Шарлатан и шарлатанка

Вообще-то гостить в мире смертных Рафаил не слишком любил. Нет, конечно, Торил обладал определенной притягательностью, в этом ему отказать было нельзя, и Побережье Мечей Рафаилу даже нравилось, как богачам из высшего света иногда приходятся по нраву сельские ярмарки или шумные базары, на которых торгуют всем на свете: вяленой рыбой, потрепанными книгами, ворованными подсвечниками, сладостями, поддельными свитками заклинаний и сваренными в ближайшем подвале зельями удачи. Время здесь текло быстро, год мелькал за годом, и смертные торопились за отведенный им жизненный отрезок — у кого подлиннее, у кого покороче — испытать все удовольствия и горести сразу, что делало наблюдение за ними довольно любопытным, хотя и быстро приедающимся занятием. В конце концов эта бесконечная суета становилась утомительной и навевала скуку, к тому же нигде — ни в королевских дворцах, ни в придорожных тавернах — Рафаил не чувствовал себя по-настоящему дома. Простыни были недостаточно мягки. Слуги были недостаточно расторопны. Трапезам не хватало изысканности. Воздуху не хватало легкого запаха серы. Наконец, смертные, в отличие от большинства обитателей Дома Надежды, не всегда соглашались играть по правилам и время от времени вставляли палки в колеса его, Рафаила, кареты. Взять, например, Горташа, будущего «эрцгерцога», портреты которого во Вратах Балдура встречались теперь на каждом шагу… Проклятый самодовольный мальчишка! Нет, нет. Рафаил решил, что не позволит мыслям о Горташе испортить себе аппетит, и потянулся к булочкам с корицей и кремом, которые подавали на завтрак в «Лавке Шаресс». Булочки были одним из немногих удовольствий, способных заставить его снова и снова возвращаться на Торил (другим таким удовольствием, конечно, была охота за смертными душами), и отказывать себе в этой радости он не собирался. Обворожительная официантка, облаченная в слишком закрытое по меркам борделя платья, склонилась над его столиком, поставила перед Рафаилом безупречно белую фарфоровую чашку и ловко наполнила ее терпким пряным чаем с шиповником и чабрецом. Он сделал глоток. Чай был неплох; запах яичницы со свежим поджаренным хлебом, доносившийся с кухни, тоже казался весьма соблазнительным. Но булочки… Ах, с булочками не могло сравниться ничто. — Принести вам добавку, господин? — спросила официантка, заметив, что тарелка опустела. — О, буду весьма, весьма признателен, — улыбнулся Рафаил одной из самых чарующих своих улыбок. Польщенная девица улыбнулась в ответ и исчезла в тенях, соблазнительно качнув бедрами. Рассеянно глядя ей вслед, он подумал, что булочками и смертными душами можно, пожалуй, провести аналогию. Свежие булочки обладали незабываемым нежно-сладким вкусом, но, черствея, быстро теряли всю прелесть и становились несъедобны, а порой даже покрывались липкой зеленоватой гнилью. Разве не то же самое происходило и с душами человеческими? Он наблюдал за этим вот уже несколько тысяч лет. Нежные и невинные на заре жизни, полные заветных желаний, несокрушимых идеалов и веры в лучшее будущее, смертные с годами либо превращались в жалкую плесень, либо черствели так, что твердостью могли поспорить с камнем. Нет, конечно, изредка находились уникумы, до самой смерти непоколебимые в своих добродетелях, однако Рафаил был убежден, что это не их заслуга. Сбить с пути истинного можно любого — долго ли умеючи? Просто с этими людьми никогда не случалось ничего по-настоящему дурного: они так жили скучно и так скучно умирали, что на свете не нашлось ни одного самого завалящего дьявола, который поставил бы перед собой цель их развратить и низвергнуть в бездны Ада. К счастью, те смертные, ради которых Рафаил поселился в «Ласке Шаресс», были совсем из другого теста. Мысленно усмехнувшись собственному каламбуру, он прислушался к разговору за дальним столом. — Уже скоро полдень, а их всё нет, — пожаловалась краснокожая тифлингша, толстым слоем намазывая на хлеб соленое масло. Ее громкий голос разносился по всему борделю, будя тех немногих, кто еще нежился в постели после ночных утех. — Куда они могли запропаститься? — Не хочу спешить с выводами, но кажется, что ответ на твой вопрос довольно очевиден, дорогая Карлах, — сказал бородатый волшебник. — Действительно, куда же запропастились среди ночи наши менестрель и плут, последние несколько недель не сводившие друг с друга глаз?.. Сидевший рядом с ним Клинок Фронтира от этих слов сделался мрачнее тучи. Волшебник, осознав свою оплошность, прикусил язык, потупил взгляд и потянулся к подносу, на котором высилась гора свежей румяной выпечки: похоже, он решил вслед за Рафаилом отдать дань булочкам с корицей и кремом. В разговоре, и без того неспешном, образовалась пауза. Несколько минут все делали вид, что интересуются лишь завтраком — глазуньей с зажаренным до хруста беконом, бутербродами с жирным домашним сыром и кексами, усыпанными маковым зерном, — пока наконец гитьянки не буркнула себе под нос, но так, что услышали все: — Если она не объявится через пять минут, я оторву ей хвост. Рафаил улыбнулся. По правде говоря, он успел к ним привязаться. Со временем их небольшой разношерстный отряд разросся и стал совсем уж причудлив на вид — не хуже любого цирка. Пожалуй, тут и самая взыскательная публика нашла бы на кого посмотреть — впору продавать билеты. Чем не цирковая труппа? Вот суровая воительница-гитьянки, вот умник-волшебник из Глубоководья, легендарный Клинок Фронтира, героиня Войны Крови с адским двигателем в груди; наконец, эльф-друид великанского телосложения и закутанный в тряпье ходячий труп — эти, впрочем, сегодня к завтраку не спустились… Ну и, конечно же, главные любимчики Рафаила — куда-то запропастившиеся вампиреныш и его прелестная подруга-тифлингша, не то служительница Ильматера, не то менестрель, не то бывшая актриса, не то воровка, от которой нужно прятать столовое серебро. Именно ей пылкая гитьянки только что грозилась оторвать хвост, хотя, конечно, не тронула бы ее и пальцем, и именно ее отсутствие все утро так явственно ощущалось за столом. Наконец приоткрылась входная дверь. С улицы повеяло запахом сырости, листьев и мелких диких яблок, которые во время дождя попадали на землю и гнили теперь в бездонных ривингтонских канавах. На пороге появились двое — и появились, как всегда, с помпой. Не поднимая глаз от чашки, Рафаил исподволь наблюдал за ними. Вампир галантно пропустил свою спутницу внутрь, словно она входила не в бордель, а в бальную залу, и та прошагала вглубь «Ласки», стуча каблуками. Не хватало только герольда, который торжественно возвестил бы о появлении леди Дайны Тав, присовокупив к ее имени несколько пышных титулов. Впрочем, юная тифлингша была отнюдь не леди (и даже звали ее, как уверяла Корилла, на самом деле вовсе не Дайной), титулов не имела и поэтому обошлась тем, что громогласно возвестила о своем появлении сама: — Всем доброе утро! Простите, мы припозднились. Был страшный дождь — все дороги размыло. — Где вас носило? — возмутилась Карлах, переживавшая за свою маленькую подругу, как обычно, больше всех. — И… Ой! Что стало с твоими волосами? Рафаил наконец перестал созерцать чашку и поднял глаза. Видимо, юная тифлингша посвятила утро визиту к цирюльнику, потому что от гривы черных кудрей, вечно торчащих во все стороны, как лебяжий пух торчит из старой подушки, почти ничего не осталось. Локоны стали короче вдвое, если не втрое, и теперь лежали мягкими аккуратными волнами, едва достающими подбородка. — А, — отмахнулась Дайна. — Астарион помог мне навести на голове порядок. — И не только на голове, — заметил вампиреныш, с нежностью оглядывая ее снизу доверху, как скульптор оглядывает статую, которой посвятил годы упорного труда… или как профессор — уличную цветочницу, которую взялся превратить в герцогиню. Рафаил усмехнулся. Ну разве не прелестно? Мир мог рушиться, старший мозг мог угрожать всему живому на Ториле, бесчисленная армия Абсолют готовилась штурмом брать город, а эти двое по-прежнему волновались лишь о том, хорошо ли будут смотреться на сцене, пока разворачивается третий — завершающий — акт пьесы, в которой им не посчастливилось принять участие. Впрочем, стоило признать, что усилия не пропали даром: и тифлингша, и ее вампиреныш выглядели великолепно. Он был в серебристом сюртуке и безупречно отглаженных брюках, она по случаю непогоды надела шерстяные штаны мужского кроя и расшитый золотыми нитями теплый жилет. Высокие, прекрасно сложенные, элегантные (вампиреныш, впрочем, элегантнее подруги), одетые с иголочки, они приковывали взгляды, и мало кто из присутствующих остался равнодушен к этому зрелищу. Клинок Фронтира, к примеру, уже добрых полторы минуты не мог оторвать от своих товарищей глаз. Ах, смертные и их любовные драмы! К счастью, сам Рафаил обладал гораздо более утонченным вкусом. В низменном, плотском смысле смертные его никогда не интересовали. Интерес для него представляли преимущественно их души, в редких случаях — таланты и никогда — тела. В случае Дайны его интересовал главным образом шанс заполучить корону Карсуса. Ради короны он помогал ей, ради короны велел Корилле отслеживать каждый ее шаг, наконец, именно ради короны он поселился здесь, в «Ласке Шаресс», хотя предпочел бы коротать время в Доме Надежды, а не посещать Врата Балдура — не самый приятный городок Торила — в день коронации так называемого эрцгерцога. Рафаил снова прихлебнул чай и подавил волну досады, напомнив себе, что триумф Горташа продлится недолго. Да, мальчишка заполучил корону и даже придумал не самый скверный — хотя и не то чтобы очень изящный — план ее применения, но скоро этот план рассыплется, как песочный замок во время прилива, и погребет под собой всех причастных, так что стоит ли волноваться? Наоборот. Главное, что спустя тысячу лет корона снова в игре… И очень скоро сменит владельца. Задумавшись, Рафаил не заметил, как тифлингша и вампиреныш, туманно объяснив товарищам причины своего отсутствия, прошествовали вглубь зала, сделали заказ на стойке, одарив вечно сонную барменшу Хуц двумя очаровательными острозубыми улыбками, и стали располагаться за столом. Вампиреныш любезно отодвинул стул, мурлыкнул что-то вроде «Присаживайтесь, миледи» и принялся наливать своей спутнице кофе из кувшина, раздобытого у официантки. «Миледи» потянулась к кексам, он что-то прошептал ей на ухо, она фыркнула, и оба рассмеялись какой-то шутке, явно понятной только им двоим. «Что-то изменилось», — подумал Рафаил, потому что Дайна смеялась искренне и счастливо: как никогда не смеялась раньше и как тем более не должна была смеяться сейчас, потому что в начале последнего акта ей, согнувшейся под грузом немыслимых испытаний, полагалось пребывать в черном отчаянии. — Да что с вами сегодня такое? — недоуменно спросила Карлах, от которой эта перемена тоже не укрылась, и тут же с обычным своим любопытством, радостным и бесцеремонным одновременно, уточнила: — Гейл был прав, что ли? Вы теперь наконец-то вместе? Гейл кашлянул и сделал вид, что очень заинтересован последним кусочком сыра. — О, Карлах, какая прозаичная… и какая ошибочная догадка! — фыркнул Астарион, подливая Дайне еще кофе. — Мы, конечно, вместе, но не в том приземленном смысле, который ты имела в виду. Он тоже, кажется, был совершенно счастлив, хотя сценарий предполагал обратное. Рафаил рассчитывал, что по мере приближения к замку своего бывшего господина вампиреныш будет становиться всё мрачнее и всё безутешнее. Ему тоже полагалось погрузиться в пучины черного отчаяния. Или они настолько наивны, что надеются без труда одолеть и лорда вампиров, и Абсолют, и двух божественных избранников, служащих Бэйну и Баалу? Ха! Конечно, Рафаил рассчитывал на их успех — иначе как он получит корону? — но он рассчитывал также и на то, что Дайна и ее маленький цирк будут нуждаться в его, Рафаила, помощи. Загнанные в угол, доведенные до отчаяния, они должны были его об этой помощи умолять, желательно на коленях (хотя он согласился бы и на менее театральный вариант), чтобы он мог изящно щелкнуть пальцами и в самый подходящий момент оказать им несколько совершенно необременительных для дьявола услуг… За определенную, разумеется, плату. Впрочем, он искренне полагал эту плату довольно скромной. — Заканчивайте с бессмысленной болтовней, — потребовала Лаэзель, откладывая на тарелку обглоданную куриную кость: завтракала гитьянки плотно. — Мы и так потратили все утро зря, пока эти двое… наслаждались обществом друг друга. За время путешествий с тифлингшей она начала понимать, что такое сарказм, и не без удовольствия упражнялась в его использовании. — Нужно найти способ пробраться в город, не попавшись на глаза этим жестяным болванкам, — продолжила Лаэзель хмуро. — Мы должны заполучить нетерийские камни, пока не превратились в гхайков, и времени у нас немного. — Проще сказать, чем сделать, — покачал головой Уилл. — Ты же видела вчера: на воротах такая охрана, что мышь не проскочит. Допустим, нам даже удастся попасть внутрь, но что дальше? С этой Орин мы еще справимся, но Горташа наверняка охраняют десятки Стражей. — Дальше я проложу себе путь с помощью меча, — невозмутимо ответила Лаэзель, — и закончу тем, что воткну клинок в его сердце. Может быть, по вашим меркам он могущественен, но для меня он такой же исстик, как и все. — Не хочу показаться грубым, — сказал Гейл, понизив голос до шепота, — но мы можем, пожалуйста, не обсуждать убийство будущего эрцгерцога, сидя среди белого дня в борделе, набитом до отказа? Я боюсь, нас могут неправильно понять. Лаэзель фыркнула, но замолчала. На несколько секунд повисла тишина: уставившись на остатки утреннего пиршества, все размышляли о том, как много им предстоит сделать и как мало у них на самом деле сил по сравнению с избранниками мертвой троицы. Рафаил улыбнулся. Вот что он хотел увидеть. Растерянность. Неуверенность. Страх. Рано или поздно они поймут, что не смогут одновременно справиться с Горташем и Орин и что эти двое не так просты, как старый меланхолик Кетерик Торм. Торма их маленькая предводительница смогла убедить в том, что он нуждается в раскаянии и покаянии — с остальными подобные фокусы не сработают. Орин безумна, как зараженная бешенством лисица, разбрызгивающая во все стороны слюну, однако у этой лисицы железные челюсти; что касается Горташа… Ну, у этого всегда был большой потенциал. Вампиреныш и тифлингша переглянулись через стол. — Давайте вообще не обсуждать убийство будущего эрцгерцога, — вдруг сказала Дайна, нарушая тишину. — По крайней мере до тех пор, пока я не нанесу ему визит. Он хочет поговорить, и я собираюсь оказать ему эту любезность. Всеобщее молчание тут же сменилось всеобщим тревожным оживлением. — Поговорить? — переспросила Карлах почти возмущенным тоном. — Дайна, ты сама себя слышишь? Я же рассказывала тебе, что он за человек… — Поверь, Карлах, я знаю, что он за человек, — сказала Дайна. — Мы с ним, как бы это сказать, немного знакомы. — Что? И ты всё это время молчала? — Как ты могла заметить, наша предводительница вообще не слишком любит рассказывать о себе, — сказал Гейл с невеселой полуулыбкой. — Дайна, позволь мне задать тебе вопрос, чтобы проверить одну мою догадку… Человек, от которого ты пряталась всё это время, тот, из-за кого ты называешься ненастоящим именем, тот, из-за кого вынуждена была притворяться жрицей Ильматера… Этот человек — Энвер Горташ? — Да, — просто ответила Дайна и задрала манжет до локтя, демонстрируя товарищам старые припухшие рубцы, оставшиеся, по всей видимости, от ожогов. Ах, вот как, с усмешкой подумал Рафаил. Энвер, дитя мое, зачем ты сделал этой чудесной девочке больно? Карлах шумно втянула воздух, и по ее стиснутым рукам, лежащим на столе, пробежали маленькие языки пламени. — Что этот ублюдок сделал с тобой? — Ничего особенного, — спокойно сказала Дайна, возвращая манжет на место. — Назовем это маленьким недоразумением. — Почему ты нам ничего не сказала? — спросил Уилл с нажимом. — Ты знала, что из-за Горташа пострадала Карлах, знала, что он сделал с моим отцом… И не обмолвилась ни словечком о том, что вас с ним связывает общее прошлое? — Оставь ее, — резко оборвал его Астарион. — Не все любят рассказывать о своем прошлом так, как любишь ты, Уилл. — Я, по крайней мере, всегда был честен. — О, даже чересчур. — Вот давайте не будем сейчас выяснять, — сказала Дайна, и голос у нее был не слишком-то ласковый. Девочка прекрасно умела выдавать командирский тон, когда нужно. — Мне кажется, у нас есть более насущные проблемы, чем обсуждение того, что и почему я не сказала. — Ладно, неважно, — буркнула Карлах, пытаясь унять пламя, чтобы не спалить бордель дотла. — Ты имеешь право не распространяться. Но теперь мне будет вдвойне приятно свернуть подонку шею. — Я согласна, — резко сказала Лаэзель. Она была настроена к маленькой тифлингше очень нежно, насколько вообще может быть нежна гитьянки, и никогда не давала свою исстик в обиду. Рафаил находил это весьма трогательным. — О чем ты собралась с ним говорить? Он раздавит тебя, как постельного клопа, и заберет нетерийский камень себе. Ты этого добиваешься? — Вот поэтому камень я с собой не возьму. Камень останется у Карлах. — Еще чего! Если ты собралась на встречу с этим ублюдком, я пойду с тобой, — возмутилась Карлах. Уилл кивнул: — Мы все пойдем. — И как вы себе представляете эту маленькую дружескую встречу? — поинтересовался Астарион. — Думаете, мы всем нашим развеселым табором можем заявиться на его коронацию по одному-единственному приглашению, да еще вооруженные до зубов? — Если быть точным, — поднял палец Гейл, — это не коронация, а инаугурация, потому что герцоги Врат Балдура не носят корону. — Это, конечно, важное уточнение, — усмехнулся Уилл. И вдруг его наконец осенило: — Постойте-ка… Вы поэтому так вырядились? Дайна, ты же не хочешь сказать, что вы всё утро пропадали где-то, потому что подбирали себе наряды для визита к Энверу, мать его, Горташу? — Ну, знаешь ли, — пожала плечами Дайна. — Случай посетить коронацию такой важной персоны выпадает раз в жизни. — И это, разумеется, не наши вечерние наряды, — фыркнул Астарион. — Ты ведь не думаешь, что мы будем весь день расхаживать в них по городу, утопая в грязи по колено? Разумеется, перед приемом мы переоденемся, чтобы выглядеть соответствующе. — Соответствующе чему? — горько усмехнулась Карлах. — Горташ — головорез, каких поискать. Что вы надеетесь услышать? Что бы он ни сказал тебе, Дайна, это будет ложь от первого до последнего слова. — Хорошо, хорошо, я поняла, вы не одобряете, — сказала Дайна с улыбкой, которая призвана была всех успокоить. — Но мы всё равно пойдем. Я не знаю, чем это кончится, но хочу попробовать, ладно? И они согласились с ней, потому что соглашались всегда. Она говорила о предстоящем визите на Змеиную скалу так, словно это ничего не значило, но Рафаил насторожился. Похоже, Корилла выполняла свою работу не так уж хорошо, как он рассчитывал, потому что он никогда не слышал о том, чтобы у леди Тав были какие-то связи с Горташем. Его это не устраивало. Да, Дайна была сладкоголоса, как соловей по весне, поэтому могла стрясти с эрцгерцога какие-то поблажки и уступки. Ладно. И пусть! Но Энвер… О, Энвер в любой момент придушит этого соловья одним движением руки, не прилагая особых к тому усилий, а значит, имеет все шансы вновь заполучить контроль над короной Карсуса, чего Рафаил допустить никак не мог. Допив чай, он несколько секунд созерцал узор чаинок на дне чашки. Потом поднялся из-за стола и, мягко задвинув стул на место, вальяжным пружинящим шагом направился в противоположный угол зала, где в свете полуденного солнца, пробивающегося из-за пыльной бархатной шторы, сидели его многочисленные протеже. — Я не хочу тебя огорчать, дитя мое, — произнес он, остановившись за плечом Дайны, — но конец этой истории, боюсь, немного предсказуем. — Ах, этот чарующий запах вишни, корицы и серы… — протянул Астарион, втянув воздух носом. — И как я раньше не догадался? Доброе утро, Рафаил. — Здравствуй, Рафаил, — весело сказала Дайна и деловито потянулась к лежащему в фарфоровой мисочке ореховому печенью, делая вид, будто нисколько не удивлена. — Не знала, что дьяволы тоже коротают время в борделях. Мне казалось, вам по нраву более изысканные развлечения. — Видишь ли, за последнее время я успел к вам привязаться, — сказал он, пододвигая единственное свободное кресло поближе к их столу, — поэтому делаю все возможное, чтобы остановить неминуемое превращение моих маленьких отважных друзей в отвратительных, как вы выражаетесь, мозгоедов. — Не сказал бы, что оно такое уж неминуемое, — возразил Астарион. — Как видишь, мы до настоящего момента хорошо справлялись... Или, по крайней мере, не настолько плохо, чтобы обращаться за помощью к дьяволу. Дайна плеснула Рафаилу кофе и протянула мисочку с печеньем. — Неужели? — он поднял бровь. — Я невольно подслушал вашу занимательную беседу… И к вящему своему сожалению выяснил, что вы, дорогие мои, сейчас в шаге от того, чтобы совершить непоправимую ошибку. Улыбка исчезла с его губ. — Кто из вас решил, — продолжил он, — что заявиться к Горташу — хорошая идея? С таким же успехом свинья могла решить, что самое время нанести визит вежливости на скотобойню. Никто из избранников мертвой троицы вам не друг, и на вашем месте я бы постарался в кратчайшие сроки избавиться от них обоих, пока они не погубили сначала вас, а потом весь ваш мир. — Звучит как разумный совет, — усмехнулся Гейл. — Но ты же, наверное, знаешь знаменитую поговорку, которая в ходу на Фаэруне? Ту самую, которая гласит «Послушай дьявола — и сделай всё наоборот»? — Какое мудрое выражение, — мурлыкнул Астарион. — Как жаль, что наш Клинок Фронтира его никогда, по-видимому, не слышал. Уилл мрачно взглянул на него через стол, но ничего не ответил. — Знаете что? — сказала вдруг Дайна, бряцая чашкой. — Я не хочу нести ответственность за весь мир, за судьбу Торила и всё тому подобное. Я просто хочу избавиться от этих чертовых паразитов в наших головах, только и всего. Я хочу выжить. Если надо будет ради этого сходить на скотобойню, я схожу, если надо будет целоваться с Горташем в дёсны, я сделаю и это. Единственное, к чему я пока не готова, так это продать свою душу дьяволу, уж извини, Рафаил. — О, милая. Уверяю, я не испытываю к твоей душе ни малейшего интереса, — сказал Рафаил. — Как ты себе это представляешь? Думаешь, мы, дьяволы, собираем души смертных, как ученые собирают бабочек, нанизываем их на булавки и остаток вечности любуемся на их непрекращающиеся муки? — Да, примерно так и представляю, — сказала она. — А что, я не права? — Наверное, именно такие сказки тебе читала в детстве мама, но поверь мне, это далеко от истины. Все смертные страдают более или менее одинаково, и я не горю желанием увидеть, как страдаешь именно ты. Я хочу помочь вам... И за вполне умеренную цену. — Я не понимаю. Если наши души тебе не нужны, что тебе нужно? — О, сущий пустяк. Мне нужна корона, которая контролирует старший мозг. Гейл от изумления чуть не подавился чаем. — Ты ведь не серьезно, — сказал он нахмурившись. — Даже если мы сумеем заполучить корону, только полный безумец отдаст такой артефакт прямиком в когтистые лапы дьявола. — Боюсь, дорогой Гейл, что ты, при всем своем прославленном уме, тоже пребываешь во власти сказок, в которых дьяволы спят и видит, как покорить Торил, в то время как нам вполне достаточно наших любимых кругов Ада, благо их девять. Что здесь, в вашем мире, покорять? Деревенские сараи? Города, пахнущие селедкой? Может быть, бордели? Он обвел помещение рукой, желая подчеркнуть убогость обстановки. Неужели это, по мнению смертных, и есть предел его мечтаний: ковер с прожженной в нем дырой, пыльные занавески на окнах и шлюхи, готовые ублажить любого, у кого в карманах найдется горсть лишних монет? Или, может быть, его должны привлечь дворцы и замки? Но даже самый роскошный замок — детская игрушка по сравнению с Абримохом, обсидиановые грани которого пылают в отблесках пламени, или цитаделью Малшима, возведенной из лучшей бааторской стали. — И все-таки почему-то в твою искренность сложно поверить, — усмехнулся Гейл. — Тогда зачем тебе корона, если у тебя нет никаких амбициозных планов? — О, они у меня есть, просто мои планы касаются Преисподних, а не вашего гостеприимного, но довольно убогого мирка. Ад давно нуждается в силе, которая наконец сумеет его объединить, в силе, способной положить конец Войне Крови раз и навсегда… И корона Карсуса в моих руках может стать этой силой. — Не сомневаюсь, что ты будешь замечательным царем… архидьяволом… или как это у вас называется, — сказала Дайна. — Но если тебе так нужна эта корона, почему ты не прибрал ее к рукам раньше? — Увы, последнюю тысячу лет она покрывалась пылью в сокровищнице Мефистофеля, пока… Скажем так, пока не исчезла оттуда в результате одного неприятного инцидента. Рафаил не стал упоминать, в чем именно заключался этот инцидент, ибо мысль о Горташе, который со своим драконорожденным приятелем проникает на восьмой круг Ада, дабы украсть корону Карсуса у Мефистофеля из-под носа, вызывала у него приступы гнева. — И вот теперь корона снова в игре, — сказал он почти равнодушным тоном, пытаясь погасить вспышку злости. — Не могу сказать, что я не рад. Наоборот, я практически счастлив. Но вы, смертные, заплатите за это непомерно высокую цену… Однажды корона уничтожила своего создателя вместе со всем Нетерилом. Я был там и наблюдал за его падением своими глазами. О, незабываемое зрелище… Как думаете, что случится теперь, когда она попала в руки избранников Бэйна и Баала — не самых милосердных из богов? Все молчали, обдумывая перспективу, и даже с лица Дайны исчезла улыбка. — Им такая сила не по зубам, — продолжил Рафаил, — поэтому рано или поздно она погубит весь Торил, а вместе с ними — и вас… Впрочем, нет. Боюсь, что вы, друзья мои, обзаведетесь прелестными иллитидскими щупальцами задолго до этого, как это случится, и не увидите трагического финала. — Я согласен с тем, что корона Карсуса — не игрушка, — сказал Гейл, бросая кусочек сахара в чай. — Но почему ты уверен, что сумеешь справиться с ней, когда сам Карсус не смог? Скрытое самодовольство в его голосе почти заставило Рафаила вспылить. Что за глупый вопрос? — Потому что я, — сказал он медленно, — не смертный. Он обвел их пристальным взглядом, и все сидящие за столом замолкли, не зная, что возразить. Ну разумеется. Какие тут возражения? Они были всего лишь букашками, которых несет беспощадный порыв ветра. Он был могущественным дьяволом, сыном самого Мефистофеля, хозяином Дома Надежды, владельцем тысяч и тысяч диковинок, среди которых были как живые души, так и могущественнейшие артефакты… Он знал, что корона Карсуса станет венцом его коллекции, и не сомневался, что справится с ней. — Считайте, что я делаю вам одолжение, — добавил он после долгого молчания. — Я могу одним щелчком избавить вас от паразитов в ваших мозгах, более того, я могу дать вам силу, с помощью которой вы — при ваших-то способностях — избавитесь от избранников мертвой троицы с легкостью, с которой горничная давит в темном углу маленького безвредного паучка. Всё, чего я хочу, — это корона… — И, конечно, наши души в качестве временного залога, — хмыкнул Астарион. — Разве не так? — Это просто формальность. — Рафаил улыбнулся. — Невинный юридический аспект без всякого подвоха. Как я уже сказал, ваши души мне ни к чему… Даже такая прекрасная, как у Дайны. Дайна фыркнула и встала из-за стола. Вампиреныш следил за ней нежным внимательным взглядом. — Думаю, я не ошибусь, если скажу за всех… Спасибо за заманчивое предложение, но нет, Рафаил, — улыбнулась она. — Мы пока справляемся. Приходи как-нибудь потом, когда мы будем на грани отчаяния — вот тогда и поговорим. — О, — сказал он. — Не сомневайся, я приду. И потянулся к подносу в центре стола, чтобы взять оттуда последнюю булочку с кремом и корицей.