Ночные тени Олларии

Дикон в очередной раз подошел к большому зеркалу в резной раме из марагонской березы, поправил воротник шелковой рубахи приглушенного темно-синего цвета, который выгодно подчеркивал отросшие русые волосы и глаза цвета грозового неба, пригладил непослушную прядь, что выбилась и все норовила упасть на лоб… Окинул свое отражение мрачным взглядом и вздохнул. Давно минуло нежное розовое утро — к завтраку эр Рокэ не спустился, прошел уж и обед, а эр все не звал к себе. Может, он еще засветло отправился в комендатуру?.. Но тогда почему не взял с собой? Наверное, из-за этой досадной, неуклюжей оплошности с бароном Айнсмеллером — поторопился, поставил всех в такое неловкое положение!.. На душе стало совсем уж тягостно и тоскливо, сидеть в комнате было невыносимо. Нужно найти эра Рокэ и поговорить с ним!.. Первым делом Окделл пошел к кабинету. Беззвучно, совсем слегка толкнул резную дверь, но та не поддалась — заперто. Постучать?.. Но что сказать эру, ведь тот не звал… А вдруг он там не один, а, например, с кардиналом? Да может, Ворона, и правда, нет дома… Ричард торопливо спустился и проверил конюшню: Моро недовольно фыркал в стойле, а значит, Первый маршал, все же, заперся в кабинете. И… закатные твари, не зовет, потому что не хочет видеть!.. От мысли этой горько щемило на сердце. Эр Рокэ разочаровался в своем незадачливом оруженосце, это и ежану понятно… Мимо неспешно прошел толстый Диего с ведрами воды, поздоровался с дором Рикардо, и направился в сад, мурлыча себе в пышные усы с проседью какой-то веселый мотив. В голове Ричарда молниеносно сложился коварный план. Он подождал, пока кэнналиец скроется в глубине сада, прокрался под распахнутые окна кабинета, подобрал палку и быстро инсценировал «преступление» — свежевырытые норы и кучки земли, после чего пошел жаловаться на ни в чем не повинного крота, который, к слову, уже озоровал в соседнем особняке. — Мальпари-и-идо!.. — гневно взвыл Диего прямо в то окно, у которого был письменный стол эра Рокэ, схватился за тронутые сединой косматые виски, и принялся ругать крота столь громко и с таким пылом, что Ворон не мог не отреагировать, эр не любил, когда ему мешают работать или читать. — Диего, ну каких кошек?! — коварный план Ричарда сработал, Рокэ отдернул ажурную занавесь, высунулся в окно и вдруг замер гальтарской статуей. — Окделл?.. — Квальдэто цэра… — удивленно пробормотал садовник, обнаружив «орудие преступления», палку в свежей земле. — Это очень умный крот, соберано… Ихо де пута!.. — Зайдите ко мне, юноша. — Рокэ скрылся в кабинете, скривил кончики губ в улыбке, отпер скрипнувший замок и грациозным движением скользнул в укрытое шкурой кресло. Каррьяра, а ведь казалось, что скрываться от оруженосца в собственном кабинете — весьма удачная идея… Но если его не позвать, Окделл уж точно перероет весь сад, следуя родовому девизу «тверд и незыблем». И… положа руку на сердце, хотелось, чтобы он пришел… Но ведь придется говорить с ним обо всем том, что произошло! — Эр Рокэ… — нерешительно раздалось в дверях. — Вы на меня сердитесь из-за барона Айнсмеллера, да? Потому и не желаете видеть?.. — Ну, заходите уже, юноша. — отозвался Рокэ, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Налейте мне вина. И себе тоже. Я нисколько не сержусь на Вас, будь я на Вашем месте, сделал бы ровным счетом то же самое, арестовал бы господина дознавателя и доставил в комендатуру. Кстати, с утра прибежал уличный мальчишка и сказал, что Дурной пьет со Вшивым, и будет только завтра. Понимаете же, да? — Айнсмеллера называют безумным, а второй, это Клод. — догадался Окделл. Подал эру резной алатский бокал с ароматной терпкой «Черной кровью», сел в кресло напротив и продолжил: — Если Вы не сердитесь, почему же не позвали меня? Тверд и незыблем!.. Что ж, сколько кошку за хвост не тяни, а поговорить придется. — Юноша, Вам 17, я помню себя в этом возрасте. — начал Рокэ, едва заметно вздохнув. — Все кажется романтичным, но… многое является вовсе не тем, чем кажется. Тогда в кабинете Вы в порыве сказали… Ну… Вам могло показаться, что… — Я люблю Вас. — закончил за своего эра Окделл, и с чувством повторил: — Я люблю Вас, эр Рокэ! — Ричард, между нами ничего такого не может быть, поймите! — строго произнес Ворон. — Прошу впредь этого не говорить. — Потому что я — сын Эгмонта Окделла? — едва слышно отозвался Дикон. — Или потому, что я — просто оруженосец? Эр Рокэ, Вы можете приказать мне не говорить об этом, отослать в Надор, но не можете запретить любить Вас! — Юноша, ведь Вам известна моя репутация… — предпринял новую попытку Рокэ. — Моя репутация погибла в день Святого Фабиана, когда я принес Вам клятву. — парировал Окделл. — Дикон, пойми, я проклят! — ну, уж это точно должно напугать юношу! — У меня нет будущего, я погублю тебя, утащу за собой в Закатное Пламя… — Я уже погиб… — прошептал Окделл, опалил своего эра пламенным фанатичным взглядом и вдруг бросился перед ним на колени. — В тот самый момент, когда взглянул в Ваше лицо, самое прекрасное лицо в Золотых землях, в Ваши глаза, с которыми не сравнятся самые драгоценные сапфиры Кэналлоа, и понял, что пропал, погиб… — Дикон… — слабо запротестовал Рокэ, что был не в силах оторвать взгляда от горящих, потемневших от страсти серых глаз оруженосца. — Жизнь моего эра — моя жизнь… — охрипшим голосом произнес Окделл, поймал узкую ладонь Ворона и принялся жарко расцеловывать сверкающие кольцами тонкие пальцы, выступающую косточку на изящном запястье, скользнул губами по нежной коже, бьющейся возбужденным пульсом. — Проклятье моего эра — мое проклятье… Смерть моего эра — моя смерть! Рокэ не успел ничего сказать, Окделл притянул его к себе за бедра, стиснул в объятиях и впился влажным ртом в дрогнувшие мягкие губы жадным поцелуем, от которого сладко, призывно затрепетало в низу живота, тело послушно обмякло, а сопротивляющийся происходящему разум подернуло пеленой желания. — Вы не можете запретить, мой эр… — страстно прошептал Окделл, оторвавшись от губ Ворона. — Не можете запретить мне любить Вас! И не можете запретить себе желать моей ласки… Окделл снова целовал, не давая опомниться и взять себя в руки, и Первый маршал Талига бесстыдно сдался, тянущий в низу живота огненный узел парализовал все эти «правильно — не правильно», Ворон уже не совсем отдавал себе отчет в том, что происходит — и не хотел, слишком уж острым и сладким было наслаждение, слишком уж хотелось большего… В эйфории, что пробегала по телу жаркими волнами, и не понял, когда оруженосец успел стащить с него штаны, выгнулся и рвано вдохнул, ощутив нежное, легкое прикосновение влажного языка к подрагивающей от желания головке. — Окделл… Дикон… — прохрипел Рокэ. — Что… что ты… — Делаю Вам приятно, мой эр! — хищно отозвался Ричард, и снова принялся умело дразнить порхающими касаниями, от которых в низу живота все сильнее стискивался пылающий, ноющий желанием узел. Обхватил вдруг головку жадным ртом и взял до основания — Рокэ застонал, выгнулся… Больше не было садовников и кротов, королей и заговорщиков, Талига и Талигойи, не было самой Вселенной… Ничего, кроме мучительно-сладостного удовольствия, которое длилось бесконечно, будто не было даже Времени… Только двое, что сливались друг с другом в ярком наслаждении до сверкающей пелены в глазах, до выступивших на ресницах слезинок… — Дикон!.. — рвано закричал Ворон, перед глазами взорвался калейдоскоп безумных красок, забился в судорожном спазме и обмяк в укрытом шкурой кресле, окончательно теряя связь с реальностью. — Я люблю Вас, эр Рокэ… — сквозь ватную пелену услышал Алва, проваливаясь в сладостную истому... - Люблю Вас, мой эр!..