Всегда возвращается

Сугуру машет на прощание и закрывает входную дверь. Он проходит на кухню, берёт недопитый чай и выходит на балкон, чтобы ещё раз посмотреть вслед уходящим Мимико, Нанако и Сёко. Сатору ещё спит. Он лежит на боку по диагонали, отвернувшись от двери к окну, умудряясь занять собой всю кровать. Одеяло комком сбилось в ногах и закрывает его лишь до пояса. Сугуру, пока занимается домашними делами, то и дело заглядывает в спальню, но в ней ничего не меняется. Когда время подбирается к десяти утра, его внутренние весы, на одной чаше которых лежит «дать Сатору поспать», а на другой – «присоединиться к Сатору», склоняются в сторону последнего. В очередной раз зайдя в спальню и увидев на белых простынях точёную спину с высеченными божественным скульптором мышцами, он поддаётся своим желаниям, скидывает на пол футболку и домашние штаны и опускается рядом с Сатору. Тот слегка ворочается и что-то бормочет, почувствовав движение за спиной, но через секунду вновь проваливается в сон. Приподнявшись на локте, Сугуру смотрит через его плечо на тонкие веки с голубоватыми линиями венок, под которыми двигаются глаза. Сатору что-то снится. Сугуру поднимает руку, осторожно проводит костяшками пальцев по его щеке, убирает упавшую на лицо прядь. Целует в висок. — Сугуру, — невнятно вздыхают в ответ на его прикосновения. — Пять минуточек... Гето ложится ещё ближе, проскальзывает одной рукой между шеей Сатору и подушкой и прижимает его к своей груди. Нагретое под одеялом тело вяло возится, принимая позу «маленькой» ложки. Сугуру целует плечо, ведёт носом по шее и прикусывает мочку уха. — Может, дашь мне умыться и почистить зубы? — мямлит Сатору. — Не могу. — притворно огорчается Сугуру. — Ты такой милый сейчас, пока не проснулся окончательно. Размеренное, сонное дыхание сбивается, сто́ит Сугуру провести вверх-вниз кончиками пальцев по середине живота, добраться по дорожке светлых волос до кромки белья. Он шепчет: — Не шумишь, не переворачиваешь всё вверх дном. Хочу такого заспанного, безобидного Сатору. Расслабленный и безмятежный, пахнущий малиновым, почти выветрившимся за ночь гелем для душа и чем-то неуловимо свежим в растрёпанных серебристых волосах Сатору – одна огромная, почти двухметровая слабость Сугуру. Хочется провести губами по каждому сантиметру бледной кожи, и он не станет себе отказывать в этом желании. Белые ресницы дрожат на всё ещё закрытых веках, румянец расползается от мест поцелуев за ухом вниз по шее, заливает щёки. Брови слегка хмурятся, сходятся к переносице и очередной выдох прокатывается уже через губы. Сатору очарователен. Особенно в тот момент, когда руки Сугуру начинают свои невыносимо медленные движения. Они чувствуют, как ускоряется пульс на нежной шее, как гулко бьётся сердце под вздымающейся грудью в ответ на ласку. Чуть задевают твёрдые соски и тихий, едва слышный стон – музыка для ушей Сугуру, выбравшего играть на инструменте его тела. — Сатору… Услышав своё имя, Годжо неосознанно ёрзает, вжимает ягодицы в пах Сугуру. Понимает неозвученный вопрос мгновенно и хрипло выдыхает: — Да. Я хочу тебя. Рука Сугуру тут же ложится на его член и мягко сжимает через ткань. Гладит широким движением, пока полухрип-полустон и запрокинутая назад голова не намекают ему о том, что нужно ускориться. Он убирает на секунду руку, тянется за смазкой, греет её в ладони и скользит рукой под резинку белья, обхватывает ставшую твёрдой плоть. Нижняя губа Сатору исчезает в плену передних зубов. Сугуру так искусно, зная, как он любит, ласкает его член, и пульс Сатору заходится. Он сучит ногами и сбрасывает одеяло на пол. Гето через минуту, показавшейся вечностью, избавляет, наконец, и его, и себя от ненужной ткани белья между ними. С ещё одной порцией смазки пальцы долгожданно скользят по ложбинке между ягодиц и касаются входа. Один медленно обводит его по кругу несколько раз, прежде чем протолкнуться внутрь. Рваный выдох и почти сразу же шёпот: — Ещё. Сугуру пересчитывает его позвонки губами, проезжается носом по бритому затылку и добавляет второй палец. Кружит ими плавно и размеренно, входя и выходя, оглаживая стенки. Он никуда не спешит. Проходится второй рукой по груди, чуть щипая чувствительные соски. — Ещё. Третий входит туго и Сугуру замедляет и без того неторопливые движения, заставляя разомлевшее тело перед ним дрожать и извиваться, чтобы насадиться самому на такие нужные ему внутри пальцы. — Хватит, Сугуру. Войди… — выстанывает Сатору, когда подушечки внутри него в очередной раз проезжаются по простате. — Не хочу, чтобы тебе было больно. Ты всё ещё слишком узкий. Выдержки Сатору хватает потерпеть всего пару минут, как он снова просит о том же. Сугуру поддаётся, у него стоит уже так крепко, что кажется, скоро дым из ушей повалит. Он шарит по тумбочке в поисках презерватива. — Я хочу без. Если только ты не против. — Сатору поворачивает голову и голубой глаз выжидающе косится сквозь еле приоткрытую щёлочку век. — Не против. Смазка распределяется по всей длине члена, Сугуру скользит им между ягодиц вверх-вниз, размазывая её ещё больше, и на очередном качании чуть подаётся вперёд, плавно проталкивает головку, преодолевая сопротивление мышц. Заглядывает Сатору в лицо, ища признаки дискомфорта. Сразу же замирает, но по иной причине. Заглянувшее в этот момент в окно солнце подсвечивает распахнутые, чуть покрасневшие от прикусываний губы, трепещущие ресницы, ложится бликами на изгиб шеи и разворот острых ключиц. И Сугуру забывает, как дышать. Смотрит, не может оторваться от вида божества, которое растекается по его постели мурашками и вздохами в ответ на каждое прикосновение, теряется под его руками в томлении похоти. Которое хочет его, Сугуру, так сильно, что прогибается в спине, само насаживается на его член. И кто он такой, чтобы отказывать божеству в его желаниях. Сатору заводит руку за спину, кладёт её на чужое бедро и тянет к себе. Член входит до середины, затем до конца, и Сугуру глухо стонет ему в затылок, не в силах сдерживать внутри все нахлынувшие разом ощущения. Так хорошо, что даже мучительно. — Сатору… расслабься немного, иначе я не выдержу. Годжо часто-часто дышит, дрожь пробегает по животу и ногам, но он делает, как просят. Сугуру выходит и тягуче толкается в податливое, мягкое, всё ещё размякшее ото сна тело. Прижимает его ближе к себе, хотя, казалось бы, некуда, целует везде, куда может дотянуться. С каждым движением внутрь него Годжо удовлетворённо мычит, закусив губу. Но делает это непривычно тихо. — Здесь нет никого, кроме нас. — шепчет Сугуру. — Не сдерживайся. Последующие толчки наконец выбивают из Сатору полноценные стоны. К ним добавляется всхлипывание, когда Сугуру обхватывает его член и в такт своим движениям скользит по нему рукой, но Годжо вскоре перехватывает её.  — Я хочу тебя видеть. Его без слов переворачивают на спину. Голубые глаза теперь ласково, хотя всё ещё сонно цепляются за каждую черту. Руки гладят рельеф плеч, спины, груди, что нависает над ним, уделяют внимание каждой мышце, выступающим косточкам, зарываются в волосы, обвиваются вокруг шеи. Сатору разводит бедра в стороны, и Сугуру кладёт на них ладони, ведёт по внутренней стороне вниз, подхватывает под ягодицы и тянет ближе к себе так, что растрёпанная голова съезжает с подушки. Снова касается входа членом, наблюдает, как он медленно погружается внутрь, но отвлекается на ломающийся голос Сатору: — Сугуру, ты восхитительный. И такой красивый…  Протяжный стон от проникновения, прервавший его на полуслове, начисто сносит Сугуру все предохранители в голове. Он набирает темп и почти ложится сверху на выгнувшегося дугой Сатору. Крепко держит под поясницей напрягшееся под ним тело и вжимает в себя, желая слиться в одно, скользит языком по шее, чувствуя, как она вибрирует от постоянного колебания голосовых связок. Целует губы, хоть Сатору автоматически сжимает их, не позволяя проникнуть в рот. — Я… поцелую тебя… когда умоюсь. Сугуру не против, лишь усмехается этой излишней и ненужной на его взгляд предосторожности. Он продолжает оставлять поцелуи и вести языком по нежной коже лица и плеч, пока вбивается в Сатору. Слишком горячо и тесно, тело под ним так прекрасно принимает его член, любой толчок грозит стать последним, и он пытается оттянуть этот момент, как может. Ведь Сатору хорошо. Хорошо от того, как он заполняет его и каждый раз попадает по нужной точке внутри так, что поджимаются пальцы на ногах. Доставить ему удовольствие, продлить его насколько возможно – единственное, что заботит Сугуру. Но Сатору совсем не помогает ему в этом. Бессвязные и невинные «не останавливайся» и «боже, да» превращаются в грязные фразочки, которые без стеснения сплошным потоком льются с его губ, чередуясь со стонами. Он шепчет Сугуру о том, как ему нравится быть под ним, как долго он этого ждал, как дрочил на него, пока был далеко, как ему хочется, чтобы он кончил внутрь. И Сатору отлично знает, что он делает. Знает, как это действует на Сугуру. Он изводит его сладкой пыткой, заставляет в унисон с ним стонать от всего сказанного, что яркими образами проносится перед внутренним взором. Единственный вариант продержаться ещё хоть чуть-чуть – заставить Сатору замолчать. Сугуру чувствует широкую пьяную улыбку под своей ладонью, когда мягко, но твёрдо накрывает его губы. На очередном размашистом, до самого основания движении он видит, как распахиваются глаза. Небесную лазурь окончательно заволокло туманом чистого кайфа, в котором утопилось сознание. Руки, что вцеплялись ему в спину, хватают его за волосы на затылке, наматывают их на кулак и притягивают ближе, заставляя соприкоснуться лбами. Зажатый между телами член дёргается, и Сатору кончает, задыхаясь на вскрике. — Сугуру… Он неосознанно сильнее сжимается вокруг его члена, дрожа в оргазме, крепко сжимает ногами его бедра, и Сугуру хватает несколько сбивчивых, совершенно выбившихся из темпа движений, чтобы достигнуть пика следом за ним и излиться внутрь. Он обессиленно валится на Сатору со стоном. — С добрым утром, Сугуру! — хриплый, но уже вполне бодрый голос как ни в чем не бывало звенит над ухом в приветствии. Пальцы перебирают длинные волосы, гладят плечи и нетерпеливо похлопывают по спине. — Мне надо почистить зубы! Слезай. — Вот ты заладил. Лежи так. — Но мне нужно поцеловать тебя. — Целуй. — Сугуру отнимает от его груди голову и подставляет губы. — Нет, я хочу быть вкусным. — возражает Годжо и снова пытается сдвинуть с себя тяжёлое тело. — Ну же! Гето со вздохом поднимается на колени, но не может не зацепиться взглядом за открывшуюся под ним картину на несколько долгих мгновений. У Сатору розовеют щеки, пресс испачкан собственной спермой, а между всё ещё разведённых коленей из чуть натёртого по краям отверстия вытекает сперма Сугуру. Он мысленно стонет, прикидывая в уме, сколько раз они успеют насладиться друг другом сегодня, чтобы член перестал вставать как по щелчку пальца от такого вида. Любая цифра кажется недостаточной. Сатору замечает вновь вспыхнувший интерес у Сугуру в глазах. Специально ведёт руками по себе и с хитрецой тянет: — Ты пойдёшь со мной в душ? — Хочешь быть сверху? — раздаётся в ответ вопрос. — С удовольствием.  Он жмурится, уже представляя, как будет доводить Сугуру до белого каления своими длинными пальцами, пока тот не начнёт умолять его вставить.  Не то чтобы это не нравилось им обоим. В перерывах между занятиями любовью они едят доставленную курьером пиццу, болтают, рубятся в привезённую Сатору приставку и мониторят Мегуми и Сёко с девочками; последние отвечают на звонки и сообщения гораздо охотнее. И даже в эти моменты они не перестают трогать друг друга, гладить, щипать, зарываться пальцами в волосы, соприкасаться голыми коленями и толкать в бок. Накопленный за полгода тактильный голод быстро не удовлетворить. Когда в очередной раз Сатору стонет от оргазма, зажатый между телом Гето и поверхностью кухонного стола, он, едва отдышавшись, заявляет: — Сугуру, я хочу стать преподавателем! — Боже, почему ты решил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы обсудить это? Гето вытирает ему живот салфетками, бросает их прямо на пол, накидывает на себя футболку со штанами и тяжело дышит. У Сатору взгляд кристально чист, осмыслен и не замутнён похотью. По его двигающимся бровям ясно, что он уже находится посреди какого-то мыслительного процесса, и Сугуру может только позавидовать такому резкому переключению. Сам он ощущает себя хоть и максимально удовлетворённым, но в то же время выжатым. Хочется пить и прилечь. Первое желание он осуществляет сразу же, вливая в себя залпом стакан воды, а второе не выполнимо без Сатору. — Вставай, Годжо-сенсей. — Хорошо звучит, правда? — откликается тот, вскакивает со стола, разминает затёкшую спину и одевается. — Глаза болят? Где твои очки? — спрашивает Сугуру, заметив, что Сатору трёт лицо, часто моргает и морщится. Очки найдены на полу у тумбочки в спальне, но толку от них никакого. Боль в глазах постепенно распространяется по голове, стягивая виски. Сатору садится на диван, запрокидывает голову на подлокотник и накрывает глаза ладонями. Темнота под ними чуть-чуть облегчает жжение. — Ты же весь день их не надевал. Забыл что ли? — откуда-то сбоку раздается голос Сугуру. — Не забыл. Хотел смотреть на тебя без них. И тебе же нравятся мои глаза. — Болван. — беззлобно говорит Гето. — Вот, держи. Сатору смотрит из-под пальцев на его находку – маску для сна с кошачьими ушками, принадлежащую Сёко. И облегченно охает, надев её и слегка ограничив поток информации извне плотной тканью. Сугуру, усевшись рядом, тянет его к себе, разворачивая и устраивая полулёжа спиной на своей груди между разведённых ног. — Сам посуди, — продолжает Годжо с середины, — я и так собираюсь обучать Мегуми, уже даже начал. Он обзавёлся несколькими шикигами и блестяще управляет ими! — гордо восклицает он. — Так вот, к тому времени, как ему придётся изгонять проклятия, я хочу, чтобы он стал сильным и сознательным. Я смогу его подготовить. Почему бы не помочь и остальным? Пока Сугуру обдумывает слова Сатору, руки его перебирают ему волосы, ненавязчиво разминают плечи, скользят по затылку, пропуская белые пряди сквозь пальцы. Кулак периодически сжимается и тянет их у корней, массируя кожу, и парень блаженно мычит. У его девочек тоже уже проявились способности. Нанако открыла в себе изменение сфотографированных объектов, и у неё отлично получалось трансформировать слабенькие проклятия, что он подкидывал ей из своей коллекции. Мимико же в восемь лет увлеклась морскими узлами и в один момент случайно распределила свою энергию по верёвке. Ей удалось сделать то, чему Сугуру дал название «энергетическое связывание». Через узлы она могла управлять потоками энергии в других телах и проклятиях, вытягивать её и, возможно, перенаправлять куда-то в будущем. Пальцы рисуют узоры на шее Годжо. Чем больше Сугуру думает об его идее, тем сильнее воодушевляется, но одновременно погружается в омут невесёлых мыслей. — Я согласен с тобой. Кто, если не мы, расскажем им, что кроме изучения техник и постоянных тренировок им нужно знать, с чем они столкнутся в реальном мире? Но, черт возьми, Сатору, мне так не хочется, чтобы эти способности им в самом деле пригодились. Сатору понимает. Весело и увлекательно тренироваться дома, в безопасности, с умилением смотреть на то, как Мегуми носится по комнатам с призванными им собаками, и рассказывать о своих заданиях так, как будто ему это не скоро ещё предстоит. В желудок проваливается тяжёлый ком, а сердце сжимает и колет от осознания насколько быстро пролетели пять лет с ним, а ещё через пять-шесть он, скорее всего, закончит среднюю школу и поступит на первый курс в токийский колледж магии. И сразу окунётся в жестокую реальность, грязь, кровь и лицом к лицу встретится со смертью как обычных людей, так и своих товарищей. Верхушке магов всё равно, что испытывает ещё вчерашний школьник. Как только он попадёт в систему, его будут использовать по полной и посылать в самые омерзительные места, в которых завелось очередное проклятие. Беззаботная весна юности закончится, едва начавшись. Как закончилась их на втором курсе. А через год Сугуру… вырезал целую деревню. — Я совсем не буду против, если Мегуми откажется быть шаманом. — Я тоже. — тут же отзывается друг. — Пусть лучше Мимико и Нанако выберут себе другое занятие по жизни. — Но, Сугуру, если они захотят… В наших силах помешать этим идиотам из совета магов лишить детства следующее поколение. На самом деле, не только совет старейшин был проблемой. На них двоих в первую очередь повлияли их семейки. Появление Сатору на свет в великом клане Годжо и редкое сочетание полученных им при рождении способностей сходу определили его место в мире и предназначение, втиснули в рамки обязанностей и правил, не позволяя отклониться от назначенного пути ни на шаг. Не давая возможности выбора. Странное получается детство, когда одни хотят тебя убить и с младенчества назначают за твою голову награду, а другие возлагают на твои плечи неподъёмную ношу всех надежд человечества. А вот до Сугуру просто не было никому дела. От родителей, что были обычными людьми, он не получал ни капли понимания. Они боялись его, считали психом и пришли в ужас, когда он по наивности поделился с ними тем, что видит проклятия. К возрасту поступления в колледж, к своим пятнадцати годам, он уже был превосходным мастером проклятий, но какой в этом толк, если внутри тебя всё ещё напуганный, одинокий ребёнок, не знающий, что делать со своей жизнью? Ну, хотя бы в этом направлении у них обоих есть прогресс. Мегуми не заберут в клан Зенин, которому его продал собственный отец, а девочки, надеялся Сугуру, забудут о том, что когда-то жили в клетке в холодном хлеву, как скот. А сколько ещё во всем мире таких же детей с поломанными судьбами? Всех их не возьмёшь к себе на попечение, зато можно пройти этот опасный путь с ними вместе, став преподавателем. С поддержкой и ощущением того, что кому-то на тебя не плевать, всё можно пережить и преодолеть. — Я думаю, с твоим влиянием у тебя это получится. — Сугуру ободряюще улыбается ему. — И что-то мне подсказывает, что ты найдёшь подход и к другим детям, не только к Мегуми. — Да! — Сатору чувствует прилив вдохновения и с решимостью трясёт головой. — Я хочу обучать их, тренировать и психологически готовить к тому, что предстоит. И тогда… — весь лихой запал вмиг иссякает. — Я подумал… что тогда будет не так велика вероятность попасть в ситуацию, в которой оказался ты. Сугуру разворачивает его в объятиях к себе лицом, слыша тоскливое сопение. Нет, ему точно не хочется в тысячный раз проезжаться по больному для них обоих месту. Сатору мнёт в руке сдёрнутую маску для сна, кусает губу и смотрит в сторону. — Сатору, так и будет. — Гето кладёт ему ладонь на щеку и слова слетают с губ легко и как никогда уверенно. — С ними не произойдёт этого, если они будут понимать, зачем им это. На что они идут и чем жертвуют. Не просто запомнят эти принципы, а пропустят их через себя и научатся с ними жить. А если их начнут одолевать сомнения, то у них всегда будешь ты, чтобы помочь и направить. — Но я не помог тебе… — зубы так сильно сжимаются в ненависти к себе, что кажется, скоро раскрошатся. — Меня не было рядом с тобой, когда тебе это было нужно. Прости меня. И прости за то, что я повторяю это снова, но я не могу перестать. Я виноват в том, что это всё случилось. Голубые широко распахнутые глаза смотрят в упор, не прячась, и Сугуру не может понять, то ли они слезятся от его беспрерывно работающей техники, то ли Сатору плачет. Каждый раз он как будто ждёт, что Гето обвинит его в своих грехах, но правда в том, что Сатору Годжо не является первопричиной всего на свете. — Ты ни в чём не виноват, мне не за что тебя прощать. Сугуру произносит это в миллионный раз, но всё с той же спокойной интонацией. Может, на какой-то из них Сатору поверит и перестанет терзать себя? Это Сугуру сделал неправильный выбор и предал всё, что между ними было. Только он свернул не туда и устроил массовое убийство. И хвала небесам, что их дружба и отношения пережили даже это. Мог ли ему тогда помочь кто-то, остановить, отговорить, будь это даже сам Сатору? Сугуру не знает и не видит смысла гадать. Прошлого не изменить, а то, что могло произойти, но так и не случилось, не сто́ит их внимания. Он прикасается губами по очереди к тонким векам, что послушно закрываются под поцелуями, разглаживает у Сатору на лбу складку большим пальцем, нахлобучивает обратно на него маску, закрывает чувствительные глаза и не даёт вставить ни слова. — Ты справишься, Сатору. А я бы очень хотел посмотреть на это. И даже стать преподавателем вместе с тобой в нашем колледже, ведь должен же кто-то следить за тем, чтобы дети соблюдали технику безопасности. Сатору издаёт негромкий смешок. — А здесь? Ты хотел бы попробовать здесь? — вновь оживляется он. — Я уверен, эта гнилая шаманская система везде одинакова. — Возможно. Если меня возьмут. — Возьмут. Ты сильный, — Сатору загибает пальцы, — опытный, умный, организованный, терпеливый и любишь детей. Что ещё для этого нужно? Ах да, техника безопасности… Значит, ответственный! Станешь Гето-сенсеем в два счета. А и правда, может у него получится? Одной из работ Сугуру, как мастера рукопашного боя, было преподавание японских боевых искусств в спортивных клубах до того, как он снова вернулся в шаманство. Платили неплохо, да, но самой главной наградой было видеть восторг и горящие глаза его подопечных, когда им удавались особенно сложные элементы. Когда они становились сильнее, выносливее и увереннее. Может, это и есть его предназначение. Сугуру улыбается и легонько стукает Годжо кулаком в плечо. — Значит, решено. — он отвлекается на входящий звонок и пытается подорваться с места, но с навалившимся на него телом сделать это непросто. — Сёко с девочками будут здесь через полтора часа. Пора прибираться.  — Ещё куча времени. — Сатору оборачивает руки и ноги вокруг Сугуру и не даёт ему сдвинуться. Голова наклоняется вбок, и если бы не маска, Гето точно увидел бы упрашивающий взгляд. — Ну пять минуточек? — Сатору… Нам слишком много нужно всего успеть. Давай же, пусти меня. Со страдальческим вздохом Годжо ослабляет свою хватку и наблюдает за тем, как Сугуру входит в режим электровеника. Он уже успел снять всё постельное белье с кровати и несёт его в стирку, и Сатору приходится лениво приняться за уборку в гостиной. Они сидят на залитой закатным солнцем остановке, провожая глазами каждый автобус и думают о своём. Наконец, подъезжает нужный. Сугуру вскакивает со скамейки, опускается на корточки, а Мимико и Нанако бегут обниматься в его распахнутые руки. — Привет, хорошо провели время? — спрашивает Сатору у Сёко, не сводя глаз с того, как Сугуру воркует с детьми. — Думаю, не хуже, чем вы. — хитро щурит глаза Сёко, но, когда Сатору не реагирует, она тормошит его. — Всё в порядке? — В полном. Они идут вдвоём за Сугуру и слушают, как девочки делятся впечатлениями о поездке на лошадях. Сёко с непривычки отбила себе в седле все внутренние органы, и Сатору добродушно подкалывает её по поводу ковыляющей походки. Видно, что свежий горный воздух пошёл на пользу не только её самочувствию, но и характеру, ведь у Сёко отсутствуют и синяки под глазами, и реакция на его шуточки. Она выглядит безмятежной и спокойной, а не просто равнодушной и изредка колючей, как прежде. Для Сатору она кажется почти что счастливой. Может, за две недели это «почти» исчезнет. Мимико и Нанако, уставшие, еле переставляют ноги, замедляются окончательно и начинают клевать носом. Сугуру конечно же мог сказать, что они уже достаточно взрослые, чтобы дойти самостоятельно, но вместо этого он тает и пытается подхватить на руки обеих. Однако, чем девочки становятся старше, тем делать это сложнее. — Давай мне. — Сатору берет к себе Мимико, которая сразу оборачивает руки вокруг его шеи, даже не открыв глаза. Он смотрит на то, как распласталась по груди Сугуру Нанако, положив голову тому на плечо. Переводит взгляд на Сёко между ними, потом на Мимико, которую держит правой рукой. Сатору вдруг ловит себя на том, что левой свободной рукой он по привычке пытается поймать руку Мегуми, хоть тот всегда стремится её вырвать. И если бы этот важный кусочек мозаики сложился, если бы Мегуми в самом деле сейчас был здесь, то это мгновение, пока они молча идут домой на закате, было бы идеальным. Сатору хотелось бы залить его в янтарь и навсегда в нем остаться.