Ночные тени Олларии

Килеан-ур-Ломбах, крайне раздраженный вторжением Первого маршала в цивильную комендатуру, взялся лично проверить состояние лекаря, Рокэ и его спутников проводили в архив, длинное прямоугольное помещение с большими, забранными решеткой окнами. Алва оглядел хаотично заваленные жалобами и доносами стеллажи — бумаги громоздились везде, на полках, аскетичных темных столах, в грубо сколоченных деревянных ящиках и даже стопками на полу. Айнсмеллер усердно копался в одном из ящиков, покрикивая на подчиненных, чтобы поторапливались с поиском документов — ему очень хотелось, чтобы Первый маршал как можно скорее ушел. — Архивариуса Леонидаса удар бы хватил… — прокомментировал увиденное Ричард, который всю неделю пропадал в роскошной библиотеке Алвы. — Полностью согласен с Вами, юноша. — усмехнулся Ворон. — Но отчего же у них везде пахнет дубом?.. — Это масло дубового мха, эр Рокэ. — охотно принялся объяснять Окделл. — Мох этот, такие тонкие бледно-зеленые веточки, отпугивает жуков-древоточцев, масло недорогое, пользуется большим спросом у простолюдинов. А изготавливают его на юге Надора. Ответить Алва не успел — явился мрачный Ломбах, сообщил, что лекаря отпаивают отваром горичника, а барон Айнсмеллер умудрился-таки найти бумаги, но пока только по делу Персиваля Лареса. Рокэ и его спутники устроились за большим столом у распахнутого окна. — «…Жалоба по произошедшему с Персивалем Ларесом рассмотрена, состава преступления не выявлено, дело закрыто». — прочитал Рокэ и вопросительно вскинул бровь. — Что значит «не выявлено»? — грозно произнес Марсель. — Вы даже не соизволили явиться и лично опросить Персиваля! — Потрудитесь объясниться, господа, — ленивым тоном приказал Первый маршал. — Зачем же его беспокоить? Произошедшее в деталях изложено в составленной Вами жалобе, а более Ларес ничего не помнит. — заискивающе улыбнулся Айнсмеллер, но вдруг опасливо прищурил темно-карие глаза. — Или… или он, все же, вспомнил еще что-то?.. — Нет. — ледяным тоном отрезал Марсель. — И чем больше времени проходит, тем меньше шансов, что это произойдет. — Герцог Алва, давайте посмотрим на ситуацию без эмоций, только лишь факты. — подался вперед Килеан-ур-Ломбах. — Итак, Лареса угостили крепким вином… Опоили? Этому нет никаких доказательств, в тавернах умело разбавляют дорогие вина, и, судя по состоянию Лареса, ему щедро подлили касеры — ведь менестрель явно не из тех, кому знаком подлинный вкус «Черной Крови». Был ли это подарок от «господина с бородой»? Неизвестно. Нет и факта похищения: незнакомец не тащил Персиваля силой, только помогал идти едва державшемуся на ногах пареньку. И, судя по всему, сделал это, чтобы добиться расположения приглянувшемуся ему юноши — ведь в каморке Персиваля обнаружили целый ворох писем от сводников с недвусмысленными предложениями. Опять же, не известно, куда незнакомец привел Лареса, может, как раз в его каморку… — Известно, куда, господин цивильный комендант. В подвал. — холодно произнес Рокэ. — В жалобе ясно сказано: пахло дубовыми бочками. — Ими пахнет добрая половина Олларии, вот даже и комендатура. — возразил Ломбах. — Весна выдалась ранней и удивительно теплой, древоточцев расплодилось столько, что приходится едва ли не самому обливаться маслом дубового мха. Само помещение Персиваль описать не смог. Нет и доказательств, что его там держали силой, иначе как бы он оказался в особняке Капуль-Гизайлей? — Вам очень идет аромат дуба, Килеан. — иронично улыбнулся Рокэ. — А как же Вы объясните то, что менестрелю покрасили волосы? Килеан оскорбленно молчал, губы его вновь побелели. Вызвать Первую шпагу Талига на дуэль — это самоубийство, только и оставалось делать вид, что не замечает оскорблений. А еще этот Окделл ухмыляется, кошки бы его побрали!.. — Да тут как раз все понятно, господин Первый маршал! — вновь принялся лебезить Айнсмеллер. — В хмельном состоянии что только в голову не приходит, вот Ларес и попросил кого-то выкрасить его локоны в черный, чтобы стать еще более похожим на Вас… — Что ж, позиция пораженной древоточцем комендатуры по делу Персиваля мне предельно ясна. — вынес вердикт Рокэ, потянул к себе набор для письма и написал на документе: «Вновь открыто, объединено с делом Мартина Дюваля и Ганса Норта». Хлопнула тяжелая дверь — служащие под руки привели немолодого лекаря с мокрыми всклокоченными волосами и подрагивающей спутанной бородой, определенно, в чувство его приводили не только отваром горичника, но и ледяной водой. — Истинно помню все до малейших подробностей! — сиплым голосом заверил лекарь, обдав Первого маршала и его спутников перегаром. — Красивый такой мальчик, худенький… Лекарь состоял при комендатуре без малого 40 лет, и дело свое знал отменно. Рассказал, что у парня была противоестественная насильственная близость, на руках — следы веревки странного плетения, довольно мягкой, чтобы не повредила кожу. Причина смерти оставалась неясной — ни пули, ни ножевых ран, ни синяков на шее. Ни единой царапины!.. — Подумал было, подушкою аккуратно задушили, вскрытие провел — так ведь нет! — стукнул жилистым кулаком по столу лекарь, что далеко не совсем еще протрезвел. — Ага, думаю: отравили! А в ядах я хорошо понимаю!.. Но только и обнаружилось, что мальчика поили сакоттой, и более ничего… Непонятно, ведь такой молодой, сердечный приступ в этом возрасте я еще не наблюдал… — Ну, а глаза? — мрачно поинтересовался Рокэ. — Может, сердце не выдержало от боли? — Исключено! — махнул рукой лекарь. — Я многое повидал, пока служу здесь, а еще, знаете ли, в свободное время изготавливаю чучела. Мальчика лишили глаз уж точно после смерти, и она не была мучительной. Работали со знанием дела, я полагаю, заточенной ложкой. Да ведь я все изобразил, и как может выглядеть орудие, и следы, что необычная веревка оставила!.. Лекарю более сказать было нечего, его увели. По делу Ганса Норта удалось отыскать только жалобу, других бумаг — в том числе, рисунков ложки и веревки — не было, Айнсмеллер уверял, что непременно найдет их к следующему утру. Принесли вещи убитого в узле из грубого серого полотна. Рокэ развязал его, взял в унизанные сапфирами руки первое, что лежало сверху — маленький мешочек из выбеленного льна с темно-зеленой вышивкой в виде четырехлистного клевера. — Не то! — рвано крикнул вскочивший со стула Айнсмеллер, темные глаза его лихорадочно бегали. — Это по другому делу, унесите! Я… я сам сейчас найду нужные!.. В «нужном» узле оказалась одежда, что соответствовала описанию в жалобе, Рокэ разложил ее на большом столе — типичный поношенный костюм простолюдина с заплатками, отчего-то весь в длинных черных конских волосах. — Итак, господа, в жалобе сказано, что исчез приехавший в столицу на заработки Ганс Норт, 20 лет, худощавый, глаза голубые, волосы русые. Спустя три недели комендатура получила жалобу о том, что ушел из дому и не вернулся Мартин Дюваль, 18 лет, худощавый, голубоглазый, волосы темно-каштановые. На следующий день стража обнаружила тело Ганса с вырезанными после смерти глазами, а на нем — фамильный медальон Дюваля на серебряной цепочке. Господин дознаватель, раз уж Вы не можете найти бумаги, поведайте-ка о ходе Вашего расследования… — Я полагаю, Ганс Норт прибился к шайке такого же отребья, как и он сам. — принялся пояснять дознаватель. — На Дюваля напал с целью ограбления, убил, а тело, уж наверняка, закопал. Не захотел делиться добычей с дружками, вот те и «наказали», а глаза вырезали в назидание другим, чтобы страху навести. — Замечательно. — иронично произнес Рокэ. — Но на теле Ганса не обнаружилось признаков насильственной смерти, зато был дорогой медальон, который «отребье» уж никак не могло упустить из виду. Господа, какие предположения? Как убитый Гасн Норт мог обзавестись медальоном Мартина Дюваля? Где могли встретиться нищий паренек и юноша из благородного семейства? — Даже если предположить, что Дюваль потерял его… — Марсель внимательно осмотрел старинной работы медальон и серебряную цепочку, на которой не было повреждений, — Ганс тут же понес бы свою добычу гоганским ювелирам, ведь для приехавшего на заработки это — огромные деньги… — Выиграл. Ганс мог его выиграть, эр Рокэ! — подал голос Окделл. — В таверне «Острая шпора» бывают и простолюдины, и молодые дворяне, там не только смотрят петушиные бои, но еще играют в карты и кости! — «Острая шпора»? — азартно переспросил Первый маршал, сверкнув синими глазами. — Та самая таверна, где по вечерам играл на лютне Персиваль Ларес! Отличное предположение, юноша, теперь мы знаем, в каком направлении двигаться дальше!