Вандерленд и восемь оттенков безумия

*За восемь дней до перехода в другой мир*

Крепкая мужская рука осторожно растормошила её за плечо, заставляя открыть сонные глаза. Алис невольно вздрогнула спросонья, увидев над собой тёмный склонившийся силуэт. — Вставай. Тихо. Нужно идти, — полушепотом сказал какой-то военный. Ей оставалось только подчиниться, осторожно поднимаясь, чтобы не разбудить спящих рядом детей. На дворе была явно полночь: звёзды давно зажглись на небе, когда она в компании троих солдат пересекала деревушку. Девушка сразу поняла — настал её черёд. Сопротивляться не было смысла. У этих людей автоматы, а вчера один придурок со шрамом под губой пригрозил, что отправит на опыты «её» детей вместо неё самой, если Алис не будет слушаться. Она слышала утром в общей умывальне тихие рассказы от двух девушек, которых держали в соседнем сарае. В определенных местах перед барьером что-то происходило. «Некто» по ту сторону пытался общаться. Как-то. И в таких точках, где происходил всплеск странной энергии, и запускали людей для так называемого «общения». По слухам, уже три дамы посещали это место. И одна почему-то не вернулась, упала без чувств, и её унесли военные куда-то на носилках. Сегодня настала вот её очередь: Алис подвели к какому-то сараю, напялили камеру булавкой на груди, на руку повязали неприметный браслет, явно с прослушкой. Один из военных, вроде даже ученый, назвал как-то этот прибор, но девушка не запомнила. Что-то там для измерения каких-то частот или частиц в воздухе, что ли. — Не бойся, — вдруг тихо сказал ей один из солдат, делая вид, что поправляет в десятый раз браслет на руке. — Всего лишь пообщайся и выйдешь. Сильно не паникуй. Запомни — если попросит о каком-то «контакте» — не ведись. Ни на что не соглашайся, просто разговаривай. Ни в коем случае никак не взаимодействуй на согласие. И вскоре он сам отстанет. — Сам отстанет? — испуганно повторила Алис, её коленки странно тряслись. — Да, — кивнул неизвестный в шлеме и частичной маске, закрывающей нижнюю часть лица. Девушка видела только его карие, какие-то карамельные глаза и кусок кучерявой чёлки из-под головного убора. — Здесь выходят на контакт несколько неизвестных личностей. Ну, мы так считаем, судя по почерку общения. Тебе достался вот тот, кто быстро теряет интерес. Так что помучиться придётся эту ночь. С остальными он потом перестает общаться, игнорит. Помни — никакого контакта, отвечай только эбонитовой палочкой, что там лежит. — П…палочкой? — снова в растерянности переспросила она. — Угу, там что-то вроде сенсорной панели будет. Ну… не совсем, это мы так в шутку это называем, — кажется, молодой человек под маской улыбнулся. — Эй, Бан Чан! — вдруг рыкнул какой-то другой солдат, что копошился у компьютерного оборудования. — Харе там лясы точить! Уже успел за бабами так быстро соскучиться? Иди сюда! — Иду-у-у! — протянул солдат, что стоял с ней. А потом неожиданно накинул Алис на плечи толстую военную куртку. — Надень это обязательно. — Мне не холодно, — зачем-то возразила девушка. — Надень. Поверь, там будет холодно. Она молча поднимается, а солдат уходит к позвавшему его старшему по званию. — Что ты с ней там нянчишься, не веди себя так с *…*, — полушепотом сказал тот мужчина, и последнее слово было не расслышать, но Алис была уверена, что он сказал «…с всего лишь пленными!». — Какой смысл их пугать и вести себя нарочито грубо? — тихо возразил ему первый, которого навали Бан Чаном. — Если они будут панически настроены, никакого разговора с «объектом» не выйдет. На них зашипел другой военный, и разговоры прекратились, их голоса было уже не различить. Алис затолкнули в какую-то пристройку, где часть стены покрыл слой мерцающего барьера-купола. Холод. От него шёл лютый холод. И иней — он был везде, обнял каждую дощечку в помещении, листок, каждую мебель. Иней хрустел под ногами мучительно громко, когда Алис шла по старому полупрогнившему полу к какой-то раме с окном, стоящей просто облокоченной у стола. Девушка сразу поняла, что обозвали той самой «сенсорной панелью». Стекло практически не было прозрачным, оно было покрыто толстым слоем странного инея, а на полу, в раскрытой шкатулке лежала длинная эбонитовая палочка. «Прям волшебная палочка Гарри Поттера», — иронично подумала про себя девушка. Хотя на самом деле ей вообще было не смешно. Она плотнее укуталась в огромную куртку и порадовалась, что тот военный всучил её насильно. На полу была какая-то подушечка, и Алис уселась прямиком на неё. Она была уверена на сто процентов, что именно для этого она и лежала. Потупив какое-то время, девушка опасливо взяла палочку в руку и начертила на замёрзшем окне всего одно слово. «Привет». Иней был очень странный — её указка скользила по нему легко, практически без напряжения. Она словно обычной ручкой по бумаге прошлась. Какое-то мгновение ничего не происходило. И Алис подумала, что всё это какой-то бред, и она таращилась в сторону, в мерцающий барьер-купол. Как вдруг она вздрогнула, повернув обратно голову к раме окна. Её буквы, ещё криво написанный «Привет» неожиданно растворился, затянулся в мгновение ока новым слоем инея. А затем стекло едва заметно затянулось дымком прохлады, и на его поверхности уже другим, очень красивым каллиграфическим почерком появилось новое слово: *Здравствуй.* По шее Алис пробежала стайка мурашек, и она провела по коже рукой в тщетной попытке скинуть их прочь. Этой ночью ей явно приснится кошмар. Сердце стучало в груди, точно готово выпрыгнуть, сбежать, оставив её тело на растерзание какому-то призраку. Может, и не призраку, а таинственной личности за барьером, но легче от этого не стало. На мгновение ужас сжал горло, будто стальными тисками. Но девушка постаралась взять себя в руки. Было бы что-то, военные так бы не водили всех на «заклание». Впрочем, она много могла не знать. Преодолевая первую панику, девушка взяла снова в руки эбонитовую палочку и быстро накалякала ответ под чужим словом. — Ты человек? Или дух? Я вот — человек. Мастер общения из неё был такой себе, да. Её слова проявились на раме окна так четко, словно въелись в зеркальную поверхность. А потом так же быстро исчезли. Секунду ничего не происходило, а потом появился новый ответ. *Ты любишь стихи?* Алис уставилась на этот внезапный вопрос. У неизвестного был очень красивый и ровный почерк, даже несколько художественный. Это поразило девушку. Ей казалось, что у потусторонней сущности буквы должны были скакать в разные стороны и с трудом читаться. Но её собственная писанина выглядела достаточно коряво. К тому же, он или она ничего не ответил на её собственный вопрос. Подумав, Алис решила, что не понимает, как играть в эту игру, поэтому она просто будет честной, не стремясь понравиться незнакомому собеседнику. — Нет, не люблю, — нацарапала она палочкой на окне. — Это дело вкуса. Прочтение чего-то в поэтической форме не рождает во мне восторгов о стихотворной форме и особом способе передачи чувств. Читая что-то в виде стиха, я сосредоточиваюсь на улавливании ритма, рифмы. И пока я пытаюсь поймать ритм, я пропускаю смысл написанного. Поэтому мне по душе только проза, книги, где автор только повествует, выкладывая свои мысли на бумагу, не стремясь их сделать больше оригинальными, чем интересными. Долгое время ничего не происходило, и девушка внутренне повеселилась, представляя, как военные кричат на неё, что она хренов переговорщик. Но затем на окне вновь появилось новое сообщение: *Я люблю жесткий язык, при этом когда он остается лирическим. Люблю совершенно неожиданные дикие метафоры. Твёрдое звучание. Недолюбливаю сладкую поэзию, слишком мягкую и пресную.* Алис с удивлением вскидывает бровь. Что за душнила у неё там, за экраном «монитора»? — Тогда тебе со мной будет нудно, — быстро написала она. — Я не воспринимаю стихотворную форму, мне скучно. После последовал быстрый ответ. *Скорее всего, у тебя нет музыкального слуха.* Почему-то стало смешно, и на миг девушка позабыла об опасности. Она со смешком нацарапала свой ответ. — Вы очень предвзяты, мистер Незнакомец. Между прочим, как Вас зовут, как к Вам обращаться? Вы — он, она или нечто другое? *А ты — женщина или мужчина?* «Что ж, — про себя подумала Алис, — хотя бы оно понимает эти слова и значения. Но, грубиян, не спешит представиться первым». — Я — женщина, — написала она ответ на раме. — А Вы? Вы видите меня или нет? Кто вы? *Я не вижу тебя. Как твоё имя?* — Вы не говорите мне ваше имя, тогда я в отместку не скажу своё. Не то, чтобы Алис собиралась пререкаться с неизвестным и, возможно, с кем-то даже опасным, но ей вдруг стало не страшно и всё равно. Перестанет с ней нечто общаться — ну и славно! Быстрее отпустят. Но неизвестный продолжает писать, будто не замечая её нахального поведения. *Нам не нужно знать, кто мы. Расскажи, что любишь. У тебя есть мечта?* Девушка продолжает эту игру — она пожимает плечами и просто говорит правду. Точнее, пишет её. Она рассказывает какие-то нелепицы из своей жизни, какие-то забавные случаи, и, даже немного неловкие. А потом пишет, что мечтает завести кота, но пока нет времени и своего собственного угла, то есть дома. Незнакомец не понимает, что такое «съемная квартира», и ей приходится объяснять. Алис посмеивается про себя, для неё это как-то странно — говорить такие банальные вещи, словно она в прошлое попала, и как какая-то попаданка вещает нечто уму непостижимое. *Иметь кота? Какой-то абсурд, не слышал столь примитивной мысли. Они и так ходят по улицам — грязные, чванливые животные.* — Тебе не нравятся коты? — вопрошает Алис, чертя свой ответ на раме. *Нет. Раздражают.* — Ох! Тебе нужно срочно сходить к врачу. Если ты не любишь котиков, нужно проверить, есть ли у тебя сердце! Какое-то время ничего не происходит. И девушка думает, что своими плоскими шуточками задела это высокомерное существо. По правде говоря, ей по-прежнему плевать. Первый страх улетучился, а сейчас её беспокоит только озноб — холод пробирает уже до костей, ей бы вернуться и согреться. Но на стекле в изморози проступает ответ: *Это была шутка? Так шутят в вашем мире?* Алис посмеивается, царапая палочкой свои каракули: — Вроде того. Я не слишком хороша в этом. Просто поведала, что хочу свой собственный уголок, место, куда смогу возвращаться, исключительно моё. И желательно, у моря. *У моря? Почему у моря?* — Не знаю. Меня всегда привлекало море, его шум волн, блестящая гладь, солёный воздух, этот лёгкий бриз. Я люблю море! Оно непостижимое, таинственное и чистое. Оно не оставляет меня равнодушной. Когда-нибудь у меня будет там большой красивый дом, где точно будет кот и большое пианино. А нет, точнее — рояль! *Пианино? Рояль?* — Ага! Здоровое, такое красивое! Рояль, фортепиано — как у вас называется? *Ты играешь?*, — вместо прямого ответа незнакомец спросил своё. — Ох, нет! Я мечтала бы научиться, и когда-то научусь, когда будет время. Для меня это как ностальгия. Моя мама, которой давно нет, умела играть на рояле. Особенно, когда за окном шёл дождь, и весь дом замирал в какой-то истоме и ожидании чего-то тёплого и прекрасного, чаевничая за круглым столом. Мы с отцом говорили шёпотом, потому что из комнаты мамы лилась такая музыка, что хотелось плакать, грустно и чисто, и вместе с тем «проращивать» свои крылышки — мечты для полёта. Что же рояль? Мне позволялось играть, если это можно так назвать, только при маме. А еще я могла присутствовать, когда приходил настройщик и вскрывал таинственную утробу, обнажая голые струны. Они как-то жалобно стонали под ударами его молоточков. Зато потом мама торжествующе, так, что вздрагивал весь дом, играла старую увертюру, похожую на эпичный гимн, где какое-то войско кого-то бьёт. А я, восторженная, гордая тем, что меня допустили до тайны, добавляла «уместной какофонии», изображая барабанщиков и стуча по крышке стула ложками, уж, конечно, не деревянными. Мама меня взбадривала своим нежным, звонким голосом: «Поддай, детка!» Я поддавала так, что папа потом весь вечер ходил, вздыхая, что у него «по-сумасшедшему болит голова». А мы ликовали так, как будто это мы с мамой разбили в пух и прах злых недругов! А сейчас я бы многое отдала, чтобы хоть раз услышать её игру, но увы… Поэтому я хочу, чтобы в моём доме, большом и светлом, стоял огромнейшим красивый рояль прямо с видом на море. И когда-нибудь я по-настоящему научусь играть на нём. Или кто-то в моей жизни сыграет на нём для меня… Эбонитовая палочка резко чиркнула по стеклу. Алис зависла, думая, а зачем она всё это строчит неизвестному? Как будто ему такое было бы интересно. Но она строчит и строчит, поддавшись старому воспоминанию из детства, немногому, что осталось в её памяти. Чему-то светлому, о любимых родителях, которых не стало, за которыми она до сих пор иногда так скучает... В груди что-то защемило, а в глазах почему-то стало влажно. Девушка быстро утерла рукавом куртки нос. «Нашла о чём вспомнить, глупая девчонка, зачем ты бороздишь старые раны, уже никакого не вернуть, как бы ты не мечтала». Она машинально уставилась на раму, которую снова заволокло инеем, и долгое время ничего не происходило. «Я назанудствовала ему на все уши», — хмыкнула про себя Алис. Но неожиданно ответ всё же появился. *Не думаю, что ты научишься хорошо играть. Как мы выяснили, у тебя, предположительно, нет музыкального слуха.* Девушка прыснула со смеху, не сдержавшись. За этим барьером там сидит настоящий зануда. Но следующая надпись заставляет её нахмурить брови. *Впрочем, если захочешь, я смогу сыграть тебе.* Что это? Флирт? Обычное высказывание или настоящее желание? — Так ты сам умеешь играть? *Надеюсь, я вспомню. Когда-то и я хотел играть, чтобы видел весь зал. Теперь я бы сыграл колыбельную, или другую нежную мелодию даже для одного слушателя.* — Вот как? — Алис строчит ответ с улыбкой. — Это заманчивое предложение? Мы сидим в моём доме со стеклами в пол, смотря на искрящийся в лучах солнца бриз. Ты играешь мне колыбельную за белоснежным роялем. У наших ног кот, а я рядом, мирно дремлю на твоём плече под звуки нежной мелодии. Только написав, девушка думает, а не слишком она пошла в разнос, так флиртуя с опасным потусторонним созданием? Ей кажется, что он мучительно долго читает её короткий ответ. Но затем на стекле вместо букв вначале появляется ладонь. Да, отпечаток мужской руки, немаленький. А дальше следуют слова: *Прикоснись, пожалуйста.* Алис почему-то зачарованно смотрит на линии и узоры, оставшиеся от прикосновения на морозном стекле с той стороны. Но внутри уже сама почему-то злится: он так просто её только что заговорил, наплел какие-то романтические речи, чтобы вот так банально заставить прикоснуться. «Запомни — если попросит о каком-то «контакте» — не ведись. Ни на что не соглашайся, только разговаривай», — звучат в голове слова того солдата Бан Чана. Но она бы и так не повелась на столь дешёвую уловку. — Прости, никакого физического контакта, — пишет она. Отпечаток руки быстро исчезает с рамы. *Как знаешь. Тогда на сегодня мне уже не интересно.* «Вот же обидчивая цаца!», — хмыкает про себя Алис. А затем рисует смайлик на раме с улыбкой. В какой-то момент она видит, что незнакомец рисует букву «А», пытаясь обвести её что ли в круг… Но вдруг рисунок быстро исчезает, превратившись в толстую полосу. «Передумал и быстро стёр? Что он хотел изобразить?» Ей больше никто не отвечает. И солдаты вскоре забирают девушку обратно. Ничего не говорят, не комментируют, прошло плохо или хорошо, лишнее она себе позволяла или нет. Но, вернувшись к спящим детям, на свою раскладушку Алис чувствует странный озноб. Она проводит рукой по шее, чувствуя взмокшую кожу на затылке. Как бы она не хорохорилась и не вела себя поверхностно с неизвестным человеком, а может и сущностью, у неё в итоге осталось жуткое чувство. Не хотелось повторять это снова.