Кукла

      Для сегодняшнего дня было характерно ясное небо с едва заметными облаками, привлекающими внимание девчонки, от скуки глядевшей на происходящее за стеклами окон со старыми рамами. Но вместе с тем сегодняшний день отличался чувством особой тревоги, что дурманила разум, селила в гортани ком, связывала меж собой связки в тугой узел. На душе было неспокойно — низ живота от волнения как-то странно тянуло, и казалось, что красный галстук на шее, в этот день затянутый сильнее обычного, воспользуется возможностью зажать в своих тисках её тонкую шею до едва различимых хрипов в издаваемом гостями Дома Культуры шуме.       Очередной номер закончился сдержанным поклоном и бурными овациями, раздавшимися после нескольких минут нахождения на сцене очередной девчонки, чей идеально выглаженный фартук бросился в наблюдающие за ней глаза конкурентов, как только та на дрожащих ногах словно выплыла со сцены, наконец позволив себе расслабиться в идеально прямых плечах до этого момента.       Здесь, за кулисами, всё казалось иначе — легче, чем являлось на самом деле. И даже время тут, в компании таких же выступающих, летело незаметнее и быстрее, нежели, чем в забитом людьми актовом зале перед публикой.       Лера отчасти непринужденно фыркнула, когда мимо неё, разглаживая складки на платье и смахивая с него невидимые пылинки, промчался следующий конкурсант, а, если быть точнее, тот, кто наверняка останется позади, за её ровной спиной. В очередной раз.       Всё потому, что Лера — олицетворение возможности одержать победу в ежегодном конкурсе пианистов, что из раза в раз съезжались отовсюду.       Так ей говорила мама, отчеканивая эти слова и молотом вбивая их в голову так, чтобы не смели вылететь. А маме — Мария Александровна, что никогда не одарила бы подобной похвалой саму Леру. Быть может, в этом и заключалась её основная фишка — непробиваемая хладнокровность, которую всегда хотелось пробить. Однако, увы, не выходило. И поэтому целью каждого её ученика стало желание угодить и хоть раз увидеть на лице подобие улыбки, когда произведение было сыграно на отлично.       — А ты чего такая… — девушка подкралась со стороны неожиданно, и Лера тут же развернулась на её знакомый голос, благодаря которому былые мысли тотчас развеялись, — спокойная? — закончила она фразу, столкнувшись с чужим наблюдающим взором, а затем, чтобы разбавить и без того напряженную остановку, дружелюбно улыбнулась, оставаясь на прежнем расстоянии.       Это была Машка — та, что училась с Лерой в параллели и ходила к тому же преподавателю по сольфеджио на занятия. Не сказать, что она являлась выдающейся ученицей, скорее казалась такой с виду, из-за которого складывалось мнение о её образованности и таланте к музыке. На самом деле об этом «таланте» не могло идти и речи — Машенька в игре на фортепиано оказалась редкостной неумехой, не способной запомнить даже элементарные, на взгляд Леры, произведения. И, исходя из своих оправданных чужими провалами размышлений, Лера ломала голову над следующей задачей: и как вообще её взяли в музыкалку? Но особенно волновал вопрос о том, как она попала именно к Марие Александровне, прославленной собственной строгостью и, вероятно, даже агрессией, порой проявляющейся в орах с летящими слюнями из-за рта над самым ухом спутавшего ноты ученика.       А что ещё больше выводило из себя: ее присутствие на столь важном мероприятии.       — Мне волноваться не о чем, — отрезала Лера, тут же взглянув за плотные шторы, отделяющие кулисы и сцену. Взгляд зацепился за чужие явно умелые руки и сосредоточенное только на клавишах и собственных пальцах, передвигающимся по ним, лицо, кожа на котором покрылась едва заметным румянцем.       Лера точно слышала, как в некоторых местах раздавалась не каждому слуху различимая фальшь. И, удовлетворенно расплывшись в подобии улыбки благодаря чужой малой неудаче, она продолжала лишь надеяться на то, что жюри не оставит подобное без внимания.       — Ты слишком самоуверена, — Маша вновь кинула фразу в адрес Леры, после сказанных слов скрестив на груди руки. Девчонка глядела на неё из-под ресниц, и взгляд её Лере казался осуждающим.       Лера снова позволила губам расплыться в полуулыбке — только в этот раз она являлась подобной насмешке над её, по мнению ничуть не оскорбленной своеобразным «замечанием», отчетливой глупостью.       — А без уверенности в себе нет никого смысла, — процедила в ответ она, параллельно с тем пожав плечами. — Разве лучше трястись от страха, а затем поддаться ему на сцене, благодаря этому опозорившись и получив после страшный выговор от Марии Александровны? Ах, как же она разозлится, если кто-то из её учеников напортачит при выступлении! Ведь к этому конкурсу она готовила их месяцами… — Она выдержала недолгую паузу, чтобы дать Маше чуть времени переварить сказанные слова. А затем добавила в той же манере, улыбнувшись краешком губ в немой насмешке: — Ну, что, по-твоему, должно быть в приоритете?       Её собеседница, а если быть точнее — конкурентка в своеобразной перепалке, оставила риторический вопрос без четкого ответа, который, в случае противоположного исхода событий, Лера, несомненно, без угрызений совести пропустила бы мимо ушей.       Маша только-только открыла рот, по всей видимости, решившаяся промолвить что-то в ответ спустя несколько минут раздавшейся тишины, как после коротких помех микрофона, от которого лица находящихся в зале невольно скривились, ведущий огласил следующего конкурсанта — Леру Белову. И она, услышав собственное имя, слетевшее с уст парнишки из актерского, расправила плечи, гордо вскинув подбородок к вверху.       Девчонка, откинув назад две длинные косы, а затем заправив за уши торчащие пряди, сделала первый уверенный шаг навстречу к её неоспоримому успеху. А затем ещё, и ещё… Пока не оказалась в центре всеобщего внимания, к одной лишь ней прикованного.       Лера с осторожностью уселась на стул подле инструмента, судорожно выдохнув через нос, дабы унять легкую дрожь в ногах от бушующего адреналина в крови. Она даже не глядела туда, откуда на неё с интересом таращилось более полусотни лиц, только смотрела ровно перед собой, натянувшись, как струна, в спине до предела.       Когда пальцы отчасти невесомо коснулись клавиш, дыхание, казалось, и вовсе остановилось, а где-то внутри бушевала волна мимолетного сомнения над собственным успехом. Лера напряглась сильнее, принялась перемещать руки в заученном направлении теперь ещё увереннее.       Казалось, что зал замер: шорохи ерзающих на сиденьях смотрящих утихли, бурный шепот прекратился с самого начала выступления, и даже звуки весенней капели за открытой для проветривания форточкой утихли.       Мелодия лилась из-под подушечек так легко, словно Лера к этому прилагала минимум усилий. Всё шло гладко, точно также как на последних репетициях перед чутким руководством Марии Сергеевны. Глаза от предвкушения окончания выступления горели, а в груди пылал огонь уверенности от собственного с каждой сыгранной нотой приближающегося триумфа.       Равно до того момента, пока случайным образом не послышалась фальшь из-под дрожащих от волнения рук — ноты перепутались меж друг другом, и потерявшиеся где-то в намертво заученных нотах пальцы на секунду повисли в воздухе.       Казалось, что это считанное время тянулось бесконечно. Казалось, что все в этом зале заметили её оплошность и теперь, осуждающе поглядывая на неё из-под опущенных ресниц, шептались меж собой.       Как же так?       Лера замялась лишь на мгновение, оглядев свои пальцы в недоумении, а затем, незаметно для других тряхнув головой, продолжила. Нужно всего-лишь сделать вид, что ничего не случилось. Нужно продолжать даже после непозволительной оплошности — так её всегда учили. Останавливаться нельзя, как нельзя запутываться снова.       Делов то…       Теперь дрожь отзывалась в ногах пуще прежнего. Лера знала наверняка: в подобных ситуациях важно не поддаваться возникшей панике, по щелчку затем включая холодный рассудок, дабы лишние, ненужные ей эмоции не помешали.       Быть может, всё было не так уж и плохо, и эта секундная заминка не будет стоить ей желанной победы?       В данное предложение до последних нот хотелось верить. Пускай и с осознанием бессмысленности этих слов. И пускай Лера в глубине души своей, продолжая безошибочно исполнять произведение дальше, понимала: этот момент — начало её провала. И в этом, несмотря на крохотную надежду в обратное, не было сомнений.

***

      Напряженные руки до предела сжались в кулаки за спиной, зубы стиснулись почти до противного скрипа, и в этот самый момент безмолвно въевшееся в душу равнодушие тотчас развеялось вместе с остатками былого волнения перед объявлениями результатов этого чертова конкурса. В момент, пропитанный витающим в воздухе успехом.       Только чужим.       Её личный просочился сквозь пальцы необратимо, лишь оставив после себя послевкусие горечи на самом кончике к небу прилипшего языка. Оно ощущалось, как назло, слишком четко.       Чувство обиды в груди разрасталось вместе с потоком сжирающей изнутри ненависти. К себе в первую очередь и в большей части. Хотелось короткими ногтями расцарапать кожу, содрать с себя душащий галстук, что выделялся красным пятном на фоне бледной шеи.       А затем взвыть, отчаянно крича что-то неразборчивое. Протяжно так, быть может, даже до потери голоса, чтобы потом лишь сиплые хрипы вырывались из гортани с каждым новым всхлипом.       Чертово второе место.       Вто-ро-е.       Это провал. Её личное поражение, внедряющее в стенки не противящегося тому подсознания отчаяние.       — Поздравляю, Лер. Ты была всего за шаг до победы.       Всего за шаг.       И этот один лишь шаг ощущался коротким промежутком между поклоном и выходом со сцены, но в то же время оставался теми месяцами подготовки, проведенными за инструментом почти без отдыха.       — Ты заняла призовое место, чего какая надутая?       Призовое место.       Нельзя считать, что ты в выигрышном положении, когда тебе присужден цвет серебра с отливом на унизительное сочувствие.       Нет смысла в дальнейшей похвале, когда внутри разрастается чувство немой несправедливости и жажды всё изменить — есть лишь желание как можно скорее покинуть эту проклятую сцену, где другие руки принимали в свои объятия цветную грамоту и то, что Лера разглядеть не сумела благодаря налипшей на глаза пелене.       Но не в наградах было дело. Не в наградах!       Лера проглатывала обиду, которой теперь залита была вся ноющая душа, старательно прятала влажные глаза от встречи с чужими, смахивая непрошенные слезы рукавом платья незаметно от остальных.       Ей нельзя. По крайней мере, точно не здесь и не сейчас: ни перед этой чертовой публикой, что не жалела ладони для аплодисментов, ни где-либо ещё.       Лера с приложенными усилиями натянула на лицо улыбку — вышло так же паршиво, как и было на душе. Казалось, её и вовсе выпотрошили всю, а вместе с тем вырвали из груди нечто раннее ценное, швырнув неоспоримую другими веру в себя куда-то под ноги. А затем растоптав вместе с ней и былую самоуверенность.       Всё свалилось туда, в самый низ, в бездну.       — Ты подвела меня, — голос её привычно тверд, будто самый прочный металл, взгляд холоден и вместе с тем сосредоточен лишь на избегающих контакта глазах Леры. Мария глядела с высоты, гордо вскинув вверх подбородок, так, как это делала обычно. Ученица слегка стушевалась, но виду старалась не подавать, и поэтому отчаянно цеплялась за края уходящей невозмутимости, дабы вновь прилепить её к лицу. — Буквально впихнула победу в чужие руки, — ядовитая усмешка лишь на секунду мелькнула на лице, а затем быстро, точно также как появилась, исчезла. — От тебя требовалось одно: отыграть в точности, как на репетиции. Неужели это было настолько сложно? — слова возмущенно лились и лились, и Лере только оставалось от смятения глотать ртом воздух в безмолвном желании выплюнуть что-то настолько же обидно-режущее в ответ.       Однако разум вещал об обратном, и его, несомненно, было необходимо прислушиваться.       — Простите, я исправлюсь. Обещаю, исправлюсь, — пускай, голос и предательски дрогнул, однако слова звучали убедительно-невозмутимо. — В следующий раз я точно первое место займу, могу даже поклясться.       Лере и самой хотелось поверить в сказанное также, как и в себя когда-то.       Она точно знала: дома её ждёт нечто похуже нынешней обстановки, где хотя бы на какое-то мгновение появлялась возможность почувствовать себя отчасти и небесполезной вовсе.       Но ведь так просто случается. Бывает, что чрезмерная вера в собственные возможности раскалывается перед реальностью. И, вероятно, предугадать подобное Лера была не в силах.       Кивок. Легкий, отчасти ленивый. А затем медленный разворот, означающий конец своеобразного диалога. Шпильки каблуков отстукивали по полу ритм, идентичный биению сердца. Лера протяжно вздохнула — облегчение на пару секунд заменило душевную тягость. Однако потом, стянув в тисках глотку, явилось снова. И не сказать, чтобы Лера тому противилась — наоборот, самолично ступала в кокон безнадежности, да так, что без возможности разорвать его в клочья. По крайней мере, сейчас.       Лера лишь удосужилась прошептать в след уходящей фигуре короткое: «Извините», что тотчас необратимо развеялось меж других, более звонких, голосов, тотчас исчезнув где-то в очертаниях чужих силуэтов.       Теперь уже пустая сцена осталась позади, а вместе с ней — всплеск тех эмоций, затмивший разум.       На душе было гадко. Настолько удушающе-болезненно, что даже мозг в промежутках и вовсе отключался — ноги сами несли куда-то вперед, и ослабшему телу оставалось лишь покорно поддаваться по инерции.       В затуманенном разуме отчетливо читалось только одно: Лера сделает всё, чтобы впредь позади других не оказаться. По крайней мере, хотя бы попытается.

***

      Понедельник — начало долго тянущейся недели. А сегодняшний день — необыденная и вместе с тем долгожданная дата, жирно помеченная на календаре красной пастой.       И этот самый день являлся для Леры вершиной, забраться на которую оставалось главной необходимостью. Вершиной, путь к которой казался ей путем к главной награде, что своим блеском манила в конце непроглядной черноты длинного коридора.       Ведь если Лере не удастся подняться — всё, и в том числе она сама, скатится вниз, в бездонную пропасть без выхода, где её былые мечты с оглушающим треском разобьются об острые скалы, и больше внутри не найдется стремления к поиску смысла для дальнейших стараний, без которых, безусловно, Лере точно не удастся выкарабкаться из затягивающей на самое дно грязи.       Эта ночь длилась, казалось, бесконечно. Тянулась, как длинная резина, самым медленным способом, сопровождаясь биением ноющего сердца, стуком часов и тихого похрапывания спящего брата. В груди, как назло, поселились нотки ярого страха, что цеплялись за возможность разрастись пуще прежнего.       Так было всегда — подобное удушению чувство безжалостно впивалось в горло, в тисках его сжимая до хрипов, перед тем, как наступит долгожданное событие. Сегодня состоится концерт.       Концерт, где у Леры нет права на ошибку.       В воздухе витал стойкий запах лака для волос, заставляющий заметно сморщится и ненадолго прикрыть глаза по просьбе тетки, дабы ненароком в них ничего не попало. Она буквально за минуты до начала выступления примчалась из зала с флаконом в руках, а затем во время своих не совсем уместных в этот момент махинаций что-то бормотала себе под нос об обязательной веры в себя. Покончив с торчащими волосами тетя Лена в последний раз оглядела племянницу и, убедившись в идеальности её внешнего вида, наконец отпрянула на облегченном выдохе, шепнув что-то на подобии: «Удачи».       Да, тетка сегодня, однозначно, переживала не меньше самой Леры. И поэтому с самого утра мельтешила по дому, заранее парадную одежду приготовив, дабы время на глажку не тратить. Теть Лена всю дорогу до Дома Культуры была на взводе — не переставала расспрашивать о том, уверенна ли Лера в том, что ноты идеально помнит, да всё сомневалась по поводу ненароком забытых вещей.       Лера же в её слова особо не вслушивалась — смысла не видела. В приоритете было с мыслями своими окончательно собраться, дабы лишние переживания из головы выкинуть.       И, признаться честно, ей без угрызений совести хотелось, чтобы тетка вела себя в точности, как Ромка, — молча. Да, в какой-то степени напрягающе-странно, но, по крайней степени, не надоедающе.       Брат, в отличие, от своей матери и вправду казался лишь тенью, что шагала с ней в один шаг вдоль дороги, оставаясь чуть позади. В последнее время Ромка то и делал, что молчал именно в присутствии Леры, а порой даже откровенно избегал. И, если так посудить, было не совсем понятно: то ли он желал побыть в одиночестве, то ли на то имелись иные причины, о которых Лере оставалось лишь строить многочисленные догадки.       Однако сейчас это было не столь важно. Ситуация с Ромкой наверняка изменится позже, когда и у самой Леры на то появится желание, в этом можно было даже и не сомневаться. Как ни крути, находясь в одном доме, без разговоров не обойдется.       И все бы ничего, только вот у Леры подобное поведение вызывало досаду. Особенно в тот период, когда его поддержка в особенности была необходима.       Даже сейчас. Находясь тут, за кулисами, Лере поверхностно хотелось, чтобы Ромка с ней рядом находился. Чтобы в своей привычной манере задумчиво молчал, и чтобы оставалось лишь гадать, о чем именно он там размышляет.       Ей бы хватило даже его минутного присутствия, что, несомненно, должно было сопровождаться отстраненным взглядом темных глаз, в которых отдаленно бы читалось промелькнувшее волнение.       Отчасти противный запах лака вперемешку с второстепенным ароматом тревожности, поселившимся где-то подле самой материи. Вернее сказать, даже «в». Да, пока лишь слегка заметная паника отдавалась легким покалыванием в животе, вырывалась наружу в резких ответах на обыденные вопросы, отзывалась уловимой дрожью в поджатых ногах.       От страха липкие пальцы сами по себе в зазубренном порядке перемещаются по подоконнику, отстукивая ритм, до мозолей в области их кончиков знакомый. Кажется, что это бессмыслица — повторять то, что уже данным давно эти самые пальцы отчеканивают без особого напряжения. Как там говорится?.. Перед смертью не надышишься. Однако в то же время постукивание по деревянной поверхности на какое-то время позволяет забыться, стоит найти в этом занятии мимолетное утешение.       Последние ноты — глухой звук прекратился. Подрагивающие руки сжались в кулаки, и именно сейчас Лера жалела о том, что ногти были слишком коротки, чтобы впиться в кожу вспотевших ладоней. Ведь это, несомненно, смогло бы привести её в чувства после нерушимого транса переживаний, не дающих и секунды покоя в этом душном и полном людьми помещении.       Вся эта невыносимая духота сжимала глотку так, чтобы выдохнуть лишний раз было сложно. И как-либо бороться с подобным ощущением было бессмысленно: оно всё равно настигнет даже в порыве освещающего ветра из приоткрытого окна.       Оставалось лишь смириться и с тяжестью вдыхать каждый раз через нос, этот процесс самолично контролируя, чтобы ненароком и вовсе не задохнуться (пускай в моментах, бесспорно, очень хотелось).       Глаза ещё раз в спешке пробегаются по списку фамилий на распахнутой двери, въедаясь в каждую строчку с особой внимательностью. В кровь поступает очередная порция адреналина, когда осознание скорого выхода на сцену вбивается в голову, между делом поселив частицы легкой паники в гортани.       Буквально всё здесь пропитано сыростью вперемешку с волнением выступающих, и обшарпанные стены раз за разом впитывают в себя атмосферу, в данном месте во время подобных мероприятий царящую.       — Валерия, твой выход! — на вид вполне добродушная женщина со сценарием в руках поспешно спустилась по лестнице, на ходу неуклюже поправляя растрепавшуюся в некоторых местах прическу. Она подозвала к себе рукой вмиг остолбеневшую Леру, что жадно ртом глотая воздух, совершала попытки взять себя в руки. Дышать стало ещё труднее, и теперь даже кивок головы казался признаком явного невроза.       Взгляд устремлялся под путающиеся ноги на случай того, чтобы о ступени ненароком не споткнуться. И только тогда, когда перед Лерой открылся вид на сцену, на которой к концу подходил номер горбившегося в спине парнишки, холодок мимолетно, но отрицательно-пугающе действуя на разум, промчался по позвоночнику.       Ленивые аплодисменты-поклон-уход со сцены-объявление следующего конкурсанта.       Пелена опасения затмила собой всё остальное. Но обратного пути не было и быть не могло — у Леры нет права отступить и облажаться.       Долгий выдох через рот-небольшая заминка-первый шаг навстречу объятиям полного       людьми зала.       И вот Лера вжимается в неудобный стул, руками сжимая от страха дрожащие колени. Собраться с мыслями, когда все вокруг пристально следят за каждым твоим движением, — задача крайней сложности.       Говорят, что в таких ситуациях важно не начинать думать.       Пальцы на секунду зависли над клавишами — мгновение, что длилось, как ожидание зеленого света светофора в долгой пробке. А затем — начало — давка по газу с усердием и выкручивание руля.       Нота за нотой, выдох за вдохом. Все мысли в одночасье смешались в кучу, а после куда-то исчезли — в голове стало пусто. И теперь всё точно шло по заданному сценарию.       Голосок в голове, что ни в какую отступать не желал, твердил, раздаваясь повторяющимся эхом:       Без волнений-без волнений-без волнений.       Вероятно, он являлся чем-то вроде «толчка» в самую спину, без которого всё было бы по-другому.       Быть может, так было на самом деле — думать об этом Лера не хотела. В чем смысл? Тем более, сейчас. В тот самый момент, когда вся эта толпа неотрывно за ней лишь одной наблюдает.       В эту самую минуту, когда появляется шанс оказаться прямо в центре ею долгожданного события — здесь, на сцене. Лицом к лицу к аплодирующим зрителям, чьи хлопки сопровождались коротким свистом какого-то мальчишки на задних сиденьях.       Легкий кивок головы в знак благодарности и мягкая улыбка. Всё кончено. Этот важный и ответственный момент завершился — пришла пора покидать эту сцену, на которую Лера совсем скоро снова вернется.       Но что-то в глубине души всё-таки ей не давало покоя. И это «что-то» давило на виски похуже предвкушения близящегося выступления.       Да, Лера почти сразу поняла, в чем дело. И поэтому после того, как развернулась на невысоких каблуках, на пару секунд обернулась снова. Взгляд в спешке промчался по всем присутствующим, и в этот самый момент крохотная надежда затаилась где-то внутри.       Он не пришел. Нет, точно… Взгляд Леры никогда не смог бы упустить его темной ветровки и светлых глаз, пристально-холодно в ответ глядящих.       Это было настолько очевидно, что оставалось лишь горько усмехнуться над собственной ошибкой и глупостью.       Ты всё испортила-испортила-испортила. Заставила кануть в бездну то, за что когда-то так отчаянно цеплялась.       Отчего-то глаза защипало, краснота залила щеки. Только одно оставалось неизменным: ямочки на них и противоречащая её состоянию улыбка по-прежнему на лице оставались.       Ей нельзя. По крайней мере, точно не здесь и не сейчас: ни перед этой чертовой публикой, что не жалела ладони для аплодисментов, ни где-либо ещё.