Гречишный мёд и кровь

Когда пришло время убрать капельницу, врач вернулся и, дав ещё несколько рекомендаций Ёнгуку, что тот должен сделать, когда омега проснётся, ушёл. По словам врача, после передозировки организм омег ведёт себя по-разному, и даже такое сильное лекарство, как-то, что он ввёл, вполне возможно, не сможет вывести Юнги из того ужасного состояния возбуждения, и придется провести курс инъекций. Поэтому когда он приедет с лекарствами, а Ёнгук должен купить чай с успокоительным действием, и когда Юнги проснётся, он должен позаботится о нём. Как только за врачом закрылась дверь, Ёнгук пошёл принимать душ, а то сперма на животе и бёдрах уже давно высохла и неприятно стягивала кожу. Выйдя из ванной, Ёнгук взял тряпку и начал протирать Юнги, потом, смазав ему анус мазью, лёг рядом и накрыл их обоих одеялом. Жутко хотелось спать, а вид спящего Юнги, так мило сложившего обе руки под щекой, ещё больше усиливал это желание. Только альфе не суждено было выспаться. Всего минут через двадцать Юнги открыл глаза, сильная боль в теле, особенно ниже спины, и озноб так резко вырвали его с объятий сна, поэтому он был очень зол. Только увидев рядом, буквально в миллиметре от себя лицо Торина, а главное, ощутив дыхание на своих губах, омега разозлился по-настоящему. — Ёнгук, проснись, — сказал он и начал уже сильнее будить, тряся за плечо. Из-за своей наготы Юнги был вне себя от гнева, и ему очень хотелось посмотреть Ёнгуку в глаза и узнать, почему его тело так зверски болит. — Что, всё-таки добрался до меня, насильник? — Юнги спросил это так тихо, что, возможно, Ёнгук бы и не услышал, если бы сила этого слова не была столь разрушительной. Не только ядерное оружие после себя оставляет мёртвую, выжженную дотла землю, порой даже простое слово ранит настолько глубоко, что уже невозможно исцелиться, да и лекарств таких нет, их просто не существует в природе. Торин делал вдох, но перед глазами всё равно всё красным застилает, жаль, невозможно отмотать время назад, но слово уже сказано. Ёнгук никогда не считал, что в этом мире есть хоть что-то, способное его обидеть, то есть он так считал ровно до этой минуты. А затем на него вместо гнева и злости накатила волна усталости. Если проще, то Юнги заебал. За эти несколько месяцев безуспешной борьбы Ёнгук израсходовал все свои силы, но так и не смог убедить омегу, что они созданы друг для друга. «Что ж, ты сам напросился», — подумал Ёнгук и улыбнулся. Только от этого оскала у Юнги все внутри в один миг льдом покрылось. Но разве он может в такой момент перед атакой зверя пасовать? Омега посмотрел в его красивые, но такие опасные глаза, и ему на один миг показалось, что в них он видит конец, нет, не мира. Только свой, он, отразившись на дне сетчатки, показал совсем не светлое будущее. Но Юнги, даже несмотря на то, что такой Ёнгук его пугал, и не думал замолчать. Слова сыпались на Ёнгука, как осколки, но уже не причиняли такой боли и вреда, как самый первый вопрос Юнги, заданный самым тихим шёпотом. Встав с кровати и не обратив внимания на вскрик Юнги, закрывшего глаза при виде голого тела, Ёнгук, лишь презрительно хмыкнув, подошёл к стулу, на котором висели его джинсы, и, достав из кармана телефон, вернулся к омеге. — Я записал это для себя, чтобы в случае чего у меня было на что подрочить, но раз ты из себя строишь невинность, то вот посмотри на настоящего насильника. Юнги взял телефон и как только увидев первый кадр, не смог подобрать слов. На экране он видел омегу со своим лицом, но совершенно не мог поверить, что это и вправду был он. Та блядь, и это тот момент, когда не нужно искать слова помягче, не могла быть им. Он бы никогда не бросался на альфу, требуя, чтобы тот снова и снова грубо трахал его, он не мог скулить и стонать, как шлюха, не мог так тереться своим членом о член альфы и так сильно вгрызаться в его шею, плечи, оставляя тёмно-фиолетовые засосы. — Или скажешь, что это не ты? — Нет, не скажу, — голос Юнги звучал очень тихо, ни одной нотки той злости, что была слышна только пару минут назад. — Что со мной случилось? — Неужели не помнишь? — издевался Ёнгук. Сердце закололо, но он продолжил уничтожать последний шанс на то, что они с Юнги помирятся. Иногда то, что человек так сильно хочет, просто невозможно получить, и в такие моменты самое главное — это вовремя отпустить. Ёнгук как раз свою возможность вовремя отпустить давно потерял. — Ты напился таблеток, чтобы прервать течку ради выступления во втором этапе конкурса. По словам врача, ты входишь в те восемь процентов омег, на которых передозировка таблеток от течки влияет как афродизиак и даже хуже. Сегодня, кстати, врач поехал за уколами. Так что ни на какие репетиции ты сегодня не идёшь. — Ты воспользовался моим состоянием! — крикнул Юнги. Но выстрел уже давно был произведён и вполне удачно. Ёнгук уже решил, что им с Юнги не по пути, только усмехнувшись, сильно схватил его за подбородок: — Мне нужно было оставить тебя тем парням, что были в коридоре, когда ты туда выбежал? Кстати, на тебе и одежды не было, тебе, видите ли, в полотенце было слишком жарко. — О, ну конечно, ты же, блядь, настоящий рыцарь, спас, а потом решил трахнуть сам. — Естественно, я же насильник, как я мог упустить такую возможность и не трахнуть беззащитную жертву? — почти зарычал Ёнгук и, схватив его за запястья, сказал: — Заткнись. С меня довольно. Я разрываю отношения, — и замолчав, добавил: — А это можешь забрать себе, — швырнув телефон на пол. Раздался треск. Ёнгук с удовлетворением смотрел, на какие мелкие куски разбилось его сердце. В этом гаджете было слишком много всего, связанного с Юнги и Сорёном, и сейчас альфа чувствовал себя так, словно убил Сорёна во второй раз. Уже возле дверей Ёнгук повернулся: — Не советую обращаться в полицию, тебе всё равно никто не поверит, не заставляй меня говорить всем, что ты мне «дал» за победу в отборочном. — Сука, вали отсюда! — крикнул Юнги, но Ёнгук только, громко засмеявшись, ушёл. «Что ж, теперь тебе придётся побыть в моей шкуре и понять каково это — любить без взаимности, и я заставлю тебя подавиться теми словами», — подумал Ёнгук, уже точно зная, как в этом ему поможет Чэ Хёнвон. Своих обид Ёнгук не прощал никому, Юнги также не избежать наказания. К тому же, раз омега абсолютно не желал сдаваться и всё равно продолжал винить в смерти Сорёна его, Ёнгук решил, что уже пора воздействовать на него другим способом: жестоким, но действенным. Проспав весь день, Юнги только вечером понял, что теперь он абсолютно свободен. Только почему-то эта новость не принесла радости. Он несколько месяцев с таким упорством отталкивал Ёнгука, что теперь должен распивать шампанское в честь своего освобождения, но вместо радости Юнги понял, что ещё никогда не чувствовал себя настолько одиноким. Ему так сильно захотелось всё повернуть назад, что он едва сдержал себя, чтобы не побежать к Ёнгуку сейчас же. Наверно, его остановило само провидение. Ему позвонил Лухан, и, начав разговор с ним Юнги, подошёл к окну. Увидев, что внизу сосед вылез из машины и пошёл за ручку с Ёнгуком в сторону дома альфы, Юнги, соврав, что занят, положил трубку. Несколько минут пытаясь сделать глубокий вдох и выдох, Риан, сев на пол, устало облокотился о стену. Выбор сделан, и больше ничего нельзя изменить. Впереди его ожидало две недели, за которые он должен придумать не только слова и музыку к песне, но и саму идею для выступления, а также костюм. И сейчас, чтобы хоть немного прийти в себя, Юнги свернулся в клубок и заплакал. Слёзы должны забрать ту пустоту и боль в душе и голове, из которой не могла родиться хорошая песня и идея выступления. Поэтому он должен был дать себе время и восстановиться для начала новой жизни. На следующий день, всё же собравшись с силами, Юнги отправился в студию. На душе было так же паршиво, как и вчера. В голову не приходила ни одна дельная мысль, ни одна строчка не рождалась так легко, как было до вчерашнего грёбанного разрыва с Торином, являющегося неисчерпаемым источником для вдохновения. У него даже остался незаконченный стих о татуировках альфы, они были настолько безупречными, что слова как-то сами пришли в голову, но для конкурса песня, прославляющая тату, пусть даже члена жюри, не годилась. Пока Юнги сидел в душной, маленькой комнате, пытаясь придумать хоть строчку, Ёнгук купил стопку фиолетовой бумаги и, вооружившись ручкой, принялся писать письмо. Вчера разорвав эти нездоровые отношения, сегодня альфа проснулся с мыслью начать всё заново. Вскоре закончив письмо и подписавшись «Поклонник», Ёнгук поехал на почту отправлять письмо. Пусто и бездарно прошёл ещё один день. Но в этот раз Юнги уже проснулся раздражённым, а не опустошённым, это было прогрессом, потому что злость заставляет человека хоть немного собраться, и омега не собирался так просто сдаваться. Проделав все утренние процедуры, он планировал сидеть в студии до поздней ночи, так как до выступления у него осталось только шесть дней. Режиссер-постановщик просто уже требовал песню или хотя бы музыку, и Юнги удалось выпросить ещё два дня, но он был уверен, что будет снова вынужден просить об отсрочке. Но, видимо, у Юнги был не один ангел, а целых три, которые работали посменно, потому что когда он вышел на улицу, то увидел фиолетовый конверт и среднего размера цветок в горшке. Он был потрясающего фиолетового цвета, и запах был просто удивительным. Вскрыв конверт, Юнги прочитал: «Привет, от Поклонника». Почему-то Юнги не смог заставить себя прерваться от чтения. Не сказать, что тот, кто написал его, владел каким-то особым талантом, скорей, наоборот, оно было написано слишком просто. Но в каждой его строчке чувствовалось столько концентрированной заботы и любви, что Юнги просто не мог не заплакать. Особенно ему понравилось: «Ты мне напоминаешь цветок анагаллиса, я как раз тебе его прислал. Он, как и ты, может чувствовать себя вполне комфортно в тесном горшке, но истинную свою красоту обретёт, если его посадить в землю. Ты и этот цветок, оба нуждаетесь в просторе, безграничном доступе солнца, воды и воздуха. Ты меня совершенно не знаешь, но как только я тебя увидел на отборочном, то понял, что хочу тебе подарить свободу, и ты так же, как этот анагаллис, покроешь землю фиолетовым цветом». Сложив письмо, Юнги бросился писать текст. В четыре утра поцеловав письмо, он лёг спать с мыслью, что уже завтра отдаст песню режиссёру, и они начнут работу над номером. «Этот человек, кто бы он ни был, спас меня, а остальное неважно, все слова о том, что он обеспечит мне свободу и так далее, не имеют значения, он просто незнакомец, который никогда не заменит мне Ёнгука. Он так и останется Поклонником», — так думал Юнги. Но то, что у него появился такой человек, желающий его защищать и помогать во всём, всё-таки было очень приятным. Хотя, конечно, омега не особо верил, что какой-то незнакомец и вправду искренен в своих побуждениях. Тут и дураку станет ясно, что именно ему понравилось в нём. Но его задницы тот человек уж точно не получит. Отношениями он сыт по горло и сейчас должен сосредоточиться только на карьере. Только вот всё это было лишь словами, потому что на самом деле Юнги невыносимо сильно скучал по Ёнгуку и страшно ревновал к Чэ Хёнвону. Стоило закрыть глаза, перед глазами тут же всплывали картинки, на которых Ёнгук целует омегу, сильно сжимает грудь, живот, бёдра и грубо, со всей силы насаживает задницу Чэ Хёнвона на член. Просыпаясь ночью от собственного крика, Юнги, ругаясь на чём свет стоит, шёл умываться. «Чёртов Ёнгук, будь ты проклят», — шептал омега каждый вечер и ночь, словно молитву, стараясь уснуть. Поскольку время к началу второго этапа конкурса истекало, с бешеной скоростью студия для Юнги превратилась просто в спальню и столовую, в свою комнату он возвращался только чтобы помыться. Настал вечер выступления, Юнги страшно нервничал, у него было такое чувство, будто выступал впервые в жизни, но задуматься над тем, почему он в таком состоянии и откуда у него такие мысли, времени не было абсолютно. Юнги репетировал этот номер от силы дня три, потому что идея пришла так внезапно и, как назло, поздно ночью, что он не мог разбудить режиссёра и поделиться ею. Пришлось ждать утра, и драгоценное время было потеряно, но оно стоило того. По словам постановщика, идея была стоящей и работа над ней приносила ни с чем несравнимое удовольствие. Такие слова Юнги, конечно же, польстили, но он, будучи с детства не слишком доверчив, всё равно пытался разглядеть в словах постановщика подвох, поэтому на репетициях он выкладывался на сто процентов и с трудом добирался домой. Сейчас же ожидая сигнала к выходу, Юнги, закрыв глаза, снова увидел образ Ёнгука. Почувствовав поддержку любимого, Юнги вышел на сцену. Оказавшись в маленькой тесной комнате, из которой и состояли декорации, Риан, одетый в поношенные чёрные штаны и такого же цвета рубашку, сел за стол. Взяв ручку и начав писать, Юнги запел. Потом сложив кучу писем и перевязав, омега спрятал их в выдвижной ящик и запер его ключом. Песня была о прощании. Герой Юнги писал письма своему бывшему, но так и не отправил ни одного. В каждом из них он описывал свою жизнь в одиночестве и умолял того вернуться, когда камера снимала зал, все омеги плакали в унисон с быстрым темпом рэпа Юнги. Но когда он сам рискнул посмотреть на жюри, то увидел лишь, с каким презрением на него смотрел Ёнгук. В его прежде наполненном теплом взгляде сейчас стоял невыносимый холод, и как только Риан встретился с ним взглядом, он понял, что Ёнгук стал совершенно чужим, и осознавать это было больно. Песня приближалась к концу, и скоро Юнги пойдёт в комнату один. Номер заканчивался тем, что старый Юнги просто умер, так и не отправив ни единого письма. В конце номера зал поднялся, и раздался громкий взрыв аплодисментов, не хлопал только Ёнгук. Зайдя в гримерку, Юнги, вздрогнул, когда следом за ним вошёл Ёнгук. — И кому же ты писал эти письма? Полагаю, что мне? — Да, — с вызовом сказал Юнги . — Что ж, тогда я рад, что всё же порвал с тобой. — Ну, ты немного опоздал, но да, каждому из нас давно пора идти своим путём, — сказал Юнги, не веря в правдивость слов. — Тогда я с нетерпением жду твоё следующее выступление, — улыбнулся Ёнгук. — Только надеюсь, ты не будешь в нём хоронить меня или моего нового омегу, хорошо? — Постараюсь, — усмехнулся Юнги. — До встречи, — попрощался Ёнгук и вышел. Как только дверь за Ёнгуком закрылась, Юнги, привалившись к ней спиной, прошептал: «Не верю, что я смог это выдержать». Только зря омега подумал, что судьба вот так взяла и отпустила его. Спустя двадцать минут Юнги возвращался домой и увидел то, что уже точно не переживёт. Посадив Чэ Хёнвон на капот, Ёнгук так страстно целовал его, что Юнги казалось, будто он его жрёт живьём. Ёнгук, глянув в его сторону, вернулся к губам Чэ Хёнвона и занялся шеей. — Мне не жалко, но я не хотел бы, чтобы ты за мной подсматривал, — сказал Ёнгук и куснул омегу за шею. — Привет, Юнги, — едва успел сказать Чэ Хёнвон, прежде чем омега быстро направился в сторону их дома. — Отличная работа, как думаешь, он поверил? — Думаю, что да, — улыбнулся Чэ Хёнвон. — Может, продолжим? Ёнгук нахмурился: — Я просил тебя не увлекаться. Спокойной ночи, Чэ Хёнвон. Я тебе позвоню.