Шарлатан и шарлатанка

В последние месяцы возможность провести пару-тройку часов в литейной выдавалась у него нечасто, и оттого он любил это время даже больше, чем раньше. Конечно, на настоящие исследования его не хватало, и он с этим почти смирился, понимая, что никакой правитель не может быть одновременно еще и ученым, но на то, чтобы раз в неделю собрать безделушку-другую или в свое удовольствие распотрошить какой-нибудь механизм, силы у Энвера еще оставались. К тому же в литейной он мог наконец побыть один, без жужжащих над ухом назойливых голосов, а это дорогого стоило, особенно теперь, когда его дни были наполнены бесконечной суетой, встречами, совещаниями, заседаниями по поводу и без, а также досужими разговорами с патриарами и выслушиванием их жалоб, просьб и опасений, которые он не всегда мог игнорировать, потому что какую-то власть над умами горожан эти идиоты пока еще сохраняли. Да и помимо патриаров забот у него, признаться, хватало. Как только откланивался очередной герцог или маркиз, на пороге появлялся кто-нибудь вроде Лиары Портир, господина Ясноборода из Счетной палаты или редактора «Балдурского вестника» Эттварда Нидла, с кислой миной принесшего очередной номер перед выходом в печать, и не то чтобы Энверу это не нравилось, нет. Напротив, он получал немало удовольствия, распоряжаясь судьбами людей и видя, как они ловят — с восхищением ли, вынужденно ли, — каждое его слово... Но если удавалось выкроить несколько свободных часов и все-таки наведаться в литейную, он радовался этому почти как ребенок, добравшийся до любимых игрушек. В детстве он много читал про Дом Чудес — была в бесконечной библиотеке Рафаила и такая книга — и до сих пор, в свои сорок с гаком, находил гондийские технологии странно успокаивающими. Литейная представляла собой огромную машину из десятков тысяч деталей, и эта машина не останавливалась ни днем, ни ночью — двигались поршни, нагнетая пар в хитро сплетенные латунные трубы, скрежетали шестеренки, утробно гудели двигатели. Энвера все эти звуки не отвлекали — напротив, их мерный ритм, как звук метронома, помогал ему сосредоточиться на работе. Правда, поначалу его раздражали то и дело хнычущие гондийцы, однако скоро он запретил им разговаривать во время своих визитов, а потом, подумав, велел помалкивать еще и надсмотрщикам, которые в литейной явно скучали и оттого тратили слишком много времени на пустую болтовню. Лучше пусть в тишине помолятся Бэйну, если им больше нечем заняться. Даже Тамия здесь не рисковала нарушать молчание, хотя у нее имелись определенные привилегии, поэтому когда в главном зале вдруг раздались возгласы и крики, у Энвера дернулась бровь. Никто в здравом уме не смел отвлекать его от работы. Если он был в дурном расположении духа, а из-за Орин это в последнее время случалось чаще обычного, за такую выходку не в меру говорливый бэйнит мог лишиться языка, а какой-нибудь бесполезный гондиец, пожалуй, и головы. Потом он прислушался и понял: нет, внезапная нарушительница спокойствия не относилась ни к тем ни к другим. Даже в общем гомоне он легко различил и узнал ее голос — в конце концов, это был один из самых красивых голосов на всем Побережье Мечей, как он сам изволил недавно выразиться. — Мой лорд, прошу прощения, но она настаивала на том, чтобы вас увидеть, — сказала Тамия, замерев в дверях мастерской. Во всей ее позе читалось напряжение: голова вскинута, мышцы как деревянные. — Простите. Я немедленно выставлю ее вон и прослежу, чтобы подобное нахальство не повторилось. Энвер выпрямился, потянулся за видавшей виды тряпицей, лежавшей тут же, на верстаке, и принялся оттирать руки от пороха и масла. С работой на сегодня явно было покончено. — Да нет уж. Дай ей пройти, — велел он, и Тамия послушно сделала шаг в сторону, пропуская незваную гостью. Признаться, он думал, что в следующий раз Дайна явится на его порог совсем разбитой и вынужденной просить помощи (даже, скорее, умолять о ней), но она вошла в мастерскую уверенной звенящей походкой, цокая по закованному в железо полу каблуками бархатных туфель, и по тому, как она себя держала, по развороту ее плеч, по тому, как уголок подкрашенных губ дергался в улыбке, он понял, что был неправ. О нет, она пришла как победительница, бесконечно довольная собой; сияющая, словно полководец, сумевший после долгой осады взять казавшийся неприступным город. — Так значит, правду говорят в народе, что лорд Горташ никогда не спит, — сказала она с порога беззаботным тоном, который был у нее тщательно отработан. — Денно и нощно трудится на благо любимого города. Был уже четвертый час ночи. Энвер и вправду редко в это время спал, но не столько потому, что неусыпно заботился о благе города и его обитателей, сколько потому, что его одолевала бессонница и он предпочитал коротать ночи за документами или за верстаком, нежели ворочаться в постели. — Значит, ты разобралась с лордом Зарром. Прими мои поздравления. — Вообще-то я надеюсь не только на поздравления, но и на благодарность. Стоявшая в дверях Тамия хмыкнула, смерив ее презрительным взглядом. Энвер чуть улыбнулся: его это потешало. В глазах Тамии Хольц, черной десницы Бэйна, Дайна была, очевидно, самой нелепой союзницей, какую только можно представить. Ее темно-лиловый сюртук с шелковой рубашкой под ним, отороченной кружевом вдоль горла и обшлагов, пышностью своей поражал воображение. На манжетах поблескивали золотые запонки, воротничок скрепляла камея. Бэйниты всегда одевались как на войну, за исключением его самого; Дайна Тав даже сейчас вырядилась как на праздник… И это было, по правде говоря, просто замечательно. Он махнул Тамии рукой, отпуская ее, и та нехотя повиновалась. Дайна прикрыла за ней дверь, прошла вперед и шлепнула на письменный стол стопку каких-то бумаг. — Это еще что? — А почитай. Сумев наконец худо-бедно оттереть от пороха руки, он подошел к столу и достал из стопки тетрадь в кожаном переплете. Да неужто это личный дневник Казадора Зарра? Энвер с любопытством пролистнул несколько страниц. Каждая буква была украшена замысловатыми завитушками, выведенными с изяществом, которое выдавало руку опытного каллиграфа. В несколько высокопарных выражениях, подчас злоупотребляя эпитетами, лорд Зарр описывал свои планы в самое ближайшее время завладеть Вратами Балдура. Особое внимание в его записях уделялось отгремевшей на днях коронации, на которую Зарр был приглашен и которую даже соизволил почтить своим присутствием, и персоне самого Энвера, явно вызывавшего у достопочтенного повелителя вампиров — ныне, по всей видимости, покойного — мучительный зубовный скрежет. Энвер хмыкнул: — Что ж, как я понимаю, благодаря тебе моей жизни больше ничто не угрожает. Он выдвинул из-за стола кресло и сел, чтобы продолжить чтение, но скоро понял, что Казадор при описании своего грядущего величия часто повторяется, и со скучающим видом отложил тетрадь. — Нет слов, дорогая Эрнестина, чтобы описать, как сильно я тебе признателен, — сказал он, поднимая на Дайну глаза. Она поджала губы, безошибочно считав иронию. — Но ты же понимаешь, что это ровным счетом ничего не меняет? Ты совершила чудо, молодец, поздравляю. То, что тебе каким-то образом удалось убить высшего вампира, — поразительное достижение, учитывая те прискорбные обстоятельства, в которых ты оказалась. Однако не забывай, что эти обстоятельства — исключительно твоя собственная вина. Потому что я об этом не забуду ни на минуту. Она обожгла его взглядом. — Я не забыла. — Тем не менее, ты приходишь ко мне, надеясь, что я поглажу тебя по головке, хотя с Зарром я как-нибудь разобрался бы и без твоей помощи. Меня гораздо больше интересует Орин — и нетерийские камни, которых у нее по твоей милости теперь два. Ты хоть понимаешь, в какое положение нас поставила? — Я уже сказала тебе утром: верну я чертовы камни, — огрызнулась она. — Скоро. — Мне почти хочется в это поверить. В конце концов, ты совершила невозможное один раз, может, совершишь и второй. Но не думай, что я собираюсь полагаться на тебя одну. — Можешь отправить за Орин хоть всю свою стальную армию, только вот пока не похоже, чтобы твоя армия сильно преуспела. Ну да. Горе-актриса с лютней наперевес, конечно, преуспеет больше. Впрочем, он не собирался продолжать эту бессмысленную, хотя и бодрящую перепалку. Если она хочет рискнуть головой ради призрачного шанса получить нетерийские камни — что ж, пожалуйста, будет любопытно на это взглянуть. К тому же... Даже если у нее ничего не получится, она все равно может принести пользу, учитывая ее близкое знакомство с одним настырным архидьяволом. — Я не стану тебе мешать, — пожал он плечами. — Развлекайся. Однако я буду чрезвычайно признателен, если ты начнешь ставить меня в известность о своих приключениях. Она непонимающе взглянула на него. — Причем на ежедневной основе, — уточнил он. — Один раз вы уже напортачили, так что теперь я хочу знать, как продвигаются ваши поиски и чем вообще вы занимаетесь в моем городе. — Ах, вот как. То есть я должна являться к тебе каждый вечер и услаждать твой слух рассказами о том, как прошел мой день. Она медленно подошла к нему и, подтянув себя руками, уселась прямо на стол. Энвер посмотрел на нее снизу вверх, откинувшись на спинку высокого кресла. Вот нахалка. — Ты знаешь, мне вспомнилась одна старая калимшанская сказка, — сказала она. Задумчиво поболтав в воздухе ногой, нахалка скинула бархатную туфлю, и та свалилась на пол. Мелодично звякнула пряжка. — Это сказка про наложницу, которая вынуждена рассказывать злому царю разные истории, — добавила Дайна. — Она рассказывает их всю ночь напролет, а утром, на рассвете, останавливается на самом интересном месте, чтобы царь не отрубил ей голову. Царь каждый раз думает: ну ладно, казнить её я всегда успею, а сегодня... Сегодня пусть расскажет мне историю до конца. — И так продолжается тысячу и одну ночь, — кивнул он. — Да, что-то такое припоминаю. — Этого ты хочешь? Ее ступня в кремовом чулке качнулась в приятной близости от его бедра. — Да. Этого и хочу, — сказал он. — Ты всё поняла верно. И начни, будь добра, с истории о том, как ты убила Казадора Зарра, не имея для этого ровным счетом никаких возможностей. Интересно будет послушать. — Хорошо. Как вам будет угодно, о повелитель, — согласилась она. Потом взяла драматическую паузу — несколько выверенных секунд, достаточно много, чтобы он был заинтригован, но не слишком много, чтобы не успел заскучать, — и начала хорошо поставленным актерским тоном: — Было раннее утро, когда юная тифлингша и верный ей Клинок Фронтира наконец покинули замок тирана... — Тирана? А более лестного описания у тебя для меня не нашлось? — Ты будешь слушать или нет? Он умолк, и она продолжила рассказ. — Так вот, было раннее утро, когда юная тифлингша и верный ей Клинок Фронтира наконец покинули дворец добрейшего из королей... Прекрасно. Кажется, он завел себе не то придворного менестреля, не то шута. На диво хорошенького шута. Рассказывала она долго, с подробностями, отчасти подлинными, отчасти явно вымышленными, поэтому он слушал рассеянно, не слишком-то вдаваясь ни в историю ее знакомства с каргой, ни в последующие их договоренности, ни уж тем более в детальные описания ведьминского логова под «Смущенной русалкой» и нравственные терзания Уилла Рейвенгарда. Гораздо больше его занимали теплый блик света на ее шее там, где выше кружевного ворота начиналась полоска обнаженной кожи, маленькая ступня в прозрачном, словно паутинка, чулке, и длинный гибкий хвост, кольцом свернувшийся на его столе. Особенно хвост. — Подожди. — Энвер остановил ее жестом и встал, отодвинув кресло. — То есть ты хочешь сказать, что бессердечная юная тифлингша, презрев моральные устои, не только помогла карге погубить невинное дитя, но еще и согласилась после этого съесть ее волосы. Отвратительно. Теперь уже ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Она вскинула голову, изобразив лукавую улыбку, тоже на диво хорошенькую, и пояснила: — Вообще-то карги родом из Страны Фей, если ты забыл. Так что плоть карги — это плоть феи, что не так уж и отвратительно, как кажется на первый взгляд. — Говори что хочешь. По-моему, отвратительнее некуда, — сказал он и, наклонившись, крепко поцеловал ее в губы. Она вздрогнула, но ответила с большим энтузиазмом, слегка цапнув его клычками, и Энвер решил, что отрубать своему шуту голову добрейший из королей сегодня действительно не будет... И завтра, пожалуй, тоже. Вязкая сладость ее помады таяла у него на губах. Наконец он отстранился и сказал, размазывая большим пальцем след пороха по веснушчатой щеке: — Продолжай, пожалуйста. Мне не терпится узнать, чем кончится твоя сказка.