***
Лера давно хранила в самом дальнем и незаметном для посторонних уголке просторной комнаты толстый блокнот с цветной обложкой. Поверх неё красовались самые редкие наклейки, которые Лера берегла в коробке для чего-то важного. Расписанные синей пастой листы в клетку несли за собой глубокий смысл. Вернее сказать, настолько глубокий, что порой даже появлялось желание швырнуть в пылающий огонь тетрадь, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти намертво запечатлëнные там воспоминания. Страницы впитали в себя самые запоминающиеся моменты из жизни. Жаль, что не только положительные, но и отрицательные в том числе. При первой же возможности Лера спешила изложить свои заполненные тем или иным событием мысли на бумаге. И писала она беспрестанно, старательно выводя аккуратным почерком буквы; пока рука не уставала окончательно. Пробегаясь мельком по большим текстам, в которых расписаны были в мельчайших деталях происшествия, порой можно было заметить режущие глаза ошибки, а также едва видные следы давно высохших слёз. Паста в тех местах размылась, и теперь сложно было прочесть прежние слова. И сегодняшний день, к глубокому сожалению, исключением не стал. Дрожащая рука нащупала блокнот под кроватью. Лера судорожно листает страницы, из-за неаккуратности порвав одну из них в самом начале. Крики на кухне стихли. Теперь сквозь стену едва расслышать можно было чьи-то негромкие всхлипы. Лера знала, что мама наверняка сейчас сидела точно так же, как и она — на холодном полу, поджав под себя израненные колени. Она плакала, заливаясь горькими слезами от невыносимой обреченности и безвыходности. И Лера тоже ревела. Потому что не в силах была что-то изменить. Как бы сильно не желала помочь. К маме она испытывала жалость. Однако в ней та отнюдь не нуждалась. На следующий день мама вновь с мягкой улыбкой на лице будет провожать папу на работу, целуя его напоследок в щёку. Она снова будет с блеском в глазах смотреть на него во время трапезы, а после опять тихо плакать в подушку ночью, чтобы никто ненароком не услышал. И Лера с ней это непременно разделит. Прислушиваясь к частым всхлипам за стенкой, девчонка в руках станет сжимать белоснежную простынь. И только тогда, когда ресницы перестанут предательски дрожать, Лера сможет провалиться в сон, в котором ненадолго обретёт долгожданный покой. Каждый раз, когда отец без раздумий вымещал на ней свою злобу, Лере не оставалось ничего, кроме как тяжёлым камнем свалиться на кровать, закрыть руками уши и покорно ждать-ждать-ждать, шёпотом произнося заученную молитву. Тогда она не прекращала верить и надеяться сквозь стиснутые плотно зубы. Ведь мама всегда твердила, прижимая к своей груди чужую макушку: «Надежда всегда умирает последней. И когда-нибудь белая полоса обязательно сменит чёрную. Вот увидишь». И Лера верила. Потому что до последнего думала, что отец сдержит данное однажды слово. Он обещал, заглядывая в напуганные глаза, что больше не посмеет. Но, как оказалось, обещания являлись лишь пустым звуком, кинутым без какого-либо смысла. И только по этой причине Лера не доверяла ни единому сказанному им слову. Ведь в них не было правды. Пускай она и пыталась порой переубедить себя в обратном. В те моменты, когда мама отчаянно умоляла остановиться, Лера хотела выбежать из безопасного укрытия в виде комнаты, уверенно зашагав в направлении кухни. Но от страха у Леры перехватывало дыхание; в коленях отзывалась уловимая дрожь, а грудь не переставала разрываться от рыданий. Она не могла пошевелиться, продолжая неотрывно смотреть в одну точку. Тогда перед опухшими от слёз глазами появлялась мутная пелена. Вечная и непроглядная. И благодаря ней шум и голоса за закрытой дверью отдавались лишь глухим звуком. Лера брела и брела во тьме, босыми ногами ступая по сырой и грязной земле. Здесь ей не было страшно. Как ни странно, в груди вдруг разливалось долгожданное спокойствие, позволив ненужным переживаниям отодвинуться на второй план. Но потом наступала пора вновь возвратиться к реальности. Туда, где бесконечное множество мелких пылинок оседало на книжных полках. Здесь было мрачно и страшно. До боли в рёбрах тошно и тягостно. Лера приобнимала себя за плечи, ногтями впиваясь в нежную кожу. Порой она царапала еë, безжалостно сжимала до боли, чтобы прийти наконец в себя. Сейчас, спиной опираясь о стену, Лера рыдала. От безысходности и ненависти, что пожирала беспощадно всю её душу. Хотелось убежать от неё как можно дальше, стерев в кровь ноги. Скрыться в пустоте, что обязательно приняла бы её в свои объятия. Но Лера не шевелилась.***
Лере с трудом удается разлепить глаза после крепкого сна от чьих-то грубых толчков в плечо. Просыпаться каждое утро под недовольное бормотание брата себе под нос уже входило в привычку. Он всегда поднимался раньше будильника на полчаса точно, как назло громко топая ногами по комнате и хлопая дверью. Сегодняшним утром тётя Лена была дома, поэтому на кухне уже сейчас противно свистел чайник. Лера поднялась с кровати почти сразу, на ходу приглаживая растрëпанные волосы, что раздражающе торчали в разные стороны. На столе две полные тарелки, горячий чай остывает рядом. Лера ковыряется ложкой в каше, что аппетита особого не вызывала. В отличие от неё, Ромка уплетал завтрак за обе щёки, кидая на неё недовольные взгляды. — Ешь и нос не ворочь, мелочь, — пробубнил он с полным ртом, но от слов его есть по-прежнему не хотелось. — Силом пусть в себя не пихает! — раздался голос тётки в коридоре, а затем показался и её отчётливый силуэт. — Давайте, одевайтесь уже, а то ты, Ромка, у нас любитель опаздывать. Надоело мне жалобы классной твоей слушать! — А чë я то сразу? Пару раз всего было то… — мямлит он еле слышно, убирая за собой грязную посуду. Лера следует его примеру, поднимаясь с насиженного места. Быстро накинув на себя тёплое пальто, девушка в спешке сунула ноги в сапоги. Тётя Лена обвела подростков мимолетным взором, вложив в раскрытые ладони деньги на обед, что почти сразу оказались в глубоких карманах. Улица встретила свежестью, чего так не хватало в старом подъезде, обшарпанные стены в котором наводили ощущение некой паники и давящей на виски безысходности. Догадаться было не трудно, что район, в котором отныне проживала Лера, был не из безопасных вовсе. Как и большинство районов этого проклятого города, где для девушки с тяжёлой судьбой не было места. И никогда бы не нашлось. Февраль. Снег негромко хрустит под подошвой ботинок, а холодный ветер пробирает до костей. Не спасает даже тёплый, связанный бабушкой белый шарф, который Лера поправляла всю дорогу до остановки и глубже зарывалась в него носом. Где-то позади шагал Ромка с расстегнутой курткой нараспашку, из-под которой торчала кофта на молнии. На голове, вместо привычной для такого времени года шапки, козырьком назад красовалась чёрная кепка. Девушка, каждый раз глядя на брата, невольно вздрагивала и спешила отвернуться, засунув красные от холода руки в карманы ещё глубже, где нащупать можно было несколько звенящих в такт шагу монет и выцветшие картинки от купленной когда-то давно жвачки. Мест в транспорте полно, но Ромка решает поднять с сиденья мальчишку на вид чуть младше его самого. Он, сжимая в руках потертый ранец, под натиском его пугающего взгляда (Лера сама порой боялась его не меньше) заметно сжался и поспешил отойти в другой конец, споткнувшись раз на пустом месте. Лера мысленно скрестила пальцы рук, умоляюще повторяя про себя: лишь бы не посмел ударить. Сцены насилия Лера ненавидела до дрожи в ногах. Это было чем-то невыносимым и по большей части триггерным. Того, чего она желала не заставать больше никогда, но что было мало вероятно при блещущем жестокостью брате. Подобно напуганному зверьку, Лера глазела на Рому, задержав дыхание на несколько секунд. До того момента, пока он не повернется к ней с полностью расслабленным лицом. И лишь тогда Лера могла незаметно выдохнуть, ведь собираться махаться кулаками тот был явно не намерен. — Падай, — Рома обращается к Лере, что ослушаться его по понятной причине не могла. И ей ничего не остаётся, кроме как проводить парнишку жалостливым взором, а затем покорно выполнить чуж***
Ребята помладше пробегают по длинному коридору, нарочно задевая плечом поднимающихся по лестнице учеников. По старым деревянным перилам скатываются, не заметив поблизости строгих учителей, любители нарушить установленные правила. Кто-то беззаботно наблюдает за этим издалека, болтая между собой в компании одногодок. Лера сторонилась новых одноклассников, чьи веселые лица мелькали перед ней зачастую, в попытках вывести на разговор. И тогда она холодно мямлила что-то в ответ, лишь бы наконец отстали. Лера тупо пялилась в тетрадь по математике, нарочно стуча ручкой по собственной в голове, словно действия эти смогли бы помочь высунуть из неё хоть что-то полезное. Она осталась в классе совсем одна, ведь со звонком одноклассники стремительно разбежались, кто куда. И Лере тоже хотелось бы покинуть душное помещение вместе с ними, но пустой лист, где кроме сегодняшнего числа не было написано больше ничего, не позволял выполнить желаемое. — Сдавай работу, Белова, и дуй на следующий урок. Целый день тут просидеть собираешься? Лера поднимает свой уставший взгляд на учителя, чей смешок раздался после сказанных слов. — Это был последний, — лишь сухо бросает она, но с места всë-таки поднимается, прихватив за собой и портфель. — Плохо, очень плохо. — Женщина качает головой из стороны в сторону, стоит только открыть первую страницу новой тетради. — Ты ко всем предметам так относишься или есть исключения? — она вновь ядовито усмехается, поправляя сползшие очки кончиком указательного пальца. Но Лера оставляет вопрос без ответа, равнодушно глянув в её сторону перед тем, как покинуть наконец чёртов кабинет. Она ненавидела науки и подсчёты, зато отличалась хорошими знаниями в литературе. И пока остальные ученики в открытую зевали, отсчитывая от скуки минуты до окончания урока, Лера со всем вниманием вслушивалась в чужой говор, что вещал об интересном лишь для неё одной рассказе. Лера всегда с помощью книг отдалялась от серых будней, с головой погрузившись в выдуманный текст с множеством символов и букв. Глаза быстро-быстро перебегали по строчкам, жадно поглощая каждое написанное слово. Особенное удовольствие у Леры вызывало непрерывное чтение, когда за одну лишь бессонную ночь последняя страница книги оказывалась перелистана. А потом Лера переваривала всю информацию, в раздумьях проведя ещё какое-то время. Но она никогда не являлась той глупой девчонкой, что после изучения сопливых романов, жила лишь мечтой оказаться для кого-то любимой. Ведь знала — любовь не так проста, как кажется на первый взгляд. Любовь порой способна нести за собой и горькое разочарование, о котором когда-то не шло и речи. Наверное, Лера не умела любить по-настоящему, позволив себе открыть для чужого взора собственную душу. А может, просто боялась обжечься. Ведь ещё с самого детства сложилось впечатление не самое лучшее. Перед ней никогда не было примера настоящих чувств, что трепетом отзывались бы в груди. И вряд-ли будет когда-то. Потому что Лере не нужна была любовь. И без неё сможет; чувствам в сердце нет и не будет места — в этом она уверена была наверняка.***
Солнце давно скрылось за линией горизонта, и теперь единственным освещением тёмных переулков стали высокие фонари, которых категорически не хватало на улицах. Лера плелась позади, не от безделья прожигая взглядом спину брата. Она злилась. А злилась потому, что не желала плясать под чужую дудку. Не привыкла. Ведь всегда с её мнением считались, а нередко и вовсе ставили в пример остальным. Однако теперь приходилось привыкать к новым правилам очередного этапа жизни; было необходимо принять в нём участие, несмотря на отсутствие должного желания. И именно поэтому она шага не сбавляла, порой перебирая ногами быстрее, дабы не отстать. И лишь когда Ромка остановился неподалёку возле «коробки», как приятно было называть специально отведённое место для игры в футбол или хоккея, взгляды их встречаются сразу. И если в зелёных глазах читалось лишь желание показать своë недовольство, то в чужих напротив мелькнуло вдруг на пару секунд отнюдь не привычное смятение и даже волнение. Лера могла с уверенностью в голосе заявить — он намеревался что-то сказать напоследок, перед тем, как открыть наконец деревянные ворота. Но, по неизвестной ей причине, молчал. И Лера в свою очередь глядела на него в непонятках, так и не дождавшись ответа на заданные самой себе вопросы. Толпа мальчишек по-началу не обратила на Леру должного внимания. По всей видимости, имелись у тех дела важнее и куда интереснее. И девушке это было только на руку — пускай так будет и дальше. Всë, что требовалось от неё, заключалось в одном лишь предложении, что отныне вбилось намертво в голову, – молчи, даже если спросят. И Лера дала обещание слов этих не ослушаться. По крайней мере, хотя бы постараться. — Шулер, ты кого с собой притащил? — чей-то явно насмешливый голос раздаётся возле. Парень направлялся в их сторону, и на путь его не смела встревать «Скорлупа». Лера замечала — многие с опаской смотрели ему в след. Однако еë это вовсе не пугало — она по привычке выпрямилась в спине ещё сильнее, внимания не обращая на чей-то шёпот и смешки рядом. — Сестра это моя, — он хочет отмахнуться, съехать с темы и оставить Леру в стороне возле ворот. Но парень, по всей видимости, желал совершенно другого. — А у сестры имя есть? — произносит тот с незначительной усмешкой, что застыла окончательно на губах. И Лера заметила важную деталь в их «разговоре», которую упустить было невозможно — он обращался к ней. Ни к брату, что в сторону сестры даже не желал повернуться. И поэтому внутри вдруг прорезалась названная смелость, что проявлялась и в уверенном взгляде зелёных глаз. Лера не спешила опустить голову вниз, к сапогам, что оставляли после себя следы на хрустящем под ними снегу. Она наблюдала за смотрящим неотрывно, не побоявшись встретиться с суровым взором. И его это забавляло. Но в то же время не могло не вызывать восхищения. Ведь он смотрел на неё свысока; и дело было даже не в росте, что отличался заметно. Дело было во взоре светлых глаз — в какой-то степени даже надменном. — Лера, — представляется она, опередив буквально на пару секунд уже успевшего приоткрыть рот для ответа брата. И Лера чувствует на себе прожигающий почти насквозь взгляд, что цепкой хваткой впился в профиль её лица. Ведь она не глядела на него, и даже не собиралась, хотя понимала прекрасно — по шапке сегодня она получит точно. За то, что уговор не сдержала, нарочно ослушалась и слишком долго находилась в компании его друзей. Незнакомец, явно удовлетворенный таким раскладом, кивает, всë также держа руки в карманах куртки. Возникшее молчание не доставляло никакого дискомфорта. Для Леры уж точно. Но не только лишь молчание могло нарушить чувство былого спокойствия. Ведь неожиданно для самого себя парень в открытую изучал девчонку напротив. И сейчас, по причине Лере непонятной, на обычно бледных щеках вдруг появился лёгкий румянец, а сведëнные зачастую в тонкую линию алые губы расплылись в едва заметной улыбке. Чёрные, подобно углю, волосы слегка растрепались из-за ветра и лезли порой на лицо; длинные ресницы, которыми хлопала она часто и белая, словно фарфоровая, кожа, что сливалась со светом выглянувшей из-за облаков полной луны, – всё это напоминало ему… Куклу. Аккуратную и миниатюрную, в сторону которой страшно было даже посмотреть, не то что бы прикоснуться, проведя кончиком пальца по линии скулы. Её хотелось оберегать, поставив на самую верхнюю полку высокого шкафа. Ею хотелось любоваться неотрывно, потеряв окончательно счёт времени. — Рад встрече, Кукла, — произносит он спустя какое-то время переглядок, внимательно наблюдая за чужой реакцией. Но Лера в ответ лишь слабо улыбается, будто эта незначительная и наверняка кинутая не всерьёз фраза была ей вовсе безразлична. Однако отчего-то к щекам вдруг прилипло тепло, стремительно разливаясь затем и по телу. Но, вместе с тем, безмятежность вмиг сменилась интересом, незнакомым ей ранее. Лере безумно хотелось промолвить что-либо в ответ, но многозначный взгляд брата, что словно вещал: не смей нарушить договоренность ещё раз, заставлял лишь поджать слегка покрасневшие губы и свести на переносице брови. Странное ощущение не покидало её весь остаток вечера, что провела она где-то в сторонке, лишь иногда ловя на себе чужой изучающий взор. И Лере оставалось лишь старательно делать вид незаинтересованности. Но, даже стоя спиной, она знала, кому именно он принадлежит. Лера вела себя так, словно ей вовсе не лестны были ранее сказанные им слова. Это ведь можно было рассчитывать как комплимент? Лера надеялась, что да.