроет, ты, наверное, не очень понимаешь… — Антон, тут другое, — вдруг шмыгает Арсений, и Антон с ужасом различает плаксивые нотки. — Мне больно. Очень больно. Мне кажется, я больше не в состоянии эту пытку терпеть. И попросить я могу только тебя. Кровь вскипает в голове со свистящим звуком. *** Недовольство на незнакомом хмуром лице чувствовалось ещё на первом этаже, кажется. Мужик-альфа едва достаёт Антону до подбородка, но смотрит так, что плечи сами скукоживаются, а колени подгибаются. — Мне это пиздец как не нравится, — говорит он вместо приветствия, и Антон понимает — это всё же тот самый Серёжа, который должен открыть дверь в квартиру Арсения. И судя по тому, что он не тянется к ключам или к двери, делать он этого не собирается. — Что такого необычного между вами, что он так просит тебя пустить? Антону и сказать нечего — он не знает ответ на эту претензию. Почему Арсений то футболит его за пределы поля, то улыбается скромно весь месяц, то умоляет срочно всё бросить и приехать, — тот самый вопрос, который надо было задавать компьютеру-Мыслителю из «Автостопом по Галактике», а не всякую чушь про вселенную. Одно он знает точно: если Арсений просит его приехать, Антон едет. И это какая-то абсолютно незнакомая ему степень доверия человеку, но других вариантов сознание упорно не рассматривает. Арсений же плакал. — Он плакал, — так и говорит Антон. — Я не мог отказать. — Да знаю я, блять, что он плакал! Он и мне ревел, чтобы я тебя пустил. И ещё бы ты отказался вдуть течной омеге, вот так благородство, охуеть просто. Он столько времени никого к себе не подпускал. Я знаю, как он просит в горячке. И это, блять, не оно! Антон скукоживается ещё больше. Он не совсем понимает, что Арсений сейчас от него хочет, и почти уверен, что это не жаркий всепоглощающий секс, заставящий соседей ниже этажом менять потом прожжённые потолки. И скорее всего Антону не будет тут легко, зная, каким может быть Арсений, ещё и со всеми этими внезапными чувствами, которые увеличивают всё многократно. Но тем не менее он здесь, а между ним и сладким волнующим запахом лишь дверь. Если Серёжа её не откроет, Антон сам её снимет с петель. — Я не причиню ему вреда. Приближение Арсения он не столько слышит, сколько чувствует. Из-за двери доносится пара тихих стуков, Серёжа тихо рычит и закатывает глаза. После чего всё же лезет в карман, достаёт увесистую связку ключей и отпирает замок. Это как вернуться в прошлое: мягкий, лохматый Арсений, лицо без очков такое беззащитное и открытое, ноги голые, торчат из-под незнакомой рубашки. — Арс, ты уверен в нём? — отчаянно восклицает Серёжа, но в его голосе уже чувствуется смирение. — Он справится, Серёж… Он уже доказал это, я знаю, что он сможет, — тихо говорит Арсений, переступает с ноги на ногу, и Антон с Серёжей одновременно делают шаг назад: концентрированный запах феромонов бьёт в грудь и на мгновение смазывает картинку перед глазами. Антон чувствует себя сейчас животным в темноте, ориентирующимся только по обонянию. — Так, я поехал, Арс, зайди в квартиру, а то ты мне уже кажешься привлекательным, — Серёжа показательно зажимает нос и прикрывает дверь, поворачиваясь к Антону. — Так. Ещё раз, доступно. Сделаешь что-то, о чём он потом пожалеет, я тэбэ зарэжу, понал? — под конец он переходит на кавказкий акцент и даже пальцем по шее проводит показательно. Антон почему-то только сейчас замечает крупный нос, характерный для армян. Хотя угроза и так бы звучала внушительно — больно этот Серёжа серьёзный. — Понял, — как будто перед отцом невесту выкупает, честное слово. — Номер твой у меня есть. Вечером позвоню, только попробуйте трубку не взять. Завтра приеду проведать. Дверь закрыта, если пиздец как надо будет слинять, запирайся от него в ванной и звони мне — я живу недалеко. Бывай, Ромео. Мементо мори. *** За спиной щёлкает замок, но чувства западни не наступает. Там, в глубине квартиры, Арсений, поэтому сейчас Антон ощущает себя на своём месте и никуда больше отсюда уходить не хочет. Хотя всё равно немного нервно. Запах тяжёлый. Определённо Арсения, определённо течный, но как будто преумноженный в несколько раз и с примесью чего-то вязкого, липкого. Антон рвано втягивает воздух, пытается привыкнуть глазами к темноте — свет не горит, но включать его отчего-то неловко, будто это нарушит какой-то внутренний микроклимат этого места. Разувшись и кое-как приладив одежду на едва виднеющийся крючок, Антон подхватывает свой рюкзак, куда на двойной скорости накидал собственной одежды и даже снятую с постели простыню. Помявшись на пороге, Антон верно выбирает первую дверь: ванная сейчас пригодится не только для того, чтобы помыть руки, но и умыться — кажется, он нервничает. Когда поводы торчать и в ванной, и в коридоре заканчиваются, Антон шагает вглубь квартиры — Арсения он сейчас бы и в лабиринтах Минотавра нашёл, не то что в московской двушке. Запах указывает путь не хуже нитей Ариадны. В спальне полумрак, такой рыжий от закатного солнца и персиковых штор. Арсений в этом золотом мареве выглядит как драгоценность в сокровищнице, по центру огромной постели, в расстёгнутой рубашке и облаках одеял, подушек, растормошённой одежды и даже пары мягких игрушек. Влажный блеск глаз Антон видит уже следующим пунктом: Арсений глядит неотрывно, жадно, провожает взглядом каждое дёрганное Антоново движение. — Привет, — зачем-то здоровается Антон. — Привет, — зачем-то отвечает Арсений шёпотом. — Разденешься? Антон заторможенно кивает, ставит рюкзак на мягкий ковёр и спешно начинает снимать свитер, рубашку и майку под ней. Арсений молча наблюдает за этим нелепым стриптизом, лишь слегка сжимая длинными пальцами белое одеяло и с шумом выдыхая. Когда Антон нерешительно стягивает брюки всё под тем же изучающим взглядом, по позвоночнику бегут мурашки: а сейчас что? Отдать одежду? Обнять? Антону вообще можно в гнездо? — Снимай… Снимай всё, Антон, — говорит Арсений. В животе сворачивается тугая спираль, и Антон с трудом сдерживается, чтобы не ущипнуть себя за руку. Рыжее марево, раздетый Арсений, белые одеяла — совсем нереалистично. Но Арсений тянет вперёд руки, приглашая к себе, дышит медленно и тяжело, и любые сопротивления гаснут, так и не разгоревшись. Антон избавляется от трусов, мурашась скорее от смущения, чем от наготы, собирает в ладонь причиндалы и, преодолев два шага до кровати, неловко ныряет под одеяло. Цепкие руки сразу обхватывают за шею, давят несмело, но кто Антон такой, чтобы сопротивляться этому человеку? Только запах вдруг даёт в нос: резкий, незнакомый. Антон чихает удивлённо и морщит нос. Мерзость. — Прости, — шепчет Арсений, отпускает шею — Антон тоскливо провожает удаляющиеся руки, — и быстро выпутывается из рубашки. — Это Серёжа в ней походил, мы думали, так будет легче… Арсений выбрасывает рубашку подальше от кровати, снова прижимается всем телом и возвращает руки на шею. В голове воет дурниной, а спираль в животе грозит свернуть пространство в себя, так её перекручивает. В тёмном плену гнезда они оба абсолютно голые. — Спасибо, что приехал, — немного заземляет Антона Арсений. — Ты сказал, тебе больно, — говорит Антон, тщетно игнорируя, как Арсений льнёт животом и ногами, точно так же, как тогда, в отеле, в эту проклятую командировку, когда небо и земля поменялись местами, и теперь лишь чёртов Арсений для Антона является центром всего. Только вот сейчас никаких рубашек, никакого пледа, никакого белья. Горячий член прижат к его бедру, и тут уже до дружеских оздоровительных объятий далеко так же, как Антон сейчас далёк от здравого смысла. — Даже доктор не смог понять. Выписал обезболивающее, но оно помогает лишь на пару часов. Моё тело знает, что ему нужно. Оно только на тебя так реагирует, — тихо говорит Арсений в ключицу, и Антон окончательно понимает: Арсений полностью в сознании. Никакого прихода, никакого режима бешеной ёбли. Арсений — настоящий Арсений — обнажённый, изнурённый и нуждающийся именно в нём, в Антоне. Ощущение, что даже воздух вокруг заискрил. Арсений выдыхает рвано. — Да, вот так… Две руки — это так мало, чтобы полностью прижать Арсения к себе, чтобы слиться, срастись нелепым пазлом. Абсурд и невозможность ситуации перечёркивается простой животной целью защитить-помочь-облегчить, и всё остальное в этот момент окончательно теряет смысл. — Мне стыдно так… — шепчет Арсений в потном плену рук и так трогательно прижимается ещё крепче, словно после этих слов Антону придёт в голову отстраниться. — Не начинай, мы так уже лежали… — Не поэтому. Это эгоизм такой, заставил тебя приехать… Зная о том, что ты чувствуешь. И как можешь понять… Пошёл опять на поводу у своих низменных желаний. Хоть ты и сам говорил… — Арсений бормочет с паузами, выдыхая между предложениями Антону в шею. Пальцы нервно скребут ногтями по плечам, выдавая Арсово напряжение и пуская разряды вдоль позвоночника. — Вот именно. Я сам говорил. Сам предложил. У меня своя башка на плечах есть. Хоть ты и считаешь меня малолеткой, но для принятия собственных решений у меня хватает мозгов. Дабы Арсения успокоить, Антон искажает информацию. Но что ему остаётся? Только делать вид, что его устраивает такое положение, иначе Арсений загонится так, что даже согревать себя в течку не позволит. Как бы Антон ни стремился к «долго и счастливо», здесь и сейчас приходится жить моментом. — Я… Не считаю тебя малолеткой, Антон… Скорее наоборот, я не вижу рядом с тобой себя, такого скучного, со всеми этими… Моими проблемами. Слишком взрослыми, — Арсений даже хихикает коротко на последних словах. — Может, это сейчас кажется неважным, но потом… — Я понял, Арс, — глухо прерывает самоуничижения Антон, понимая, что Арсений себя сейчас закопает. — Я же сказал, что не хочу на тебя давить. И меня устраивает такая… Роль. Арсений молчит, только по-прежнему дышит тяжело. Наверное, не верит. Антон бы себе не поверил. И правильно бы сделал. Если он чувствует от Арсения все изменения настроения, может, и Арсений в состоянии учуять, какую безнадёжную влюблённость распыляет вокруг себя Антон. Тело в захвате напрягается, ёрзает судорожно. Арсений скрипит зубами и болезненно стонет, снова потираясь открытой поверхностью кожи, словно снимая внутренний спазм. — Арс, только скажи. Я всё сделаю. Как тебе будет легче? — Антон немного паникует, чувствуя, как Арсений сжимается в объятиях, словно у него сводит мышцы. Запах приобретает нотки горечи — новое, неродное это, — и только инстинкты подсказывают, что сейчас пришло их время, и ничего рационального нет смысла использовать, только действовать по наитию. Голубые глаза смотрят с мольбой, влажные приоткрытые губы кривятся. Чувствовать чужую боль невыносимо, Антон выдыхает шумно и кусает губы: более располагающей ситуации для поцелуя даже в фильмах уже не изображают, насколько это заезженно и предсказуемо. Но это не отменяет возникшего пламенного желания прижаться к этим губам. — Я тебя сейчас поцелую, — сдаётся Антон под напором голосящего внутри хаоса. — Поцелуй, — тихо отвечает Арсений и доверчиво прикрывает глаза. Ещё пару секунд на недоумение от согласия, и Антон мягко прижимается ртом сначала к уголку губ, а потом и к самим губам. Арсений мягко стонет, пальцами скользит по потной коже шеи и ныряет в волосы, притягивая лицо к себе вплотную. Антон может лишь безвольно открыть рот и позволить неожиданно проворному языку углубить поцелуй. Рука Антона блуждает по пояснице, давит и просится ниже, пальцы то и дело спускаются к голым ягодицам, и Антон понимает, что сходит с ума, когда всё же осмеливается пройтись по ложбинке. Потому что Арсений тянется за ладонью, приподнимает бедро, раскрываясь, прячет красное лицо в Антоновой шее и снова греет дыханием ключицы. Температура под одеялом повышается ещё на несколько градусов. — Можно я?.. — Пожалуйста… То, как Антон шумно сглатывает, наверняка слышно и за окном, тем более Арсению, но стесняться этого не пристало. Антон волнуется вообще-то больше, чем в первый раз прикасаясь к омеге ещё в раннем студенчестве! А тут такой вот Арсений, пышет, вжимается и тихонько скулит от стыда и невозможности остановить начатое. Смешавшиеся противоречивые запахи дробят мозг на части. Как же горячо. Антон прикасается легко-легко, гладит неловко поджимающееся колечко мышц между ягодиц, мгновенно выделяющее вязкую смазку. Палец скользит всё свободнее с каждым разом, а в воздухе повисает единый тягучий запах, вымещающий все остальные. Возбуждение. Первобытное, простое, понятное и без подтекста. Антон втягивает его носом жадно, не в состоянии насытиться за один раз. Ладонь становится мокрой по самое запястье, Арсений течёт невозможно ярко и обильно. Желание облизать руку Антон заворачивает и прячет в дальних потаённых уголках своей души, продолжая двумя пальцами гладить постепенно расслабляющиеся мышцы. Мысль, как по этой смазке легко входит в горячую глубину ноющий от невнимания член, Антон тоже игнорирует. — У меня… У меня есть… — Арсений не поднимает лица, шепчет всё также в шею, — под подушкой… Смысл слов доходит не сразу. Антон неуверенно отрывается от влажных ягодиц и, как сказано, тянется под подушку, чтобы выудить контейнер из матового пластика. — Она чистая… — едва дыша, говорит Арсений, одним глазом поглядывая из-под чёлки. — Ох, Арсений, сколько в тебе ещё тайн… — из коробочки Антон вынимает небольшое силиконовое виброяйцо с длинным хвостиком. Такое ярко-розовое и совершенно Арсению не подходящее. Но тем громче внутри Антона грохочет зверь, довольный этим внезапным открытием. — Пожалуйста, не осуждай меня… — И в мыслях не было, — Антон за хвостик держит эту «мышку» — действительно, маленькую в сравнении с членом — и подносит её к лицу. — Это тот род тайн, что заставляет влюбляться ещё сильнее. Понимание, как Арсений в одиночестве использовал игрушку, заставляет член ещё раз нервно дёрнуться, мазнув собственным предэякулятом Арсению по животу. — Давай вставим её в тебя, мой хороший, приподними ногу, — зачем-то включает сальные разговорчики Антон, и с восторгом понимает, что они работают не только по телефону или через дверь. Арсений громко стонет, закидывает ногу Антону на талию и прогибается в спине. Горячий член прижимается к Антонову, коснувшись мягкой головкой нежной кожи. Поддавшись внезапной игривости, Антон вываливает язык и смачно проходится по силикону слюнявыми дорожками. Арсений шокированно смотрит на это представление и окончательно равняется с «мышкой» цветом. — Ты что?.. — Слюна — тоже феромоны. Смазки много, простыня под Арсением вся влажная, но мягкий силикон всё равно с трудом преодолевает сжавшиеся мышцы. И пусть Арсений и сам пытается насадиться быстрее, Антону приходится его притормозить, убрав игрушку и заменив её медленно скользящим пальцем. — Какой же ты узенький, Арс, у меня от одного пальца сейчас башку снесёт, а если представить, что там мой член… — Боже, — только и выдыхает Арсений, начиная медленные амплитудные подмахивания. От ощущений тесноты вокруг пальца и трущегося мокрого члена, уже хочется кончить не меньше, чем от стандартного проникновения, но Антон вовремя напоминает себе, что сейчас на первом месте не его оргазм. «Мышку» он приставляет — предварительно снова демонстративно облизав, — когда палец перестаёт сжимать пульсирующий вход, аккуратно проталкивает её внутрь и нажимает микроскопическую кнопку на конце розового хвостика. Арсений вздрагивает всем телом, вскидывает лицо и стонет продолжительно и громко Антону в рот. Антон этот стон с удовольствием глушит языком. Антон даже вырабатывает собственный ритм: мерно жужжащий стимулятор двигает пальцем внутри, потом оглаживает припухшие края снаружи по кругу, и, не сдержавшись, мнёт в ладони мягкую ягодицу. Повторить несколько раз до дрожащего на талии бедра. Больше всего Антону нравится, как трепещут ресницы Арсения, когда Антон проталкивает уже два пальца и вдавливает "мышку" туда, где примерно располагается простата. — Смотри на меня, — скулит Арсений в губы, и Антон умирает и воскресает от каждого стона и закатывания глаз. — Я смотрю на тебя, я смотрю только на тебя. Арсеньева рука, ныряющая в потное сплетение их истекающих членов, на мгновенье тушит свет в глазах. Пусть всего два пальца неловким колечком, пусть Арсений снова стыдливо прикрывает ресницы, но понимания, что изнывающего ствола касается именно его Арсений-недавака, достаточно, чтобы начать задыхаться от переизбытка эмоций. Арсений двигает рукой медленно, робко касается набухающего узла, словно изучает, и выдыхает восхищённо. Антон ему так выдыхать запрещает — он и так на грани выдержки, — поэтому снова жадно врывается языком в приоткрытый рот. Вокруг пальца горят мышцы, Арсеньев член без стеснения трётся об яйца, мажет по узлу и цепляется влагой за текущий кончик. Блядская ладонь в этом непотребном танце только добавляет перца. — Мне мало рук, чтобы ублажить тебя всего, Арс. Я даже не знаю, чего хотел бы больше, пососать соски, погладить головку члена, потереть под яйцами или продолжить дразнить твою горячую… Договорить Антон не успевает. На живот толчками выстреливает горячая сперма, Арсений натурально воет, насаживаясь на палец и тем самым запихивая вибратор ещё глубже. Его пальцы сжимаются на узле, нервно дёргают кожу вверх-вниз, и Антону словно не хватало этого экстаза в Арсеньевых глазах, чтобы дополнить белёсые разводы на их животах и своим семенем. Смотреть на заляпанное белым тонкое запястье Арсения между их тел — выше его сил. Но картинку эту Антон унесёт с собой в могилу. Жужжащую игрушку Антон достаёт из расслабленного тела в каком-то трансе, откидывая её в сторону и вжимаясь в жаркий плен обратно. Сколько они так лежат, слипшись животами и вслушиваясь в тишину, непонятно — Антону кажется, что даже воздух замер, не то что время. Сил хватает только на то, чтобы устало прижаться обратно к припухшим губам, оттянуть нижнюю и засунуть язык, наслаждаясь томительным ленивым поцелуем. Если бы Антону до этого сказали, что вылизывать кому-то рот — это так увлекательно, он бы только фыркнул недоверчиво. — Боже… У меня нет сил даже рукой пошевелить. Но так хочется помыться, — Арсений дышит тяжело Антону в губы, тонкая ниточка слюны не даёт им друг от друга отсоединиться, держит незримым крошечным канатиком. У Антона от оргазма тоже всё тело разбомбило по простыне, но он уже чувствует, как организм копит резерв для продолжения: альфы в омежью течку всегда становятся сильнее и выносливей, чтобы суметь защитить уязвимого партнёра. Опять же, раньше казалось, что это лишь строчки из учебников. — Я тебя помою. Я тебя вообще ни на секунду одного не оставлю, слышишь. И, кажется, эти слова — именно то, что Арсению сейчас надо было услышать. С трудом выпутавшись из простыни, Антон поднимается на ноги и тянет разморённого Арсения на себя. Он в свою очередь упирается, встаёт на кровати коленями, влажными руками обвивает плечи и губами снова тянется за поцелуем, так что ванная отодвигается ещё на томительные пару минут, пока оба подбородка снова не начинают блестеть от слюны. В любое другое время Антону могло бы показаться это отвратительным или чрезмерным, но сейчас ему хочется быть покрытым арсеньевскими запахом и жидкостями с головой. Они не включают свет — Арсений щёлкает невидимой кнопкой, и зеркало неоново загорается подсветкой, достаточной для того, чтобы разглядеть смеситель, но не столь яркой, чтобы нарушить эффект гнезда. Темно, тепло, уютно. Антон за руку тянет Арсения в ванну, аккуратно усаживает на дно, снимает лейку с крепления и настраивает воду. — Забирайся тоже, — шепчет Арсений. — Мы не влезем… — Стоя влезем, у меня тропический есть. И точно, Антон за шторкой и не разглядел огромную чёрную пластину сверху. В голове снова взрывается фейерверк — они примут душ вместе, — и Антон поспешно помогает Арсению встать и забирается в ванну сам. Шторкой их в кокон темноты закрывает уже сам Арсений. Резерв восстановился стремительно, бурлящая энергия готовится вырваться наружу, и еле её сдерживая, Антон на ощупь прижимается губами к пульсирующей на шее Арсения венке и втягивает кожу. Арсений реагирует пронзительным стоном, эхом отбивающимся от стен и увеличивающимся многократно. Они снова сплетаются руками, ногами, губами, игнорируя затекающую в рот воду. Антон целуется так, будто до этого дня лишь скапливал в себе все нерастраченные поцелуи, а сейчас планирует не только нагнать, но и перевыполнить норму. И кажется, что Арсений тоже. Лишь когда губы начинают ныть от безостановочных покусываний, Антон разворачивает Арсения к себе спиной и наваливается всем весом, вжимая в стену. В ответ только поскуливание, ягодицы целенаправленно тычутся в уже снова вставший член. — Антон, только не… — лишь успевает пробормотать Арсений, прежде чем Антон кусает его за ухо, меняя слова на стоны. — Не волнуйся, я же обещал. Вода смывает Арсову смазку, но её так много, особенно после оргазма, что Антон въезжает членом меж ягодиц без сопротивления. Головка касается горячего входа, Антон на последних волевых рукой направляет член ниже и ныряет Арсению под яйца. Арсений понятливо сжимает бёдра и опять прогибается в спине, заставляя Антона внутренне выть от гибкости и податливости арсеньевского тела. Антон ритмично вгоняет член между скользких ляжек, ладонями раздвигая ягодицы и большими пальцами нащупывая растянутую дырку — в темноте не видно алые края, и это чертовски несправедливо с одной стороны. С другой же — Антон уверен — он бы кончил от одного вида в ту же секунду. А так держится целых минут семь, прежде чем Арсений сам меняет ритм, хнычет, отрывает Антонову руку от задницы и укладывает себе на член, чтобы тут же кончить на кафель. От горячих капель на ладони Антон и сам спускает Арсению на бёдра. Второй оргазм окончательно превращает Арсения в желе, он откидывается Антону на грудь и медленно стекает на пол ванны — Антон только успевает его подхватить и усадить поудобнее. Гелем для душа — найденным на ощупь — Антон отмывает их обоих, тщательно скользя по шее, плечам, забираясь под мышки, стирая сперму с живота и члена. На намыливании ног понимает, что в постели собственный организм восстановится снова, потому что бушующее море гормонов и приподнявшийся на невинные манипуляции член Арсения не оставляет шанса на иное развитие действий. Кутая Арсения в пушистое огромное полотенце, в голове носится только желание продлить это состояние уединения и оторванности от реальности: в их мире так не бывает, там всё иначе, всё другое, обыденное, простое, толстокожее. Там нет места этому трепетному желанию заботиться и оберегать, нет наслаждения лишь только от трепыхающегося в воздухе запаха признательности и благодарности, нет расползающегося от кудряшек на макушке до натёртых пяток бурлящего жара. Нет горящих в неоновой подсветке зеркала глаз, нет рук, нежно обхватывающих шею, нет губ, раз за разом ласково прижимающихся к Антоновым, нет мокрых прядок затылка в ладони. И плотно сворачиваясь на свежих простынях в единый горячий узел, Антон покусывает Арсения за плечо, слышит тихие постанывания и окончательно принимает для себя решение. Чёрт со всем этим миром, он согласен от него отказаться, пока здесь он может смотреть на Арсения. *** — Было. Говори, было, — Ржевский тыкает пальцем в бок и ехидно улыбается. Антон смущённо хмыкает и делает вид, что неработающая зажигалка его интересует неимоверно. — Не знаю, непонятно всё. Но Вань, это однозначная заявка на чувства, я прямо вижу это в его глазах, понимаешь? — Не понимаю, Тох — я это читаю с твоего довольного хлебальника, как с листа А4. Тебя сейчас взорвёт от счастья, мне даже завидовать сложно, как я рад. Какая классная зажигалка. Жёлтая такая! — Щас ещё в командировку вместе поедете и, считай, медовый месяц. У вас же тогда и закрутилось, когда я руку вывихнул, ну романтика! — продолжает он и кулаком тычет уже в плечо. Антон и сам об этом думал теперь только в позитивном ключе: да, Арсений прямо не обозначил изменение статуса их отношений, за неполные два дня они не так уж и много говорили — только во время еды, да и то больше о музыке, фильмах или воспоминаниях детства, — после чего возвращались в гнездо, где отдавались телесному контакту и сну, но такой явный сдвиг с тотального игнорирования на совместный оргазм в его, его гнезде — это уж точно что-то да значит! Хотя бы то, что Арсеньево тело к Антону привыкло гораздо быстрее самого Арсения, а тут, считай, пару шагов до сердца. Антон в этом уверен. Надо в этом городишке найти достойное место для нормального первого свидания. — Я счастливый такой, Вань, — шепчет Антон откровенно, всё ещё стесняясь поднять глаза, хотя понимает, что Ржевский его поддержит и действительно порадуется. Тот и впрямь хмыкает смешливо. — Пойдём уже в офис, холодно. — Мне к Руслану, получить направление на оборудование для командировки. — О, я с тобой. Лишний раз попасться ему на глаза никогда не поздно. Ты прав, пора мне уже его покрепче в обороты взять. Не тебе ж одному ходить такому счастливому. Счастливому. Антон навскидку не вспомнит, был ли он так счастлив хоть раз с момента знакомства с Арсением, а затопленное эмоциями сознание вообще подбрасывает формулировку «а когда-нибудь в жизни вообще?». Предстоящая командировка светящимися вратами рая поёт впереди, и Антон разрывается между вариантами, с чего лучше начать их романтические заплывы в отношения. Судьба, конечно, та ещё привереда и обязательно внесёт свои коррективы в любые планы. Подбросит необычных задач, испытает и так накалённую выдержку, потреплет нервы, проверяя тебя или попросту изводя. Ну, например, вкинет в реальность картинку, как Руслан Викторович мягко прижимает Арсения к себе в недвусмысленном жесте, когда вы с коллегой, перекидываясь шуточками, заходите в кабинет. Ваня трахает дверью об стену так, словно оглушающий звук ещё и ослепит, или просто приведёт в чувство: картинка такая нереальная, будто её скомпилировали в фотошопе. Рука Руслана Викторовича у Арсения на талии. Губы мягко обнимают губы. Мозг включается только на моменте, когда оба мужчины друг от друга медленно отстраняются. И, пожалуй, Антон бы даже что-то сказал. Может, «э?» или даже «э-э-э?!!!». Ну на крайний случай проблеял что-нибудь стандартное, из серии «ачёпрсходт?..». Но Ваня резко разворачивается на пятках и, врезавшись в Антона лбом, выносит их обоих из кабинета. По инерции Антон бежит за ним, пока оба не выдыхаются на лестничном пролёте, влетая одновременно в перила. Ваня цепляется за перекладину и почти наполовину свешивается вниз — Антон едва успевает перехватить рвано дышащего Ржевского за плечи и развернуть к себе, чувствуя, как мандражирует тело в захвате. Арсений появляется на площадке буквально через полминуты, тормозит резко, не решаясь подойти ближе — у Вани глаза мечут молнии, губы дрожат, и не удерживай его Антон, неизвестно, дошло бы до разговора вообще. — Антон, это не то… — Классно устроился, Арсений, — ядовито выплёвывает Ваня, игнорируя обращение. Антон чувствует в нём клокочущую обиду, чужое ощущение несправедливости затапливает — обычно Ваня и слова дурного не скажет, но тут как будто последняя капля, а сам Ваня зашёл за грань нервного срыва. — И Антона на коротком поводке, и Руслан под боком, и остальные на подхвате, удобно, чё, а таким скромным казался. Знаешь, я тебя жалел, а сейчас даже вникать в мотивацию твоей подлой натуры не хочется. — Вань, погоди, — Антон даже не успевает удивиться, что Ржевский в курсе Арсова деликатного состояния — сам он весьма обтекаемо отвечал на вопросы продвижения их отношений, как пообещал, не упоминая никак повышенное и неконтролируемое либидо. — Ты сейчас наговоришь в запале, потом пожалеешь. — Да плевать, Тох, ты сам не видишь, что ли, что он тобой вертит? Ты тут тоже, знаешь ли, пострадавшая сторона, — взбешённый Ваня вырывает руки из захвата, но Антон упорно их перехватывает обратно. — Вань, послушай, между нами с Русланом ничего нет и быть не может… — Арсений хоть и выбежал за ними, но сейчас скукоживается под яростным гнётом и словно пытается слиться со стенкой. — Да знаю я, ты и Антону эту сказочку втираешь, очень удобный отмаз. Вроде и ни с кем, и со всеми, — Ваня всё же освобождает запястья, сдувает прилипшую чёлку и почти бегом удаляется в сторону лестницы. Антон отчётливо слышит в последних словах слёзы. Он разрывается меж двух огней: с одной стороны расстроенный Ваня, с другой растерянный и что-то пытающийся сказать Арсений. — Ты-то мне веришь? — тихо говорит причина эмоционального всплеска, уже так по-родному обнимая себя руками. Внутри что-то в очередной раз переворачивается от блядского желания защищать-утешить-обнять, Антон реально псина — Арсений раз за разом тянет руку и сразу бьёт по морде, а Антон всё равно продолжает вилять хвостом на каждое проявление внимания. — Верю чему, Арс? Что между вами ничего нет? Наверное, не знаю. Руслан же не малолетка, как я, — мёртвым голосом говорит Антон, оглядываясь на лестницу. Сейчас поддержка требуется Ване, чьи чувства оказываются втоптаны в грязь этим поцелуем — с такими мыслями и целью проще отвлечься от чувств собственных, и от того, чем грозит эта сцена его внутреннему миру. — Здесь… Здесь не в… Ты не малолетка, — путается в словах Арсений и алеет от напряжения. — А кто? Грелка в течку, видимо? Я правда не понимаю, то ты отталкиваешь, то ты льнёшь, то вообще целуешься… — Антон сейчас сам себе противоречит и на корню обрубает всю теорию о том, что готов помогать даже в качестве обнимателя. Но два дня вне реальности абсолютно выпотрошили его сердце, заставляя всё внутри жалобно клянчить именно такую нежность, именно такую ласку, именно этот запах. Именно Арсения. А проклятая надежда, которая за полдня без Арсения успела нашептать самый зефирно-розовый сценарий их дальнейшей жизни, сейчас пристыженно сворачивается в ноль. — Это он меня поцеловал, клянусь! — шепчет Арсений. — Но это совершенно, абсолютно ничего не значит. Я даже не понимаю, зачем он это сделал, то есть понимаю, но… — Арс, ты ведь не из тех людей, которые позволяют себя целовать. Или это только для меня такое исключение? А если постарше, должность повыше, то вроде как и перспектива будущего уже не настолько невозможная, так? — давно Антон не чувствовал себя таким маленьким, ничтожным и обманутым. За ухом нашёптывает нечистая, озвучивает все страхи и откинутую когда-то неуверенность, поднимает всё со дна, словно розовые очки не снимает и не бьёт, а просто замазывает поверх тёмной краской. Неужели ему могло показаться, что Арсений в какой-то момент выберет его? — Нет! Не в этом… Мы в браке были, Антон. Возможно, у него мелькнуло какое-то ностальгическое, как привычка, но клянусь… Антон чувствует, что грудь прижимает каменной плитой ещё тяжелее. Тёмное и злое за ухом не шепчет, а истерически смеётся. Наверное, слова Арсения должны были вызвать облегчение, что-то объяснить, расставить по местам. Наверное. — Я… Пойду Ваню успокою, — стараясь держать голос, отвечает Антон и отворачивается от окончательно потерявшегося Арсения, направляясь по лестнице вниз. Только вот прежде всего успокоиться сейчас требуется именно ему.