Ночные тени Олларии

Дождь шел всю ночь, утро выдалось хмурым, пасмурным и холодным — пронизывающий ветер хлестал мокрую листву, казалось, оборвет все хрупкие зеленые листочки. Мужественного Диего это не останавливало, он привычно возился в саду, затейливо бранил погоду и укрывал нежные, капризные кэнналийские розы склянками с широким горлышком. Ричард надел свой любимый антрацитовый колет с гербом Алвы, придирчиво оглядел себя в зеркало, и, оставшись довольным увиденным, отправился на поиски своего эра. В кабинете Рокэ не оказалось. Хуан объяснил, что соберано принял ванну и отправился в спальню — его мучили ноющие на погоду шрамы, а горячая вода пусть ненадолго, но помогала. Ричард тут же придумал, как пробраться к эру, вернулся в свою комнату, торопливо нашел в тумбочке бутылочку с целебным надорским маслом и отправился к Ворону. Тот полулежал на мягкой перине, укутавшись одеялом, и читал что-то с таким интересом, что не сразу заметил Окделла, который вошел без стука — так надежнее, а то если постучать, эр может и не впустить! — Юноша?.. — удивился Рокэ. — Да что же у Вас за привычка такая, стоять в дверях и смотреть? Проходите уже, раз пришли, но учтите, я вынужден остаться в постели. — Что это у Вас такое? — Ричард в несколько больших шагов оказался у кровати с роскошным темно-синим бархатным балдахином и россыпью голубых шелковых подушек. Рокэ указал на стул, но хитрый оруженосец сделал вид, что не заметил и сел на край перины, пожирая своего эра пламенным влюбленным взором. — Сочинения барона Айнсмеллера. — отозвался Ворон. — Он вчера любезно предложил мне ознакомиться с его идеями и наблюдениями. Знаете, зачем он так подробно изображает обнаруженных жертв? — Полагаю, ему это нравится. — пожал плечами Ричард. — Ведь судя по тому, как засалены страницы, он часто смотрит свои рисунки… — Вовсе нет. — Рокэ поморщился от боли в спине поудобнее устроился на подушках. — Детальное изображение ранений помогает раскрывать последующие дела. Так например, даже если не найдено орудие убийства, Айнсмеллер может точно определить, что это было, нож, топор… А еще барон обнаружил, что у тех, кто совершил несколько преступлений, есть особый «почерк», и рисунки помогают объединять дела, даже если нет иных связей. — То есть, «коллекция свершений», это, своего рода, энциклопедия. — понял Ричард. — А рисунками повешенных Айнсмеллер пугает подозреваемых! — Именно так, юноша. — улыбнулся Рокэ. — Вот еще интересное наблюдение: оказывается, убийцу можно определить по его манере вести беседу. К примеру, душитель в речи своей довольно часто говорит «удавить», «придушить». Можно сказать: «с тоски помереть», а у душителя непременно выйдет «с тоски удавиться». — Значит, тот, кто убивал парней, будет использовать слово «ослепить» там, где более уместно нечто иное… — задумчиво произнес Ричард. — Верно. А более всего мне нравится проект барона Айнсмеллера по разделению цивильной комендатуры на два ведомства таким образом, чтобы одно занималось тяжкими преступлениями — похищения, изнасилования, убийства, ну, а другое — имущественными и иными, как вот жалобы на госпожу Клеман. — Килеана-ур-Ломбаха сейчас пытают, да?.. — негромко спросил Ричард. — Его пока только заперли в камере. — ответил Рокэ. — Айнсмеллер ранним утром прислал записку, в Багерлее прибыл Штанцлер, братья Ариго, кардинал… Проще было бы отвезти Ломбаха во дворец! Ну, а еще там защитник и оруженосец Килеана, Эстебан Колиньяр. — Его тоже арестовали?! — воскликнул Окделл. — Нет, он сам пожелал отправиться к монсеньору, и искренне верит в его невиновность… Что же касается пыток, Его Величество издал приказ, чтобы заключенным давали сутки на размышления и чистосердечное признание. Увы, доброту Фердинанда Оллара зачастую принимают за слабость… — Но ведь за него правит кардинал! — возразил Ричард. — А Оллару только и интересны парады, праздники и вручение орденов. Его считают плохим королем!.. — Разве? Кто именно? — вскинул точеную черную бровь Алва. — Его Величество не желает войн, поощряет развитие наук и искусств. Ну, а кардинал Сильвестр вынужден защищать его от интриганов, которым стоило бы направить свою кипучую деятельность на что-нибудь полезное вместо абстрактных мечтаний о Талигойе и Раканах. Ричард не нашел, что ответить. Ведь, и правда, вражда Людей Чести и так называемых «навозников» не имеет никакого смысла, одни беды от нее… — Вы так до сих пор и не сказали, что привело Вас ко мне, юноша. — произнес Рокэ. — Желаете о чем-то поговорить? — Ваши шрамы… — отозвался Ричард, радуясь, что его эр сменил тему. — У меня есть целебное масло, оно согревает и успокаивает. Надорские горные травы. Если Вам не понравится запах, можно добавить Ваших морисских благовоний. — Каррьяра, я согласен на любое средство, лишь бы унять эту бесконечную ноющую боль! — Рокэ потянулся к тумбочке, и, поморщившись, положил на нее сочинения Айнсмеллера. — Не спал из-за этого всю ночь. Несите! — Так вот же оно. — Окделл достал из кармана маленькую бутылочку. — Позвольте, я натру Вас! Рокэ послушно откинул одеяло, развязал пояс черного шелкового халата — нежная ткань соскользнула, обнажив мраморно-белую грудь с аккуратными бледно-розовыми сосками — и улегся ничком. Ричард застыл гальтарской статуей. Да, он мельком видел эти ужасающие шрамы в ту ночь, когда бесстыдно поджидал эра в его же постели, но тогда, при свечах, их не удалось рассмотреть, а сейчас… О, Создатель… — Если Вам противно касаться, я натрусь сам. — подал голос Ворон. — Это было на Винной улице. Ваш отец не сразу, но дал согласие… — Я… я хотел бы, чтобы все было по-другому, эр Рокэ. — негромко отозвался Окделл, налил масло в ладонь, согрел и осторожно скользнул большими теплыми руками по плечам Ворона. — Я уже говорил Вам, у Эгмонта Окделла был шанс убить меня, юноша… — глухо, в подушку отозвался Ворон, расслабившись от бережных, ласковых прикосновений. — Не так. — возразил Ричард, едва ощутимыми движениями втирая масло. — Я очень хотел бы, чтобы Вы с отцом были на одной стороне. — Неужто Вы допускаете мысль, что я бы мог предать моего короля во имя этой Вашей мифической Талигойи? — усмехнулся Рокэ. — Я принес ему клятву, юноша. — А я принес клятву Вам, мой эр. — негромко отозвался Окделл, нежно касаясь страшных рубцов на мраморно-белой коже. Хотелось стереть их, чтобы не осталось и следа, как и воспоминаний о том, что слышал несмышленым мальчишкой в часовне, и напрочь стереть произошедшее из памяти эра Алвы!.. — К кошкам эту Талигойю… Надору нужен мир, а мне… мне нужны Вы, эр Рокэ! — Юноша… Я безнадежно проклят… — грустно отозвался Ворон. — Я не шучу. Вы или предадите меня, или погибнете, а может, и то, и другое… — Я тоже проклят! — быстро возразил Окделл и налил в ладонь еще масла. — Мне матушка прислала письмо, и знаете, что? Она прокляла меня за то, что я стал Вашим оруженосцем! А раз мы с Вами оба прокляты, то это не считается! — Вы неподражаемы, юноша… — слабо усмехнулся Ворон. Надорское масло, действительно, оказалось целебным, тупая ноющая боль отступила, ощущалось только тепло… приятное тепло в измученных мышцах… и странное, давно забытое тепло на душе… Окделл промокнул остатки масла льняной тканью, что предусмотрительно принес с собой, укрыл Рокэ. Быстро разделся и скользнул под пуховое одеяло к своему эру, прижал к груди, поцеловал в мягкие, податливые губы. Смущенный Ворон попытался было отстраниться, но Ричард только сильнее стиснул в объятиях и снова прильнул к губам, но не так, как тогда в кабинете — целомудренно, ласково, нежно… Алва бессильно обмяк. Спина перестала ныть, на душе было легко и тепло, и непреодолимо клонило в долгожданный сон… — Я люблю Вас, эр Рокэ. — услышал Ворон, проваливаясь в томную негу. — Пусть мы прокляты, пусть ценой будет моя жизнь, это не важно… Я люблю Вас…