Ночные тени Олларии

Дикона с раннего детства учили любить Альдо Ракана — абстрактного «истинного короля», который только и делал, что тихо сидел себе в Агарисе, как мышь под веником, учили ненавидеть врагов Талигойи — Фердинанда Второго, правление которого уже называли «эпохой расцвета изящных искусств», блестящего полководца Рокэ Алву, искусного политика кардинала Дорака… Учили презирать «навозников», этих недостойных выскочек, что получили титулы и владения только лишь потому, что встали на сторону Франциска Оллара… Про последних кансилльер Штанцлер битый час твердил тем хмурым осенним вечером, во время их тайной встречи в мрачном заброшенном особняке на окраине столицы. «Навозники», с которыми предстояло провести полгода в Лаик, непременно должны были всячески унижать сына Эгмонта Окделла, строить козни, насмехаться и провоцировать разговорами об отце, словом, эр Август убедительно пророчил Дикону положение «волчонка на псарне». Единственные, кто не вызывал у кансилльера опасений — Валентин Придд и «дикари» Катершванц из Торки. В окно узкой длинной кельи, столь же неуютной, как и комнаты других унаров, стукнул мелкий камень. Ричард улыбнулся, распахивая тяжелую оконную раму — ох, видел бы его сейчас эр Штанцлер!.. — Соскучился? — сверкнул озорной белозубой улыбкой Эстебан, которому Окделл помог влезть на подоконник. — Последнюю ночь в Лаик хочу провести только с тобой. — отозвался Дикон, прижал к себе податливого Колиньяра и увлек в долгий страстный поцелуй, от которого затрепетало в низу живота. Они познакомились в коридоре на следующее же утро, как оказались в Лаик, Человек Чести и «навозник», и не произошло ровным счетом ничего из сказанного Штанцлером. Дерзкий красавец Эстебан сразу понравился Ричарду, а искушенный, полагающий что жизнь создана для удовольствий Колиньяр решил во что бы то ни стало соблазнить высокого, широкоплечего Повелителя Скал. Окделл неохотно оторвался от чувственных губ любовника, достал из-за аскетичной кровати без полога бутылку вина, что так удачно удалось стащить едва ли не из-под самого носа слуги, и налил ароматного терпкого напитка в глиняные кружки. — Волнуешься? — негромко спросил Эстебан, глотнув вина. — Ведь завтра решится, возьмут ли тебя в оруженосцы, или отправят в Надор… — Возьмут. — твердо отозвался Ричард и сделал большой глоток из глиняной кружки. Да, на Высоком Совете кардинал Сильвестр ясно дал понять, что сыну Эгмонта Окделла в столице делать нечего. Но приказать он не может! Одиннадцать Людей Чести не имеют оруженосцев, они не допустят, чтобы Ричарда с позором отправили в родовой замок. В конце концов, это их долг перед отцом, что отдал жизнь, долг перед Надором, что принял на себя удар и теперь в нищете, а остальные вышли из воды сухими!.. — Уверен, меня выберет Первый маршал!.. — мечтательно произнес Эстебан, допил вино и откинулся на льняную подушку. — Он прежде никогда не брал оруженосцев, но я полагаю, это лишь потому, что не находилось достойного кандидата. — Хочешь оказаться в постели Кэнналийского Ворона? — слегка охрипшим голосом отозвался Ричард, вновь ощущая, как наливается сладостной тяжестью в низу живота. — А кто же об этом не мечтает? Первый развратник Талига прекрасен, как сам Леворукий, и столь искусен в науке любви, что ему впору обучать ей гайифцев… — бесстыдно улыбнулся красавец, скинул колет и принялся медленно распускать завязки рубахи. — Но мечты — мечтами, а сейчас я в твоей постели, Дикон… Дважды намекать не пришлось, Окделл оседлал любовника, стащил с того рубаху и с хищной улыбкой завел его руки за голову. — Вот так и лежи, пока я не разрешу трогать меня. — Ричард неторопливо провел большими теплыми ладонями по груди Колиньяра, наслаждаясь вспыхнувшем на его щеках румянцем. В низу живота все сильнее ныло и горело. — Или себя… Эстебан невольно облизнул чувственные губы в предвкушении жарких, властных поцелуев, кто бы мог подумать, что в холодном, «правильном» и сдержанном с виду северном красавце таилось столько страсти с темным, пугающим и манящим одновременно привкусом полного контроля над партнером!.. Ричард довольно улыбнулся, любуясь послушным Эстебаном, что возбужденно дышал. Быстро разделся, стянул с любовника штаны и льняное исподнее — член Колиньяра налился и возбужденно подрагивал. — Смотри на меня. — приказал Окделл и принялся легкими движениями, едва касаясь, ласкать нежную бледно-розовую кожу вокруг затвердевших от желания сосков Эстебана. — Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил нашу последнюю ночь в Лаик. Навсегда, слышишь? — Дикон… — выдохнул Колиньяр, выгибаясь навстречу теплым рукам, но Окделл с усмешкой водил по чувствительной коже так, что не дотрагивался до самих сосков, и от одного только ожидания прикосновения уже накатывали огненные волны возбуждения. — Ты пока не заслужил большего. — усмехнулся Ричард, прижался и прошептал прямо в губы: — Поцелуй-ка меня… Эстебан послушно прильнул влажными губами к горячему рту, старательно отвечая на поцелуй, стиснул кулаки — как же хотелось обнимать мускулистые плечи Окделла, как же хотелось зарыться пальцами в его непослушные русые волосы!.. Любовник остался доволен долгим жарким поцелуем, но прервал его раньше, чем хотелось бы Колиньяру, скользнул подушечками пальцев по набухшим горошинам сосков и вдруг сжал их так, что Эстебан вскрикнул — было пронзительно-больно… пронзительно сладко… — Тише, мой хороший, а то еще услышит кто-нибудь, — усмехнулся Окделл и нежно коснулся мокрым горячим языком обостренно-чувствительного от грубости соска. Колиньяр хрипло застонал, выгнулся, вцепился в плечи любовника так, что, уж наверняка, останутся синяки… — Непослушный мальчик. — констатировал Ричард. — Я сказал, держать руки за головой, пока я не разрешу меня трогать. Придется тебя наказать! Ответить Эстебан не успел. Любовник, что за эти месяцы в Лаик не просто освоил тонкости любви по-гайифски, но охотно экспериментировал, открывая для себя все новые грани удовольствия, перевернул Колиньяра на живот и звонко впечатал большую ладонь в его упругие ягодицы. — Дик! — рвано воскликнул от неожиданности Эсти, дернулся, за что тут же получил второй, еще более сильный шлепок. Вцепился в простыни и с мычанием уткнулся в подушку, ощущая, как пальцы Окделла надавили на заранее растянутое, хорошенько смазанное маслом колечко мышц. — О, да ты отлично подготовился… — довольно отозвался Ричард, протиснув сразу два пальца в нежную пульсирующую плоть. — Тогда не будем церемониться! Эстебан протяжно застонал в подушку, ощущая, как его одним медленным движением растягивает и заполняет член Окделла, в глазах сверкала пелена, в паху горело нестерпимым Закатным Пламенем. Глухо закричал в промокшую уже от слюны льняную ткань, когда Ричард вошел так глубоко, что давил на ту самую чувствительную точку и замер — ничего другого не оставалось, как самому насаживаться на его крупный член и бесстыдно стонать, забыв о том, что кто-то может услышать... — Ласкай себя! — властно приказал Окделл, Колиньяр скользнул рукой к паху и в несколько рваных движений довел себя до яркого, болезненно-сладкого пика. Сжался в огненных конвульсиях, заставив вскрикнуть и Ричарда, ощутил в себе его горячее семя, проваливаясь в истому наслаждения… — Спасибо тебе… — прошептал Окделл, притянул в свои объятия обессилевшего Эстебана и нежно поцеловал в полуоткрытые влажные губы. — Спасибо за все, чему ты меня научил. Эстебан что-то простонал в ответ и прижался к мускулистой груди любовника. Он не знал, что Ричард благодарил его не только за удовольствие, и даже не только за то, что Колиньяр помог осознать, понять наконец свои истинные желания, которые в Надоре можно было только отрицать, душить и прятать. Повелитель Скал был благодарен за то, что за эти месяцы в Лаик отчетливо понял: вся эта бесконечная вражда «навозников» и Людей Чести — чушь, бессмысленная и беспощадная глупость, что разжигают престарелые интриганы Штанцлер и Дорак!..