Армагеддон Сосновского

Антон не успевает заметить, когда засыпает, но, когда он в панике высовывает голову из палатки, снаружи уже почти светло. — Сука! Сука! Сука! Так, ладно, это хотя бы мало похоже на нападение саблезубых лосей-мутантов и больше — на крик человека, прищемившего палец дверью. Где тут только нашлась дверь? Жертву определить несложно — побагровевший Стас, схватившись своей правой рукой за левую, торопливо шагает к реке, чтобы сунуть конечности в прохладную воду. — Господи, что случилось? — сонно интересуется Матвиенко из своей палатки. — Сучий борщевик! — рявкает Стас в ответ. Из палатки доктора Димы мгновенно появляется встревоженная и растрепанная голова: — Ожог? — Нет, блядь, укус! — рычит Стас. — Конечно, ожог, ну Дим. Ворча себе что-то под нос, Позов вылезает наружу и принимается искать аптечку. Несмотря на то, что помощь Антона тут не нужна, он всё равно не торопится возвращаться в палатку — любопытство берёт верх. Если судить чисто по крику, похоже, что ожог сопоставим с тем, который получаешь, схватившись рукой за раскалённую чугунную сковородку. А вдруг ещё хуже? Вдруг там и руки уже никакой нет? — Нахуй ты его трогал, биолог, блин, — ворчит Позов, пытаясь отвоевать у Стаса повреждённую ладонь. — Ну ясен хер, не специально! — огрызается Стас. — Пошёл в кустики посрать, потерял равновесие, автоматически схватился за первое, что под руку подвернулось. — Ебать, — тоскливо вздыхает Дима. — И что, прям сразу ожог? Стас мнётся: — Да практически. Я думал, пока не очень солнечно, я спокойно до реки дойду и всё смою, но чёт… сразу как из тени вышел, жечь начало. — Больше никуда не попало? — Неа. Дима тяжело вздыхает: — Волдыри почти сразу пошли, ты глянь. Так, давай в палатку пойдём, я тебя замотаю, а то на свету хуже стать может. Пошли, говорю. Это химический ожог, тут водичкой не поможешь. Разглядеть руку со своего места Антону не удаётся, видно только, что она красная, а воображение уже услужливо дорисовывает жуткие волдыри. — Все живы? — интересуется Арсений сквозь сон. — Живы, живы. Извини, — шепчет Антон, как будто это он виноват в том, что разбудил. — Тогда спи дальше, — ворчит Арсений и мгновенно следует своему совету сам. Но даже вернувшись в палатку и замотавшись в покрывало, Антон уже не может уснуть обратно и всё думает о том, куда же теперь ходить срать, если в зарослях сплошная опасность. С этими мыслями он лежит без сна до самого момента, когда Серёжа принимается созывать всех на завтрак. Яйца чаек на вкус оказываются очень странными, сколько бы Горох ни уверял, что это деликатес, Антону непривычно ощущать во вкусе яиц такую жирность. Он даже не понимает, как именно он её ощущает, каким органом, только знает, что жирно. Наверное, в плане пищевой ценности и общего выживания это им только на руку, но за несколько дней его вкусовые пристрастия не успели измениться настолько, чтобы довольствоваться чем угодно. Всё-таки, пойманная с утра Зайцем и Шевелевым в его пляжную сумку мелкая рыбёшка, поджаренная на горелке, Антону больше по вкусу. Хотя, может, ему просто нравится вкус извинений, с которыми ребята сообщили, что взяли его сумку, потому что она больше всего была похожа на сетку структурой. Антон на самом деле не злится, но делает вид, что злится, чтобы ему отсыпали на две рыбёшки больше. Стас сидит хмурый и с забинтованной рукой — все кидают на него сочувствующие взгляды, но боятся уточнить, насколько дело плохо. Из теоретической угрозы борщевик превращается в перешедшего в наступление врага — того и гляди подкрадётся со спины и нападёт. По крайней мере, судя по напряжению в лагере, это то, чего теперь все боятся. — Безопаснее всего продолжать идти вдоль реки, — сообщает Маша, когда их нехитрый завтрак заканчивается. — Идти куда? — вздыхает Позов. — У нас есть какая-то цель? Она пожимает плечами: — Понятия не имею, какая у нас цель, просто говорю, что в чаще проще заблудиться или наткнуться на хищников. Не говоря уже о… — она кидает взгляд на Шеминова, — ну вы поняли. — Мне кажется, нам пора рассмотреть вероятность, что что-то пошло не так, — вздыхает Артём, задумчиво сгребая в кучу скорлупу от яиц. — Ну рассмотрим мы её, и что? — раздражённо вздыхает Стас. — Оставаться на месте сидеть? Гаус неопределённо машет рукой, а потом вздыхает: — Возможно? Я не знаю. Мы тратим много сил на переходы, а едим недостаточно. Может, имеет смысл где-то окопаться и… ждать? — Ждать чего? — фыркает Шевелев. — Что за нами на вертолёте прилетят? — Ждать инструкций о том, как нам вернуться, или что делать дальше, — пожимает плечами Гаус. — Ага, инструкции вышлют нам на электронную почту, — горько усмехается Стас. — Для этого у нас должен быть способ её проверить, — резонно замечает пропустившая сарказм мимо ушей Олеся. — Типа телефона или компа. Медленно, словно в хорроре, головы всех присутствующих поворачиваются на Антона. — Антош, — преувеличенно сладко заводит Позов. — А ты же, ну… включал тот ноут, который тебе с собой дали? Антон себя снова находит в противоречивых чувствах. С одной стороны, не хочется быть тем дураком, из-за глупости которого все лишний день проторчали в пост-апокалиптическом мире. С другой стороны, очень хочется, чтобы эта проблема решилась вот так просто, с неловким смехом и быстро найденным ответом. Антон сглатывает: — На п-пару минут всего, чтобы убедиться, что он ра-работает. — И? — осторожно подталкивает его к ответу Дима. — Там было что-то типа… инструкций? — Я не припомню… такого… — честно признаётся Антон. — Слушай, если ты сейчас его включишь, а там на рабочем столе readme.txt, я тебя придушу вот этими вот руками, — дружелюбно обещает Матвиенко, и Антон не хочет проверять, насколько он шутит. Ёжась под внимательными взглядами всей группы, Антон подтягивает к себе чемоданчик и открывает его, извлекая наружу увесистый ноутбук максимально уродливого дизайна. Жмёт на кнопку включения — машина просыпается с кряхтением столетнего деда. На экране появляется логотип совершенно точно оригинальной, а не построенной на основе линукса отечественной системы, и всю чудовищно долгую загрузку Антона сверлит десяток пар глаз. — Главное, чтобы он не разрядился, пока включается, — нервно шутит Шастун, но никто не смеётся. Когда на экране наконец-то возникает рабочий стол, Антон выдыхает с облегчением и разочарованием одновременно: никакого readme.txt там нет. — Может, в документах? Или ещё где-то? — с надеждой предполагает Шевелев. Чего мелочиться — Антон ищет поиском по всем папкам сначала слово «инструкция», затем «план», и наконец, отчаявшись, просто хоть какие-нибудь текстовые файлы. Можно PDF. Можно картину. Можно хоть файл Adobe Illustrator с текстом, переведённым в кривые, только пожалуйста, ради всего святого, хоть что-нибудь! Но ничего нет. Система поражает девственной чистотой, словно её поставили вот ровно перед тем, как отдать в руки Антону, и никому даже в голову не пришло снабдить машину инструкциями. — Может, какой-то способ связаться с ними там есть тогда? — с надеждой тянет Олеся. — Почта? Мессенджер? Антон прикусывает язык, подавляя в себе желание мягко объяснить ей, что для этого нужен был бы интернет. В конце концов, если эти ребята изобрели квантовые камеры, почему они не могли изобрести квантовую аську? Но в недлинном списке установленных программ не находится ничего похожего на неё или квантовый аутлук. Чем дольше Антон смотрит в душу этого адского устройства, тем чётче к нему приходит осознание: ему дали с собой таскать отвратительно тяжёлый калькулятор. С каждой секундой мозгу всё сложнее искать оправдания тому, почему на этот ноутбук не загрузили мануал по выживанию. Ошибка? Халатность? Ну не намерено же им палки в колёса вставляют? — Бесполезный кусок железа, — вздыхает Антон, отключая компьютер, который уже успел потерять почти треть заряда. — Сорян. Ничего на нём нет. — Потрясающе, — шипит Стас. — Инструкций нет, связи нет, плана нет, цели нет. И что мы, блин, должны делать? — Продолжать идти вдоль реки, — спокойно отзывается Маша. — Если какая-то цивилизация тут сохранилась, она будет держаться источника пресной воды. Антону бы, может, и самому хотелось верить, что какая-то часть человечества уцелела в этом пиздеце, но тогда были бы какие-то местные сталкеры? Рейдеры? Хоть какие-то признаки жизни в некогда многомиллионном городе? Но ни внутри стены, ни за её пределами Антон пока не видел ни одного мало-мальски обнадёживающего намёка на сохранившееся человечество, хотя отчаянно пытался зацепиться глазом за что угодно. Ловушки, кострища, хижины — хоть что-нибудь! Но перед глазами только природа, постепенно берущая своё. Невозмутимые стволы, уходящие ввысь, чистая как никогда при людях вода, пышные тяжёлые облака — идеальные фотообои, бабушка бы с радостью повесила такие себе на кухне. И никаких следов выживших. Несмотря на то, что реальная еда больше воодушевляет, чем паёк из лаборатории, по балансу питательной ценности она уступает концентрированным протеиновым батончикам и высокоуглеводной лапше. Уже через пару часов прыжков по скалам Антон начинает чувствовать тянущее чувство в животе. Возможно, Артём был прав, и их режим питания не соответствует физическим нагрузкам. Походники на сложных трассах и так должны есть вдвое больше обычного человека, а у них получается вдвое меньше. — Знаешь, о чём я тут часто думаю? — мечтательно вздыхает идущая впереди Олеся. — Ну? — отзывается Макс и подаёт ей руку, чтобы помочь переступить с камня на камень. — О деле группы Коровиной, — щебечет Олеся. — Помнишь, я тебе рассказывала, это про ребят, которые пошли в поход и все умерли, кроме одной девочки. У неё на глазах, прикинь! Антон морщится. Ох уж эти женщины и их любовь к таким делам — и почему их туда так тянет? — Ой, да! — радостно подхватывает Маша. — Это где она ещё потом три дня по лесу бродила, пока её не нашли случайно? — Да-да-да! — принимается кивать Олеся. — Это фильм какой-то? — растерянно интересуется Гаус. Олеся мотает головой и снова изящно перепрыгивает через щель между камнями: — Нет, реальное дело, как перевал Дятлова, только группа Коровиной. Только это уже после совка было, но где-то в начале девяностых, по-моему. Там, короче, группа студентов пошла в поход, и главная у них была опытная женщина, вот эта Коровина… Антону с одной стороны и хочется отвлечься хоть на что-то, кроме бесконечных скал и борщевика, и голос у Олеси приятный, но слушать про загадочную гибель людей, оказавшихся в подозрительно похожих обстоятельствах, не тянет совершенно. — …а она, ну, была мастер спорта, она там в такой сложности походы ходила, что это вообще должно было быть ни о чём, — воодушевлённо пересказывает Олеся. — Но вот остальная группа — все молодые студенты. А! И ещё там была вторая группа, с которой они должны были встретиться… От того, чтобы узнать какие-либо подробности о судьбе второй группы, Антона спасает закончившийся подъём на холм, с которого внезапно становится видна на удивление хорошо сохранившаяся постройка в зарослях борщевика недалеко от берега. — Извини пожалуйста, очень интересно, — перебивает её Горох. — Но это что… дом? Сердце в груди начинает стучать часто-часто. До маячащего впереди строения ещё нужно умудриться спуститься по камням, но Антон готов лететь, прыгать, ползти и даже передвигаться гуськом, если это значит, что они наконец-то нашли людей и помощь. Остальная группа тоже приободряется. Поникшие после утреннего разговора ребята резко ускоряются, словно одного домика в чаще было достаточно, чтобы воспрянуть духом. Чёрт знает, какому лесничему (или правильно сказать, борщевичему?) пришло в голову здесь поселиться, конечно. Остаётся надеяться, что хозяин дома не встретит внезапную толпу туристов с ружьём. Или водяным пистолетом борщевичного сока. Чем ближе становится загадочная постройка, тем меньше она похожа на случайную хижину лесника — больно модерновый дизайн, да и судя по размерам, далеко не на одного лесника рассчитан этот домик. Он больше похож на какую-то гостиницу, но кто захочет ехать на ретрит в борщевиковую рощу? Антон щурится, пытаясь разглядеть камеры над крыльцом и на крыше. В городе камер был миллион, они слепо пырились с каждого угла, но тут — даже если они есть, ничего не видно. Никто не двигается, засекая движение, никто не мигает красными огоньками. Тишина. — Бля, по-моему, тут тоже никого нет, — первым решается признать Матвиенко ещё до того, как они ступают на крыльцо. Несмотря на то, что это строение выглядит целее всего, что им доводилось видеть, словно у борщевика получилось отвоевать только пару соток, оно и правда не похоже на жилое. Стёкла разбиты или потрескались, крыша в одном месте просела, и какая-то птица незамедлительно свила там гнездо. Стоит Маше поставить ногу на скрипящее крыльцо, как из-под него бросается наутёк странной формы енот, перепуганный количеством и размерами непрошенных гостей. — О господи… Извините, мы не хотели вас тревожить! — кричит Арсений ему вслед, но обитатель крыльца уже скрывается в зарослях. — А еноты чё, борщевика не боятся? — интересуется Матвиенко, задумчиво глядя ему вслед. — Во-первых, это была енотовидная собака, — принимается занудничать Стас. — Во-вторых, с её шубой ещё поди до кожи доберись. Так что нет, не боятся. Дверь оказывается заперта на обычный навесной замок — видимо, в удалённых от города частях понимали, что электроснабжение вещь непостоянная. Для верности постучав пару раз и спросив, есть ли тут кто, Маша с лёгкостью сбивает замок ногой — кажется, он был больше предназначен для того, чтобы в дом не пробралась местная живность, а не чтобы остановить потенциальных двуногих взломщиков. Внутри вместо уютной гостиной с камином и правда обнаруживается какое-то странное просторное помещение с несколькими рядами столов и покосившимся экраном проектора. — Блин, так похоже на биологическую станцию под Гомелем, где я практику проходил, — мечтательно тянет Заяц, разглядывая какие-то прикрытые фольгой мензурки на стеллаже в углу. — А это она и есть, — задумчиво бурчит Стас. — В смысле, не та, которая под Гомелем, а, ну, просто биологическая станция. — Думаешь? — хмурится Макс. — Стопудово. Оборудование и образцы вывезли, да и бумажной библиотеки тут не найти, я думаю, но я этот вайб ни с чем не перепутаю. Если бы спрашивали у Антона, он бы скорее сказал, что это какой-то летний лагерь или творческая мастерская, но забытые тут и там пробирки, чашки Петри и непонятные инструменты довольно уверенно склоняют чашу весов в сторону чего-то научного. Станция так станция. Насчёт оборудования, кстати, Стас не совсем прав — может быть, всякие там микроскопы и сложные машины увезли, но зато в соседней комнатке находится увенчанный пыльным моноблоком стол, в ящиках которого Антон тут же принимается увлечённо копаться. Судя по их содержимому, отсюда людей (сотрудников?) тоже эвакуировали, заставляя собрать самое важное, но никто не парился над тем, чтобы забрать всякую мелочь типа тапочек, кружек и удлинителей. Антон глазам своим не верит, когда, выдвинув нижний ящик стола, находит там целый клубок проводов, половину из которых он узнаёт! Возможно, это какой-то сумасшедший коллекционер собирал устаревшие кабели из любви к истории электроники, но сейчас этот антиквариат очень даже может пригодиться, если они захотят всё-таки включить что-то из найденных девайсов. На дне ящика обнаруживается ещё кое-что, объект, который удивляет Антона ещё больше, чем USB Type-C — тетрадка. Обычная тетрадка с безвкусными розами на обложке выглядит в этом насквозь цифровом мире гостьей из другой эпохи. Может, обитавшие здесь люди меньше доверяли прогрессу, чем городские, и поэтому пользовались аналоговыми способами хранения информации? Дрожащими руками Антон достаёт разбухшую от времени и влаги тетрадь из ящика, приоткрывает её и задыхается от восторга: — Ребят! Дневник! Я нашёл чей-то бумажный, мать его, дневник! Очень много силы воли уходит на то, чтобы не кинуться читать сразу. Точнее — Антон бы и рад, но почерк в тетради такой отвратительный, что без сторонней помощи тут не разобраться. — Врача, врача, позовите врача! — кричит он, возвращаясь в основной зал, и размахивает тетрадкой над головой. — Опять кто-то поранился? — без энтузиазма интересуется Позов откуда-то со второго этажа. — Нет, нужно расшифровать врачебный почерк! После тщательного изучения тетрадки Дима заключает, что никакой это не врачебный почерк, а каракули его дочери-второклассницы, и тут скорее нужен учитель младших классов. Несмотря на протесты, тетрадь вручают Арсению, который машет руками и вопит, что в школе только практику проходил, и ту в шестом классе, и закончил её досрочно, когда двенадцатилетки засыпали его валентинками четырнадцатого февраля. Этот аргумент не принимается, и Арсения всё равно заставляют зачитывать вслух всё, что он может расшифровать. Откашлявшись, он начинает: — «Миша говорит, что не будет дублировать официальные логи станции аналогово, но он не может запретить мне писать мои личные логи. Правда, я тоже не хотела их писать, но выяснилось, что принтер, который стоял в кладовке — практически музейный экспонат и ни к чему не подключится, шлехтово. Пришлось вспоминать, как нас учили писать в школе, а то я после третьего класса ручку держать разучилась. Рука у меня начала болеть уже на втором предложении, так что план записать всё-всё-всё отправляется в ресайклинг. Запишу хоть что-нибудь. Миша ещё говорит, моя одержимость старьём это бизар, но, по-моему, он недооценивает пиздейшен, в котором мы живём. До ПРБС все тоже считали, что ничего не будет, и где мы сейчас? Если честно, я с тех пор живу в ощущении, что конец света наступает — просто он наступает медленно, и поэтому от тебя всё ещё хотят, чтобы ты ходил на работу: делал замеры, брал образцы почвы, ранал анализы. А если конец света всё-таки наступает, логично предположить, что блага цивилизации у нас будут не всегда. Электричество будет не всегда, сеть, чипы. Вот порадуется Мария Викторовна, которая в школе заставляла нас считать в столбик, а мы говорили, что нам это не нужно, потому что у нас все вычисления на чипах происходят. Ха. Ещё у меня из головы всё не выходит дедушка Руслан, пусть папа и говорил, что он после ПРБС окончательно тыковкой поплыл, мне до последнего казалось, что он полностью адекватный. Эту историю свою про то, как он чуть в будущее не отправился, он и до ПРБС рассказывал, просто мы его не слушали. А когда он совсем плохой стал, я к нему съездила, чтобы записать все его эти штуки. Дедушка Руслан говорил, что в двадцатых он, как тогда говорили, «по приколу» записался волонтёром в какую-то программу путешественников во времени. В двадцатых! Это ахуй нумер айн. И ахуй нумер цвай — это то, что его как-то посреди ночи разбудили и сказали, что он выиграл приз. Ну точнее — поездочку в какое-то очень мутное место, типа НИИ или тайной лаборатории, где его начали обрабатывать, чтобы он подписал какие-то документы и отправился в будущее. Никаких внятных инструкций, всё рыбное, кто, куда, чего… Дедушка там отпросился в туалет и немного поснупил — выяснил, что кроме него набрали таких же лошков ещё и промывают им мозги, чтобы они скакнули куда-то в будущее, где типа ледж настоящий конец света??? Он, конечно, подписывать доки отказался, и его турнули с этой «миссии», типа, чуваков без него реально куда-то заслали. С ним ещё подумали, что делать, и к утру отпустили. Он говорил, так и не понял, что это было, пранк или реально какие-то лохи в будущее отправились, но, как мы знаем, первые успешные темпоральные перемещения только в сороковые появились. Так что я не знаю, даже если этих бедолаг куда-то и запулило, их, вероятнее всего, на атомы расщепило сразу. Или они как все те безымянные хомяки, которых отправляли в космос до белкострелок. После ПРБС мне дали третий уровень доступа (чтобы с собственными данными работать, ха! а то я открывала, а мне писало «пользователь Вихлянцева Л. А. не имеет доступа к статьям Вихлянцевой Л. А.»), я первым же делом попробовала поискать архивах МТП что-то про эту миссию. Думала, ничего не найду и успокоюсь, но на деле ничего не нашла и загналась. У меня не было нужного уровня доступа, но сами документы — засекреченные — там были. Надеюсь, про первые эксперименты на бананах. Хочу надеяться. Я всё думала — если эти люди реально были, если их реально перемололо в труху, им же лучше. А что, если нет? Что, если перемещение прошло удачно? И они застряли где-то там в будущем, в пост-апокалипсисе, без поддержки и помощи? Вряд ли так совпадёт, что они заявятся ко мне домой, или в институт, или на биостанцию, или к нам на дачу… Но, если конец света всё-таки соизволит закончить заканчиваться, наверное, для кого угодно, кто наткнётся на мои записи, будет в тему найти записи от руки, а не на неработающих компьютерах. А если их всё-таки нашли потеряшки из прошлого: мне жаль. И все старые провода дедушки Руслана в нижнем ящике стола». Неловкая тишина повисает в доме после того, как Арсений дочитывает последнее предложение. Только ветка (лист? лапа?) борщевика мерно стучит в большое окно. — Я его помню, — выдыхает Маша, медленно оседая на пол, Гаус подхватывает её и прислоняет вместо этого к столу. Арсений поднимает глаза от дневника: — Кого? — Ну… Видимо, дедушку её, — пожимает плечами Маша. — Там был ещё парень с нами, я видела его в коридоре… Это случайно вышло, мы не должны были пересекаться, но там какая-то накладка вышла. Нам не давали общаться, но он выглядел нервным. Я ещё подумала… я ещё помню, что подумала, что он боится. А я не боюсь. И вот он, выходит, соскочил в последний момент. — Так, — вздыхает Стас и трёт переносицу, — давайте сразу договоримся, что, когда мы вернёмся, этого Руслана никто не будет искать и рассказывать ему, что произошло, чтобы не создавать парадокс… — «Когда мы вернёмся»? — ошарашенно переспрашивает Шевелев. — Ты что, ничего так и не понял? Мы не вернёмся. Они хуй на нас положили. — Это ты с чего такие выводы сделал? — явно недовольно интересуется Позов. — С того, что какая-то пиздючка в какой-то базе данных инфу о нас не нашла? Серёжа отвечает тем же тоном, не церемонясь: — Да ну раскрой глаза! Никакой обратной связи, никаких инструкций! Эти их «квантовые камеры» хуйня полная тоже. — Но сюда же они нас закинули! — не сдаётся Дима. — Значит, они открыли, как путешествовать во времени! — Да в этом направлении мы и так путешествуем во времени, долбоёба кусок! — рычит Шевелев. — В будущее можно людей закинуть. А в прошлое, назад, нельзя! — А хули ты тут оказался, раз такой умный? — Дима делает пару шагов вперёд и другому Серёже, Матвиенко, приходится придержать его за плечо, чтобы перепалка не переросла в драку. Шевелев раздражённо всплескивает руками: — Я не знаю, а ты? Мы все здесь оказались, потому что нас вывезли из дома посреди ночи, чтобы мы были тупые и сонные! Окно возможности узкое у них, ага, блядь. Нету никаких окон возможности, есть только одиннадцать долбоёбов! Он всё повышает и повышает голос, пока в ушах не звенит от крика. А в наступившей после него тишине Горох негромко добавляет: — И телефоны практически сразу отобрали… Чтобы мы не позвонили никому, кто нас отговорил бы. Мерзкое витавшее в воздухе чувство тревоги начинает оседать где-то в лёгких. Антон чувствует почти мазохистское удовольствие в том, что был прав — вперемешку с паническим ужасом. Как понять «мы не вернёмся»? Никогда? Никак? Будущее — это не остров посреди океана, с которого можно выбраться, построив плот, или связавшись с проплывающим мимо судном. — Даже если что-то пошло не так, это не значит, что они не найдут способ нас вытащить, — Позов, кажется, так глубоко ушёл в отрицание, что собирается там теперь жить. — У них десятки лет. Допустим, первые официальные успешные перемещения будут только в сороковых — хорошо, ладно. Они же могут нас хотя бы в сороковые вернуть? — Схуяли бы им это делать, — отмахивается Заяц, — тем более что там уже совсем другие люди через двадцать лет сидеть будут. — Не недооценивай количество дедов в науке, — фыркает Стас, то ли шутя, то ли агрессивно. — Я уверен, там всё ещё будут люди, которые захотят исправить это недоразумение… — Это не недоразумение, — вмешивается Олеся. — Я всё думала, зачем мне в косметичку менструальную чашу положили, простите за подробности, я ими не пользуюсь. — И мне… — растерянно мямлит Маша. — А сейчас понимаю, что расчёт был на то, что я буду её юзать до конца своей жизни. Сколько бы это ни было — пятьдесят… ну ладно, до менопаузы сколько? — тридцать лет… Или три недели. — Вот ещё кстати вопрос, — оживляется Максим. — Кто, блядь, будет нас искать и пытаться вернуть, если они уверены, что мы мертвы? — У них же есть камеры, — устало напоминает Дима. — Да хуй знает, работают те камеры или нет! — Ну давайте не придумывать проблемы, про которые мы не знаем наверняка. — Хорошо, как тебе такая проблема: мы выполнили задачу и ничего, блядь, не произошло! Голоса становятся всё громче, сливаются в единый гул, люди начинают перебивать друг друга, махать руками, и чем дальше всё это заходит, тем меньше Антону хочется здесь быть. Ему нечего доказывать, у него нет аргументов за и против, ему просто страшно и некомфортно. Шаг за шагом он отходит назад — то ли остаётся незамеченным, то ли никому до него в пылу перебранки дела нет. Вот и отлично. Ныряя в каморку с компьютером, он дрожащими руками выдвигает ящик с проводами и вываливает себе на колени плотный чёрный клубок. Совсем как в детстве, когда он распутывал гирлянды в гостиной, чтобы успокоиться и занять себя чем-то, пока на кухне орали друг на друга родители. Провода в руках медленно поддаются, распутываются, в них становится больше порядка — а вот про мысли в голове того же не скажешь. Антон почему-то их сейчас тоже представляет толстыми и чёрными, только у него под черепушкой не провода, а суетящиеся угри, которые никак не могут успокоиться и только завязываются в тугой узел. На время удаётся орущие голоса внутри подзаткнуть решением простой практической головоломки — Антон пытается понять, как знакомые разъёмы соединить с незнакомыми так, чтобы можно было запитать местный моноблок от ноута и в идеале включить его. Приходится покопаться, но, когда незнакомая машина из будущего загорается тусклым зелёным светом, Антон даже испытывает какое-то подобие радости, которая отодвигает тревогу на задний план. Экран тут странный, он не светится, а больше походит на спокойную поверхность электронных книг. А ещё, включив его, Антон осознаёт, что ни мыши, ни клавиатуры рядом не видит. Сначала он несколько минут тратит на то, чтобы понять, что монитор полностью сенсорный, а затем ещё примерно столько же — чтобы осознать, что никаких иконок и кнопок на рабочем столе нет, всё управление строится на жестах, которые он откуда-то должен знать. Ну прекрасно! И никаких тебе туториалов, молодцы! Приходится попробовать все жесты, которые есть у Антона в арсенале, начиная с тычков в экран и заканчивая свайпом всей ладонью. За наглаживанием моноблока его и застаёт прошмыгнувший в кабинет под шумок Арсений. — Ебучие жесты, не понимаю, как этим управлять, — ворчит Антон, смущённо убирая ладонь. — Срочно нужен внук, чтобы научил меня современным технологиям. Арсений явно удивлён увидеть работающий компьютер, но непонятно, из-за чего он отчаялся: из-за апокалиптичности обстановки или из-за неверия в силы Антона. — А, э-э… что ты уже пробовал? — Пробовал гладить, щипать, три пальца… — перечисляет Шастун. В глазах Арсения появляется хищный блеск, свойственный человеку, который не может удержаться от шутки: — Спасибо, что рассказал, про свой сексуальный опыт, я спрашивал про компьютер. Антон закатывает глаза — он сам хочет злиться, но губы всё равно дёргаются, как будто хотят улыбнуться. — Свайп вверх пробовал? — предлагает Арсений и пристраивается на хрупкую табуретку у стола. Надо бы пожаловаться, что он перекрывает собой свет от единственного окошка в небольшом помещении, но Антон почему-то не жалуется, а просто продолжает пялиться в теперь затенённый монитор. Старый добрый свайп вверх и правда помогает, по крайней мере, картинка на экране меняется и идёт какая-то загрузка. По экрану пляшет успокаивающая сине-зелёная волна, а затем приятный округлый текст информирует Антона: сеть не найдена. — Да кто тебя просит сеть искать, — ворчит он, пытаясь разглядеть хоть какие-то кнопки. — Открой, я не знаю, проводник там. — Что такое «проводник»? — внезапно интересуется компьютер приятным женским голосом. Антон подпрыгивает на месте, картинно хватаясь за сердце и краем глаза наблюдает за угорающим над его реакцией Арсением. — э-э… Папки какие-нибудь… — тянет Антон. — Ф-файлы там… — Так папки или файлы? — не понимает голосовой ассистент. — Можно немного конкретики? И нахрена они научили голосовых помощников выпендриваться? — Блядь, я не знаю… Про борщевик. Открой мне, что на тебе есть про борщевик. — Подключение к сети не установлено, — Антон готов поклясться, что, если бы у этого голосового помощника были глаза, он бы их закатил. — Выполняю поиск локальных файлов с меткой «борщевик». Найдено: четыреста восемь объектов. — Ну, э… — тянет Антон, растерявшись от такого числа. — Статьи там есть среди этих объектов? — Вихлянцевой Л. А.! — встревает Арсений. — Найдено двенадцать объектов, — со смутным одобрением в голосе сообщает компьютер. — Вот они. На экране наконец-то вместо анимированной волны появляется список файлов. Вот сейчас бы, конечно, прибавить яркости или отодвинуть Арсения, потому что текста на экране прилично — названия статей не отличаются лаконичностью. — Теория вирусного генеза мутаций при парадоксальном разрастании борщевика Сосновского, — бубнит Антон, бегая глазами по списку. — Средства оценки скорости захвата территорий инвазивными биологическими видами… Маркеры патологического роста кормовых культур… — Лаура Артуровна она, значит, — удовлетворённо кивает Арсений, как будто главной загадкой тут была расшифровка инициалов хозяйки дневника. — Ну давай начнём с вот этого, — Антон уверенно тычет пальцем в статью с наименее угрожающим названием, но ничего не происходит. — Алло? Эй? Открой «Исторический экскурс в феномен парадоксального разрастания борщевика Сосновского»! — Нужен третий уровень доступа, — снисходительно предостерегает система. — У Лауры Вихлянцовой есть третий уровень доступа! — возмущённо подскакивает Арсений. — Да? — лениво интересуется система. — Проверяю… Отсутствует подключение к сети. Невозможно подтвердить уровень доступа. Антон удивлённо хлопает глазами: — Ты что, через сервер проверяешь права на доступ к локальному файлу? — Ну да, — совершенно по-человечески удивляется компьютерный голос. — А как ещё? — А если интернета нет? — Если интернета нет — обратитесь к своему провайдеру. Нет, ну вот сучка! Антон раздражённо проходится по всем статьям из списка, разочаровываясь каждый раз, когда исход повторяется. Навороченная машина с прогрессивным экраном и интеллектуальным помощником оказывается практически бесполезна без подключения к сети — чего-то, что люди будущего считали самим собой разумеющимся. Всё, что удаётся из неё выжать — это дату последнего включения, двадцатое марта две тысячи семьдесят третьего. — Предположим, что это и есть примерный день конца света, — устало вздыхает Антон, откидываясь на угрожающе шатающемся стуле. — Мой день рождения, — тоскливо отмечает Арсений. — И сколько тебе будет? Было?.. Будет. Арсения почему-то этот вопрос смущает: — Кхм. Не буду говорить. Сколько-то. Можно подумать, у Антона сейчас были бы силы вычислять, сколько ему лет в реальности… То есть, в прошлом. То есть, в настоящем? Компьютер, не дождавшись новых указаний, уходит в спящий режим, а Антон утыкается обратно в свой клубок проводов, размышляя, что может заставить включиться любой из телефонов в его распоряжении. За стеной уже никто не орёт и не шумит — кажется, шторм улёгся. — Затихли, — констатирует Антон, кивая на дверь. — Чё они там, попереубивали друг друга, как думаешь? — Разошлись по углам, сидят дуются, небось, — отмахивается Арсений. — Когда я свалил, спорили. Стас хочет возвращаться назад, к самой точке высадки. — К эпицентру взрыва? — хмурится Антон. Арсений кивает, поджав губы: — Думает, нас заберут оттуда же, куда сбросили. Судя по скепсису на лице, его эта идея не воодушевляет, поэтому Антон подтягивает ноги к себе на скрипучее офисное кресло и осторожно интересуется: — А ты? — А я не думаю, — вздыхает Арсений. — А что думаешь? — диалог звучит максимально тупо, но Антон ловит себя на том, что ему действительно интересно знать. Прищурившись, Арсений осматривает его, словно оценивает, готов ли Антон к таким откровениям, потом опускает взгляд и нервно трёт рассохшийся угол стола: — Ты не задумывался, почему тут всё ещё всё… так? — Как? — не понимает Антон. — Ну, мы нашли ответ: конец света устроил борщевик. Это если, так, если сильно упрощать. Этот ответ, если наши камеры работают, уже должен быть у людей, которые нас сюда послали, в прошлом, да? И они должны не допустить, чтобы борщевик разросся, так? Антон кивает. — Почему тогда этого ещё не произошло? Почему они не спасли мир, в котором мы находимся сейчас? — Я… — начинает Антон и остаётся хлопать открытым ртом, как рыба. Про парадоксальность сценариев с убийством Гитлера он думал много раз — а вот парадоксальность путешествий в будущее ему никогда в голову не приходила. Это же, ну, будущее, оно может меняться, оно ещё не наступило. Кроме ситуаций, когда наступило. — Я думаю, даже если мы всё сделали правильно, нашли ответ, спасли мир — мы просто создали отдельную версию событий, такое, знаешь, параллельное измерение без конца света. А сами остались в этом. Н-навсегда. Очень хочется найти слова, чтобы с ним поспорить, но Антон может только сидеть, уткнувшись носом себе в колени, и перебирать в памяти все временные парадоксы, о которых он когда-либо слышал. Да, они не возвращались ни в какое прошлое и не убивали дедушку, но ведь и правда, спася мир от борщевика, они создали мир, в котором не было конца света, из-за которого их отправили в будущее. А, не отправившись в будущее, парадоксально, не могли спасти мир от борщевика. Замкнутый круг получается, только не круг, а уебанская перекрученная лента Мёбиуса. — Но это так, теория, — скомканно заканчивает Арсений и упирается взглядом Антону в лицо. — Я… я надеюсь, что Стас всё-таки прав, и нам просто нужно вернуться на исходную позицию. — Уж хотелось бы верить, — нервно усмехается Антон. — У меня ещё были планы побыть героем комедий, и мелодрам, и семейных всяких штук, а не только… по постапокалипсису шариться. — Ну допустим, романтическим героем ты и так можешь побыть, — улыбается Арсений и как-то резко начинает на своей табуретке крениться вперёд, словно тянется за поцелуем. Антон от неожиданности резко подаётся назад, кресло под ним ужасающе скрипит, а разбуженный громким звуком компьютер снова включает монитор. Арсений неловко замирает, а затем разочарованно выпрямляется обратно. У него на лице какое-то растерянное раздражение, словно этот уворот поцарапал его эго, и он этого совсем не ожидал. — Слушай, — начинает Антон, вжимаясь в спинку кресла, словно на него сейчас накинутся и съедят, — ничего личного, просто я… не понимаю, зачем? Если мы тут застрянем, это всё только усложнит. А если, и я надеюсь на это, мы сможем вернуться, это получается какой-то… бессмысленный курортный роман? — Почему «бессмысленный»? — возмущается Арсений. — Весь смысл курортных романов в том, чтобы не иметь смысла. Хорошо провели время и разбежались. — Я не верю в то, что здесь можно хорошо провести время, — нервный смех прорывается наружу откуда-то из недр Антона. Арсений закатывает глаза и кивает: — Ну хорошо, в этом конкретном случае «скрасили друг другу наполненные экзистенциальным ужасом вечера и разбежались». Антон пожимает плечами и пожимает губы в какой-то жалкой извиняющейся гримасе: — Я понимаю. Просто мне, наверное, ну… не близка идея исполь… — Я понял. Понял, — перебивает его Арсений, поднимаясь с табуретки. — Нет так нет. Он суетится на одном месте, пытаясь переступить через выдвинутый ящик стола и не наступать на валяющиеся на полу провода, потом плюёт на это, отодвигает ногой табуретку и в два шага оказывается у двери. Антону на секунду кажется, что эта заминка сделана специально, чтобы дать ему время драматично вскочить, крикнуть, что Арсений всё не так понял, прижать его к себе и слиться в страстном поцелуе (или как это бывает в мелодрамах?) … Но так как этой возможностью он не пользуется, Арсений покидает комнату, растерянный и обозлённый. На экране моноблока снова оживает сине-зелёная волна. — Включить грустную песню? — участливо предлагает голосовой помощник. — Давай, — вздыхает Антон. — Отсутствует подключение к сети.