Всегда возвращается

Сёко смотрит в окно на проплывающие мимо городские пейзажи, вертит головой во все стороны, разглядывая и фотографируя. Она никогда не путешествовала западнее префектуры Хиого и теперь впитывает всё разнообразие неведомой ей жизни. Непривычно слева от неё на водительском кресле сидит Сугуру, который везёт их к центру города, и по мере приближения дома становятся выше, старше и детализированнее, а люди разномастнее. Сзади Сатору, облокотившись на передние сидения и свесившись между друзьями, размахивает руками и строит уйму планов по поводу того, куда им нужно успеть сходить. До полудня они нагуливают аппетит, иногда останавливаясь, чтобы поглазеть на туристические достопримечательности, послушать уличных музыкантов, посчитать удары церковного колокола и пофотографировать Сёко. Годжо проводит для неё экскурсию, на ходу придумывая факты про любое здание, памятник и мост, мимо которых они проходят. Когда в его рассказах начинают фигурировать йети и инопланетяне, подруга беззлобно пихает его в бок. Втроём они занимают всё место на узких тротуарах, но даже не думают идти гуськом. Остальные пешеходы обходят их по проезжей части и наверняка сердятся, но, поглощённые друг другом, они не замечают никого вокруг. Сёко то цепляется за согнутые локти друзей, то устаёт поспевать за их широкими шагами, закидывает им руки на плечи и отрывает ноги от земли. Гето и Годжо в эти моменты начинают соревноваться в скорости, переходят на бег, и она летит над асфальтом, хихикая над их ребячеством. — Я сейчас умру, давайте поедим. Сатору делает очередную провальную попытку сойти за местного и пытается взять им еды на вынос. Друзья наблюдают за ним в сторонке минуты две, после чего урчащий желудок Сугуру заставляет его пробурчать «болван» и заказать самому. С едой они располагаются на набережной небольшой речки. Сёко садится поближе к воде, опускает в неё уставшие от долгой прогулки ноги и наблюдает, как мелкие судёнышки проплывают мимо. Парни позади неё растягиваются на нагретых солнцем каменных плитах. Сёко слышит, как они возятся, пытаются спихнуть друг друга в воду, лениво перебрасываются шутками и колкостями, и это относит её назад во времени. Кажется, что обеденный перерыв скоро кончится, они встанут и, разморённые, нехотя побредут в колледж, где Яга-сенсей выдаст им по очередному заданию. Сёко дадут что-то несложное, так что пока Сугуру и Сатору справляются со своим, она успеет вернуться и попрактиковаться в обратной проклятой технике. Ей это, несомненно, понадобится, ведь когда друзья вернутся, они подкинут ей работы своими ранениями разной степени тяжести. К вечеру они соберутся в самой прибранной комнате (и это всегда комната Сугуру), чтобы посмотреть фильм, поиграть в карты или посидеть рядком на подоконнике, свесив ноги наружу. Сёко закрывает глаза и медленно вдыхает. Ей кажется, что сквозь речной запах она даже может почувствовать аромат заварки с мятой и чабрецом из чайника Гето и ощутить на зубах приторную сладость выбранного Годжо мороженого. Она оборачивается, чтобы увидеть, как Сатору хихикает и легонько пинает Сугуру, а тот шипит и лягается в ответ, заметив пыльный след кроссовок на штанах. Как будто ничего и не изменилось. Сёко улыбается осевшей внутри умиротворённости из прошлого, что греет сердце. Годжо предлагает сходить в парк аттракционов покататься на всех выворачивающих душу горках, но у Сугуру есть план поинтереснее. Он хитро улыбается, пока за его спиной материализуется гигантская птица. Козодой, кажется. Сёко видела их смешные клювы на картинках в интернете, но подпитанный страхами и суевериями людей размер этого экземпляра с огромной пастью и жёлтыми выпученными глазами поражает воображение. Она бы даже испугалась, если бы не была так уверена в Гето, который всегда полностью контролировал свои проклятия любых форм и размеров. — Ну и урод! — весело заключает Годжо. — Он нас покатает? Он уверенно подходит к птице, что послушно легла наземь и взбирается на спину. Сугуру же открывает ей клюв на манер крышки мусорного бака и перекидывает одну ногу, ставя её в рот. — Ты что творишь? — интересуется сверху Сатору. — Выбираю себе место в первом ряду. Клянусь, отсюда обзор будет лучше всего. Лезь сюда, Сёко. И ты тоже, Сатору. Сёко заглядывает в клюв птицы, ожидая увидеть или учуять что-то мерзкое, но изнутри он выглядит пластиковым, как домик на детской площадке. Сугуру помогает ей забраться внутрь, Сатору тоже спрыгивает со спины вниз, и птица резко стартует в небо. Они улетают за окраины города, ветер бьёт в лицо, внизу расстилаются квадраты полей, гористые складки и мягкий покров леса. Сёко зажмуривается и визжит, когда гигантская птица кренится на бок и делает бочки и мёртвые петли, подчиняясь желаниям Сугуру. Годжо делает вид, что вываливается из клюва, размахивает руками, случайно заезжает ими по лицу Гето, за что получает ответный тычок под рёбра.  Сёко не помнит, когда последний раз она так громко смеялась. Кажется, это было так давно. Ещё до гибели улыбчивого и доброго Хайбары. До ухода рассудительного и трудолюбивого Нанами. До выбора Сугуру, потерявшего смысл существования. Вот бы смех, что свободно вырывается из её груди, не заканчивался никогда. Вдоволь налетавшись, основательно замёрзнув на высоте и снова проголодавшись, они заваливаются в ресторан. Кухня в вечер пятницы загружена сильнее обычного, но Сугуру замечает: — У нас есть ещё часа два, так что можно не дёргаться. Потом поедем забирать Нанако и Мимико из художки. — У тебя очаровательные дети, Гето. — улыбается Сёко. — Никак не привыкну к тому, что они называют тебя папой! — соглашается с ней Сатору и смахивает невидимые слёзы из-под очков. — От Мегуми такого не дождёшься. — Так ты же не оформил на него опекунство. — Сёко, как всегда, говорит на языке фактов. — Представь себе, уже оформил! Недавно. Без документов было крайне проблематично, повсюду спрашивали, кто я такой, и пытались отогнать меня от Мегуми. И вообще, — размахивает куском хлеба Сатору, — думаешь, Мимико и Нанако называют Сугуру папой из-за каких-то бумажек? Нет, по велению сердца! — Так он наверняка ни разу не забывал их в зоопарке, и им не приходилось краснеть из-за него в школе. — резонно замечает Сёко, разглядывая винную карту. Сугуру не может сдержать смех, хотя ободряюще гладит Сатору по руке. — Ой-ой-ой, Сёко, не всем дано быть идеальным родителем с первого раза! — Тебе-то не дано? Годжо, ты просто не стараешься. — она возводит глаза к потолку и закусывает губу, как делает всегда, когда собирается выдать некие психологические рассуждения. — Но, если серьёзно… Гето их спас. Это накладывает свой отпечаток на их взаимоотношения. Никто не отвечает ей, и Сёко поднимает глаза от меню, чтобы увидеть две пары поднятых бровей и взгляды, в которых отсутствуют мысли. Она вздыхает. Вот что такого сложного она сказала сейчас? — Я не имею в виду, что ты плохой отец, Сугуру. Очевидно, ты отлично справляешься. Но нельзя отрицать, что их привязанность к тебе частично обусловлена благодарностью за то, что ты прекратил их страдания. Ты для них всесилен. Они воспринимают тебя как этакого рыцаря, спасителя и защитника от всех бед. Сугуру обдумывает её последнее предположение и преспокойно спрашивает: — А разве это всё не синонимы слова «отец»? — Боже, я сейчас разрыдаюсь, прекратите. — Тебе-то чего рыдать, — переключается Гето на надувшегося Сатору, — Мне иногда кажется, что Нанако и Мимико любят тебя больше, чем меня. — Что за фестиваль родительской ревности вы тут устроили? — хихикает Сёко, подзывая официанта и заказывая себе бокал вина. — Ты не понимаешь, ты не мать. — вздыхает Сатору, ставя подбородок на скрещённые пальцы. — Вот родишь – поговорим. — А то ты Мегуми прямо сам рожал. — парирует Сёко. — Кстати, где он? — Остался в Токио, не захотел ехать. Ответная тишина за столом тревожит Годжо, и он начинает приставать к каждому. — Что? Ну что? Сугуру пожимает плечами, а Сёко щурится. Ничего хорошего от неё в такой момент ждать не стоит, её слова явно попадут не в бровь, а в глаз. — Выглядит так, как будто ты поехал развлекаться с друзьями на полмесяца. — беззаботно говорит она. — И оставил крошку Мегуми в одиночестве. — Нет. Ну нет же! Я бы взял его, но он правда не захотел. Я сто раз спрашивал! — А взял бы, может, он начал бы называть тебя «папой». — подливает масла в огонь Сёко. Веселье заканчивается, когда Сатору швыряет на стол очки и вскакивает на ноги. Голубые глаза полыхают ледяным огнём, губы сжимаются в тонкую полоску. Он злится и, судя по напрягшейся шее и сжатым кулакам, злится очень сильно. — Годжо, — осторожно зовёт его Сёко, — я пошутила. Просто у Мегуми сложный характер… Сугуру телепатически пытается заставить её замолчать и пинает под столом, но уже поздно, Сатору набрасывается на роковые слова, чтобы растерзать, и распаляется ещё больше. — У Мегуми отличный характер, только с таким характером и можно было практически в одиночку дожить до пяти лет и не свихнуться. — цедит он сквозь зубы. — И за то время, что он живёт со мной, он стал только лучше. Кажется, ещё немного и он обратит всё вокруг него в пыль вспышкой фиолетового. — Сатору, сядь, пожалуйста. Сугуру пытается потянуть его за руку, но натыкается на невидимый барьер. Он молча проглатывает неприятное ощущение, зная, что друг делает это не намеренно, не убирает свою ладонь и продолжает: — Мегуми прекрасный ребёнок, и я уверен, что он тебя любит. Не все дети выражают это словами. Он же сам согласился, чтобы ты был его опекуном, никто его не заставлял. А если тебе этого мало, то вспомни, на прошлый твой день рождения он испёк тебе печенье! Его рука вдруг легко преодолевает несколько сантиметров воздуха и ложится к Сатору на запястье. Тот послушно садится, но через минуту снова вскакивает и молча идёт к выходу. — Дай ему побыть одному. — останавливает Сугуру поднявшуюся с места Сёко. — Не думаю, что он уйдёт далеко. — Черт, я забыла, что стоит сказать что-нибудь про Мегуми, как он вмиг звереет. — вздыхает она. — Я перегнула палку. — Не переживай, он быстро отойдёт. В роли приёмного отца Годжо всё ещё чувствовал себя неуверенно, боясь что-нибудь сделать не так и испортить и без того сложные отношения между ним и Мегуми. Только им двоим, Сугуру и Сёко, Сатору смог признаться, что он, сильнейший из магов, ощущает себя уязвимо из-за своей родительской любви и боится получить в ответ ненависть или, что ещё хуже, равнодушие. Он мог сколько угодно пропускать мимо ушей шуточки над собой, но стоило тронуть Мегуми, как вся его весёлость улетучивалась. Бесконечность неконтролируемо окутывала его тело, не давая никому притронуться к нему. Наружу вылезали длинные иголки, а сам он сразу ощетинивался в сторону того, кто посмел шутить над этой темой, и превращался в зубастого ежа. И Сугуру его понимает. Самому пришлось в одиночку пройти через недоумённые взгляды со стороны «настоящих» родителей в свою сторону, шепотки взрослых людей, что воспринимали его за ребёнка и кучу непрошеных советов. Людям не объяснишь, что как раз его детство кончилось очень рано, сразу же, как он открыл в себе способность манипулировать проклятиями. Семилетний Сугуру пришёл в ужас, когда поглотил первое, почувствовав, как вместе с проклятием в него вливается грязь основавших его негативных эмоций: злость, страх, гнев, отвращение и зависть. Он ещё несколько часов сидел на асфальте в пустом переулке, безуспешно борясь с тошнотой и пытаясь выкашлять свои внутренности, которые словно покрылись жирной плёнкой. Определённо не тот опыт, что стоит переживать ребёнку. К совершеннолетию Сугуру чувствовал себя чуть ли не в два раза старше своего реального возраста. Плюс, к социальному давлению добавлялся ворох собственных сомнений, делает ли он всё правильно, сможет ли воспитать девочек и получится ли ему обеспечить им счастливое детство. Так что осуждать реакцию Сатору на слова о Мегуми он не мог. Им наконец приносят еду, а Годжо возвращается минут через пятнадцать в куда лучшем настроении, чем он их оставил. — У Мегуми всё хорошо. Хотя он долго не отвечал мне. — Так в Токио сейчас пять утра. — смотрит на часы Сугуру. — Да, я разбудил его, а как бы ещё я узнал, что с ним всё в порядке? — Сатору опять превращается в язву, но сердится уже поверхностно. — Бабушка-соседка заходила к нему вечером, а Яга придёт только завтра. — Сатору, прости меня. — произносит Сёко. — Я не всерьёз. — Это вы простите, — бурчит он в тарелку с долгожданной едой и тыкает рыбу вилкой так, будто имеет с ней какие-то счёты. Годжо не привык извиняться, но видно, что ему стыдно за то, что он вспылил. — И ты всё правильно сказала, Сёко, я плохо стараюсь. — А мне кажется, Мегуми как раз и нужен кто-то такой, как ты. — искренне говорит она. — Немножко беспечный, лёгкий на подъем и кто не будет воспринимать каждую мелочь близко к сердцу. Сатору поджимает губы, но они всё-таки разъезжаются в улыбке несмотря на внутреннее сопротивление. Глаза чуть зажмуриваются от радости, которую не получается скрыть, и весь он в итоге светится от удовольствия. — Так и знал, что я идеален! Сугуру смеётся, а Сёко фыркает, уже жалея, что расщедрилась на комплименты, подпитав и так завышенную самооценку Годжо. Они неспешно и мирно едят, Сатору убеждает всех заказать десерт, и в ожидании сладкого Сёко выходит покурить. Рука Сугуру, которая уже минут пять гладит под столом колено Годжо, сжимается. — Я тоже отойду ненадолго. — Сатору поднимается и бросает сквозь тёмные очки взгляд на Сугуру, который кивает ему, но специально смотрит в другую сторону.  Он заходит в самую дальнюю из туалетных комнат. Заглядывает в зеркало, кладёт на раковину очки и кусает губу в ожидании. Когда за дверью раздаются шаги, он распахивает её и затаскивает того, кто был за ней, в свою ловушку. — Полегче! А если бы это был не я? — произносит опешивший Сугуру. — Я бы закричал, вызвал полицию и обвинил того несчастного в домогательствах. Сатору на ощупь запирает дверь, пока вжимает Сугуру в стену, впивается в губы, прикусывая их в порыве страсти, оглаживает руками плечи и пытается расстегнуть пуговицы на его рубашке, забыв о том, что её, не заправленную, можно просто задрать вверх. Пальцы дрожат, и выходит плохо. Настолько, что Сугуру меняет их местами и перехватывает инициативу. Он сразу же забирается руками под край широкой футболки, ведёт ими по бокам. Ладонями давит на спину между лопаток, заставляя чуть прогнуться и открыть шею. Язык проходится снизу вверх от яремной впадины до кадыка, в то время как бёдра врезаются в Сатору. Сугуру не знает, как долго тот сидел за столом с эрекцией, которую он чувствует через все слои ткани между ними, своя уже не меньше получаса болезненно давит, упирается в ширинку и требует активных действий. В поиске облегчения он прижимается и притирается к паху Сатору, на что сразу же получает рваный выдох и всхлип в поцелуй. Руки оставляют его спину, скользят к груди, сильно сжимают соски между большими и указательными пальцами, на нежности нет ни времени, ни желания. В штанах невыносимо тесно, а трения через одежду недостаточно. Одна рука Сугуру остаётся гладить торс Годжо, а вторая, спустившись по рельефу живота, уже справилась с ремнём и расстёгивает молнию. Сатору не успевает за ним. Его шандарахнуло по голове существованием Сугуру, его запахом, видом, дыханием и тем, что прямо сейчас вытворяет его язык у него во рту, а руки — на теле. Сознание закоротило, мозг обрабатывает события с задержкой, он застрял на моменте попыток снять с Сугуру рубашку, а всё, что произошло дальше, зависло в очереди. Шесть глаз взбесились от потока информации и вместо привычной помощи, кажется, хотят его убить, превращая сильнейшего в не соображающее желе. — Стой… — задыхается он, когда Сугуру оттягивает резинку белья. — Ты не хочешь? Хочешь по-другому? — пальцы послушно замирают. Они не посмеют притронуться к Сатору, если он того не желает. Сугуру всё ещё выглядит более собранным, чем размазанный по стене туалета, еле стоящий на ногах Сатору. Но затуманенный взгляд карих глаз и тяжёлое дыхание говорят сами за себя. Он заведён до предела. Годжо наконец овладевает своим телом и трясущимися руками и в образовавшуюся паузу нагоняет всё, что упустил: быстро просовывает одну ладонь между своим бедром и пахом Сугуру, расстёгивает ему штаны. Ныряет рукой под бельё и обхватывает пальцами его твёрдый член, пока ведёт губами по напрягшейся точёной линии подбородка. — Очень хочу. — от севшего голоса над ухом и долгожданных прикосновений к его члену Гето зажмуривается и хрипло стонет. Его собственная рука все ещё лежит на животе Сатору и ждёт разрешения. — А ещё больше хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. Теперь можем продолжить. Ладонь Сатору плавно скользит вверх-вниз, а сам он прикусывает мочку уха, обволакивая губами плаг. От Сугуру сногсшибательно пахнет корицей и чем-то древесным, и он зарывается носом ему в шею и под ворот рубашки, чтобы потеряться в этом запахе. Сугуру добирается до его члена, подстраивается под темп руки на своём, и Годжо пробирает дрожь. Затылок знакомится со стеной, когда пальцы проезжаются по чувствительным местечкам, так хорошо ласкают его, ускоряясь, подводя к самому краю. Резинка соскальзывает с гладких волос, что каскадом опадают на плечи Сугуру, когда Сатору хватается за них. Он тянется за поцелуем, чтобы заглушить самого себя и не стонать слишком громко. Продержаться долго невозможно, и он кончает первым. Как только оргазм проходит, Сатору съезжает по стене вниз, встаёт на колени и, пока Сугуру не успел возразить, опускается ртом на его член. Слышит, как тот сверху охает и сдавленно стонет. Начинает двигать головой, одной рукой очерчивает напрягшиеся мышцы пресса над собой, а второй наглаживает у основания члена, куда не может дотянуться губами. На затылок ему ложится ладонь, пропускает сквозь пальцы пряди и через пару движений резко оттаскивает его голову. Сперма попадает на губы, подбородок и щеки. Сатору круговым движением своего блудливого языка, что так быстро довёл Сугуру до пика, слизывает всё, до чего может дотянуться. — Я так скучал по тебе. — он мило улыбается, никуда не двигаясь, сидя на коленях и с нежностью смотря снизу вверх. Глазам Сатору предстаёт великолепный вид. Лицо с покрасневшими губами обрамляют слегка спутавшиеся распущенные волосы, взгляд из-под полуприкрытых ресниц рассеян, воротник рубашки помялся, пара пуговиц на ней всё же расстегнулась. Это общее состояние несобранности Сугуру умиляет его. — Я тоже скучал. — Сугуру всё ещё дышит ртом, приходя в себя, и широко улыбается в ответ. — Очень сильно. Он даёт ему руку, помогает встать и привести себя в порядок. Сатору кружится вокруг своей оси, позволяя рассмотреть себя со всех сторон и убедиться, что не осталось никаких следов. Сугуру показывает два больших пальца, целует его напоследок и отпирает дверь. — Пойдём, не будем заставлять Сёко ждать. Когда они возвращаются, подруга уже сидит на своём месте и элегантно пьёт вино в гордом одиночестве. Правда не успевают они подойти к столу, как к ней подплывает какой-то мужчина, говорит ей что-то и присаживается рядом. Гето и Годжо переглядываются, хмурят брови и спешат на помощь. — Добрый вечер! Извините. — начинает Сатору и тут же заканчивает, потому что весь словарный запас испанского он истратил мгновенно. Вместо слов он расчехляет навыки невербального общения и хищно, но ослепительно улыбается, спустив очки на нос. Лицо мужчины вытягивается, стоит ему перевести взгляд с лица Сёко на двух высоких широкоплечих парней прямо перед собой. Гето говорит что-то по-испански, незнакомец бормочет «Прошу прощения» и ретируется. — Что ты ему сказал? — интересуется Сатору, глаза которого загораются при виде принесённого десерта, и садится на своё место. — Что у дамы уже есть планы на этот вечер. — Вот-вот! У нас тут дружеские посиделки вообще-то, а не свидание, — бросает он укоризненно. Сёко равнодушно пожимает плечами. Но затем её взгляд пристальнее скользит по сладкой и слегка помятой парочке напротив, и она качает головой. — Кто бы говорил, Годжо! Вам как будто по шестнадцать. — Не завидуй, Сёко. — высовывает Сатору язык. — Чему завидовать, не у меня на лице что-то белое. — Правда? — он совершенно не смущается и поворачивается к Сугуру, чтобы тот посмотрел. — Нет. — спешит он разуверить его, — Я всё убрал. Сёко просто шутит. День получился адски долгим. Когда они едут обратно домой, подруга так же сидит на переднем сидении, подложив под себя ноги, и дремлет, а Сатору располагается между Мимико и Нанако сзади. Они втроём нестройно подпевают песни по радио, и Сугуру приходят мысли о том, как это всё выглядит со стороны. Как будто они с Сёко семейная пара, что забрала своих трёх детей с группы продлённого дня. Да, один ростом под два метра и чертами альбиноса, но ничего, они любят его и таким. У них, конечно, есть и четвёртый, Мегуми, но он вундеркинд, закончил экстерном школу и теперь учится в университете за океаном. От этого театра абсурда в своей голове он фыркает, а когда замечает на себе сонный взгляд Сёко, то смеётся.