Кукла

      Нервное подрагивание ногой в такт настенным часам издавало стук по поверхности деревянного пола. Разбросанные тетради мешались и вовсю лезли под руку, но убрать их на самодельную полку возле стола Лера не спешила. Не хотелось отвлечься от нынешнего занятия, что на себе зациклило весь спектр её внимания. Чёртова математика. Лера готова была начать биться головой об стену от безысходности в ту же секунду, когда потрепанный жизнью и прошлыми владельцами учебник открылся на нужной странице. Необходимо было закончить задание сегодня, во что бы то ни стало, ведь испытывать в очередной раз гнев питающей к ней явную неприязнь учительнице желания отнюдь не было.       Вечерело. Стрелка часов перепала за половину седьмого, а за окном, шторы на котором ненадолго оказались отодвинуты по сторонам, тускло светящий фонарь одиноко стоял подле старой многоэтажки напротив. И кроме намертво наклеенных на него объявлений да пробегающей в очередной раз мимо бездомной собаки вокруг не было больше никого. Ни единой души, обладатели которых укромно спрятались в своих тёплых домах у телевизора от внешнего сурового мороза, не желая сталкиваться ни с дуновением промозглого ветра, ни с появившемся на дорогах гололёдом.       Квартира почти пустовала — кроме ломающей голову Леры над решением сложной и непосильной для неё задачи в четырёх стенах дома не было никого. Тётя Лена получасом ранее должна была вернуться от соседки, проживающей этажом выше. Но, по всей видимости, задержка у давно знакомой подруги не являлась чем-то сверхъестественным. Так, по словам Ромки, происходило из раза в раз, стоило Людке (как звали соседку, а вместе с тем и главную сплетницу этой многоэтажки) набрать заученный номер телефона. Однако сейчас промолвить привычные в такой ситуации слова было не кому. Рома пропадал где-то среди улицы, шарахался вместе с друзьями остальными участниками группировки по тёмным, полупустым закоулкам, цепляя в одном из них слабеньких ровесников или даже младшеклассников, чьи глубокие карманы, которые «по команде» требовалось выворачивать, хранили на дне звенящие при ходьбе копейки.       Наверняка впереди Ромки с держащими руками в карманах тонкой куртки по привычке быстрым шагом и с уверенной походкой направлялся по заснеженной дороге тот, чьи аккуратные и даже боязливые прикосновения отпечатались ярким пятном в недавней памяти Леры. Воспоминания о них, а также о твёрдом взгляде светлых глаз, что невольно впивался каждый раз в её глазницы при любой возможности, вызывали колющее внутри волнение и желание за один лишь шаг приблизиться к заветной встрече.       Лере не хватало ни чувства былого беспокойства, что отчаянно подталкивало к выходу в виде длинных улиц; ни предвзятого взора с отблесками едва заметной теплоты. От неё толстый лёд намеревался постепенно растаять, позволив наконец лицезреть нечто скрытое от чужого внимания.       Они не виделись с того самого похода в кино, когда впервые Лере выпал шанс лицезреть совершенно иные эмоции на чужом лице и чувствовать едва ощутимые на коже прикосновения. Аккуратные, почти нежные.       Прокручивая в очередной раз недавние события, Лера даже позволяла себе смущенно улыбнуться, тут же спрятав эту улыбку за тыльной стороной ладони. И теперь она даже не стремилась безжалостно выбросить из головы его силуэт; не осуждала себя за собственные мысли, что намерено и стремительно оккупировали её разум. Да, это было для неё непозволительно. Но разве могла она противиться тому, что являлось вещью намного сильнее её бесполезных попыток? Не могла. А, вероятно, даже не желала.       Громкий стук раздался в восставшей тишине. Чей-то кулак требовательно дубасил по входной двери, почти отчаянно прося отворить её как можно скорее и впустить в тёплую, по сравнению с холодным подъездом, квартиру.       Лера вздрогнула всем телом, внимательно прислушалась к звуку, что вновь повторился, а затем тотчас вскочила с места, почти выбежав из комнаты в прихожую. Глазок отсутствовал. А, следовательно, узнать кто именно скрывался за дверью, было невозможно. Но гадать и не пришлось, ведь стоило Лере оказаться к ней вплотную, как по ту сторону донесся знакомый голос. Это был Ромка.       — Валерьянка, блять, открывай живо! — в возгласе читалось явное раздражение и злоба, которая вот-вот могла обрушиться на в ничем не провинившуюся Леру, чьи дрожащие пальцы принялись крутить замок для открытия, как только говорящий ещё раз треснул по поверхности, но теперь уже облезлой стены.       Дверь со скрипом открылась. Перед ней находились, стараясь поскорее отдышаться после быстрого подъëма по ступеням, две знакомые фигуры. И если одна из них принадлежала не кому другому, как Ромке, то другая…       — Скучала, Кукла? — Турбо, резко выпрямившись в спине, поправил свой головной убор, что сполз чуть вниз на глаза, едва закрыв тем самым обзор. Из-за расстояния и мешающей сориентироваться в темноте мрачного подъезда, нарушаемой лишь светом, исходящим от мигающей лампы, разглядеть что-то на чужом лице было практически невозможно.       Лера застыла на месте, не в силах произнести хотя бы слова. Скучала. И скучала настолько сильно, что порой даже корила себя за это; безжалостно подавляла в груди неизвестное чувство, которое тому отчаянно противилось, не желая уйти далеко на задний план и остаться где-то в стороне.       Произнести это в слух Лера не осмелилась. Ведь по-прежнему сомневалась в правильности своих мыслей и выводов. К тому же, невероятно сложным оставалось наконец признаться самой себе в том, что к хулигану она испытывала явное небезразличие, проявляющееся в постоянных раздумьях, во время которых лицо тотчас овладевало жаром; а также в бьющемся быстро-быстро сердце от непозволительной близости. Нет, это был не тот страх, что испытывала она ранее. Это была боязнь неизвестности, поджидающей в будущем. Ведь Лера далеко не глупа — прекрасно понимает, что заветного счастья с грубым хулиганом вряд-ли получится добиться. Разум отчаянно пытался до неё достучаться, старательно убеждая в этом. Однако позднее смирился. После чего смирилась с нежеланием отвергаться от собственных чувств и сама Лера.       Было ли это правильным решением? Она обязательно подумает позже.       — Аптечку тащи. Царапину обработать нужно, — и снова командный тон брата, сопровождающийся слабым толчком в плечо. Лера тут же спохватилась, взяла себя в руки и быстрым шагом направилась в сторону ванны, не задавая глупых, ненужных вопросов, которые могли разозлить и без того разгневанного Ромку.       Схватив стоящие на полке необходимые средства обезвреживания, Лера несколько раз глубоко вздохнула, стараясь привести в норму сбитое сердцебиение и дыхание. Под «царапиной» Рома имел кровоточащую рану в области виска, от вида которой становилось дурно. Не переносила она подобное аж до тошноты и дрожи в коленях по непонятной причине, поэтому зачастую, глядя на вернувшегося домой с новой ссадиной брата, невольно отводила взгляд, стараясь в его сторону глядеть как можно реже.       Но собраться всë же пришлось. Ведь оказать помощь, пускай и особо значительную, Лера имела большое желание.       Рана зашипела, как только вымоченная в растворе вата её с осторожностью коснулась, а вместе с ней зашипел и Рома, хмуро сведя на переносице брови. Он прикрыл глаза, глубоко выдохнув через нос, дабы ненароком резко не вскочить с кровати, грубо отпихнув от своего лица чужую руку. Терпел и не спешил возмутиться, за что по окончании получил слабое похлопывание по плечу от друга, развалившегося на его кровати рядом.       — Что случилось? — тотчас поинтересовалась Лера, как только брат скрылся за пределами небольшой комнаты. Делать это при Ромке она не решилась. Тот наверняка отделался бы шаблонными фразами, которые часто использовал для оправданий при расспросах его матери.       «Напали хулиганы в подворотне», — самая частая из тех, что слетала с Ромкиных разбитых губ.       Тётя Лена без сомнений верила его словам. А может, дело было в отчаянном нежелании принимать для себя очевидное.       А Ромка… Ромка увяз в собственном вранье безвозвратно, как в самом глубоком и грязном болоте, и теперь уже вряд-ли смог выбраться бы оттуда, исправив совершенные ранее ошибки. Однако Лера, как ни крути, брата понимала и намеревалась покрывать даже в самых отвратительных поступках, оправдывая его тем, что не самое лучшее детство и отсутствие должного мужского воспитания привело к столь аморальным действиям, происходящим из-за принятых «уличных понятий».       Возможно, это было неправильно и отчасти глупо. Но ведь это её Ромка! Её брат и тот, кто являлся для Леры почти единственной защитой.       Он лишь жил по правилам улицы, на которой воспитывался и искал в её людях необходимых друзей от нехватки общения. Рома не был плохим. Хотя и хорошим назвать его было невозможно.       — Уёбки одни по улице нашей шарахались, — он провёл по уже засохшей ссадине вдоль щеки, задумчиво глядя куда-то перед собой. — А мы на место их поставили. Да так, что те кровью плевались. А потом менты! Пришлось их оставить до времён наилучших. Разбежались все наши кто куда — в подвалы поблизости или по домам. Как мы с Шулером, — Турбо едва заметно пожал плечами, умолкнув после шокирующего девчонку рассказа. Она так и стояла с ватой и перекисью в руках, нахмурив тонкие брови. Не знала, что нужно было ответить.       Глаза её расширились не только от его признаний, но и от понимания всего ужаса данной ситуации и всех тех ситуаций, что происходили, происходят и обязательно будут происходить.       — Но ты не переживай, Куколка. Нормально всë, чë не видишь? — Турбо поднялся с места, разведя руки в сторону и наигранно улыбнувшись. Действительно, на его лице не виднелись страшные последствия драки. Лишь пару незначительных ссадин невольно бросались в глаза. — Ты за меня пугаться не смей, — он ухватил девчонку за свободную, висящую в воздухе руку, вложив её в свою большую ладонь.       Лера в ответ лишь кивнула, позволив голове свисать к ногам вниз. А затем, вдруг опомнившись, едва слышно спросила:       — Тебе рану нужно обработать? — она снова вернула на него свой взор.       — Да какая же это рана? — парень пустил громкий смешок, по-прежнему держа чужую руку в своей. Только теперь он не просто слегка зажимал её меж пальцев, а отчасти успокаивающе поглаживал одним из них кожу. — На мне всё как на собаке заживает. Не ссы.       Турбо потянул Леру на себя, призывая усесться с ним поблизости. И она покорно упала рядом, развернувшись к нему всем корпусом. Хулиган осторожно коснулся её щеки почти невесомо, отчасти робко. Так, словно боясь вдруг спугнуть как однажды. Он глядел на неё с неким любопытством, будто надеясь в глазах найти важные ответы на непроизнесëнные вслух вопросы.       Парень вдруг подался вперёд, оказавшись почти вплотную к лицу Леры, сердце которой вмиг заколотилось сильнее, а появившийся ком в горле не позволял лишний раз нормально вздохнуть. Горячее дыхание опаляло участки её кожи, а вместе с тем и полуоткрытые губы. Слова на них застыли, развеялись в немом отклике, не дав возможности промолвить хоть что-то. Но нужны ли были эти слова, брошенные порой в спешке фразы и короткие беседы? Сейчас от них не было толку.       Чужие губы с почти засохшей ранкой накрыли мягкие, податливые губы Леры. Внутри вдруг забушевал ураган — от ощутимого привкуса металла на языке мысли перепутались окончательно, внизу живота непроизвольно скрутило. И казалось, что в нём вот-вот запорхают многочисленные бабочки, невольно, но с всевозможной силой бьющиеся о его стенки. Так было написано в книгах с толстым переплётом и мятой закладкой на нужной странице. При изучении глаза охотно выделяли все ощущения, присущие тому, кому испытать подобное посчастливилось.       Однако на последующих страницах, где на самой последней строчке главы прямым текстом читалась фраза, заставляющая задуматься обо всëм том, что представлено было ранее, буквально била о высокие скалы наилучшие представления.       «Самые тëплые чувства порой способны принести не только истинное счастье, но и горькое разочарование».       Эти слова крутились в голове Леры слишком часто. Настолько, что в скором времени стали чем-то вроде девиза её жизни.       Но, несмотря на это, Лера сдалась. И властному, в какой-то степени даже грубому напору, и собственным чувствам, что полыхали в груди ярким пламенем. Окончательно расслабившись, она позволила Турбо взять инициативу в свои руки. В руки, которые гуляли по открытым частям её тела, касались мягких волос, зарываясь в них раскрытой ладонью.       А Лера и не думала противиться. Желание отстраниться и оттолкнуть затерялось где-то меж неконтролируемого влечения вперемешку с уходящей на задний план тревогой. Она, действительно, этого хотела. И желала отчаянно, ведь не зря представляла этот момент в собственных мыслях порой и по несколько раз на дню в самых красочных деталях. Не напрасно верила в то, что это вдруг сможет свершиться, нарушив грани воображения и выйдя за их рамки.       Турбо, отстранившись от алых губ, принялся покрывать поцелуями и усыпанную мурашками, открытую шею, поднимаясь затем выше — к раскрасневшемуся лицу. Он едва ощутимо касался её щёк, а затем снова губ, и лишь иногда Лера ловила чужие, позволив им вновь слиться в долгом поцелуе.       Это было подобно самому лучшему и запоминающимся после нежелательного подъёма сну, попытки вернуть который оказывались тщетными; подобно самому заветному дню, несущий за собой долгожданное событие; подобно чему-то невозможному, во что поверить было крайне сложно; подобно сильному вихрю, раскидывающему абсолютно всë на своём пути.       И это происходило с Лерой сейчас. В её небольшой комнатке, разделённой с братом пополам. С тем, кого она опасалась и намеревалась избегать несколько днями ранее. Тогда, когда ещё не видела смысла позволить хулигану засесть в её мыслях, а главное — в сердце.       Лера смотрела на него так завороженно и взгляда отнимать не желала, отчаянно цепляясь и за лёгкую улыбку, что застыла на израненных губах, и за ответный взор светлых глаз, в котором читалось что-то неизвестное и невиданное ранее. Возможно, нехарактерная хулигану нежность вперемешку с отчётливым ликованием?       Однако разузнать об этом и произнести в слух волнующие вопросы Лера не решалась. Страшно. Боязнь получить в ответ ядовитую насмешку, что сопровождалась бы грубым, пускай и неощутимым на теле, толчком в область лопаток, заставляла невольно умолкнуть, сжав по привычке губы в тонкую линию и боязливо притупив взгляд на собственных руках, теребящих и ковыряющих кожу возле ногтей.       Но первой начинать диалог, касающийся их нынешних взаимоотношений, Лере не пришлось. Турбо сделал это за неё. Пускай в характерной и привычной для себя манере.       — Ты моя Кукла, — прошептал он почти в замкнутые губы, обжигая горячим дыханием вместе с тем и кожу рядом. Раскрытая до того момента рука тотчас сжалась вместе с мягкими волосами на её затылке, а затем почти сразу разомкнулась, расслабленно спустившись ниже — к тонкой шее. — Никто тебя тронуть не посмеет.       Лера тяжело сглотнула. То ли от сказанного ранее, то ли от безжалостно давящего изнутри волнения. После нескольких секунд слова приняли совершенно иное значение.       Теперь Лера ему принадлежала. Но делала это неосознанно, даже без права чужое решение оспорить. В этом не было смысла; так же как не было шанса на благословение.       Разве можно было противится тому, чей один лишь цепкий взгляд способен был впечатать с бескрайней силой в стену?       Но кроме страха и давно возникшей безвыходности мешало что-то ещë. Незнакомое и странное, Лере ничуть не характерное. Там, под рёбрами, что служили отчасти баррикадой от предстоящих ненастий, пульсировало и разрасталось ощущение, подобное чему-то редкостному и уникальному.       И теперь Лера созналась самой себе в том, что покорно ждала от Турбо действий где-то в подсознании. Пускай и старательно отстранялась от этих мыслей, давящих со всех сторон хуже стен чужой квартиры. Глубоко внутри она отчаянно верила в невозможное и менять данной позиции не желала. Как можно было избавиться от того, что въелось отныне в её разум, затмив собой былые принципы? Это казалось Лере непосильным, равным толканию огромного камня по возрастающей горе.       И именно поэтому, исходя из этих замыслов, Лера отпустила руки, проиграла собственным чувствам, что так старательно прятала под не до конца сросшейся маской хладнокровия, позволив себе плыть по течению в неизвестном направлении.       Бесспорно, Турбо не умел показывать то, что пряталось глубоко под сердцем в самом дальнем и укромном уголке его огромной души. Это было чем-то непосильным, страшным и ему нехарактерным.       Однако Лера тоже не умела. А значит, его понимала. И понимала настолько, что видела в чужих глазах схожие мотивы. Но вместе с тем Лера считала его редкостным грубияном с вечно разбитыми костяшками рук. Необразованным хулиганом, ставящим свои желания и цели выше всего остального.       Разве был он тем, с кем почувствовать себя героиней смазливого романа было возможно? Она не знала. Но неизменным оставалось одно — Лере нравился этот вовсе не подходящий ей группировщик, чьи мысли, вероятно, крутились лишь в пределах улицы. Нравилось то, как смотрел он на неё сейчас по-другому. Без привычного пренебрежительного высокомерия. Нравилось, как слова его (а порой даже взгляды) заставляли её щеки залиться алой краской.       Нет, Лера не забывала и о последствиях своих чувств; помнила, что за собой они могут повести не самые лучшие. Однако повлиять на это не могла, ведь теперь, чтобы разглядеть в чужих глазах нечто подобное мягкости, вовсе не наигранной, принадлежащей лишь Лере, не требовалось особых усилий.       — Турбо, — тихо отозвалась она, нарушив повисшее молчание. — А ты на концерт в следующий понедельник сможешь прийти в Дом культуры? — протораторила Лера быстро-быстро, а затем, чуть замявшись, почти сразу добавила:       — Мне это важно. Правда.       — На концерт? Чего я там забыл? — он прыснул от смеха, искренне не понимая, почему вдруг Лера это предложила. Турбо никогда не был ценителем искусства, не фанател по классике и в ней никогда не разбирался.       — Я выступать буду, — сказала она уже более уверенно, всё также смотря на парня из-под густых ресниц.       — На этом играть? — парень кивнул в сторону стоящего подле стены фортепиано, которое занимало большую часть пространства, чему изначально Ромка был крайне не доволен. Хотя и сейчас, вероятно, тоже. Просто свыкся со временем.       — На этом, да, — Лера от ожидания ответа больно закусила нижнюю губу, всматриваясь в чужие глаза напротив. Турбо размышлял о чём-то своём, всë также глядя на инструмент. — Правда, пока не знаю, что исполнять буду, — промямлила она, чтобы развеять возникшее напряжение от молчания.       — Чайковского давай! — выдал он почти сразу, наконец к ней развернувшись. — Я просто не знаю никого больше из этих… — добавил он чуть тише, от неловкости почесав затылок, словно совестно ему было за незнание элементарных для Леры вещей.       Но она не спешила рассмеяться или показушно закатить глаза от чужой «глупости». Нет, Лера отчего-то закивала головой, позволив улыбке наползти на лицо. Ведь выброшенная почти не в серьёз фраза действительно оказалась дельной, а в толстой папке с множеством произведений имелось как раз таки то, что, вероятно, подходило. «Времена года. Февраль» известного всеми Чайковского. И опыт в исполнении его у Леры был. А значит, не было смысла теперь рассматривать другие варианты.       Раздался глухой удар по двери. А затем, спустя несколько секунд, из неё показалась тёмная макушка Ромки. Лера тотчас резко отпрянула, принявшись от неловкости поправлять выбившиеся из хвоста пряди волос.       — Мама пришла, — оповестил он, оперевшись спиной о дверной косяк. — Чай пить с пряниками пошлите. Ты ж знаешь, она гостей любит, — Рома обратился к другу, дождавшись, в конце концов, его короткого кивка.       — С мятными? — поинтересовался Турбо с ярым интересом.       — С мятными, ага. Хоть отлипните друг от друга наконец, — Рома цокнул языком, намереваясь выйти из комнаты снова.       — Сам то чем лучше, а? — тут же воскликнул Турбо, возмущённый такой непозволительной смелостью с его стороны. Негоже было скорлупе так со старшими разговаривать, даже несмотря на достаточно близкие отношения между ними. — Забыл как с Белкой на днях обжимался? — сказал тот с нескрываемой насмешкой, то ли разозлившись по поводу прерывания возникшей идиллии, то ли из-за желания над Ромкой поиздеваться. Знал ведь, что в ответ сказать ничего не посмеет. — Когда с сестрой девчонку свою познакомишь, Ромео? — он перевёл взгляд со стоящего в проёме парня на ошеломлëнную их своеобразной размолвкой Леру, что озадаченно уставилась на брата в ожидании чёткого ответа.       А Ромка даже бровью не повёл, скрестив на груди свои руки. Оправдываться перед кем-то он был не намерен. Ещё чего? Обойдутся! Лере знать обо всём не следовало. И поэтому, шумно выдохнув через нос, Рома принял решение как можно скорее перевести тему, выдав первое, что пришло в голову:       — Чë за хлам на столе? — он обратился к сестре в грубой форме. Она же в ответ обвила его недовольным взором, в непонятках нахмурившись пуще прежнего. — Разгреби это всë, — Рома махнул рукой в сторону мебели, — только сначала дуй на кухню.       Он тотчас скрылся в коридоре, громко хлопнув дверью напоследок. А Лера, глядя в след уходящему брату, старалась переварить услышанную информацию.       — Кто такая Белка? — поинтересовалась она в надежде, что Турбо вдруг поведает ей чужие секреты.       — Не моя это тайна, — он покачал головой, поднявшись с насиженного места. — Захочет Шулер рассказать — расскажет. Без обид, Лерчик, — парень напоследок лишь многозначительно подмигнул, резко поднявшись со скрипучей кровати. И Лера неохотно направилась за ним на кухню следом, обняв себя за дрожащие то ли от холода, то ли от волнения плечи.       Но улыбка, о многом говорящая, ни на секунду не спадала с её счастливого лица. Этот день она обязательно пометит красной пастой на листе календаря.