***
Горькие слёзы катятся по девичьим щекам, падая то на пол, то на дрожащие, благодаря разрастающейся с ещё большей силой обиды, колени. Но она не спешит вытереть их рукавом тёплого вязанного свитера, а лишь сильнее прижимает к рвано вздымающейся груди ноги. Частые всхлипы не прекращаются даже спустя достаточное количество времени. А всë потому, что Лера ожидала совсем другого. Ведь она старалась! С осторожностью макала в гуашь кисточку, а после аккуратно выводила линии на бумаге, чтобы не замарать чистую одежду и стол. — Каракули, — сказал папа после того, как Лера вручила ему свой рисунок, ненавязчиво отойдя в сторону. Она каждой частичкой напряжённого до невозможности тела надеялась получить похвалу, для которой в её жизни, наверное, не было и места; мечтала почувствовать лёгкое прикосновение по тёмной макушке, после которого на месте том, несомненно, осталось бы тепло и многочисленные мурашки. Но, по всей видимости, ей не позволено было ощутить нечто подобное. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. И осознание этого разбивало об острые скалы прежние надежды, что оставались единственным лучом яркого света в непроглядной тьме, которая с каждым последующим словом отца намеревалась разрастаться с большей силой. — Иди лучше делом нормальным займись. Домашку что ли не задают? Мы для чего за музыкалку платим, вот ты мне скажи? Чтобы ты дурью посторонней маялась? Отец безжалостно разорвал на две части рисунок, даже не удосужившись разглядеть его повнимательнее. В тот момент Лере оставалось лишь глотать ртом воздух, не в силах как-либо противостоять. Ей словно подрезали крылья, без особого сочувствия выбросили на пол, а после прошлись по ним босыми ногами, втоптав окончательно. Лера, обиженная и униженная человеком, до которого так отчаянно пыталась достучаться, вернулась в небольшую комнату, нарочно сильно хлопнув дверью. Краски она швырнула куда-то в сторону, смахнув с поверхности и альбом для рисования. К слову, больше к ним она не прикасалась.***
Раньше Лера всей душой своей ненавидела вновь появляться на пороге музыкального класса, где её покорно дожидался инструмент и деревянный стул рядом, что оставлял зачастую затяжки на одежде. Лера терпеть не могла все эти этюды и произведения, которые предстояло с стиснутыми до скрипа зубами прогонять раз за разом, пока сдержанный кивок не покажется со стороны. Но больше всего нежелание садиться за пианино вызывала Мария Александровна — преподаватель по сольфеджио. Её строгий тембр голоса Лера точно запомнила на всю свою оставшуюся жизнь, ведь гарпия эта (как принято было называть ту в кругу сверстников) никогда не отличалась стремлением найти к ученикам нужный подход, а предпочитала беспрестанно кричать в случае оплошности. Да так, что стены тонкие дрожали. А у Леры от возникшего волнения начинали трястись вспотевшие ладони. Подушечки пальцев путались между клавиш, а заученные ноты напрочь вылетали из головы, чем вызывали очередную вспышку чужого гнева. Мария не терпела непослушания в четырёх стенах её мрачного кабинета, откуда каждый выходил словно после страшной пытки. Конечно, имелись у учителя и любимчики, на которых не смела она даже посмотреть лишний раз разочаровано. Только вот Лера в их число не входила, а поэтому позволить себе чувствовать себя «в своей тарелке» во время часового занятия просто не могла. Однако отныне Лера с особым рвением направлялась к корпусу музыкальной школы, которая, в отличие от обычной, отныне вызывала настоящий интерес. Здесь всë было по-другому — даже воздух ощущался свежее; а преподавали, пускай и обладали такой же строгостью в голосе, у Леры вызывали намного больше доверия, нежели чем Мария Александровна, от натиска взгляда которой появлялось желание свернуться клатчиком у двери. Но теперь когда-то злополучное место стало для неё чем-то вроде второго дома, возвращаться в которое было только в радость. Ведь здесь ей была рада даже тётка на входе, о которой по-началу сложилось не лучшее впечатление из-за недовольного взора, что укрывался за стеками округлых очков. И именно здесь Лера смогла найти себе человека, близкого по духу. Того, кто не был похож на остальных. Вернее, человек этот был похож на неё, чем зацепил изначально. Айгуль увлекалась игрой на скрипке и посещала занятия трижды в неделю. Два из них девушки встречались около лестницы между вторым и третьим этажом, чтобы затем отправиться домой в компании друг друга. Айгуль можно было охарактеризовать как девчонку, способную грамотно выражать свои мысли. Лера не раз про себя отмечала — она была начитана и умна и, даже несмотря на разницу в возрасте, вела с ней диалог получше сверстников. И, наверное, была для неё единственным другом. Единственным и первым.***
Лера часто чувствовала себя лишней. Отчего-то складывалось впечатление, что люди вокруг не в силах принять её и понять, позволив хоть раз ощутить себя частичкой коллектива. Они не стремились протянуть ей руку, чтобы помочь подняться с пола, когда та больно падала на уроке физкультуры во время игры в вышибалы. Они лишь кидали в её сторону насмешливые взгляды, что равнялись самому злополучному наказанию. И Лера не понимала, по какой причине стала центром чужих потех. Но потом ей стало всë равно. Лера не мучила себя больше раздумьями и догадками. Потому что, как бы не старалась, не нашла бы ответа. Но людям всë равно не стало. Лера осторожно касается ручки двери. Она ещё несколько секунд стоит в коридоре, чтобы восстановить сбитое дыхание после бега. Бега от опасности в виде придурков из параллели. Они снова донимали её, кричали что-то в след и кидали в спину многочисленные снежки. Лера старалась терпеть сквозь плотно сжатые зубы. Ведь мама всегда этому учила. «Просто не обращай внимания», — говорила она после очередных жалоб на одноклассников и просьбы принять какие-либо меры, что смогли бы избавить её от частных издëвок со стороны. И поэтому, Лера зачастую про себя повторяла, словно не существовало больше слов других: терпи-терпи-терпи.***
Им всегда было о чём поговорить. Айгуль часто признавалась, что Лера была единственным человеком, с которым время летело незаметно. Его было приятно проводить за беседой о книгах и рассуждениях. Наверное, кому-то разговоры их казались бы скучными, неинтересными. Они же так не считали. — Можно совет попросить? — вдруг отозвалась Айгуль после недолгого смятения и раздумий. Всю дорогу она размышляла о том, стоит ли поделиться с подругой переживаниями, что волновали и не давали покоя даже во время занятий. И Лера ещё в здании заметила чужое расстройство, которое та старательно пыталась скрыть. — Конечно, — Лера заулыбалась. Для неё несложно было выслушать и помочь. Это она делать умела и даже любила. И ей не нужно было что-то взамен. Слов о том, что Лера смогла оказать другу должную поддержку, было вполне достаточно. Айгуль прокашлялась. Не зная с чего начать, она решилась вывалить всю правду разом. — Мне парень один симпатичен… Даже очень. Он хороший, правда, хороший, — затороторила она, словно пытаясь убедить в этих словах саму себя, а не Леру вовсе. — Только вот… Мне страшно. Потому что, в то же время, он плохой. — Группировщик? — догадалась она тут же. И, получив в ответ слабый кивок, тоже закивала своим мыслям. Вот уж не думала она, что такая как Айгуль сможет вдруг влюбиться в хулигана, о котором Лере раньше слышать не приходилось. Но осуждать её она бы не посмела. Чем сама была лучше? — Он на танцы меня зовёт. Завтра вечером. Айгуль замолкает, покорно дожидаясь, когда Лера заговорит снова. А Лера думала. Взвешивала все «за» и «против», потому что дать нужное наставление намеревалась. И сейчас она чувствовала себя в ответе за чужие отношения, которые только-только стремились набирать обороты. Лере ни раз краем уха приходилось слышать рассказы шепчущихся в сторонке одноклассниц о парнях из параллели или вовсе старшеклассников, которые удосужились разок взглянуть на одну из них во время обеда в столовой. Но она никогда не понимала их раньше. Почему глупые мальчишки вдруг стали центром всеобщего внимания девчонок? Ей же это было незнакомо и чуждо. В чём смысл трещать из раз в раз об одном и том же? Есть вещи куда важнее. Однако сейчас, когда речь неожиданно зашла о любви, Лера решила впервые позволить себе оказаться участником подобных разговоров. Ведь это было во благо её единственной подруге, что по-прежнему ожидала, пока та выскажет мнение по этому поводу. — Соглашайся, — вдруг заявляет она, резко остановившись на месте. Айгуль поначалу глядит на неё в непонятках, а после позволяет губам расплыться в мягкой улыбке. — Вдруг такой возможности больше не появиться. А ты себя винить потом будешь. Тем более, раз чувства у тебя к нему всë-таки есть, то даже думать не стоит. И Айгуль согласно кивает, улыбаясь все шире. Наверное, именно эти слова намеревалась она услышать. И пускай Лера сама бы, оказавшись в подобной ситуации, выбрала спокойный вечер за чтением романа, ограничивать подругу во времяпровождении с парнем не собиралась. Хотя доверия к нему особого пока не было из-за информации о том, что тот является членом группировки. Айгуль вдруг прижимает Леру к себе, скрепив в кольцо руки за её спиной. Объятия эти были крепче обычного — оно и понятно, радости у девчонки не было границ. — А давай ты со мной пойдешь? — остраняясь, неожиданно выпалила она. Но увидев ошарашенный вопросом взгляд, тут же задала ещё один: — Почему нет? — Не знаю… — она пожимает плечами. Действительно, почему? Возможно, причиной всему было нежелание оказаться в компании «гопников», что точно не упустили бы шанса в открытую поглазеть на неё. Они наверняка бы завели тщетные попытки знакомства, которые Лере не нужны были нисколько. Но с другой стороны… Вдруг там будет он? Может, появится возможность вновь увидеть издалека уже знакомый силуэт? И почему вообще Леру это так волновало? Ведь вовсе не желала она встретиться с хулиганом снова. Однако трепещущее чувство в груди и опять возникшее волнение говорили об обратном. Ещё как хотела. Осталось лишь убедить себя в этом наверняка. — Только если Ромка надумает тоже.***
Оказавшись дома, Лера в первую очередь спешит проверить комнату на наличие там вечно угрюмого брата. Но в квартире пусто — тётя Лена, вероятно, в магазине, а Ромка наверняка отшивается по улицам со своими друзьями, из-за которых у Леры появлялось чувство некого страха и непонятного волнения. Их насмешливые взгляды и уверенная поза не могли не вызвать отвращение. Хотелось скривиться от восставшей перед ней картины и всем своим видом показать возникшую неприязнь. Лера на дух не переносила тех, кто в открытую глумился над слабыми. А им было «хоть бы хны» — отжать мелочь у младшеклассника, что в силу возраста и неумения драться постоять за себя не сумел бы. Или же запугать хрупких девчонок, которые побаивались вставить в лишний раз слово. А что насчёт Ромы? Он ведь тоже был тем, кто был на такое способен. Хотя представления о брате были далеко не такими, какими были на самом деле. Ведь как ни крути, Рома оставался для неё старшим братом. Лера не то, что бы любила его… Она его уважала. Но уважение это тут же развеивалось при мыслях о его нынешней жизни. Однако, это выбор самого Ромки, осуждать который Лера была точно не в праве. И каждый раз раздумья об этом приходили к одной лишь мысли — Рома не просто видел другого выхода, решив в конце концов прибегнуть к выгодному, на его взгляд, положению. Мать вечно на работе, которая и является единственным источником дохода. Отец бросил их ещё тогда, когда Ромке было шесть. Он стремился к другой жизни, где нет нищеты и вечного страха за будущее. И он выбрал то, к чему лежала меркантильная душа, поставил на кон семью и в спешке исчез, даже не подумав обернуться назад. Лера ни разу не видела его в живую, лишь имела возможность поглазеть на фотографии в старом родительском альбоме. И она никогда не нашла бы ему оправданий, потому что тот являлся человеком, в приоритете которого стоят только личные желания и цели. А Лере такие были не по нраву, как и Роме, что от одного только упоминания об отце, мог вмиг измениться в лице. На кухне вновь шумит холодильник, на плите остывает недавно приготовленный суп, а благодаря тусклому свету лампы на стенах оседают чёрные тени. Лера усаживается на деревянную табуретку, смахнув со стола хлебные крошки. За весь день аппетит так и не появился — тошнота постоянно подкрадывалась к горлу. Опустошив стакан холодной воды, Лера прислоняется головой к шкафу рядом. Хлопнула входная дверь, нарушив возникший покой. Лера вскочила с места, направляясь на звук в прихожую. Кто-то там зашевелился, стягивая с себя верхнюю одежду. Это был Ромка. Привычно угрюмый и чем-то недовольный. — Мама где? — вместо должного приветствия поинтересовался он, протиснувшись между стеной и Лерой, что глядела ему вслед, даже не удивившись такому поведению. — Не знаю точно. Когда я пришла, её не было уже, — она так и остаётся стоять в коридоре, сложив на груди руки, дабы хоть как-то согреться. Снова холодно. Рома, вдруг опомнившись, выходит из комнаты, разглядывая сестру с неким интересом. Так, словно видел ту в первый раз. — Завтра пойдешь со мной кое-куда, — заявил он, отчего-то неожиданно усмехнувшись. Взгляд его повеселел, а лицо теперь украшала расплывшаяся на потресканных губах улыбка. — Кукла. Лера от такого обращения тут же нахмурилась, а Ромка засмеялся от реакции, вызванной его словами. — Скажи спасибо, что за вчерашнюю оплошность не получила. Можно сказать, только благодаря человеку одному. Он уходит, не позволив задать ни единого вопроса, что раздавались теперь один за одним в голове. Он ведь имел ввиду того самого парня, о котором думала она на протяжении всего дня? Куда завтра Рома потащит её? На дискотеку? Если так, то Лера должна была рассказать об этом Айгуль непременно. Лера неотрывно глядела на себя в настенном зеркале в прихожей. Она заправила за ухо мешающую прядь чёрных волос, что лезла постоянно на лицо, закрывая тем самым обзор, а затем вдруг прищурилась, словно пытаясь понять нечто действительно её волнующее. Он назвал её Куклой. Хулиган, чьего имени она даже не знала. И, каждый раз вспоминая это, лицо сразу же наполнялось краской. Пускай Лера всячески тому противилась, и тут же принималась махать перед лицом руками, дабы жар поскорее утих. А значит ли это, что Лера была также красива, как та «Барби» на полке игрушечного магазина, о которой когда-то мечтала она, цепляясь каждый раз взглядом за витрину? Значит ли это, что высокий хулиган считал еë внешность привлекательной? Мысли об этом не давали покоя всë то время, что прошло с момента их встречи. С того самого момента, когда Лера чрезмерно смело заглядывала в глаза незнакомца, что в открытую насмехался над её самоуверенностью, но всë-таки позволял себе любоваться девчонкой напротив. Лера корила себя за то, что хулиган, наверняка заносчивый и грубый, занимал все её раздумья и выталкивал другие. Ведь это глупо. Так быть не должно, и она это прекрасно понимала. Но, только вот, поделать с собой ничего не могла, как бы не старалась выкинуть из головы чужой образ, что засел там настолько сильно, что теперь не поддавался напору. Хотелось с этим непременно что-нибудь сделать, занять себя другим делом, дабы отвлечься. Как жаль, что вовсе не получалось.