Гречишный мёд и кровь

Ёнгук смотрел и не верил своим глазам, перед ним сидел Юнги и улыбался. Только неделю назад он, очнувшись, велел Ёнгуку не подходить к нему и сам альфа с трудом правда, но старался действительно находится от омеги подальше. Пока. Это было ключевое слово. А тут на тебе Юнги не просто пришел к нему, а еще оказался абсолютно голым, в его постели. Конечно, омега находился под одеялом, из-под которого выглядывали только голые плечи. Но почему-то Ёнгук был уверен, что на нём одежды нет. Но альфа не спешил проверять. Только еще раз бросил взгляд и подумал: «Ну не сука? Ты так уверен, что я сделан из железа и не наброшусь на тебя? Что ж вот и напрасно ты так думаешь, — сказал Ёнгук, в ответ Юнги только презрительно хмыкнул: — Ну, так сделай что-нибудь, или ты так и будешь смотреть на меня? Улыбка взвела курок, альфа не думая бросился на Юнги желая наказать, стереть с лица это самодовольное выражение, показать всю гамму чувств, которой он как в горячей лаве весь этот месяц варился, пока не знал выйдет ли из комы Юнги. Все это время Ёнгук умирал каждый день, чтобы в итоге так и остаться в этом подвешенном состоянии, ведь пробуждение Юнги не подарило ему спасения. Наоборот свои слова омега превратил в гвозди и забил их в крышку гроба, в котором он заживо похоронил их любовь. Только Ёнгук сорвал одеяло, как Юнги исчез. Открыв глаза, Ёнгук понял, что уже начинает сходить с ума и наверно бы с удовольствием рассмеялся только возбужденный член, ужасно терся об одеяло и требовал внимания. Выругавшись, Ёнгук поплелся в ванную. На душе было так тошно, что даже такое развлечение как дрочка было скорей обычной потребностью тела, отнюдь не чем-то, что могло бы вырвать его из бездны отчаяния, которая уже давно стала домом. Только Юнги бы смог вызволить, как рыцарь в сияющих доспехах, но почему-то омега абсолютно не спешил своему альфе на помощь. Открыв кран с холодной водой, Ёнгук громко вскрикнув, подставил голову, чтобы воспаленный мозг, как больной маньяк перестал пытать видениями, которые не станут правдой. Затем взяв член в руку Ёнгук начал двигать рукой вверх-вниз, движения он осуществлял на автомате, ничего толком не ощущая. Было больно от того, что теперь дрочка превратилась в одну из утренних привычек вроде чистки зубов. Ведь до встречи с Юнги альфа часто перед тем как трахнуть омегу любил ласкать себя, особенно у него на глазах. Уже собираясь вот-вот кончить, Ёнгук буквально на яву увидел Юнги. Его образ почему-то возник на стене и, прибавив скорости, Ёнгук буквально через минуту излился, попав тому в рот, и любуясь, как сперма стекает по подбородку, альфа засмеялся, поняв, что перед ним просто стена, выложенная розовой плиткой. «Ну, все пора тебе к врачу» — не весело подумал Ёнгук и начал вытираться полотенцем. Потом достав пиво и захватив пустой альбом и фотографии, спустился вниз. Сев в свой феррари Ёнгук поехал в отныне единственное место, где он мог хоть на короткий миг перестать думать о Юнги. Ведь телефон продолжал молчать и та мысль, что их отношениям пришел конец, становилась все реальней. Кладбище как всегда встретило его благословенной тишиной. Только здесь была видна граница между смертью и жизнью, и, глядя на эти бесконечные могилы человек должен помнить, что люди рождены, чтобы жить, а все остальное просто мелочи. Подойдя к надгробному камню в виде белоснежного ангела Ёнгук, посмотрев на улыбающегося с фотографии Сорёна, сказал: — Привет, Сорён, тебе не передать словами как я скучал по тебе. Сев на землю и положив сумку рядом Ёнгук продолжил: — Надеюсь, что ты, сидя на облачке, видел, почему я не смог приходить к тебе? Прогнозы врачей были неутешительными и все как один твердили одно: Юнги не очнется. Сорён, видел бы ты их лица, когда Юнги открыл глаза, — сказал Ёнгук и, достав альбом, открыл его, затем взял клей и начал мазать им фотографии: — Помнишь, как мы месяц назад в начале июня все вместе фотографировались? Кстати, я никак не могу заставить Дэхёна прийти к тебе, но поверь, я его все же притащу. Так вот я распечатал все снимки. Но даже двести фотографий недостаточно, чтобы заполнить пустоту. Посмотрев на снимок, на котором Сорён катается на качели, Ёнгук проведя по нему пальцем, вздохнул: — Мне не хочется жаловаться, но я многое отдал, чтобы ты вправил мозги своему сыну. Альфа, посмотрев вверх, уже громче добавил: — Эй, Сорён может, брось молнию или что-то еще в своего сына, хорошая порка или пинок в зад, было бы просто чудом и одновременно спасением. Представляешь Юнги, только очнувшись, велел мне не подходить к нему. Я бы хотел услышать от тебя совет, — проговорил Ёнгук, и дальше вклеивая фотографии, улыбался, любуясь тем, как Юнги не заметив, что его снимают, качал Сорёна и что-то ему рассказывал. Интересно если бы омега заметил, что за ним наблюдают, чтобы сделал этот засранец? Может быть нахмурился? Это вполне возможно Увидев на следующей фотографии Дэхёна, Ёнгук сказал: — Сорён, я не знаю, почему ты решил оставить Дэхёна в друзьях, да и это не мое дело, но честно мне жаль, что вы не смогли узнать друг друга лучше. Я наверно отдал бы все свои деньги, а их у меня очень много, за то, чтобы иметь возможность погулять на вашей свадьбе и стать крестным маленькому вашему ребёнку. Просидев еще пару часов, Ёнгук все же поднявшись, с сожалением сказал: — Прости Сорён, но мне нужно идти. Тебя нет и то, что я прихожу к тебе, ничего не изменит. Ты не сможешь вернуться. Я словно попал в мир фильма: «День сурка». Такое впечатление, что как только я просыпаюсь и начинаю осознавать, что ты умер, я тут же прихожу сюда и разговариваю с тобой. Я сам не могу тебя отпустить, поэтому прошу, помоги мне, иначе я просто сойду с ума, — произнес Ёнгук и опустился перед памятником на колени. Боль так сильно сжала его за горло, но уже давно, еще после смерти папы Ёнгук поклялся никогда не плакать. И даже сейчас, когда его душа была словно вывернутая наизнанку, по его лицу не потекла ни одна слеза. — Знаешь, я дурак, наговорил всякого. Плевать, я приду завтра, послезавтра, я буду приходить каждый день, я не имею права тебя забыть. До встречи, — сказал Ёнгук, и пошёл к выходу, не заметив как недалеко, Юнги прижавшись к чужому памятнику, затаил дыхание, чтобы не выдать своего места положения. Омега хоть и не слышал слов Ёнгука, но то, как стоял альфа, как жестикулировал запомниться ему надолго. Наверняка Ёнгуку было так же одиноко и больно, как и ему. Но омега сдержавшись, так и не побежал за альфой, хотя очень сильно этого хотел. «Что ж, ты можешь собой гордиться» — бездушная тварь, — прошептал Юнги и, подойдя к памятнику, сказал: — Привет, папа. Прошло три дня. Каждый день Ёнгук смотрел на молчащий телефон и верил, что Юнги позвонит. И как оказалось, он верил совсем не напрасно, потому что знал, Риан не может его подвести. Так и произошло. Юнги позвонил на пятый день после своей выписки. Его голос был абсолютно холоден, даже можно сказать, пугающе холоден. Но Ёнгук думал, что все это ему просто показалось. Он почему-то был уверен в том, что когда они встретятся лицом к лицу, у них снова все будет как прежде. Но он ошибся. Юнги пригласил его в кафе и когда Ёнгук в день их встречи зашел внутрь и сел к своему омеге, альфа не узнал голос Юнги. Тот говорил с ним, словно они прежде никогда не были даже знакомы, не говоря уже о том, чтобы трахаться как кролики, чем они собственно и занимались. Сорён даже шутил, что вместо конкурса Юнги окажется в роддоме и будет рожать. Ёнгук смеялся, и надеялся, что прогнозы Сорёна сбудутся. Юнги же страшно злился. Правда недолго, потому что стоило ему лишь чуть-чуть приласкать, например, укусить за шею, за ухом и Юнги уже был готов к употреблению. Торину требовалось добавить лишь немного смазки или крема для рук, и он мог войти в Юнги на всю длину и тот даже не морщился. А сейчас Ёнгук просто не узнавал своего омегу, который только не давно ластился к нему, словно был котом или любым другим домашним животным. — Я ничего не заказывал, наш разговор будет коротким, — вместо приветствия сказал Юнги. Тон омеги задел Ёнгука и он позвал официанта: — Зато я голоден как зверь и если ты не хочешь чтобы я сожрал тебя, лучше не зли меня, и закажи себе что-нибудь. — Будешь командовать своими людьми, — зло бросил Юнги, от едва сдерживаемого гнева его глаза сверкали, словно драгоценные камни. Поняв, что эта пара сейчас явно начнет выяснять отношения, официант осторожно спросил: — Готовы сделать заказ? — Стакан воды, — коротко бросил Юнги, не сводя глаз с альфы. Но Ёнгука не испугать игрой в гляделки. Он прекрасно знал все слабости своего истинного, поэтому провоцировал не боясь присутствия официанта. Не спеша, выбирая блюда Ёнгук, разувшись, начал ласкать ногой член Юнги. под столом. Пока омега попытался убрать ногу, член словно по неведомой команде встал. Альфа ликовал. — Сука, — прошипел Юнги, отчего официант вздрогнул, и быстро повторив заказ, ушел на кухню. — Язычок то прикуси, милый мой, — мягко сказал Ёнгук. А я и наказать тебя могу. — Да, неужели, — улыбнулся Юнги. Ему от самого себя было тошно. Но он не мог остановиться. Да, и Ёнгук тоже не стремился прекращать их «поединок». Как оказалось, Юнги только вошел во вкус их странной игры в ненависть. Хотя вряд ли они оба способны на что-то большее, чем подколки. — Ну, что ж, милый мой, я тебя слушаю, — сказал Ёнгук. — Я подожду пока принесут еду, — ухмыльнулся Юнги, не хочу, чтобы ты сожрал меня. — Ну, ладно. Тогда может, ответишь, что за омега пришел к тебе три дня назад? — Прекрасно, ты следишь за мной. Что ж, узнаешь тогда сам, зачем мне тебе говорить? — Юнги не дерзи мне. Мы истинные, я ведь могу поставить тебе метку и больше никто, ни альфы, ни омеги даже на метр не подойдут к тебе. Юнги вскочив, закричал: — Только попробуй сукин ты сын! — Сядь, — тихо сказал Ёнгук. Побледневший Юнги дрожащей рукой достал сигареты и закурил. На него больно было смотреть и Ёнгук с горечью осознал, что слегка переборщил. Он уже хотел приободрить омегу, но подошел официант и начал расставлять блюда. А всего лишь через пять минут, когда официант ушел, и Юнги заговорил, Ёнгук настолько сильно захотел выпороть эту маленькую дрянь прямо здесь, что он даже забыл, как буквально только что пожалел его. Спокойно пережевывая еду и слушая бред, который нес Юнги, альфа же представлял, как именно закончился бы этот разговор, если бы эта хитрая бестия не попросила о встречи в людном месте. «Что ж, ты действительно молодчина», — но не думай, что переиграл меня, — улыбнулся Ёнгук, делая вид, что продолжает внимательно слушать своего омегу. И от этой улыбки Юнги стало ой как не хорошо. Закончив бифштекс, альфа заметил, что Юнги замолчал смотрит словно сквозь него. А уже через минуту попросив счет, Ёнгук увидел, что Юнги встал и собрался уходить. Схватив его за руку, альфа прошептал: — Не спеши. Я выслушал тебя и ни разу не перебил. Сейчас мы прогуляемся, и я выскажу тебе свое мнение. — Я не хочу. У нас не дискуссия, я просто разрываю отношения и всё, — сказал Юнги и в его голосе впервые за эту встречу Ёнгук услышал усталость. Очень вовремя подошел официант и когда он их рассчитал Ёнгук поднявшись, протянул руку омеге. Проигнорировав её Юнги, пошел вперед. Выйдя из ресторана, Ёнгук схватив его за руку, потащил за собой. Оказавшись в парке неподалеку, Ёнгук прижал Юнги к дереву. Оно было огромным и с легкостью скрыло их обоих. Ёнгук посмотрел на дерево и, улыбнувшись, сказал: — Я даже могу сейчас оттрахать тебя, и нас никто не увидит. — Я буду кричать, отпусти меня, — сказал Юнги, но альфа грубо закрыл его рот поцелуем. Атака была настолько неожиданной, что Юнги даже не смог укусить его. Ощущая, как язык Ёнгука ласкает его рот, Юнги не мог ему не ответить. Слишком сладко. Слишком больно. По лицу омеги потекли слезы. Ему так захотелось слиться со своим альфой и никогда не отпускать, но вспоминая своего папу, и его смерть Юнги не мог просто дальше жить так, словно ничего не случилось. Вскоре отпустив, Юнги, чтобы глотнуть воздуха, альфа увидел, что он плачет. — Отпусти, я не могу быть здесь. — Юнги, — и дернув его на себя, Ёнгук посмотрел ему в глаза: — А мне, думаешь легко? Ты так сильно уверен, что тебе одному больно? Наверняка ты даже не задумался о такой простой вещи, что у меня кроме Дэхёна и Сорёна (про покойного Югема он решил не говорить, ведь о мертвых принято говорить либо хорошо, либо никак), больше никого нет? Ну конечно, я же забыл, как ты там говорил, я преступник? И если бы не я Сорён был бы жив? Ну же ответь или забыл, что десять минут назад сам мне говорил? Ты ведь сам в этот бред не веришь? Я прав? — Голос Ёнгука был громкий, он кричал, абсолютно не заботясь о чувствах Юнги. Преступники не имеют право любить, они не заслуживают счастья, семью, любимого и детей. Милый мой, — сказал Ёнгук и, сжав его подбородок, посмотрел ему в глаза — но Юнги не выдержав, закрыл их — нет, смотри на меня внимательно, это же твои слова, — прошипел Ёнгук, и сильно придавив омегу к себе, укусил его. Юнги вскрикнул и попытался ударить альфу в пах, но Ёнгук увернувшись от удара, схватил его за шею и швырнул на землю. Придавив его сверху, Ёнгук зашептал: — Я даю тебе только два месяца. До отборочного тура осталось ровно столько же. Так что тренируйся и думай о том, что по истечению срока ты снова будешь моим. Поднявшись, Ёнгук хотел помочь Юнги, но тот продолжил лежать: — Прочь. Ёнгук хмыкнул: — Как пожелаешь. Подул ветер и, ощутив, что удушающий запах персиков, которыми пах Ёнгук стих, Юнги пошел домой. Он старался не думать, но мозг как назло продолжал прокручивать перед глазами весь их диалог с Ёнгуком. И от этого Юнги хотелось завыть. Добравшись до дома он, увидев в гостиной Лухана, который зачесал свои черные волосы назад, был страшно похож на Сорёна. Конечно же, только издалека. — Привет. Я приготовил лапшу, будешь? — Пиво есть? — спросил Юнги и сел на диван. Посмотрев на Юнги, Лухан присвистнул: — Пойду, сгоняю, ты такой бледный, что тобой можно мертвых пугать. Когда дверь за ним захлопнулась, Юнги зарыдал. Каждое слово, которое сказал Ёнгук, с новой силой врезалось в его сердце, и Юнги знал, что альфа абсолютно прав. Когда Лухан спустя минут десять вернулся, он увидел что Юнги, сейчас не выдержит и умрет от разрыва сердца, поэтому он, ударив его начал заливать ему в рот пиво. — Не переживай, не одного тебя бросили. Другого найдешь, нашел из-за чего убиваться. Пиво лилось в горло, и Юнги даже не мог сопротивляться и хоть как-то возразить. Но поскольку он абсолютно не умел пить, то еще через пару банок пива просто напросто отрубился. Посмотрев на вырубившегося омегу, Лухан по привычке облизался, но вспомнив, что он с ним решил жить не ради того, чтобы сожрать. Он, раздев его, отнес в постель. Все же не устояв, он, наклонившись к его шее, еще раз втянул в себя этот сладкий запах жасминов. — Спокойной ночи, мой сладкий пирожок.