Kühl

Вечерело. Наташа приспокойно вышивала на кухне, Иван уже полчаса рылся в кухонном шкафу в поисках чая на вечер. Наконец нужный сорт был найден: черный чай с малиной и мятой. Россия поставил чайник на плиту, а зам уже засыпал заварку в заварочный чайничек. Осталось только подождать пока вода вскипит. Германия, слегка нахмурившись, внимательно следил за всеми действиями Брагинского, стараясь подмечать как можно больше мелочей: то, как он берет закипевший чайник, то, как он быстро выключает газовую плиту, повернув ручку, то, как осторожно он вливает китяток в чайник, то, как блаженно вздыхает, почувствовав аромат, слегка прикрыв глаза и... Так. Стоп. Почему это в один момент стало таким интересным? Он не помнит, чтобы когда-то раньше был так заинтересован персоной Ивана. Но постойте... Младший Байльшмидт помнил свою первую поездку в Россию – тот умолял брата познакомить его с господином Брагинским. Всё его юношество эта персона была окутана загадочностью. Петербург очаровал юного Германию: дворцы блистали роскошью, балы, на которых кокетничали пышные красавицы, изящный балет в невероятно величественном театре, горящие от туши глаза, молочные белые ночи... Ах, но они и близко не стояли по своей красоте с Брагинским. Он встретил их с братом на вокзале, одетый в синюю шинель и золотыми пуговицами, прекрасно сочетавшуюся с фиалковыми глазами и румяными щеками, улыбающийся самой светлой улыбкой, несмотря на сложные взаимоотношения с Гилбертом, предложил им провести эту командировку в его квартире, дабы тратить меньше времени и обсудить все вопросы быстрее. Дальше воспоминания становятся все более странными - Людвига это ужасно смущает, но он продолжает думать о тех двух днях, проведенных в Петербурге. Сначала всё вроде бы шло по-обычному, даже слишком: пока брат с Россией вели переговоры в кабинете, ему оставалось только читать взятую из дома книгу, вроде как про машиностроение, а к вечеру первого дня Иван потащил их в один из ресторанов. Да, точно. Потом брат напился, и они с Брагинским тащили его до экипажа, а после, уже вернувшись домой, все разошлись по своим комнатам. Вроде всё, но Германия точно помнил, что в тот вечер случилось что-то важное, но вспомнить, что именно, ему никак не удавалось. Вот Брагинский желает ему спокойной ночи, вот он заходит в свою комнату, не закрыв до конца дверь... Людвиг заливается краской от этой мысли. Нет-нет-нет, это же не могло быть так? Юный Байльшмидт припадает к небольшой шёлке, стараясь разглядеть как можно больше. И да, он разглядел. Обзор был просто идеальным. Людвиг, предвкушая, смотрит, как Иван расстёгивает пуговки на мундире, стаскивает ремень, затем рубашку, и тогда Германии достается возможность получше разглядеть его тело, чем он, разумеется, пользуется. Ох, боже... Аристократично-белая кожа, россыпь светлых родинок на широких плечах. На шее виднеется пара укусов. В голову сразу же приходят мысли о том, чем же всё-таки они с Гилбертом занимались в кабинете. Шрамы. Один на шее, опоясывающий, но не новый, будто бы оставлен совсем давно. Есть и пара недавних. Большой след, будто от ожога, на сердце. Красиво, Иван как будто произведение искусств, заслуживающее место в любой галерее мира. Внизу живота вспыхивает до того неизведанный жар, Германия волнительно переминается с ноги на ногу, про себя выругавшись. Ему остаётся только стыдливо опустить руку, не понимая, что именно с ним происходит, и начать лёгкие поглаживания. Черт, какая же похабность! - Я вас вижу, герр Байльшмидт младший, - улыбаясь, говорит Брагинский, - проходите... Ну не могло же такого быть?! Ведь Людвиг бы не стал подглядывать! И вообще, это унизительно и неправильно! - Чай будешь? - спрашивает Ваня. Ох, его мелодичный голос ни капельки не изменился с того злосчастного момента... - Ну и как же нам с вами решить эту проблему? - Германия пуще прежнего заливается румянцем, когда Иван подходит к нему и проводит рукой по его щеке. Тот отворачивается, смущаясь. - Нет, нет, я вас не ругаю. Не стоит бояться. Людвиг не успевает соображать, что происходит. Всё это для него в новинку, и от того реакция неоднозначна. Он скулит, почувствовав теплую шершавую ладонь, огладившую его пах. О, боже, за что ему это всё? - Вам, герр Байльшмидт младший, - Иван делает короткую паузу, расстёгивает пуговицы на чужих бриджах, - весь этот мир амурных дел и необузданных страстей ещё предстоит. Но всё же, я посмею вас с немногим сейчас познакомить, если вы не против. - Хорошо... Германия прикрывает глаза, чувствуя лёгкий поцелуй в скулу. А дальше всё как в тумане: приятные поглаживания, целующий его Брагинский, вечерний Петербург за окном. - Людвиг, тебе сахар класть? - Германия за долю секунды успевает прийти в себя и сбивчиво ответить: - Нет... Не нужно, спасибо. Я, пожалуй, пойду спать. Совсем не голоден.

***

- Что ты о нем думаешь? - вдруг спросил Гилберт. - В смысле? Старые часы в комнате уже показывали десять пятнадцать. За окном валил снегопад, такой, что луны совершенно не было видно. Людвиг старался лечь как можно ближе к стороне кровати, около которой стоял обогреватель, располагающийся между его кроватью и кроватью Гилберта. - Я говорю про Ивана. Что ты думаешь о нем? - пруссак, на удивление, говорил серьезно, что ему не пресуще, по крайней мере, в разговорах с братом. Даже в темноте было заметно, что Людвиг пожал плечами. Он уткнулся взглядом в потолок, стараясь сформулировать свои мысли так, чтобы, во-первых, брат не снёс ему голову за то, что он думает о Брагинском слишком хорошо, а во-вторых, за то, что он думает о Брагинском слишком плохо. - Иван – хороший человек. Но мне совершенно не понятно, что именно происходит у него в голове... - Людвиг запнулся, - Удивительная в своём роде личность. В прочем, тоже самое можно сказать про его сестру. - Да, Наташа... Она необычная, - Гио продолжил совсем тихим шепотом, - я бы даже сказал ебанутая. Но я привык. - А Ваня, - продолжает Пруссия, - о Ване ты знаешь. - Да, - прикрыв рот рукой, зевнул Германия. Ему неимоверно хотелось спать. - Доброй ночи, Запад, я пожалуй, пойду, - с этими словами Гилберт поднялся с кровати и на цыпочках зашагал к двери. - Доброй ночи... Так, стоп, куда? Пруссак останавливается, положив руку на дверную ручку, и, хитро ухмыльнувшись, отвечает: - С Ваней переговорить. Сладких снов.